- Горчак, они без кольчуг, и даже без мечей! Поживе-ем еще!.. - и дал шпоры коню, направляя его на четверку, мчащуюся с его стороны дороги. Передний, страхолюдный верзила, с длинной, дремучей бородой, взмахнул огромной дубиной, намереваясь садануть коня по голове, но Серик успел натянуть поводья, и конь отдернул голову, дубина прошелестела мимо. Второй раз верзила замахнуться не успел; в глубоком выпаде с седла Серик колющим ударом проткнул ему бороду вместе с горлом. Второй напал сбоку, целя коротким копьем Серику в бок. Отбив копье, Серик развалил мечом подбиравшегося с другого боку с дубиной молодого парня, и, развернув коня, послал его на вооруженного копьем, потому как из двух оставшихся, он был самым опасным. Тать попытался остановить коня копьем, но наконечник угодил лишь в железный конский нагрудник, а сам копейщик заверещал как заяц под копытами коня. Серик оглянулся; Горчаку повезло меньше, он отмахивался мечом от наседавших на него троих разбойников. Когда Серик повернулся к оставшемуся противнику, тот уже улепетывал в лес. Преследовать его в таком густом лесу было опасно, а потому Серик напал с тыла на троих, наседавших на Горчака. Те, по-видимому, так увлеклись схваткой, что не видели участи своих товарищей. Вскоре все было кончено.
Горчак поднял личину, оглядел побоище, плюнул:
- Будете знать, что чужая казна тяжело достается… - вытащив льняную тряпочку, принялся старательно вытирать меч.
Подъехал обоз. Анастасия, с брезгливой гримасой оглядывая побоище, произнесла:
- Как вы жестоко…
Серик засмеялся, ответил:
- А они бы нас очень нежно и ласково зарезали…
Горчак распорядился:
- Соберите оружие, оно им теперь ни к чему, а нам с Сериком прибыток… Да и коней поймайте. Хоть и паршивенькие лошадки, а все прибыток, в ближайшем селе продадим…
Дальше Анастасия ехала молча, изредка взглядывая на Серика, и в глазах ее была жуть. Оттаяла она лишь на следующий день, но все равно вела себя тихо, больше не подшучивала над Сериком.
Не доезжая до Новгород-Северска, Горчак взмахом руки остановил обоз. Как Серик прикидывал, до города было еще не меньше двух, или трех дней пути. Горчак раздумчиво пробормотал:
- Кажись здесь надо поворачивать…
В дремучий лес уходила чуть приметная, малоезжая колея. Свернули. Ехали до самого вечера. До заката было еще далеко, когда Горчак остановил обоз, проговорил:
- Заночуем. Ехать еще не менее дня…
Работники принялись ставить шатер для женщин. Серик присвистнул, сказал потрясенно:
- Ба-а… Даже шатер у Реута шелковый…
- А ты думал… - ухмыльнулся Горчак. - Богат Реут…
Серик быстро свалил топором сухостоину, раскряжевал на два бревна. Одно бревно отдал работникам, второе раскряжевал еще на два, сложил концами так, чтобы один конец бревна слегка заходил за другой, и на этом стыке принялся разводить костер. Горчак протянул:
- Быва-алый…
- А чего мерзнуть ночь?
Глядя на него, так же поступили и работники. Вскоре над кострами висели котлы. Обе няньки ловко состряпали густой, наваристый кулеш, и для господ, и для работников. Ужинали уже в сумерках. Когда няньки ушли мыть посуду к ручью, Анастасия осталась у костра. Задумчиво глядя на огонь, спросила:
- Вы так за всю дорогу ни разу и не сняли кольчуг?
Горчак хмуро проговорил:
- Сама знаешь, какое у нас опасное путешествие. Казна - ладно. А вот за тебя Реут точно головы поснимает.
Анастасия сидела на раскладном стульчике, уперев локти в колени, и, положив на ладони подбородок, задумчиво глядела на огонь. А Серику мучительно хотелось прижать ее к груди, и гладить ладонями по этим чудесным каштановым волосам, заглянуть в серые, холодноватые, как осенние озера, глаза. И он не сдержавшись, тоскливо вздохнул. Но тут же спохватился, и спросил Горчака, чтобы отвратить его от подозрений:
- Горчак, а чем местные народы промышляют на Великом Шелковом Пути?
- Индийцы, я тебе уже говорил, земледельничают. А остальные, на всем пути от земель ромеев до Индии, кочуют, в основном на верблюдах, овец и коз пасут, ничьей власти над собой не признают. Да и как их там, в этих горах и пустынях изловишь, чтобы дань собрать? Ну, еще разбойничают. Слава богу, что по мелочи. Их много за раз собраться не может; ну, сотня, две от силы. А в тысячных караванах одних погонщиков по двести-триста человек, и все вооружены, да еще караванная стража. Все, как на подбор, матерые воины. Да и как не быть им матерыми, когда купцы на хорошего стражника не скупятся?
Анастасия вдруг сказала:
- Серик, а если ты в княжью дружину пойдешь, ведь князь быстро тебя боярством пожалует! Этакого воина…
Серик хмуро проворчал:
- Это если большая война случится, и я сумею вражеское знамя захватить…
Серик заметил, как Горчак внимательно и цепко глянул на нее, после чего вздохнул и проворчал:
- Говорил Реуту, старшую, замужнюю послать…
Анастасия вдруг сорвалась с места и убежала в шатер. Горчак хмуро проворчал:
- Я ничего не скажу Реуту, потому как бились мы с тобой бок о бок, но он и сам рано или поздно узнает…
Серик потупился, проговорил:
- Моему брату уже под тридцать, а вроде и не нужна ему женщина; работает в кузне с рассвета до заката и в ус не дует. А меня будто верховым пожаром накрыло… Да я ради нее готов пойти за тридевять земель, и поймать жар-птицу!
Горчак рассмеялся:
- Видел я этих жар-птиц… Павлинами зовутся. Ох, и голос у них противный! - он задумался не на долго, после чего раздумчиво произнес: - Вот и пойди на край земли, и поймай для купца Реута жар-птицу…
- Это как?! - изумился Серик.
- Не время еще, но скоро узнаешь… Давай спать, стражу пусть работники стоят. Пожалуй, опасность уже совсем миновала, но кольчуги снимать пока рано.
Серик улегся у костра на шубу, положив под руку обнаженный меч, укрылся другой шубой. Хотя можно было и не укрываться, в подкольчужной рубахе и так было тепло. Но к утру все равно продрогнешь, так что, чтобы лишний раз не просыпаться, заранее укрылся потеплее.
И тут же, будто и не спал вовсе, услышал над ухом:
- Серик! Ну и спать же ты здоров!
Высунув голову из-под шубы, Серик сразу ощутил студеную прохладу, на траве лежал иней, работники уже разводили костры. Горчак продолжал:
- Ко времени доехали, скоро и первый снег ляжет. Как следует, успеем намолиться до санного пути… Серик, я слыхал, кроме купцов и ремесленный люд поголовно окрестился?
Серик пробормотал машинально:
- Я воин, и бог мой - Перун…
Горчак пожал плечами:
- Я тоже воин, но бог мой - Исус*. Как раз хороший случай представился окреститься… *До реформы патриарха Никона русские писали слово Иисус с одним "и".
- Не буду я креститься! - в сердцах выкрикнул Серик. - Батута уговаривает, теперь ты пристал…
- Да не пристал я… - обиженно протянул Горчак. - Не хочешь - не крестись…
Няньки быстро наварили кулеша. Пока ели - взошло солнце, и иней быстро истаял.
Горчак сказал:
- Хорошая нынче осень, погожая… Как бы печенеги не пришли…
Серик рассмеялся:
- Мне Шарап рассказывал, когда приходили прошлый раз, столько получили, что многие не унесли даже собственных ног!
Горчак покачал головой, выговорил осуждающе:
- Времена нынче иные. В Царьграде всерьез опасаются, что крестоносцы на город пойдут. А если Царьград захватят, то и до нас очередь дойдет. Хоть мы не особенно ладим с ромеями, однако ж - православные. А печенеги нынче - сплошь крестоносцы.
- Горчак, а почему печенегов печенегами зовут? - спросил Серик.
- Да потому, что в их стране вокруг каждого селения огромадные печи стоят. В них они железо варят. Слыхал я, там целые железные горы стоят - откалывай кусок, и в печь клади. Издревле они железо на все стороны света продают… - задумчиво проговорил Горчак, думая о чем-то своем.
Анастасия все утро была тихая и молчаливая, ни разу даже глаз не подняла на Серика. Только когда разобрались в привычный походный порядок, она все же подъехала к Серику, и поехала рядом, но так и не проронила ни единого слова. А у Серика сердце рвалось на части, и от этого он тоже не мог произнести ни единого слова.
На обед останавливаться не стали, только-только солнце начало склоняться к закату, потянулись возделанные поля, с густой щеткой стерни, а за ними - стены и башни пустыни. Ворота оказались открытыми. Да и кого бояться в этих глухих лесах? Пока обоз втягивался в ворота, настоятеля, видимо, оповестили; он степенно спускался с высокого крыльца своей кельи. Приглядевшись, вскричал:
- А не Анастасия ли это, Реутова дочка?!
Анастасия спрыгнула с седла, побежала к нему навстречу, настоятель протянул руки и принял ее в объятия, она тут же исчезла, только голова торчала над сомкнутыми руками - так огромен и могуч был настоятель. Расцеловав ее, он обратился к Горчаку с Сериком:
- Эт, вы что же, всю дорогу кольчуг не снимали? Досюда шибает вонью… А ну живо в баню!
Народу в обители было много, потому бань было аж четыре, да просторных. Они уже дымили. Видимо их затопили сразу, как завидели с башни обоз. Уводя в свою келью Анастасию, настоятель обернулся, бросил через плечо:
- Оружие снесите в оружейную, там иноки обиходят, кольчуги смажут, подкольчужные рубахи свежие получите… В обители нет нужды при мечах ходить…
Оружейная была просторная. На кольях, вбитых в стены, висело множество кольчуг, на полках из толстых плах, лежали мечи, боевые топоры, луки, с вязанками стрел. На отдельной широченной полке, лежали громадные ножные луки, с медными стременами. Снимая кольчугу, Серик вскричал:
- Эт что же, пустынь голыми руками не возьмешь?!
Два мрачных инока промолчали, Горчак откликнулся:
- Тут хватит и на всех обитателей, и если кто из окрестных жителей прибежит…
Сняв подкольчужную рубаху, Серик оглядел льняную исподнюю; она являла собой печальное зрелище, только что колом не стояла. Да и то по причине того, что намертво прилипла к телу.
Прихватив мешки с запасной одеждой, направились в баню. Там их уже ждали два могучих инока в кожаных фартуках. Баня топилась по белому, иноки разложили путешественников на просторном полке, и принялись наяривать каждый в два веника. Потом промяли, выкрутили, перекрутили, облили ледяной водой, и еще раз прошлись в два веника, и еще раз облили ледяной водой, потом облили теплой и вынесли в просторный прохладный предбанник.
Серик задушено протянул:
- Вот это ба-аня-а…
Он будто заново родился, тело было новым и свежим. Протягивая ему ковш с квасом, инок строго спросил:
- Почему креста нет?
Серик замешкался, принимая ковш, встрял Горчак, протянул тоненьким голоском:
- А он, видишь ли, воин, и бог его - Перун…
Инок не смутился, проговорил благодушно:
- Ну, настоятель быстро это исправит…
Горчак надел простую холщовую рубаху, портки из пестряди, обул свои походные сапоги, а Серик разрядился нарочито богато; в половецкие штаны из аксамита, красную шелковую рубаху, достал из мешка кафтан из дорогого германского сукна, обулся в мягкие сафьяновые сапожки. Наблюдая за ним с усмешкой, Горчак сказал:
- Настоятелю не понравится этакое богатство… Еще и пояс золотой! Экий ты гордец, Серик…
Серик пожал плечами, пробормотал:
- Я не монах… Почему князь, когда посещает пустынь, ходит в своих княжьих одеждах, а я не могу в своих ходить, честно добытых в полях половецких?
Горчак пожал плечами, поднялся с лавки, потянулся, сказал мечтательно:
- Щас попируем с настоятелем, и спа-ать… Двое суток спать буду!
В предбанник заглянул инок, сказал:
- Ну, коли напарились, владыко просит к столу…
Столы были накрыты в просторной горнице; два длиннющих - для братьев, один маленький - для гостей. Братья уже сидели за столами, настоятель сидел за маленьким столом, жестом пригласил гостей усаживаться. Рядом с ним сидела Анастасия, благоухая поповником, пижмой и росным ладаном. Из-под простого белого платка на плечи, и почти до пола, ниспадали еще не просохшие после бани распущенные волосы. Она не подняла взгляда, сидела неподвижно, дожидаясь окончания молитвы, которую творил настоятель. Наконец приступили к трапезе. Еда была простая, но сытная; хлебали наваристые щи, с крупными кусками мяса, заедая пирогами с капустой. На столах стояли блюда с солеными огурцами, грибами, румяными яблоками, тут и там стояли кувшины с духовитыми монастырскими медами. За едой молчали. А потому и Серик поостерегся вылезать со своим уставом. Наконец, все съели, и настоятель подозвал инока с кувшином, который и налил всем меда. Только после этого, настоятель спросил:
- Как поживает купец Реут? Как здоровье?
- Слава Богу, владыко… - тихонько выговорила Анастасия, так и не подняв взгляда.
Обращаясь к Горчаку, настоятель спросил:
- Как прошло путешествие? Благополучно ли?
- Вполне благополучно… - медленно наклонил голову Горчак. - В основном благодаря Серику. Знатного бойца нанял купец Реут, для сопровождения своей дочки… Владыко, а не нужны ли тебе доспехи воинские?
- Нужны… Доспех никому не повредит…
- Вон, у Серика, имеются доспехи на продажу, аж четыре полных доспеха. Только слегка попорченные…
- И с кого те доспехи сняты? - грозным голосом осведомился владыка.
- С татей сняты, с татей… С кого же еще? - быстро выговорил Горчак.
- Это что же, всех четверых Серик убил?!
- Он самый… - быстро закивал головой Горчак.
- А ты чего же?..
- А я Анастасию охранял, пока он рубился. Думал, вдруг, в кустах еще тати таятся?
Серик открыл, было, рот, но тут же чувствительно получил под столом по ноге.
- А Серик, стало быть, многобожник? - настоятель насмешливо прищурился, глядя на Горчака.
Тот отвечал ему честным взором, безгрешного ангела. И тут только до Серика дошло, если бы Горчак признался, что в добыче имеется и его доля, то пришлось бы два доспеха жертвовать обители бесплатно. Ох, и хитер же Горчак!
Скорее всего, так и не поверив Горчаку, настоятель кивнул:
- Хорошо, я возьму доспехи. Оружейники оценят их, ну и еще вычет починки, после такого острого Серикова меча. Глядя на него, и не подумаешь, какой он грозный воин… - пробормотал настоятель в бороду. Осушив чашу, он подставил ее иноку с кувшином, бесшумно расхаживающему у них за спинами, проговорил: - Слыхал, Реут посылал тебя в поход с Рюриком… Ну, и куда же сходил Рюрик?
Горчак беззаботно обронил:
- А он с латинами на сарацин ходил…
Настоятель выговорил задумчиво:
- Ох, знал ведь, что не крепок в вере Рюрик… Эт, что же получается? Он еще лет пять-шесть назад латинянскую веру принял?
- А его дружина тоже в вере латинянской, - добавил Горчак. - Хуже того, и мне пришлось в Мараканде молиться в латинянском храме! Иначе, быстро бы распознали Рюриковы дружинники, кто я есть, и для чего с ними.
- Грехи я тебе отпущу, завтра же… - задумчиво пробормотал настоятель, и добавил с глубоким вздохом: - Ох, не кончится это добром… Великая смута грядет на Руси… И для чего ж тебя посылал Реут с Рюриком? - спросил настоятель другим тоном.
- А разведать пути в Индию, да в страну серов…
- Все неймется Реуту… - пробормотал настоятель, и одним духом осушил вторую чашу. - Будто он один такой умный… И до него ходили на восход… И до него пытались половцев обойти на Великом Шелковом Пути… Ну, потрапезничали… Идите, отдыхайте. Намаялись, поди, не снимая кольчуг столько дней?
Увидев, что гости поднялись из-за стола, братья тоже встали, сотворили молитву и разошлись по своим делам. Иноки проводили гостей в кельи. По пути Серик сказал:
- Видал? Даже словом не обмолвился настоятель по поводу моей одежки…
- Еще обмолвится… - усмехнулся Горчак, и скрылся за дверями отведенной ему кельи.
На утро Серик проснулся от звона колокола, сзывающего братию на утреннюю молитву, отметил про себя, что обитель богатая, если обзавелась колоколом. В Киеве до сих пор в некоторых храмах колотят то в бронзовую доску, а то и в железную. Одевшись, он вышел во двор, и тут же нарвался на настоятеля, в раздувающейся рясе поспешавшего в храм.
Остановившись, настоятель проговорил:
- Иди в храм, отрок…
Серик выговорил, ясно и отчетливо:
- Я воин, и бог мой - Перун!
Настоятель грозно нахмурился, стукнул посохом в землю, выговорил, будто мечом по кольчуге проскрежетал:
- Я сказал - марш в храм!
- Не пойду! - твердо выговорил Серик, и, выпрямившись, дерзко глянул в грозные очи настоятеля.
Долго они мерились взглядами. Наконец, настоятель сдался, проговорил медленно:
- Крепкий орешек… - и зашагал дальше.
Серик смотрел ему вслед, пока он не скрылся в церкви.
И начались монастырские будни. Горчак не вылезал из церкви, видимо много чего натворил, чтобы не выделяться из Рюриковых дружинников, коли целыми днями грехи замаливал. Серик изнывал от скуки. Ему ни разу не удалось увидеть Анастасию, хоть он и сторожил у церкви и каждую заутреню, и каждую обедню, и каждую вечерню. Настоятель это понял так, будто Серика все же влечет храм; каждый раз останавливался, и медовым голосом расписывал, как страдал Исус за всех людей, как принял смерть за грехи всех, населяющих землю…
Серик не выдержал однажды, и в сердцах заявил, что он воин, и привык отвечать сам за свои поступки; если Перуну будет угодно, то он возьмет его в верхний мир, где пируют витязи вместе с богами. Ну, а если низвергнет в нижний мир - значит, плохим воином был Серик…
Настоятель тяжко вздохнул, протянул:
- Ох, и глуп же ты еще, отрок…
Это случилось перед вечерней. Серик был просто раздражен тем, что опять не увидел Анастасии, а утром опять вертелся возле церкви. Настоятель это опять понял по-своему, и снова принялся расписывать страдания Исуса, да как хорошо в раю. Голос его медовый обволакивал Серика, укачивал и убаюкивал, будто в люльке, и Серик уже начал подумывать, а не окреститься ли? Зачем расстраивать хорошего человека? Но опять упрямо мотнул головой, и выговорил:
- Я воин, и бог мой - Перун! Мой меч мне укажет дорогу или в верхний мир, или в нижний…
Настоятель опять тяжко вздохнул, с бесконечно добрым укором взглянул на Серика. Весь вид его был таков, будто он укорял не Серика, а самого себя, что не может убедить такого несчастного заблудшего ягненка.
В конце концов, чтобы не огорчать впредь хорошего человека, да и поняв, что Анастасии ему не увидеть до отъезда, Серик пристроился помогать в монастырской кузне, в первый же день поразив монаха-молотобойца своим умением бить одной рукой пудовым молотом.
Нагревая заготовку в горне, кузнец проговорил медленно:
- Вся обитель хохотала в голос, когда прознала, как Горчак с честными глазами впаривал настоятелю, будто ты один четырех татей зарубил… Теперь смеяться не будут. Это ж если ты так пудовым молотом машешь, как же ты мечом работаешь?
- А так же… - беззаботно обронил Серик.
- Может, после вечерни помашем мечами? Я тут считаюсь лучшим мечником…
- Ну и проверим… - усмехнулся Серик.
После вечерни они пошли в оружейную, обрядились в кольчуги, взяли тупые мечи. Глядя на Серика с подначкой, монах спросил:
- Чего щит не берешь?
Серик равнодушно пожал плечами:
- Щит нужен в строевом бою, в поединке он только мешает…