- Разбира-аешься… - протянул монах.
Они пошли на задний двор, где была устроена специальная площадка для воинских упражнений. Там стояли всевозможные деревянные чучела. К крепостной стене была пристроена специальная лестница с площадками для обучения лучников. Кто не знает, что стрельба со стен сильно отличается от стрельбы по окоему?
Встречный инок обалдело уставился на них, спросил шепотом:
- Эй, вы чего?..
- А ты чего подумал? - кузнец захохотал. - Да вот, решили с Сериком узнать, кто из нас лучший мечник…
Пока они шли до воинской площадки, за ними собралась почти вся обитель. Только они разошлись по краям площадки, как прибежал запыхавшийся инок, еще издали крича:
- Владыко приказал без него не начинать!
Вскоре пришел настоятель, для него принесли стульчик. Он обстоятельно устроился, перекрестил обоих поединщиков, сказал обыденно:
- Начинайте.
Они сошлись на середине площадки, и тут Серик с ужасом понял, что впервые в жизни может оказаться побежденным: у монаха не было видно ног! Ряса опускалась до самой земли. Любой опытный поединщик знает, что нога противника всегда подскажет, что он желает сделать в следующий миг, а ноги монаха даже не высовывались ни на миг из-под рясы! И Серику оставалось только уповать на свою быстроту. Первую атаку монаха он чуть не пропустил; монах нанес простой удар сверху, и тут же, оттянув меч на себя, присел, крутанувшись на месте, и ударил секущим ударом поперек туловища Серика. Тот едва успел отскочить. Он, было, попытался хотя бы по глазам предугадывать начало атаки, но при свете факелов в глазах невозможно было ничего разглядеть. А монах буквально сбесился; казалось, он нападает со всех сторон, и Серик ни разу не выбрал момента для ответной атаки, ему пришлось только защищаться. Вскоре он заметил, что в монахе нарастает изумление. Они бились так долго, что иноки уже по два раза заменили догоревшие факелы. Наконец, монах отступил, опустил меч, и потрясенно выдохнул:
- Мне тебя нипочем не одолеть!..
Вокруг стояла тишина, монахи с уважением глядели на Серика. Настоятель вдруг засмеялся, сказал:
- Послушай, Горчак, а ведь я всерьез заподозрил тебя в грехе лживости…
Горчак проговорил самодовольно, будто это он сам вырастил и воспитал Серика:
- Я уж не стал правду говорить… А то бы уж точно на смех подняли, но Серик зарубил семерых татей… - при этом он скромно умолчал, что зарубил пятерых остальных.
Наконец ударили настоящие морозы, и Серик повеселел; скоро в путь, и снова можно будет каждый день видеть Анастасию. Через несколько дней по санному пути пришел обоз с паломниками, они то и сообщили, что лед на реке достаточно крепок, чтобы выдержать не тяжелый обоз. Купцам-то еще несколько дней надо подождать. И Горчак с Сериком принялись собираться. Осмотрели сани, которые им предоставлял настоятель, придирчиво осмотрели тулупы; не попорчены ли молью? А то наплачешься в дороге, морозя бока. И хоть монахи надавали им в дорогу всякой снеди, в санях было просторно. Серик обратил внимание, что работники загрузили сани только сеном, мешками с овсом, да припасами для людей. Все привезенные тюки и короба остались в обители. Это ж какого размера подвалы у батюшки настоятеля?! К парам лошадей подпрягли еще и по верховой, получились быстрые тройки.
Морозным утром обоз стоял во дворе обители. Наконец вышла Анастасия с няньками. Коротко зыркнув на Серика, и зардевшись, она с помощью нянек закуталась в тулуп и устроилась в санях. Вышел настоятель, за ним инок нес большой кошель. Взяв кошель, настоятель протянул его Серику, сказал:
- Тут за все четыре доспеха. Так себе доспехи оказались, плохонькие. Потому и порубили вы татей… - он прищурился, спросил: - Сколько ж татей вы порубили?
Серик, открыто глядя ему в глаза, честно сказал:
- Я семерых порубил.
Настоятель вздохнул:
- Ох, хо-хо… Грехи наши… Что ж, помолюсь за вас… Вы молоды, серебро вам еще нужно…
С Анастасией он, видимо, простился еще в келье. Широко перекрестив обоз, раскатисто крикнул:
- Тро-огай!
Зимами тати обычно не шалят; холодно по лесам, да и выследить легко, поэтому Серик с Горчаком ехали без кольчуг, закутавшись в тулупы. Было тепло и уютно, будто дома на печке. Хорошо думалось под скрип полозьев. Серик мечтал в полудреме: вот они подъезжают к Киеву, а под стенами половцы, или печенеги. Дождавшись ночи, они с Горчаком на лихих конях врываются в стан, опешившие враги мечутся, ничего не могут понять, а они, рубя их несчетно, прорываются к шатру воеводы, рубят растяжки, шатер падает на сонного воеводу, Серик выдергивает из снега знамя и мчится с ним к воротам, а оттуда уже выходит княжья дружина… А потом князь прилюдно жалует Серика боярством. А потом… У него захватило дыхание, и дрема прошла, от промелькнувшей мысли.
Метелица начала переметать проторенную паломниками дорогу, но просека была сильно заметна в лесу, поэтому они не боялись заблудиться. Было одно неудобство; до ближайшего постоялого двора - два дня пути, даже и на тройках. Конь, конечно, может за день пройти пятьдесят верст, но потом ему необходимо хотя бы сутки отдыхать и отъедаться, так что, после двадцати пяти верст придется заночевать в лесу.
Смеркалось, когда Серик приметил две сухостойных сосны неподалеку от дороги. Свернув в лес, они остановились на небольшой прогалине. Пока Серик рубил сосны, работники утоптали снег. Чтобы уместиться всем у огня, развели два костра. Няньки принялись варить кулеш, разогревать пироги и другую снедь, которой в изобилии снабдили их монахи. Зимой снедь в дороге не пропадает, но горячего кулеша похлебать не мешает, не то замерзнешь ночью и под двумя тулупами.
Ели долго, обстоятельно. Неподалеку хрупали овсом кони, то и дело опуская морды с надетыми на них торбами, к земле.
Насытившись, Серик взял чашу с горячим медом, отхлебнул, сказал раздумчиво:
- Хорошо вятичам живется; к ним зимой ни половцы не доберутся, ни печенеги… Нечем коней кормить в ихних лесах. До них никаких запасов овса не хватит. Мне Шарап рассказывал, когда печенеги приходили зимами под Киев, за их войском несметные обозы с овсом тянулись…
Горчак ухмыльнулся:
- В вятичских лесах и летом коней кормить нечем… Их только пойменные луга и спасают. Бывал я там…
Серик тайно надеялся, что сумеет втянуть в разговор Анастасию. Но она выпила чашу горячего меда, зябко запахнула соболью шубку и ушла в свои сани. Няньки заботливо укутали ее в два тулупа, и она притихла.
Горчак пробормотал:
- Пошли и мы спать. Лучше завтра раньше выедем. Подозвав работников, он строго сказал:
- Стражу стоять по двое! Не спать! Если без коней останемся, тут же и замерзнем. Волки нынче голодные…
Серик удивился:
- Сейчас волки семьями охотятся, в стаи они только к марту собираются…
Горчак проворчал:
- А тебе легче будет, если они только одного коня зарежут? Остальных-то они разгонят так, что мы их потом не соберем… - и, обращаясь к работникам, добавил: - Первым будите Серика. Он из лука бьет без промаха…
- Знаем, видали… - откликнулся один из работников.
Серик закутался в тулуп, положив под руку лук в саадаке и полный колчан стрел. Тепло, набранное от кулеша и горячего меду, быстро согрело тулуп изнутри, и он уснул. Ночь прошла спокойно. Не зря, видать, у всех монахов в кельях одеяла из волчьих шкур. Наскоро позавтракав, запрягли и поехали. Дорогу уже перемело так, что казалось, будто едут по девственному снегу. Если бы не затесы на деревьях, давно бы уже уверились, что заблудились.
До Новгород-Северского тракта осталось всего ничего, уже пошли поля, даже видели дымы селеньица, которого не заметили на пути в обитель. Надо было, во что бы то ни стало добраться до постоялого двора; кони заморились так, что шли только шагом, даже на короткое время не могли переходить на рысь. Не мед пробивать дорогу в снегу чуть ли не по колено. Хоть и часто меняли головную упряжку, но всем пришлось не по одному разу пробивать снежную целину. Ехали то ли через поле, то ли через большую поляну, когда Серик заметил по ее краям серые пятна, целеустремленно двигавшиеся параллельно обозу. Горчак крикнул:
- Видишь их?!
Серик откликнулся:
- Вижу! Но для семьи - слишком много! Это - стая! Быть того не может…
Сани Горчака пошли на обгон обоза, он на ходу перескочил в сани Анастасии, встал над нею с мечом в одной руке, и с длинным кинжалом в другой, заорал:
- Серик! Близко не подпуска-ай!..
Достав лук из саадака, Серик быстро натянул тетиву. Чуя волков, кони фыркали, плясали, но перейти на рысь уже не могли. Да-а… Придется дневать на постоялом дворе, пока они отдохнут после такого пути… А волки тем временем, не спеша, сжимали круг; и впереди и позади маячили серые пятна. Серик оттянул тетиву до уха, и пустил первую стрелу - серый волчище, перекувырнувшись через голову, замер на снегу. Подумал, накладывая на тетиву следующую стрелу: - "Интересно, кто вожаком в этой неправильной стае? В марте-то - волчица. Если правильно угадаешь, убьешь ее, стая разбегается. А кто в этой верховодит?.." Он не додумал свою мысль - волки бросились со всех сторон. Послышался отчаянный вопль Горчака:
- В кру-уг!
Кони, поняв, что жизнь их зависит от людей, перестали биться и послушно встали мордами друг к другу. Так что, оказались защищены санями, в которых уже стояли работники с мечами и топорами в руках. Снова послышался отчаянный вопль Горчака:
- Се-ери-ик! Ради Христа! Ты только стреляй, не переставай! Эй, кто там у него возницей? Хоть одного зверя допустишь к нему - самолично голову снесу!..
Оскаленные пасти надвигались со всех сторон. Серик превзошел самого себя - тетива так быстро щелкала по защитной рукавичке, что, казалось, он не стреляет, а играет на луке, будто на гуслях. Ему с трудом удавалось пересиливать себя, и стрелять по кругу, а не только останавливать тех волков, что мчались на сани Анастасии. Совсем рядом послышался хриплый рык, возница скатился с саней, заорал:
- Се-ери-ик! Ты стреляй! Оборо-оню-ю-у!..
Перед санями катался серый клубок, а Серик не переставая вертелся по кругу, рассылая стрелы во все стороны. Но, что это?! Пасти исчезли, только мотались какие-то тряпки, исчезая в сумерках. Серик цапал у себя за плечом пальцами, и никак не мог ухватить стрелы. Наконец понял - стрел не осталось. Это ж надо, целый колчан расстрелял! Сколько же было волков?!
Подошел Горчак усталой походкой, на ходу вытирая меч, оглядел валяющихся поблизости порубленных мечом трех волков, сказал медленно:
- Молодец, справился… Реуту скажу - чтоб пожаловал…
Работник осматривал продранный полушубок, проговорил:
- Сам понимаю, что живыми остались только благодаря Серику.
Серик проговорил:
- И чего их собралось столько?
Оглядывая побоище, Горчак раздумчиво вымолвил:
- Мне дед рассказывал, что перед лихолетьем и в само лихолетье, волки рано в стаи сбиваются, задолго до марта… - после чего зычно крикнул: - Шкуры снять! Стрелы собрать!
Пока работники ловко снимали шкуры с убитых волков, Серик с Горчаком развели большой костер. Усадили Анастасию у огня. Она зябко куталась в шубку, испуганно прислушиваясь к звукам за стеной черноты. Работники при свете факелов снимали шкуры, изредка прибегали к огню погреться.
Горчак засмеялся, сказал:
- Ох, и поход у нас! Туда ехали - кошель серебра заработали. Обратно едем - опять прибыток. За эти шкуры, пожалуй, поболе получишь, чем за железные…
- Почему - я получу? - удивился Серик. - Давай тоже поделим?
- Нет уж, давай так; порубленные и поколотые - пусть достанутся работникам, а тебе все стрелянные…
Снятые шкуры еле-еле в трех санях уместились. Загасили факелы и поехали. Кони немножко отдохнули, и теперь бодро рысили. Оно, конечно, факелы здорово бы помогли, если бы волки повторили нападение, но зимними ночами лучше ездить без факелов. Потому как, при факеле, видно только под ним, а весь остальной мир прячется за стеной тьмы. А без факелов - неплохо видно и дорогу, и окрестности. Стрелы работники собрали, но нескольких недоставало, да десяток оказались сломанными. Серик пополнил колчан из запаса, так что, было чем отбивать новые нападения.
Вскоре кони еще больше оживились, а потом и люди увидели огонь, горящий над воротами постоялого двора. Сонный хозяин, по привычке ругаясь, открыл ворота, прищурясь, спросил:
- Кто такие? Купцы, што ль?
- Купцы, купцы… - брюзгливо проворчал Горчак, вылезая из саней. - Дневать у тебя будем, кони сильно притомились. Снедь своя…
- Эт, как же вы прошли ночью?! Вторую неделю волки шалят, днем проходу не дают…
- Отшалились… Эвон, трое саней шкур…
- Ну, вы и круты-ы… - покрутил головой хозяин постоялого двора.
Отдохнув сутки на постоялом дворе, выехали на укатанный Новгород-Северский тракт, который вскоре свернул на лед Десны, и дальнейшее путешествие было спокойным. Серик пристрастился спать, под скрип полозьев. Его угнетало лишь одно; Анастасия была молчалива, и будто избегала его. Но потом подумал, что отче настоятель и не в такую тоску может вогнать своими речами.
Сани не телеги, а тройки не пары; иногда проходили и по два перегона, так что, Киев завиднелся раньше сроку.
Глава 4
Поднимаясь средь бела дня со льда к воротам, обнаружили, что ворота заперты, а над стеной торчат шлемы стражи.
Горчак проворчал:
- Накаркал… Не иначе, лазутчики донесли, что идет кто-то… Скорее всего печенеги.
С надвратной башни грозно вопросили:
- Што за люди?
Горчак толкнул локтем Серика:
- Разговаривай ты… Мне все еще приходится таиться от Рюриковых дружинников…
Серик задрал голову, крикнул:
- Люди купца Реута!
- Ба-а… Серик?.. С каких это пор ты человеком Реута стал?
- Да только на пару месяцев. Я купеческую дочку в пустынь сопровождал, а то Реутовы стражники все в Сурож ушли, и там зазимовали. Нам ворота-то откроют? Или оставите на растерзание печенегам?
- Откуда про печенегов знаете? - удивился воин. - Они еще далеко. Вече у нас. Народ как узнал про приближение печенегов - сразу в набат ударили. Все ж знают уже, что Рюрик латинскую веру принял. Вот и думают: печенеги снаружи полезут, а он им изнутри помогать будет.
- А почему мы набат не слышали?
- Да давно уж ударили. С полудня шумят на торжище. Многие хотят побить Рюрикову дружину, да и самого его… - стражник отклонился от бойницы, заорал кому-то: - Ворота откройте! Подмога пришла. Там, на торжище, Серик, Батутов брат, не помешает…
Пока ехали до Реутова двора, Серик с Горчаком надели кольчуги, шлемы. Пока обоз втягивался во двор, успели и коней оседлать. Вскочили в седла. И тут к Серику подбежала Анастасия, ухватилась за стремя, запрокинула прекрасное, разрумянившееся от мороза и волнения лицо, выкрикнула:
- Любый мой! Я ждать тебя буду - сколько батя позволит! Добейся чести! - и, выпустив стремя, убежала в ворота, вслед за последними санями.
Серик, ошеломленный, стоял на месте, а Горчак уже мчался по пустынной улице. Наконец пришел в себя и полетел, как по воздуху - душа пела, будто стрела в полете.
При въезде на торжище, Горчак опустил на лицо личину. Серик опускать личину не стал. Кто-то, при виде Серика, весело заорал:
- Ба-а… Серик?! А мы уж думали - ты пропустишь эдакое веселье… Шарап со Звягой во-он там, где Рюриковы дружинники сгрудились…
Горчак проговорил из-под личины:
- Пошли к возвышению. Чую, без моего свидетельства не обойтись. Кажись, Рюрик уболтал маловерных?..
Когда приблизились к возвышению, расслышали голос Рюрика, он рассудительно вещал:
- Это все наветы моих врагов! Ну, рассудите сами; с какой такой больной головы мне, русскому князю, принимать латинянскую веру?..
Тут же, чуть отступя от края, стоял князь Роман. По лицу его было видно, что он и верит, и не верит Рюрику. Тем временем к возвышению вплотную подъехал Горчак. Резким движением откинув с лица личину, медленно выговорил:
- Князь Рюрик, узнаешь меня?
Рюрик машинально ляпнул в полголоса:
- Горча-ак… - но тут же спохватился, и на все торжище выкрикнул: - Вот, поглядите, один из тех, кто наветы распускает!
Горчак, не менее громким голосом, вопросил на все торжище:
- А поведай-ка киевлянам, куда ты ходил походом?
- В Царьград я ходил, воевать против проклятых латинян…
- А я в твоей дружине ведь ходил… Только, помнится мне, что Царьград Маракандой назывался. И твои дружки, германские и франкские крестоносцы, всякие графы и герцоги, тебя так же герцогом Рюриком величали…
Толпа угрожающе наперла, раздались крики:
- Побить их! И вся недолга… Пока печенеги не нагрянули…
Князь Роман поднял руку, он все еще держал толпу в узде, потому как любили его киевляне, заговорил громким, ясным голосом:
- Не гоже русичам убивать русичей! Пусть уходит из города вместе с дружиной!
Кое-кто в толпе был вооружен дрекольем, но большинство были вооружены очень даже неплохо; наряду с топорами, и мечами тоже, на многих надеты кольчуги. Так что, Рюриковым дружинникам тяжко бы пришлось. Они молча стояли в три ряда, перекрывая улицу. За их спинами, спиной к торжищу, стояло еще три ряда. "Бывалые…" - отметил про себя Серик.
Толпа раздумывала недолго, вскоре раздались крики:
- Да пусть уходят! Нешто мы басурманы, своих рубить?..
Воспользовавшись тем, что толпа отхлынула, дружинники ловко сомкнулись в плотный квадрат, быстро прошли к возвышению. Князь Рюрик спрыгнул с помоста, прямо в строй своей дружины. И они пошли прочь, так и не размыкая строя. Незаметно оказавшийся рядом Шарап, проговорил:
- Ишь, выправку показывают… Трудненько было бы порушить такой строй…
Толпа валила следом, выкрикивая угрозы, и что киевляне не всегда такие добрые. На своем подворье, дружинники собрались быстро - люди привычные к походной жизни.
Они вытянулись из ворот не длинной, но грозной железной змеей, и поехали прочь, не оглядываясь. Кто-то из стражников пустил им вслед стрелу, с нанизанной на ней крысой - недвусмысленный намек, что путь Рюрику в Киев заказан.
Серик, Шарап со Звягой, и Горчак долго еще стояли возле ворот и смотрели вслед Рюриковой дружине. Шарап задумчиво пробормотал:
- В аккурат навстречу печенегам пошли…
Серик проговорил:
- Я пойду биться в княжьей дружине в поле…
Шарап засмеялся:
- Князь не возьмет тебя, в строю мешаться… Тебя ж лет пять строю еще нужно обучать! Что с того, что ты первый на мечах? Сеча в тесном строю - совсем другое дело…
- А я стрельцом пойду! - упрямо мотнул головой Серик.
- Што так?! - изумился Шарап.
- Есть причина… - уклончиво отговорился Серик.
- Ну что ж, может, и добьешься чести… - раздумчиво проговорил Звяга. - Лазутчики сказывали, что печенегов идет не шибко много… Слышь, Шарап, я слыхал, Серик сопровождал в пустынь дочку купца Реута…
- Во-от оно что… - понимающе протянул Шарап. - Да-а… Серик, не по зубам ты решил кус отхватить… Сложишь буйну голову…
- А и плевать! Не жизнь мне без нее…
- Што, в первой же сечи боярство надеешься заслужить? Не такой уж и щедрый князь Роман…