Никто не заметил появления Эхе, и веселье шло своим чередом, только одна из размалеванных женщин подошла к нему и, грубо захохотав, сказала:
- Садись, гостюшка дорогой, тряхни мошной, а я тебя потешу! - Она кивнула мальчишке, и тот мигом поднес ей в оловянной стопке водку. Женщина взяла стопку и кланяясь произнесла:
- По боярскому обычаю вкушай, гостюшка, да меня в губы алые поцелуй, не кобенься!
Немец взглянул в ее наглые глаза, почувствовал за своим поясом тяжелые рубли и, обняв размалеванную красавицу, крепко поцеловал ее, после чего залпом осушил стопку.
- Вот по-нашему, хлоп, и нет! - закричала ярыжка.
- Иди к нам, ратный человек! - позвали капитана стрельцы.
Эхе, сев подле них, взял на колени красавицу.
- Тащи, малец, братину! - крикнул один из стрельцов, - немчины славно рубятся, поглядим, как пьют.
- Дело говоришь, Михеич! - весело отозвался другой стрелец, помоложе.
Мальчишка поставил на стол муравленый горшок, наполненный водкой, и небольшой ковшик. Михеич разлил им водку по стопкам.
- Откуда рубец у тебя, немчин? - спросил он.
- Этот? - спросил Эхе, - ваш русский побил, в Москве когда были.
- Эге-ге, - усмехнулся Михеич, - может, и мой бердыш. Я тогда с князем Пожарским у Никитских ворот с немцами бился.
- Жарко было! - сказал Эхе. - Кругом горит, все кричат… тут русский воин, там русский… и меч, и смола, и камни.
- А ты что ж думал, немчин, что мы матушку-Москву вам, псам, отдадим? - подходя пьяной походкой, спросил ярыжка.
- Я ничего не думал. Я служил у генерала Понтуса Делагарди, а он - у генерала Гонсевского служил!
- Ну, вот и намяли бока! - захохотали кругом.
Эхе покраснел.
- Потому что поляк глуп, - сказал он.
В эту минуту у играющих поднялся спор, потом - драка. Кружки опрокинулись, вино разлилось, дерущиеся повалились на пол. Их окружили и поощряли веселым смехом:
- Бей его, жидовина!..
- Под микитки ему!.. Так его!
- За усы тяни! Завоет! - кричали зрители.
Дерущиеся поднялись с окровавленными лицами.
- Схизматик поганый.
- Лях!
- Я те заткну глотку!
- Смиритесь, почтенные! - вмешался и тут ярыжка, - поцелуйтесь, православные! Будем снова играть!
Один из дерущихся словно охладел.
- А откуда у тебя деньги, ежели ты крест пропил! - спросил он.
- А вот он! - засмеялся ярыжка, показывая зажатые в кулак алтыны.
- Братцы, ограбил он нас!.. - закричал тот, - пока дрались, он денежки уволок. Мои алтыны! Держи!
Но уже было поздно: ярыжка скользнул за дверь и мчался по двору так, что его подошвы хлопали, словно лошадиные копыта.
- Ну, подожди, окаянный, я тебя сцапаю! - прохрипел ограбленный.
- А ты подерись еще малость!
Не ходи кума на мост,
Там провалишься, -
раздалась пьяная песнь скоморохов, и они пустились в пляс.
Одна из женщин затопталась на месте, махая платком, сорванным с головы.
- Люблю! Отхватывай, Аленка! - закричал захмелевший молодой стрелец.
В это время Эхе заметил кривого рыжего и его товарища. Они пили и о чем-то спорили. Эхе перешел на другое место и сел подле них, все думая услыхать имя хорошенького мальчика.
- Волчья сыть! Пять рублей кожею дал, - сказал рыжий.
- Себе и бери ее, а нам серебро отдай, - ответил раскосый.
- Нет, брать все пополам. Кожу пропьем, а эти разделим. Эй, Аленка! - закричал рыжий.
К нему подбежала толстая женщина.
- Пить будем! Тащи красоулю!
- Важно, ой, важно! - вскрикивал купчик, глядя на пляшущих скоморохов, и, вдруг взвизгнув, сам пустился притоптывать.
Я в кусточки пошла,
Добра молодца нашла!
Стены затряслись от топота ног.
- Вот как у нас, немчин! - кричал купчик отплясывая, - умеешь так?.. Уф! - И он упал на лавку, вытирая грязной рукою вспотевший лоб. - Будет плясать! - сказал он, - пить станем. Всех пою! - Молчаливый до времени, он стал теперь амфитрионом и, разливая всем по кружкам водку, заговорил с каждым. - Пирование теперь у нас будет… Эх!
- Закурим! - отозвался угрюмый подьячий.
- Чай, и вы за тем сюда пришли? - спросил Михеич скоморохов.
- Вестимо, за тем же, - ответил раскосый - товарищ рыжего, - теперь, говорят, на площадь-то мед, пиво выкатят, на три дня гулянка!
- Слышь, из тюрем выпустят!
- Всем ярыжкам награда будет!
- Ну?
- Кому плетью, кому просто тычком!
Все засмеялись.
- Что же будет завтра? - спросил начинавший хмелеть Эхе.
- Ах, ты, немчин, немчин! - с укором сказал купчик, - завтра наш царь-батюшка своего батюшку встретит. Из полона вызволил его, от ляхов поганых!
- Нас-то завтра по всей дороге вытянут. Стой! - гордо заявил молодой стрелец.
- А вы, чай, к Федьке за ребятишками? - спросила тем временем толстая баба у рыжего.
- Вестимо, не без этого, - ответил он, - калечных надо да плясунишку.
- Есть у него, есть! - сказала та, - намедни он их штук шесть купил. Жмох!
- Уж это как быть должно!
Компания хмелела. У Эхе уже слипались глаза. Размалеванная женщина шептала ему:
- Возьми с собой в клеть!
- Идем! - ответил Эхе и встал, шатаясь от выпитой водки.
Купчик хотел с ним поцеловаться, поднялся, но тут же покачнулся, упал под стол и моментально захрапел.
Женщина провела капитана в клеть, что стояла особняком в глубине двора, но Эхе не мог заснуть, несмотря на выпитое им. Он снял тяжелые сапоги и латы, отвязал меч, но из осторожности не снимал кушака и камзола. Ему было невыносимо душно в тесной клети, он вышел на двор, обошел избу и вошел в сад, тянувшийся позади нее. Бродя по саду, он наткнулся на большой деревянный сарай с маленькими оконцами.
Чем-то таинственным, мрачным веяло от этого здания, запрятанного в чаще, особенно теперь, среди ночной тишины и мрака. Эхе, положив руку на нож, осторожно обошел вокруг сарая и уже хотел уйти, как вдруг в стороне послышались шаги. Он спрятался за дерево и увидел Федьку Беспалого. Тот вел за руку мальчика и говорил ему:
- Ну, ну, не хнычь! Здесь много таких же мальчишек… и девчонки есть. Тебе весело будет!
- Мамка моя! Мамка моя!.. Не хочу тут быть! - тихо воскликнул мальчик, задыхаясь от слез.
- И мамка сюда придет! Ну, иди, что ли! - и, отворив дверь сарая, Федька толкнул туда мальчика и снова запер дверь висячим замком. Эхе вышел из засады, когда Федька удалился, и неохотно побрел в свою клеть. В своей походной жизни он видел всякие виды и приучился не вмешиваться в чужие дела, но этот мальчик и его участь как-то интересовали его помимо воли. Он вошел в клеть, но спать уже не мог и беспокойно ворочался с боку на бок. Наконец он встал, надел латы, взял шлем, опоясался мечом и вышел на двор, а потом на пустынную улицу.
III
Княжья расправа
Князь Теряев-Распояхин во время своего пребывания в Москве всегда гостил у Федора Ивановича Шереметева, начальника вновь основанного аптекарского приказа, с которым сдружился после неудачного похода под Новгородом против Делагарди; тогда князь был ранен и лечился через него у Дия.
Федор Иванович души в нем не чаял, отчасти чуя в своем друге могучую силу и недюжинный ум, и отвел ему две горницы в своем доме в Китай-городе.
Сейчас, после разорения, построил ему эти хоромы немец из слободы. Затейливо они были выстроены: с теремами, с башенками, с клетями и холодушками, с расписными печами внутри и затейливыми балясинами снаружи. На обширном дворе раскинулись еще добрый десяток изб да бани, да сараи, потому что Федор Иванович держал до полутысячи человек челяди, как подобало в то время знатному человеку.
Князь Теряев не чувствовал у него ни малейшего стеснения и, случалось, даже не видел своего хозяина по нескольку дней, но теперь они все время были неразлучны.
Царь Михаил любил их, отличал пред прочими; они в совете помогали составлять порядок встречи возвращавшегося Филарета Никитича, и царь поручил князю Теряеву оповестить его о приближении высокого пленника к Москве.
С раннего утра уезжали князь и Шереметев из дома: один - в приказ и боярскую думу, как единственный государственный человек, другой - к царю для беседы; сходились они лишь за обедом и тут говорили о делах государских.
Оба они одинаково радовались возвращению твердого, решительного, смелого умом Филарета.
- Конец царевым приспешникам, - говорили они, - будет! Посидел царь-батюшка под бабьим началом, теперь в другие руки владычество перейдет!
И эту радость смутно делили с ними все русские.
Еще чуть брезжило утро, когда Влас скорее свалился, чем сошел, с коня пред домом Шереметева и стукнул кольцом.
- Кто стучит? - спросили его.
- Господи Иисусе Христе, помилуй нас! Власий, смерд князя Теряева!
- Аминь! - послышался голос, и калитка отворилась.
- Куда коня поставить? В доме ли князь-батюшка? - спросил Влас.
- Коня-то во двор, там коновязь есть, - ответил сторож, отворяя ворота, - а что до князя, то оба только обедню отслужили и тотчас наверх поехали.
Влас видимо ожил:
- А стремянной его, Антон?
- Тот здесь. Вот четвертая изба под ваших людишек отведена. Там и коновязь.
- Прости, Христа ради! - сказал Влас и, ведя коня, с непокрытою головою пошел по указанному направлению.
- С Богом! - ответил сторож, затворяя тяжелые ворота.
Влас дошел до большой, просторной избы и, привязав коня, стукнул в дверь.
- Господи Иисусе Христе, помилуй нас.
- Аминь! - ответили изнутри.
Влас отворил дверь и вошел в избу. Охрана Теряева - большей частью бывшие шиши в Смутное время - сидела за столом и хлебала любимое толокно из большой мисы. Увидев Власа, все радостно загалдели:
- Влас! Али в гонцах? Здорово! Садись с нами! Какие вести? С чем радостным? Али княгинюшка?
Влас истово помолился в правый угол и потом отвесил всем общий поклон.
- Хлеб да соль! - сказал он.
- Садись к мисе-то, - ответил ему за всех Антон, - речи после будут. Чай, умаялся.
Влас присел, взял ложку, перекрестился, и жадно принялся за еду.
Только когда очищена была вся миса и Влас положил ложку, Антон спросил:
- Ну, с какими вестями? До князя?
Влас, вздохнув, ответил:
- До князя! А как сказать - и в ум не возьму. Гневлив он и лютый во гневе-то.
- А что за вести? - снова спросил Антон.
- Вести-то… такие вести… Одно слово: кнут вести.
- Да не томи нас-то, - крикнул Антон. - Говори!..
- Что говорить-то! Князюшку нашего скоморохи скрали, а матушка-княгиня вне себя в бане лежит, воет.
Антон вскочил, но тотчас опустился на лавку и словно остолбенел.
- Что ж, погоню-то нарядили? Как выкрали-то? - послышались вопросы.
Антон залпом выпил целый ковш кваса и оправился.
- Ох ты, Господи, беда какая! - сокрушенно сказал он.
Влас сумрачно зачесал в затылке.
- Теперь и рассуди, каково мне князю эту весть принести. Убьет, как есть убьет!
- Ну, - вставая с лавки, сказал Антон, - ложись спать и не думай. Я сам князю про его горе расскажу, а ты после придешь, позову!
Влас вскочил и поклонился Антону, коснувшись руками пола.
- По гроб тебе спасибо, Антон Дементьевич! - сказал он с чувством.
Все полегли отдохнуть, только Антон не мог заснуть после полученной вести и сумрачный ходил по двору, поджидая своего любимого господина.
Князь веселый въехал во двор и, сойдя с коня, легко взбежал на крыльцо. Шустрый домашний отрок подбежал к Антону.
- Иди, твой господин вернулся!
Антон вздрогнул, словно от удара, и нехотя пошел в горницу.
Князь, приветливо улыбаясь, кивнул ему головою и спросил:
- Что людишки наши?
- Живем твоей милостью, батюшка-князь, - ответил Антон и, переминаясь, прибавил: - Влас с вотчины твоей приехал.
- Влас? - встрепенулся князь, - зови его. С какими такими вестями? Али худо? - Он взглянул на Антона, и его тревога усилилась. - Знаешь? Говори! - сказал он, подходя к Антону.
Тот упал ему в ноги.
- Ох, батюшка-князь, дурные, черные вести! Не доглядели твои слуги верные.
Князь тяжело перевел дух.
- Что случилось? - тихо спросил он.
- Сына твоего скрали скоморохи! Княгинюшка…
- Сына! Скоморохи! - не своим голосом вскрикнул Теряев.
Антон взглянул на него и испугался - так от гнева перекосилось лицо князя.
- На конь! В погоню! Зови Власа! - вдруг закричал князь, быстро схватывая шлем и меч.
- Куда заспешил, Терентий Петрович! - послышался дружеский веселый вопрос, и Шереметев вошел в горницу.
- Домой, в вотчину! - отрывисто ответил князь.
- С чего? Или попритчилось что?
- Притчиться мне не может, а просто сына скрали… наследника моего, сердце!.. - И он сжал руки так, что они хрустнули.
Лицо Шереметева сразу изменилось.
- Ах, горе какое! Ах, беда какая! Как же так?
- Скоморохи!
- А завтра тебе в ночь на встречу ехать!
- О, эта встреча! - воскликнул князь. - Ну как мне радоваться с ними, когда такая тоска в сердце? А? Что же ты, смерд? - крикнул он вдруг на молча стоявшего Антона.
Последний кубарем вылетел из горницы и, ворвавшись в избу, заорал благим матом:
- Вставайте, что ли, черти! На конь все, живо! Князь на вотчину едет!
Через несколько минут все было готово к отъезду.
Словно спасаясь от врагов, мчался князь на своем аргамаке, и за ним едва поспевала его малая дружина. Бурей пролетели они через деревни, встречавшиеся на пути, вздымая облака пыли, и мужики, бросив свои работы, пугливо шептались:
- Видно, опять воры или ляхи на нас идут: ишь как князь Терентий Петрович промчал!
- Борони Боже! Может, на его вотчину наехали!..
На пятидесятой версте Антон, задыхаясь, сказал князю:
- Князь-батюшка, дадим коням передых. Неравно зарежем таким угоном!..
Князь словно очнулся и взглянул на своего коня. Кровавая пена летела с него клочьями, бока судорожно вздымались, и, когда князь сдержал его бег, видно было, как дрожали ноги коня.
- Твоя правда, - ответил с досадою князь, - передохнем часа с два времени. Коней отводить, потом вытереть досуха и напоить. Ишь, замаялись! А ко мне посланца зови!
Князь сошел с коня у дороги и, войдя на опушку леса, стал взволнованно ходить взад и вперед. Антон принял его коня. Дружинники друг за другом подъезжали к месту стоянки на измученных конях и облегченно вздыхали, с трепетом косясь на сумрачного князя.
- Иди к князю! - сказал Антон Власу, когда тот подъехал.
Влас взглянул в сторону князя и обомлел, но все же сделал несколько шагов и, не доходя до князя, упал на колени и пополз к нему, воя и причитая:
- Будь милостив, князь-батюшка! Неповинен я, подлый смерд твой, в беде твоей. Послали меня, раба твоего недостойного, умишком скудного, до твоей милости, чтобы всю правду тебе сказать, как перед Богом!
Он медленно подползал, ежась от страха, и выл все жалобнее, надрывая душу. Князь остановился, взглянул на него, и у Власа на миг онемел язык - так грозен показался ему его владыка.
Высокий, широкий, с сухим, острым лицом, обрамленным черными, как смоль, волосами, с горящим взглядом, князь в своем золоченом шлеме со стрелкою, в сверкающих латах, с мечом у бока действительно олицетворял в эту минуту властную силу, не знающую преград в своем гневе.
- Говори, смерд, все, как было! Откуда скоморохи взялись?
- На Москву шли, царь-батюшка; по пути зашли, по пути!
- Кто позвал?
- Княгиня-матушка зазвала. Скуки ради, чтобы потешить ее, матушку, и князюшку.
- Днем?
- Днем, батюшка, сейчас, почитай, после обеда.
- А потом ушли и увели?
Антон осторожно подошел к князю и положил на землю высокое седло. Князь в изнеможении опустился на него.
Влас задрожал при его вопросе.
- Не так, батюшка! Они у нас заночевали, а в утро…
- Ночью бражничали?
- Не смею грех утаить! Было!
- Ну, ну!.. И как увели?
- Под утро. Ушли это они - и все. А потом князюшка с сенными девками в сад убег, в прятки, слышь, играли. Он и сгинул. Пошли искать, а из тына-то целая тычина вынута, а подле той тычины княгинюшка опоясок нашла и обмерла.
Князь вскочил.
- И княгиня больна?
- Ой, больна, батюшка! Меня девка Наталья к тебе погнала, а Ерему - за бабкой повитухою, а Акима - в погоню. Может, и нагнал злодеев-то!
Князь схватился руками за голову. И Анна больна, может - умирает: ведь она на сносях была. И, не будучи в силах сдержать нетерпение, он снова приказал седлать едва передохнувших коней.
Садясь на коня, он вдруг словно вспомнил.
- А ты бражничал тоже? - спросил он Власа.
Тот упал ему в ноги.
- Согрешил окаянный! Как и все!
- Двадцать батогов! - сказал князь Антону и вскочил в седло.
И снова началась бешеная скачка.
Мрачные мысли заполнили голову князя. Скрасть его наследника, его гордость! Не иначе тут, как чей-то злой умысел. Слов нет, крадут детей скоморохи, но еще слышно не было, чтобы из княжьей усадьбы увести осмелились. Может, и дома где-нибудь гнездится измена.
- Я покажу им! - почти вслух произнес князь, и в его глазах словно сверкнули молнии.
Наконец показалась усадьба. Князь вынесся вперед, оставив всех далеко за собою, и, подлетев к воротам, быстро соскочил с коня. С наворотной башенки его заметили еще издали, и, едва он подъехал, как настежь распахнулись ворота.
Мрачнее тучи вступил князь на свой широкий двор и почти не взглянул на челядь, что стояла на коленях позади Степаныча, растянувшегося плашмя.
- Где княгиня? - спросил он, ни на кого не глядя.
- В бане, князь-батюшка, - ответило несколько робких голосов.
Князь отпоясал тут же на дворе свой меч, снял шлем и латы, отдал их Антону и в одном шелковом кафтане пошел прямо в баню, стоявшую на заднем дворе, недалеко от сада.
- И будет вам ужо! - сказал Антон перепуганной дворне.