- Наш отец, значит, о вашей любви не знает?
- И не приведи господь, чтоб узнал, - испуганно перекрестилась девушка. - Прибьет и меня, и Митю.
- А мать?
- Мама-то знает. Да она не в силах нам помочь. Сама боится отца…
- Ну, ничего, сестричка, - успокаивающе похлопал ее по плечу Прохор. - Все по-хорошему обойдется, я в этом уверен… Скажи своему Мите, чтоб ко мне пришел… Познакомимся, поговорим…
- Ладно. Скажу, Проша. Только не знаю, пойдет ли он к тебе. Больно уж стеснительный, робкий…
- Это хорошо, что стеснительный, значит, неразбалованный. А все-таки пусть придет.
Распрощавшись с братом, Надя ушла, пообещав в следующий раз привести с собой Митю Шушлябина.
К вечеру явился Сазон, веселый, радостный. Вначале Прохор подумал: уж не пьян ли он. Но вскоре убедился, что Сазон был трезв.
- Ну, как дела?
- Дела, как сажа бела, - шутовски подмигнул Сазон.
- Ну-ну, - не скоморошничай, рассказывай.
- И рассказывать особенного нечего, - проговорил Сазон и, достав из кармана список, подал Прохору. - Гляди! Все почти до единого расписались… С большой, говорят, охотой желаем послужить советской власти…
- Подожди-подожди, - рассматривая список, заметил Прохор. - Ты говоришь, все расписались. А вот нет росписей…
- Двенадцать человек не расписалось, - пояснил Сазон. - Кто не захотел расписываться, а кого дома не было… другой раз придется зайти.
- Ну, это пустяки, - сказал Прохор. - Большинство все-таки записалось. Прямо-таки не ожидал… Молодец, Сазон!.. Большую работу проделал… Спасибо!
- Да ты посмотри, Прохор, в конец списка-то. Я ж еще двадцать два человека записал, окромя тех, что мы с тобой в список внесли.
Прохор перевернул лист бумаги и увидел на обороте целый столбец фамилий, записанных Сазоном.
- Смотри, как бы ты не записал таких, которых и близко к отряду подпускать нельзя, - сказал он.
- Не бойся, - успокоил Сазон. - Людей я набрал хороших, своих… Вот только двое из них у меня под сомнением… Я их не хотел записывать, да как раз пришли они к одному, которого я зачислил в наш отряд, так стали просить меня, чтобы я их записал в отряд. Говорят, честью-правдой будут служить… Пришлось записать… Но это, Прохор, на твое усмотрение, как хочешь, можно и вычеркнуть их из списка…
- Кто же это?
- Да вот последние по списку - Терентий Дронов да Силантий Дубровин… Сомнение потому, что из зажиточных они.
- Посмотрим, - кладя список на табурет, сказал Прохор. - Пока выписывать не будем. Раз записал - пусть остаются пока… Хватит хворать, Сазон. Оповести всех записавшихся, чтоб завтра к вечеру с оружием собрались к школе. Выберем командира и начнем действовать…
- А чего нам его выбирать? - возразил Сазон. - У нас командир уже есть.
- Кто же это? - поинтересовался Прохор.
- Да ты.
- Ну, дорогой, твоего желания еще не достаточно, - усмехнулся Прохор. - Завтра посмотрим, кого выбрать… Глядишь, тебя еще и выдвинем…
Сазон расхохотался.
- Ошибку понесете огромадную, - сказал он. - Я же могу пропить весь наш отряд с потрохами…
- Наговариваешь на себя, Сазон, черт знает что, - покачал головой Прохор. - Кто тебя не знает, тот, действительно, может подумать, что ты какой-нибудь пьяница, забулдыга…
IV
На следующий день после обеда Прохор побрился, тщательно умылся, надел новую гимнастерку, которую принесла ему мать из дому, и направился к школе.
Чувствовал он себя совсем неплохо. Временами, правда, кружилась голова. Но это, как он думал, оттого, что в последние дни мало бывал на воздухе.
До назначенного для сбора часа было еще далеко. Однако, подходя к школе, Прохор уже видел несколько спешенных кавалеристов при шашках и с ружьями.
- Здорово, Прохор Васильевич! - приветствовали они Прохора. Здорово, односум.
Прохор заметил, как к школе подъезжали Терентий Дронов и Силантий Дубровин, о которых ему вчера говорил Сазон. Он внимательно посмотрел на этих подобранных, щеголеватых всадников. Поймав взгляд Прохора, казаки козырнули ему. Прохор кивнул в ответ. "Ничего, посмотрим", - подумал он, вспомнив слова Сазона по поводу этих казаков. Прохор их мало знал, жили они на другом конце станицы, слыли богатыми людьми…
Казаки окружили Прохора. Некоторые были в Каменской на съезде фронтового революционного казачества и, зная, что он был близок к Подтелкову и Кривошлыкову, стали расспрашивать о них. Прохор отвечал сдержанно. Он ни звуком не обмолвился о гибели подтелковской экспедиции, понимая, что до поры до времени говорить об этом не стоит, так как эта весть может произвести на казаков удручающее впечатление.
Когда собрались записавшиеся в отряд, Прохор попросил всех их войти в школу. А когда все вошли в класс и разместились на партах, он объявил о создании в их станице красногвардейского отряда имени донского народного революционера Кондратия Булавина, рассказал о делах и задачах их отряда и поставил перед собравшимися вопрос о выборе командира. Командиром всеми единогласно был избран Прохор.
- Спасибо, товарищи, за доверие, - поклонился Прохор фронтовикам. Раз вы выбрали меня своим командиром, значит, надо беспрекословно слушать меня, как и других командиров, которых мы сейчас с вами выбираем… Дисциплина у нас должна быть суровая. Я буду требовать ее от каждого. Так что не обижайтесь… А теперь давайте создадим взводы и отделения. В каждом отделении и взводе выберем командиров.
В то время, когда Прохор разбивал только что созданный отряд на отделения и взводы, к нему подошел Максим Свиридов с двумя щеголевато одетыми конниками, из которых один был калмык.
- Здорово, односум! - бросил свысока Свиридов Прохору.
- Здорово! - ответил Прохор.
- Чем занимаешься, Прохор Васильевич? - спросил Свиридов.
- Кур щиплю, - невозмутимо ответил Прохор.
Близ стоявшие казаки, слышавшие этот ответ, рассмеялись. Свиридов порозовел, на щеках у него заиграл багровый румянец.
- Я с тобой, Ермаков, не шутейно говорю, - повысил он голос. - Ты что, ай власть на местах не признаешь?
- А ты, Максим, разве власть тут? - насмешливо посмотрел на него Прохор.
- Ясное дело, что власть, - самодовольно ответил Свиридов. - Ежели б не власть, так я б к тебе и не пришел… На кой ты мне нужен…
- Вот оно что-о! - протянул Прохор. - Не знал, не знал, что ты в гору пошел… Молодец односум!
- А что поделаешь? - вздернул плечами Свиридов. - Выбрали… Надобно послужить народу и советской власти… - Губы его скривились в усмешке. Этих-то казаков, Ермаков, знаешь? - кивнул он на своих спутников.
Прохор посмотрел на сопровождавших Свиридова казаков. Хотя в облике их ему и показалось что-то знакомое, но припомнить он не мог.
- Что-то не вспомню.
- Вот этот, - указал Свиридов на белокурого с открытым простодушным лицом сероглазого казака, - Павел Звонарев с хутора Козлинского. Помнишь, с нами учился с первого класса по третий?
- Вспоминаю, - оживился Прохор, протягивая руку Звонареву. Здравствуй, Павел…
- А это Адучинов, - кивнул Свиридов на калмыка. - Наш станичный…
- И этого вспоминаю, - сказал Прохор. - Извиняй, Адучинов, не узнал тебя. Богатым быть тебе.
- Куда уж ему богаче, - сказал, подходя, Сазон с шашкой на боку и винтовкой за спиной. - Богаче его, пожалуй, никого и в станице нет…
- Зачем так говоришь, Меркулов? - блеснул зубами в кривой усмешке калмык. - Зря так твоя говорит… Бедный мы стал, бедный… Война все сожрал… Война.
Как и бывает часто в подобных случаях, когда разговор прерывается, все закурили.
- Слушай, Ермаков, - заговорил Свиридов. - Звонарев у нас секретарем ревкома служит, а Адучинов ведает военным делом… А я - председатель ревкома… Так вот мы и пришли к тебе поговорить по-серьезному, как власть местная: на каком основании ты, не спросясь нас и не получив нашего разрешения, организуешь отряд, а?.. По какому такому праву ты занимаешься своевольством?
- Моя, - ткнул себя в грудь пальцем калмык, - военный комиссара… Моя отвечает все… Кто твой казак приходила мене?.. Кто спрашивала мене делать отряда?.. Никто не спрашивала, никто не приходила… Моя, военная комиссара, не велит отряда делать!.. Никакой отряда не надо!.. Никакой!..
- Правильно говоришь, Адучинов!.. - хлопнул его ладонью по плечу Свиридов. - Без разрешения станичной власти никакого отряда организовывать не позволим!.. Не позволим!.. Ежели каждый зачнет своевольством заниматься, так тут настоящая анархия получится! А мы, односум, сам знаешь, супротив анархистов идем… Так что, Прохор Васильевич, мы по добру предлагаем тебе сейчас же распустить свой отряд! А потом, ежели он надобен будет, то мы его в законном порядке, с разрешения властей, организуем…
- Пошел ты к чертовой матери! - выругался Прохор. - Знаю я, что представляет из себя эта "власть". На бугор посматриваете. Отряд мною создан. Распускать я его не буду и никому не позволю. Понял?
Глаза у Свиридова вспыхнули, как у волка, но тотчас же и потухли. Свиридов понимал, что ссора ни к чему не приведет.
- Не кипятись, односум, - срывающимся голосом произнес он. - Давай спокойно поговорим… Ты ж пойми - законная власть, стало быть, должен нам подчиняться… И ругаться нечего…
- Свиридов, - сурово прервал его Прохор, - мы еще посмотрим, какая ты власть. Я думаю, что тебя по ошибке к власти поставили. Что ты на съезде в Каменской говорил? На мир с генералами склонял… Ты и сейчас так думаешь… Так какая же из тебя народная власть, ежели твоя душа против советской власти настроена?.. Какая может быть на тебя надежда?.. Продашь и предашь… Нельзя тебе доверять.
Свиридов пытался прервать Прохора:
- Ну, что ты говоришь?.. Какую чепуху городишь.
Но потом понял, что для того, чтобы опровергнуть все обвинения, надо прикинуться обиженным.
- Какое имеешь право такой поклеп возводить на меня? Да я тебя… Ладно, я тебе все это припомню. Припомню!.. Пошли, товарищи!.. Мы найдем способ с ним поговорить…
V
В ночь с четвертого на пятое мая низкое небо над Новочеркасском озарялось багровыми вспышками орудийных залпов. Сухо потрескивали ружейные выстрелы. Иногда то в одном, то в другом конце города, сквозь остервенелый собачий лай, словно перекликаясь друг с другом, постукивали пулеметы.
Застигнутые врасплох внезапно возникшим в городе боем, обыватели, трясясь от страха, отсиживались в погребах и подвалах.
Веру пушечный гул застал в постели. Она спала крепко и долго не могла пробудиться, хотя сквозь сон и слышала взрывы снарядов. Наконец, проснувшись, Вера заметалась по комнате, не зная, что предпринять. Вдруг у иконы она опустилась на колени.
- Матерь божья! - в отчаянии крикнула Вера. - Спаси и помилуй!..
Стрельба продолжалась всю ночь, и Вера в страхе простояла почти всю ночь на коленях перед иконой.
Под утро в окно кто-то постучал. Вера, немея от ужаса, не отзывалась. Стук усиливался, он становился настойчивым, требовательным. И когда стекло в окне под чьим-то кулаком уже жалобно задребезжало и, казалось, вот-вот оно рассыплется, Вера, наконец, плачущим голосом спросила:
- Ну кто это… там?.. Кто?..
- Верусик, открой! - донесся до нее радостно возбужденный голос мужа.
- Костя! - в восторге закричала Вера, бросаясь на лестницу открывать дверь. Откинув засов, она обвила горячими руками шею мужа.
- Костя!.. Милый Костя!.. - рыдала она, и, конечно, не потому, что соскучилась по нему. Она просто была рада, что с появлением Константина все ее ночные страхи исчезли…
- Ну что ты, глупенькая, - нежно гладя ее по спине и целуя в голову, ворковал Константин. - Ведь жив-здоров я. Что ж ты?.. Успокойся, милая, успокойся…
Рассветало. Вера, глянув за спину мужа, увидела каких-то людей, стоявших у подъезда.
- Ах! - вскрикнула она. - Я не одета!
- Стоит ли в такое время беспокоиться о туалете, - проговорил чей-то баритон за спиной Константина.
Вера хотела убежать в комнату, но Константин на мгновение задержал ее и с любопытством оглянул с ног до головы.
- Верунчик, - засмеялся он, - в таком виде ты как ангел, спустившийся с небес… Только ангел, немного согрешивший.
- Ну иди, родная, - легко подтолкнул Веру Константин, - чайку прикажи нам поставить. Не бойся только, теперь страшного ничего не будет. Мы окончательно забрали Новочеркасск.
- От меня кухарка ушла, - плаксиво сказала Вера.
- Ушла? - переспросил Константин. - Ну и бог с ней. Не беда. Найдем другую… Самовар мы сами поставим… Иди, крошка, одевайся… А мы живо сообразим насчет завтрака…
Вскоре в столовой, пуская пар, весело напевал самовар. Вера в пестреньком шелковом халатике, успевшая уже подпудриться, подкрасить губки и надушиться модными парижскими духами "Коти", возилась у самовара, разливала чай. Около нее сидел Константин. Он ласково поглядывал на жену и, не стесняясь присутствия чужих людей, то и дело отворачивал у жены широкий рукав халата и целовал ее в плечико.
- Костя! - каждый раз при поцелуе, смеясь, восклицала Вера. - Нахал этакий. Не стыдно тебе? Постеснялся бы…
- Котик мой пушистый, - отвечал Константин. - Ведь я ж так по тебе соскучился… Какое уж тут стеснение. Представляю, душенька, каких ты только ужасов не пережила при большевиках!..
- Ой, Костя, и не говори! - прикладывала Вера свою руку к сердцу. Ужас!.. Ужас!.. Ведь все эти большевики, все ихние комиссары просто неотесанные мужики.
Напротив супругов за столом сидели штабс-капитан Чернышев и молоденький адъютант Константина - сотник Воробьев, розовощекий, сероглазый юноша. Чернышев не спеша пил чай, важно поглаживая черную бородку.
Константин распахнул окно. Прохладный ароматный весенний воздух хлынул в комнату. Теперь стрельбы уже не было слышно. За окном лежала мягкая тишина. Нарождался яркий майский день.
- Знаешь, Вера, - снова садясь около жены, начал оживленно рассказывать Константин, - теперь мы заживем. Да-да, заживем… Теперь уже из Новочеркасска мы никуда не пойдем. Все! Кончились наши страдания. Патриотическим движением охвачено сейчас все донское казачество. Отчаянно бивший набат над нашим дорогим тихим Доном, наконец, проник в сознание казаков… Много, милая, стоило усилий пробудить их от спячки… А теперь проснулось казачество, поняло все, обнажило свой меч-кладенец!..
Вера засмеялась.
- Как-то чудно, Костя, ты говоришь… Будто декламируешь или сказку рассказываешь… Какой-то тон у тебя…
- Ничего ты не понимаешь, - махнул рукой Константин. - Просто патетический тон, торжественный… Да, кстати, Верусик, я теперь командую полком. Это тебе не фунт изюму, - засмеялся он и небрежно, словно говорил о чем-то пустяковом, процедил: - Представлен к чину полковника… Генерал Попов мне об этом говорил и поздравлял…
Глаза у Веры заискрились. Она порывисто обняла мужа и расцеловала его в щеки, оставляя на них полосы от губной помады.
- Поздравляю, милый, поздравляю! Как это хорошо! Ведь если все так прекрасно пойдет, то… - она запнулась и стыдливо взглянула на Чернышева и молодого адъютанта.
- Ха-ха! - весело расхохотался Константин. - Я понимаю тебя, Верочка. Ты хочешь сказать, что и генералом могу стать? Да?.. Угадал?.. Ты права, могу и генералом стать. Да, даже непременно… И сомнения в этом не может быть… Кстати, ты можешь поздравить и господина Чернышева, - указал он на молчаливого штабс-капитана. - Он получил казачий чин войскового старшины и назначен ко мне начальником штаба полка…
- Поздравляю, поздравляю! - протянула ему руку Вера.
Блеснув стекляшками пенсне, Чернышев поднялся, звякнул шпорами и поцеловал ее руку.
- Благодарю вас.
- Ты понимаешь, Верочка, - закурив, снова начал рассказывать Константин, усаживаясь в кресло. - Я ведь все это время в своих краях воевал с красными… Выкуривали из сальских степей чертей… раза два даже ночью тайно в станицу свою пробирался… Семью хотя всю и не видел, но с отцом пришлось повидаться… Все это мне устраивал Максим Свиридов - друг детства Прохора… Он председателем ревкома в станице, а делает все то, что я ему велю… Малый он понятливый, старается… Правда, он не даром старается, хочет офицерские погоны получить. Ну, а мне-то что, я обещал. Подумаешь, какое великое дело. Плюнешь - и готов офицер… Действительно, какие все-таки странные дела на свете бывают. Вот, скажем, взять, к примеру, Прохора и Максима Свиридова. Оба одинаковые ребята были, друзья, вместе учились, вместе играли… И вот в результате из Свиридова толк получается, а Прохор свихнулся, связался с красными… Да, кстати, Верочка, - о чем-то вспомнил Константин, - ты помнишь, когда у нас Прохор с Виктором весной прошлого года в Ростове были?
- Ну как же, конечно, помню.
- А помнишь, Прохор тогда рассказывал нам, что он на вокзале встретил одного знакомого бантиста из Платовской станицы, по фамилии Буденный?
- Ну, разве это очень интересно, - наморщила она нос.
- Ну, так вот, - усмехнулся Константин. - Этот Буденный - гроза края там… Организовал конный отряд большевиков, делает налеты на наши тылы, много побил наших… Ну, и я ему дал духу, - хвастливо проговорил он, косясь на Чернышева. - Правда, в этом бою я человек двести, наверно, убитыми потерял…
- Двести сорок пять, - поправил адъютант.
- Ну, Воробьев, - усмехнулся Константин, - ты любишь уточнять.
На улице вдруг грянула музыка. Все бросились к окнам. По мостовой по три в ряд ехали вооруженные всадники со сверкающими на солнце офицерскими золотыми погонами.
- А-а! - воскликнул Константин. - Это дроздовцы. Вон смотрите, господа, впереди едет толстый усатый офицер. Это и есть сам полковник Дроздовский. Герой! Молодец!.. Спасибо ему. Он помог нам Новочеркасск взять. Ну, итак, господа, с дороги отдохнем… А потом пойду к начальству получать распоряжения…
VI
Жить в Новочеркасске становилось покойнее. Теперь уже здесь не слышно было гула сражений. Говорили, что у атамана Краснова теперь армия насчитывала уже до тридцати тысяч человек. В городе теперь появилось много новых лиц. На улицах шумели фланирующие нарядно одетые люди.
Веру одолевали тщеславные мысли. Она знала, что Новочеркасск был городом казачье-дворянской аристократии. Здесь много жило семей заслуженных отставных генералов, полковников, донских помещиков, чиновников войсковых учреждений. Все они издавна были знакомы между собой, запросто бывали друг у друга, устраивали балы, вечера. Теперь, когда Константин стал командовать полком и скоро должен получить чин полковника, Вере казалось, что они с мужем вполне заслужили право быть принятыми в этом обществе. Ей очень хотелось быть наравне с казачьими аристократами, бывать в их домах, хотелось, чтобы с ней считались, восторгались ее красотой.
Но увы! Это были только несбыточные желания. Круг этих людей был для нее недоступен. При всех своих усилиях и попытках она никак не могла проникнуть в дома казачьей аристократии.
- Костя, вот мы живем с тобой и в Новочеркасске - столице донского казачества, - однажды сказала Вера.
- Ну, так что?
- Ты человек уже не молодой…
- Но, котик, это еще не старость… Я еще…
- Слушай, Костя, правде надо смотреть в глаза прямо. Ну, ясно, ты человек уже поживший. Скоро ведь и на пятый десяток перевалит…
- Ну хорошо. А что ты этим хочешь сказать?