- Все разваливается, Вася, все! И страна разваливается.
Он горько махнул рукой, сморщился и выпил еще.
- И я разваливаюсь, Вася, мне уже шестьдесят. Пора на покой.
Потом он посмотрел на Мишина, поднял тяжелые свои веки и сказал с глубокой-глубокой печалью:
- Жалко, тебя дорастить не успел. В таких, как ты, - вся надежда флота. Очень тебя прошу: не оступись без меня. Ты ведь для меня как сын.
И опять заплакал. Потом сказал:
- Ладно, иди, тебе отдыхать надо.
Уже в дверях он остановил Василия:
- Я на тебя представление написал на старшего помощника, у нас как раз старпом уходит, ты знаешь.
Так Василий Мишин стал старшим помощником капитана сухогруза "Отто Шмидт".
А легендарный капитан Пономарев Федор Иванович, уйдя из флота, крепко запил и через полгода умер. Говорят, от депрессии.
Василий несколько раз пытался до него дозвониться, но тот не подходил к телефону. Вероятно, просто ушел от людей.
Без моря он жить не мог.
4
Через семь лет работы в институте Мария Мухина достигла столь значительных результатов, что даже родители, боготворившие свою дочь, не успевали радоваться ее новым успехам.
Она получила под свое руководство один из основных отделов, заканчивала работу над докторской диссертацией, имела в своей области мировую известность, так как регулярно публиковала научные труды в советских и зарубежных изданиях, постоянно выезжала в заграничные командировки для участия в конференциях, симпозиумах по энтомологии, читала повсеместно всевозможные лекции.
Еще она удачно вышла замуж. Ее муж, выпускник Ленинградского общевойскового командного училища, служил в городе Калининграде, командовал там мотострелковой ротой и ужасно тосковал по жене Машеньке и сыночку Ванечке.
И на то, что жена не едет к нему, не обижался. Он понимал: жена - ученый, это его непростая судьба. В самом деле, Машенька - научное светило, а в Калининграде работы по ее научной специальности нет. Зато он регулярно посылал ей столь трогательные и нежные письма, в них было столько искренней любви, что Маше казалось - их молодость не закончится никогда.
Отпуска они всегда проводили вместе, и всегда дни и ночи их совместного отдыха имели один и тот же запах - запах взаимной нежности.
Саша Вожляков (фамилию мужа она, конечно, не взяла, не совсем благозвучна, да и Мухина она! По всем корням Мухина! Кроме того, фамилия "Мухина" уже зазвучала в научных кругах), так вот, ее муж, пехотный офицер Саша Вожляков, с некоторых пор стал странно говорить.
Слова его, при выражении той или иной мысли, словно застревали, и между ними встраивались четкие звуки "б" и "на".
Маша никак не могла понять: откуда они, зачем эти звуки? Они же мешают речи. Потом, когда сообразила, долго смеялась.
Как же трудно Сашеньке разговаривать на интеллигентном русском, без матюгов! Известно ведь, как общаются между собой офицеры и солдаты.
Однажды, когда она вернулась из длительной командировки в Таиланд, ей позвонил военком района. Нашел ее прямо на работе.
- Прошу приехать к нам, - сказал он.
- Что случилось? Зачем? - поинтересовалась Маша.
Ей стало тревожно: никогда ведь не приглашали в военкомат! Но военком ничего не объяснил, попросил приехать, и все.
В кабинете военкома сидели офицеры. Когда она вошла, все встали.
Седой полковник, что стоял во главе стола, подошел к ней с какой-то красной коробкой и грустно, членораздельно произнес:
- Ваш муж, заместитель командира батальона майор Вожляков Александр Сергеевич, погиб смертью храбрых в бою под городом Гератом. Вот его медали и орден "Красной Звезды", - и вручил ей красную коробку. - Мы искали вас, но долго не могли разыскать.
- Мужайтесь, - еще сказал полковник.
Маша не смогла больше стоять, ей подвинули стул. Она села. Случившееся ее ошарашило.
- А где этот Герат? - прошептала она.
- Это в Республике Афганистан. Там ограниченный контингент наших войск выполняет дружественную миссию.
- Где его могила? - еще спросила Маша.
- Он похоронен на Пулковском кладбище. Вам лучше туда самой съездить.
Маша разрыдалась. Офицеры помогли ей выйти на улицу.
Работники Пулковского кладбища показали ей братскую могилу, где лежал и ее муж Сашенька. Вместе с еще одиннадцатью офицерами и солдатами.
А какой-то вездесущий, всезнающий и, верно, сильно пьющий служитель, отвечающий за порядок, сообщил Марии, что отдельной могилки не может быть, так как те, кто здесь лежит, ехали на бронетранспортере, подорвались на мине, а потом долго горели, и никого теперь не опознать.
Все это так потрясло Марию, что она долго болела. Лежала и глядела в потолок, потом выла. Она ведь так любила своего Сашеньку, хотя и был он почти всегда далеко. И корила себя: наука, наука! А мужа потеряла! Надо было держать мужа рядом, тогда бы и не погиб. Зачем ей теперь эта наука, зачем докторская степень, если Сашеньки нет рядом?! Все тщеславие, проклятое тщеславие, загранпоездки, тряпки, съезды, конференции! А Сашенька! Он так любил ее, даже не сообщил, что в Афганистан уезжает, чтобы не расстраивать, не тревожить зря.
Всю любовь она теперь переключила на сына Ванечку, родную ее и Сашину кровиночку.
Иван, фактически постоянно проживавший у бабушки с дедушкой, рос тихим, добрым мальчиком. В отличие от своих родителей был он нескладен и даже некрасив. Все время занимался какими-то электронными моделями, часто хлопал белесыми ресничками и что-то конструировал. К бабушкиной, дедушкиной и материнской любви относился с добродушной равнодушностью.
"Как бы и сына не потерять", - волновалась теперь Мария и окружала его материнской любовью, покупала ему все, на что он тыкал пальчиком.
Мало-помалу она опять включилась в работу, в исследования, потихоньку затягивалась душевная рана, нанесенная гибелью мужа.
Новость, которую однажды она узнала, ее шокировала: ее сын принимает наркотики. Сказали ей это родители, у которых Ванечка жил в ее отсутствие.
- Не волнуйся - было, но Ванечку показывали врачу, врач прописал какие-то лекарства, Ванечка их принимает, больше рецидивов нет.
Слава Богу! Но Мария прекрасно знала, если сын уже втянулся, то возврата нет. Излечиваются только сильные. А Ванечка не такой, он слабенький. Но, может, пока и не втянулся, а просто только попробовал.
И тем не менее она решила его отдать в армию. Сын как раз окончил школу, собрался поступать в институт радиоэлектроники. Какая электроника? Армия быстро вылечит! И она сама пошла в военкомат, попросила поскорее забрать сына в армию.
И его забрали.
Иван попал служить в войска связи, куда-то под Калугу, в учебную часть.
Мария думала: "Калуга - это средняя полоса России. Там войны нет и не может быть. А армия мозги быстро парню вправит".
По крайней мере, в этом был уверен ее покойный муж Сашенька.
5
...А корабль и впрямь вскоре попал в аренду. Сроком на 10 лет. Пришел новый капитан, гражданин Норвегии, над судном повесили греческий флаг - голубой крест среди голубых полос.
Капитан стал набирать свою команду. Старпомом был назначен грек, говорили - опытный моряк. Василию места на судне не нашлось.
Пошел в пароходство. Там развели руками:
- Смотри, Василий Николаевич, какая ломка кругом, люди уходят, суда в расход пускаем. Иди пока в отпуск, отдохни. Понадобишься - вызовем.
И Василий Мишин стал жить дома.
Люба, жена его, никак не могла успокоиться:
- Ты же моряк, тебе в море надо плавать, а не дома рассиживать!
Василий вяло огрызался:
- Это же временно, Люба, сейчас все устроится, и опять пойду в рейс.
- Какой рейс, какой рейс?! Звонка он ждет. А не надо уже ничего ждать. Самому надо идти в кадры и проситься. Каждый день надо ходить. Ты смотри, что в стране происходит, что в Архангельске творится! Перестройка хренова! Всех повыгоняли, пьянь одна по дворам ходит.
Но идти и просить за себя Василий никогда не умел. Он искренне ждал: ну позвонят же! Не последний он человек. Но никто не звонил, ничего не предлагал. А жена все корила и корила, и Мишин стал отчаиваться.
Как-то в городе повстречал бывшего однокашника по мореходке Петра Антонова. Знал, что в последнее время тот ходил "вторым" на ледоколе "Диксон". Петя был подвыпившим.
Василий несказанно обрадовался встрече с давним приятелем. Петя, видно, тоже, но разговора не поддержал. Он был неопрятно одет, от него дурно пахло. Давно не брит. А всегда был такой аккуратный.
- О чем говорить, Вася? - грустно промямлил Петр беззубым ртом. - Все прошло и быльем поросло. У меня ведь теперь и дома нет, жена выгнала, бомжую я. - Он как-то жалко скривился и произнес фразу, от которой у Мишина защемило сердце: - У тебя пару сотен не найдется по старой дружбе? Завтра на опохмел винца бы купить.
С деньгами у Василия тоже давно начались проблемы, но двести рублей нашел. Сунул Пете в карман, и они разошлись.
Петр на прощание помахал рукой и крикнул:
- Заходи, всегда буду рад.
Куда заходить? К бомжу? Нет у него дома.
Василий пытался устроиться в различные организации и фирмы. Но везде требовались сотрудники для банков, юристы, экономисты... Его никуда не брали.
А однажды произошло событие, которое потрясло его.
На улице Профсоюзной, как раз в том месте, где кучковались проститутки, он увидел среди их пестренькой маленькой толпы свою дочь Лену - Аленушку - Аленький цветочек, ту, которую он боготворил всю жизнь, которой привозил из-за границы лучшие наряды и подарки, которая с ним все детство секретничала, шептала ему на ухо девичьи тайны, тайны ребенка, и строго предупреждала: "Только ты, папочка, маме это не рассказывай". И все обнимала его и обнимала своими детскими ручонками. Прикосновения ее ручек так и жили вместе с Василием во время его морских походов. Правда, в последнее время Аленка стала более скрытной и отчужденной.
Василий не решился подойти к дочери, стоявшей посреди проституток. Может, он обознался, может, обидит ее глупыми своими подозрениями, может, она просто болтает тут с какой-нибудь подружкой...
Да нет, ошибки не было.
К Лене подошла какая-то женщина и указала на подъехавшую машину. Дочь встрепенулась, помахала всем рукой, села в машину...
У Василия Мишина перед глазами померк свет. Его дочь - проститутка! Все было как в страшном сне.
Еле передвигая ноги, он побрел домой.
А жена на него закричала:
- А что ты думал? Да, она проститутка. А как ей жить?! А на какие шиши? Ты уже полгода денег домой не приносишь. Пусть хоть кем будет, лишь бы деньги зарабатывала.
Этого Василий стерпеть не мог: мать сама толкает дочь на панель. И он ударил свою жену. Крепко ударил. Первый раз в жизни.
Приехала милиция.
Лейтенанту он объяснил ситуацию, как мог, и лейтенант уехал.
А Василий запил. Домой приходил или поздно, или совсем не приходил.
Однажды дверь ему открыл посторонний мужчина, крепкий и лысый.
- Ты кто? - искренне поинтересовался мужик.
- Я здесь живу, - нетвердо стоя на ногах, отвечал Василий.
- И я здесь живу. Люба, это кто? Ты же говорила, что у тебя никого нет.
Жена, полуголая, растрепанная, подбежала к двери и заорала на весь дом:
- У меня и нет никого! Убирайся отсюда, пьяница проклятый!
И захлопнула перед ним дверь.
На другой день Василий, уже трезвый, пришел, собрал немудреный свой скарб.
На кухне хозяйничала дочь Аленка.
- Ты куда, папочка, куда ты собрался?
Она все понимала, дочка, все знала, и она заплакала:
- Не уходи, папа, я без тебя совсем пропаду.
Он остановился в дверях, весь бледный.
- Аленка, доченька, я тебя очень люблю. Ты не трать себя, ты береги себя. - Губы его задрожали. - Я тебя обязательно найду.
И ушел, унося свой чемодан.
Он ушел в никуда.
Переночевал у старого приятеля, а на другой день уехал в Санкт-Петербург.
Жить в Архангельске ему уже было негде и незачем.
6
По стране гуляла тройка - гласность, голод, перестройка. Было время абсолютной анархии, развала всего и вся, безудержной циничности и вседозволенности властей.
...Коллектив ВНИИ естествознания собрался в актовом зале.
Директор института объявил:
- У меня для вас, уважаемые коллеги, пренеприятнейшее известие: наш институт будет в ближайшее время расформирован. Как говорится, собираем манатки. Новой России наш институт не нужен. С чем вас всех и поздравляю.
Зал зашумел, посыпались вопросы, но директор НИИ лишь горько махнул рукой и ушел в свой кабинет.
В самом деле, институт вскоре закрыли, в здание заехала какая-то угольная компания, и Мария Ивановна Мухина, доктор наук, заместитель директора института, осталась без работы.
Конечно, она воевала за себя и долго-долго обивала кабинеты высоких знакомых и незнакомых людей. Все смотрели ее послужной список, всплескивали руками и восклицали:
- Да вас хоть на Доску почета заноси! Но, видите ли, у нас другой профиль, нам такие специалисты пока, во всяком случае пока, не нужны. Оставьте ваши координаты, и мы вас обязательно разыщем.
А знакомые откровенничали:
- Машенька, ну что ты! Ты же видишь, что происходит. Нас самих-то скоро погонят. Все, что научное, - все под откос. Мы же не сырьевая отрасль, к сожалению. В коммерцию надо, Машенька, в коммерцию.
Какая еще коммерция?
Мария Ивановна не знала, с какого боку к ней подступиться, к этой самой коммерции.
Была возможность уехать за границу. Там ведь не дураки сидят. Как только узнали о закрытии академического НИИ в Питере, специалистов, которых научный мир знал, стали приглашать на работу в зарубежные научные центры.
И Марии Ивановне звонки пошли, и было уже два-три официальных письма с просьбой переехать на Запад. Предлагали хорошие оклады, профессорские должности. И она бы, конечно, уехала. Надоели ей и бардак, и грязь, царящие в России, уехала бы туда, где спокойная жизнь, где реальная наука.
Но родители - престарелые люди. Она - единственная дочь, нежно любящая этих стариков. Куда уедешь от этой любви? Как их бросишь? На кого? Государства, которое заботилось бы о стариках, уже нет.
А сын Ванечка - это добрейшее, беспомощное существо, выросшее в атмосфере всеобъемлющей родительской любви, жил в мире какой-то электроники и фантастики, был оторван от реальной жизни. И теперь, когда он служил в армии, нуждался в материнской поддержке.
Она осталась.
С работой долго не везло. И вот наконец она устроилась. Ее пригласил к себе давний сослуживец. Уйдя из института, он выращивал и продавал всяких там мышей, крыс, сусликов и прочих кротов. Мария Ивановна с удивлением узнала, что на этих тварей - огромный спрос, что на рынках они уходят влет.
Когда Мария впервые пришла в питомник, где выращивались зверюшки, ее удивил неприятный запах, висящий в помещении.
Марию подташнивало, и она чуть было не отказалась работать здесь.
Но потом привыкла. Ее постепенно увлекало то, что мыши и крысы, как и все живые существа, могут болеть, тосковать, что и у них может быть плохое настроение, что они так же, как все животные, привыкают к людям и любят тех, кто их кормит.
7
Первым делом Василий сходил в кадровую службу Балтийского морского пароходства. Но там замахали руками: "Вы же видите, что происходит, - все корабли распроданы! БМП практически больше не существует. Капитанов не можем никуда устроить..."
Обошел всех старых знакомых: с кем работал, с кем учился в Академии имени Макарова. Практически все они ушли из торгового флота и горе мыкали кто где: кто в каботаже, кто в такси, кто в неких фирмочках непонятных, а кто-то спился, заливая водкой свою печаль.
Не нашел Василий Николаевич Мишин в Питере работы. Ну что, в дворники идти?
Пошел бы он уже и в дворники - надоело без денег болтаться, побираться у хороших людей.
Но однажды увидел объявление: в ЖЭК требуются кочегары. Почему бы и нет?
Пришел в тот ЖЭК. Там его приняли. Вглядывались сначала внимательно. Потом какая-то тетка сказала:
- Да нет, вроде непьющий, да и трудовая у него - то, что надо. Давай возьмем его с испытательным сроком.
Объяснили ему, что очень тяжело теперь с кадрами, доверить котельную мало кому можно, а работа серьезная, с огнем связана.
Дали ему угол в густонаселенной коммуналке (Василий и предположить не мог, что до сих пор есть такие), в старом доме, стоявшем в глубине питерских проходных дворов.
Комната грязнущая, вонючая, будто в ней псарня была, а не человеческое жилье. Василий долго скоблил ее, чистил, мыл, выносил десятками килограммов грязный хлам. Привел в более-менее приличный вид. И пошел на работу.
А работа была что ни на есть кочегарная: широкой совковой лопатой загребай уголек каменный и кидай его в топку. Поддерживай ровное давление в котле да подвози к топке побольше запаса из основной кучи, чтобы каждый раз за ним не бегать.
Можно и побегать, и подумать. Начал потихоньку обвыкать.
Как-то раз поздно вечером в дверь робко постучали. На пороге стояла пьяненькая, грязненькая, сухонькая чувырла.
То ли женщина, то ли маленький мужичок. Лицо серое, будто в глиняных подтеках, под глазами старые темно-синие разводы от постоянных синяков.
- Здравствуйте, - хриплым басом сказала чувырла. - А меня зовут Валя. Вы меня не помните?
- Валя - это он или она? - Василий так пока и не понял, какого пола визитер.
- Женщина, конечно, - даже кокетливо пробасила Валя и поправила то место, где у нее должна быть челка. - Ну так впустите наконец женщину, вы же галантный мужчина, наверное.
Она зашла и села на стульчик. Сидела, покачиваясь, и что-то говорила, говорила...
Из рассказа ее он понял, что раньше здесь работал Геня, и он пускал ее переночевать. Потом Геня умер, потому что выпил какого-то плохого спирта, и вот теперь ей надо переночевать, а дома у нее нет, и она не знает, что ей теперь делать.
Василию очень не хотелось впускать кого-то на рабочее место - это запрещено инструкцией, да и уж больно страшная она, эта Валя...
- Ладно, располагайся вот там, в уголке.
И Валя стала у него жить. Особо он с ней не разговаривал поначалу, но постепенно узнал, что Валентина, хоть и пьющий, но вполне хороший человек. Душа у нее хорошая.
Она оказалась коренной ленинградкой из интеллигентной семьи, сохранившей манеры этой семьи. Она говорила примерно так:
- Васечка, я нашла вам рюмочку. Извольте выпить ее с дамой приятной наружности. Дама будет вам весьма благодарна.
Это не было кривлянием - она так говорила, эта старая питерка.
Валентина работала раньше медсестрой, потом у нее умерли родители, затем она продала за бесценок квартиру и спилась. Потеряла все.