- Не понимаю, - теперь в глазах её блеклая тучка страха. - Чего ты хочешь? Разве это всё вообще тебя касается? Сама разберусь.
Пашута пригладил свой ёжик, залюбовался на миг её насторожённым лицом, заговорил вкрадчиво:
- Ты в большое дерьмо вляпалась, Варя, из него сама не выпрыгнешь… Не надейся. А ещё про себя объясню. Я много чего повидал на свете, поверь. И всё у меня уже было налажено, чтобы скоротать век без волнений. Но вдруг потянуло куда-то. Так сильно потянуло, мочи нет. Будто кто позвал издалека. Объяснить не могу, ну, точно наваждение. Я с насиженного места сорвался, покатился неведомо куда. Сбрендил то есть. Это с мужиками бывает. Но редко. Какая-то причина должна быть. А у меня не было… И вот теперь я думаю, это ты меня позвала. Как тебя увидел в Риге, так и понял. Точно молния в голову шарахнула… На рынке второй раз судьба свела, значит, нет ошибки.
Варенька от удивления раскраснелась. Конечно, дико такие слова слушать, да ещё в буфете, где торговый люд толчётся, где матерком от столов шибает, как сквозняком. Но голос Пашуты её заворожил. Спросила с опаской:
- От меня ты чего хочешь, Паша?
- Не понимаешь?
- Переспать, что ли, со мной нацелился?
Скучно стало Пашуте. Подумал: пожалуй, кончен бал. Может, и к лучшему. Достал бумажник, из бумажника выколупнул полусотенную, протянул девушке:
- На, бери. Ну бери, чего ты!
- Ты что, обиделся?
Пашута оставил зелёную купюру на столе, двинул к выходу. По пути наткнулся на ротозея с подносом: поднос с чашками - на пол, ротозей - в амбицию, зашумел чего-то на весь буфет.
- Заткни хлебало, - посоветовал ему Пашута, - Протез выронишь.
Ротозей послушно умолк.
Варя догнала его в коридоре, схватила за рукав.
- Ты что психуешь, Павел Данилович? Объясни несмышлёной девушке по-хорошему. Не надо из себя Вертера строить, тебе не идёт. Хочешь, я тебя поцелую?
Пашута ей сказал:
- Всего сразу не объяснишь, Варенька… Ты иди пока, накинь шубейку, припудрись. А я тебя на улице подожду.
Варя от смеха согнулась чуть не до полу, во все стороны солнечные зайчики посыпались.
- Ты чего?
- Ой, Паша!.. Этот там, в буфете, ползает… уморил ты меня, Паша, как не стыдно!
От каждой улыбки, от каждого её движения с ним перемены делались: то боль в груди смертная, то взлетает от радости к потолку. А ведь это скрывать полагается.
- Иди, иди, - легонько подтолкнул девушку в спину. - Иди, хохотушка, люди смотрят.
- Паша, - сказала, посерьёзнев. - Дай два часа сроку, рано ведь ещё. Дай!
- Куда ты пойдёшь?
- В парикмахерскую пойду, в душ пойду. Что же я в поросёнка-то превратилась. Я теперь должна быть ослепительно хороша, раз ты меня к себе приблизил.
К ресторану "Гренада" добрались они в первом часу. По дороге Пашута усыплял её волнение солдатскими анекдотами, и она впрямь забыла про всё на свете. Что значит молодость. Рассмешить её легко, и в омут столкнуть ничего не стоит. Но у входа в ресторан заартачилась. Пашута велел ей в такси ждать, а она с ним идти решила.
- Нет, Павел Данилович, один ты не пойдёшь, и не надейся.
- Не зли меня, Варя.
- А хоть лопни от злости. Один не пойдёшь. Не надо меня держать за дешёвку. Я девушка из приличной семьи.
- Тем более тебе не надо.
- Зря время теряешь, Паша.
Пошли вместе. Миновали зал ресторанный, очутились в узком коридорчике. Никто на них внимания не обратил. Нашли дверь с надписью: "Зам. директора Нечаев Д. И.". Пашута глянул на девушку: всё в порядке, в глазах страха нет.
Толкнул дверь, заглянул в щёлочку - ага, повезло. Вот он, вожачок, за столом, деловой, лысина блестит ярко. Бумаги листает. Пашута сперва Варю впустил, потом сам шагнул, - и тут опять удача, на двери задвижечка, он её сразу и защёлкнул за собой.
Если Дмитрий Иванович, их увидя, заподозрил неладное, то никак этого не выказал.
- Явились, голубчики, - окликнул благодушно, но с предостережением. - Оба пожаловали. Какие вы, однако, неразлучные… Эх, Варя, не думаешь ты о себе, совсем не думаешь…
Тут он осёкся, больно затейливо начал. Пашута, как в давние годы, в маршевой роте на тренинге, двумя прыжками пересёк комнату, занёс правую ногу чуток влево, для проверки упора, махнул прицельно. Вместе со стульчиком взвился в воздух Дмитрий Иванович, воспарил подобно ласточке, и с хрустом приземлился в углу.
- Ключи давай, падаль! - приказал Пашута.
Дмитрий Иванович после неожиданного и тяжёлого перелёта остался всё же в добром здравии, но когда заговорил, стало заметно, что челюсть у него перекосило.
- Ой, Варвара, а ведь тебе кранты будут! - прошамкал. Зря он к ней обратился с угрозой. Пашута подтянул его за шиворот, сказал заботливо:
- Убью тебя, сука! Ты что, не понял?
Пашута не напускал тумана. Не сомневался, со второго раза вышибет дух из сморчка. Шутки кончились вчера. Когда Дмитрий Иванович, скользнув по Пашуте недоброжелательным взглядом, это сообразил, в нём что-то надломилось. Лик его постарел, и пот проступил на лбу серым пятном.
- Какие тебе ключи, парень?
- От квартиры и от этой двери.
- Вот, в кармане.
Варя сказала:
- Павел Данилович, врежьте ему ещё разок.
- Хватит с него пока.
Упрятал в ватник связку на серебряном брелоке, приказал:
- Подымайся, гад!
Дмитрий Иванович послушно пополз вверх по стене. Пашута расстегнул ему брюки, приподнял и ловко вытряхнул из штанов. Ремнём перетянул руки за спиной. Потом выдернул телефонный шнур и обмотал им ноги сморчка.
- Узлы у меня вечные получаются, - похвалился Варе. Бедняжка повизгивала от восторга. Действительно, зрелище было поучительное. Пашута управлялся с её обидчиком, как с куклой, тот и пикнуть не смел.
Но когда уже были у двери, всё же не выдержал, открыл рот. Голос донёсся змеиным шипением:
- Погодите, ребятки, праздник у вас недолгий.
- Дольше твоей жизни, - обнадёжил его Пашута.
Коридор был по-прежнему пуст. Пашута запер дверь.
Выскользнули на улицу без приключений. И тут же к ним подкатило такси. Хороший знак. Сели на заднее сиденье, поехали. Варя помедлила мгновение, потом к нему прижалась, спряталась у него под бочком. Он обнял её за плечи, чувствовал, дрожь её колотит.
- Паша, а они нас не поймают? - шепнула жарко в ухо.
Погладил её по плечу, успокаивая:
- Мы им не по зубам, Варенька.
- Вон ты какой! Хвастунишка! А вдруг там Жора-капитан? Он же каратист. Ты же не знаешь.
- Все мы каратисты - бутылкой сзади по голове.
Водитель, бледный ленинградец, слухом обладал отменным.
- Правильно заметили, товарищ. От этих каратистов житья не стало. Только народ баламутят. Разве это спорт? То ли дело - самбо. А эти что? У меня племяш ходил в секцию. По четвертному в месяц платил. А толк? Наладился ногой выключатели сшибать. За что и поплатился.
- Чем поплатился? - поинтересовался Пашута.
- Родителям штраф сто рубликов. Самого на учёт взяли. Парень-то безобидный, но дурной. В братана моего пошёл. А я ещё когда говорил братану: рожай сразу двух детей. Одного как ни расти, всё равно дурной будет. Об этом и в газете писали. У меня - трое. Девка и два парня. Нормальные дети, никакого каратэ… Если один ребёнок, то обязательно в дурь попрёт. Родители с него пылинки сдувают, лелеют, отсюда и беда. А так-то, что одного корми, что двух - разницы никакой. Но братану не втолкуешь. У него один разговор: самому жрать нечего. Вы бы видели, будка - во, шире моей в два раза. Да и не жрёт он ничего, только пьёт. Лечиться ему надо. Скоро на принудиловку отправят. Куда уж тут детским воспитанием заниматься. Верно я понимаю?
- Ой, не могу, Павел Данилович. - Варя хрюкнула от удовольствия. - Ой, скажи, чтоб замолчал.
- Своего ума другому не передашь, - согласился Пашута. Разомлел он от тесного Вариного присутствия, забыл в этот миг, что с ним было вчера и что завтра будет.
Ленинград скользил у глаз призрачной декорацией - век бы ему длиться.
- Это - да! - Водитель перехватил руль поудобнее и боком к ним развернулся. - Это вы в самую точку попали. Коли дураком родился, дураком и помрёшь. Никакие должности не помогут. Я в газете читал, один субчик аж до самой вершины поднялся, управляющим области по сельхозтехнике назначили, а где он теперь?
- В тюрьме? - предположил Пашута.
- Почему в тюрьме? Там не написано. Но с места турнули. Он хозяйство развалил. Такие дела вытворял, полным пеньком надо быть. И что характерно: люди видели, что дурак, но молчали. Я так не умею. Я правду скажу в глаза, хоть ты кто будь. Хоть завгар, хоть сват королю. За это меня тоже некоторые дураком считают. Я не за себя воюю, главное, чтобы правда всплыла. Мне лично ничего не надо. На старой машине пятый год вкалываю, никому не жалуюсь. Но на святое не замахивайся. Того душа не стерпит.
- Приехали, - сказал Пашута. - Желаю вам удачи в нелёгкой борьбе.
Поднялись с Варей на этаж, прислушались у двери. Тихо внутри, как в могиле.
- Уйдём, Паша, - тоскливо попросила Варя, - Он же мог по телефону предупредить. Ну зачем на рожон лезть… Давай уйдём.
- Нельзя, - Пашута прилаживался с ключами. - Такие узелки только топором рубят.
В квартире никого. Пашута прошёл на кухню, заглянул в ванную, в туалет, в комнату. Пусто, слава богу. Но в воздухе чад, будто недавно кто курил.
- Теперь так, - распорядился Пашута. - Сумочка твоя, тряпки - это всё колёса. Ищем пакет, который ты привезла. Нам этот пакет очень нужен.
С полчаса лихорадочно перерывали квартиру, вскрыли ящики в шкафах, письменный стол раскурочили, настоящий устроили обыск. Пакет обнаружился в саквояже, набитом новенькими свитерами в фирменных упаковках. В пакете какие-то бумаги, документы, накладные; особенно вникать некогда. Пашута заметил удовлетворённо:
- Нам бы ещё тот пакетик, который ты в Ригу отвезла. Тогда бы мы их точно прижали.
- Как ты их собираешься прижать? В милицию сообщить?
- Ну зачем по пустякам органы тревожить, им доказательства нужны, труп, к примеру. А где его взять? Нет уж, без милиции обойдёмся.
- Но ты мне веришь? Я ни в чём не виновата. Честное слово!
Пашута не стал ей объяснять, чего стоит её честное слово, тем более для компетентных товарищей. Да и не успел бы объяснить. Только они устремились к двери, как с той стороны усердно заскрежетал ключ в замке. Варя охнула, и Пашута увлёк её на кухню.
- Сиди тихо! - Взял с полки столовый нож с длинным лезвием, потрогал зачем-то на ноготь. Варя вспомнила: именно этот нож она держала в руке с той же примерно целью. На мгновение всё в её глазах затянуло серым маревом. Она не заметила, как Пашута исчез из кухни.
Нереальная тишина в квартире привела её в чувство. Она поплелась в комнату и застала там такую картину. Жора-капитан, задумчивый и грустный, с неузнаваемым лицом, сидел на стуле, свесив длинные руки к полу, а за спиной у него стоял Павел Данилович, уперев ему лезвие в шею. Он Жору мягко уговаривал:
- Ты пойми, дурачок, за тебя заступиться некому. Я тебя проколю, как барана, и никто по тебе не заплачет. Витюша с Дмитрием Ивановичем запихают в мешок да сволокут к проруби. Будешь рыб в Неве кормить. Видишь, к чему приводит баловство? Ну зачем ты меня давеча бутылкой ударил?
- Чего тебе надо? - Жорин голос Варя не узнала. Прямо сиротская мольба. "Какой же он, оказывается, трус!" Её собственный страх улетучился, и сразу сцена приобрела юмористическую окраску.
- А расскажи, что знаешь. Чем ваша преступная группа занимается? Каким товаром промышляете? Ну и адреса, конечно, какие помнишь. Если обманешь, я тебя опять найду. На мне грехов много, твоя кровь, даст бог, в заслугу зачтётся… А ты, Варя, сядь за стол и на бумажку запиши, что нам Жора доложит.
- Я ничего не знаю. Это их дела.
- Он правду говорит, Павел. Он у них шестёрка.
- Уж кто бы пасть открывал… Ну погоди, Варюха…
Он не успел объяснить, почему Варе надо "годить". Пашута, изогнув руку, легонько чиркнул лезвием по его рту. Кровь проступила двумя алыми пятнышками, Жора их слизнул.
- Не надо пугать, - укорил Пашута. - У тебя кишка тонка, чтобы пугать.
Варя сказала:
- Я же слышала, как вы с Витькой обговаривали чего-то в Краснодар везти.
- Ах, в Краснодар? - удивился Пашута. - Широко размахнулись, стервецы.
Жора был как в столбняке. Нож его гипнотизировал. Он хоть и молодой был, да битый. Понимал: дьявол в деревенском ватнике шутить не собирается. По тому, как он подкрался, как, ткнув ножом в шею, ловко довёл до стула, Жора уяснил, в какие опытные руки угодил. Сколько уж они разговаривают, а деревня ни разу не подставился, ни одного промаха не допустил. Жора пока ещё надеялся на приход Виктора, но у того ключей не было. Пашута словно прочитал его мысли.
- Дверь на запоре. Если твой приятель сунется, я сначала с тобой кончу, потом отопру.
- А расколюсь, меня Дмитрий Иванович достанет.
- Не торгуйся, парень. Времени в обрез. Ну!
Нож потёк к Жориному горлу, он не стерпел его голубоватого сияния.
- Ондатру должны отвезть! Пятьсот штук. Товар не знаю где, сегодня скажут. В Краснодаре адрес такой…
Варя записала, высунув от усердия кончик языка.
- Ладно, - усмехнулся Пашута, - повезло тебе крупно, сынок. Некогда с тобой канителиться. А ну, встань!
Он с парнем проделал ту же операцию, что и с Дмитрием Ивановичем, стянул ему руки ремнём, а ноги - двумя полотенцами. Поглядел - не понравилось, слишком уж азартно вспархивали Жорины ресницы. Такой от пут в два счёта избавится.
Кряхтя, за шкирку доволок сироту до туалета, взгромоздил на толчок. Из кладовки принёс верёвку, молоток, гвозди, надёжно примотал Жору к сливному бачку.
- Хорошо сидишь, - похвалил. - Тут тебе самое место. Ну, не скучай.
Дверь в туалет заколотил гвоздями наглухо. Варя следовала за ним как тень, восторгалась:
- Какой ты выдумщик, Павел Данилович.
- В нашем деле иначе нельзя.
Крепыша Витю повстречали на лестнице, когда спускались. Не удалось им разминуться. Своим туловищем он, как ящиком, дорогу им перегородил. Смотрел недоверчиво, хотя и попытался изобразить усмешку.
- Здорово, фраера! На поклон приходили? Прощеньица просить? Сам дома?
Пашута был рад встрече. Ответил вежливо:
- Самого нету. Жорик там. Чего-то у него желудок схватило, никак из туалета не выходит.
Варя спряталась за Пашутину спину. Витюша зрачки сузил, запыхтел:
- А ну, давай вместе подымемся!
- Некогда нам. Пропусти, пожалуйста.
Тут Виктор совершил тактическую оплошность. С лагерных времён в нём сохранилась своеобразная реакция на слово "пожалуйста". Уловив в тоне Пашуты заискивающий оттенок, он расслабился, снял руку с лестничных перил, за которые до того надёжно цеплялся.
- Вчерашнего тебе мало, падла? Топай, говорю, наверх!
Пашута толкнул его в грудь, и он с грохотом обрушился вниз, прокувыркался пролёт и приложился хребтом к батарее парового отопления. Падение его воодушевило. Он спросил:
- Это что же такое происходит со мной?
Пашута, проходя мимо, поглубже нахлобучил ему кепку на нос:
- Не ушибся, милок?
В ответ Витя громко икнул.
- Вот и всё, - подытожил Пашута на улице. - Сделал дело, гуляй смело.
Варя заглянула ему в лицо.
- И что дальше будет?
- Вся жизнь впереди. Что-нибудь придумаем.
- Вместе придумаем?
- Куда ж ты без меня, - уверенно ответил Пашута. - Без меня ты пропадёшь. Это всем ясно.
Она с облегчением вздохнула.
- Знаешь, Пашенька, а я к тебе привыкла. Вот смехотища-то…
ПОБЕГ
Колод показал Улену, как подпалить пучок травы. Перед тем старик выпил хвойного отвару и сжевал кусочек вяленой рыбы - ему стало лучше.
Они внимательно следили, как перевиваются в огне стебельки, выползают на камень малиново-жёлтыми струйками, тлеют и гаснут. Улен затаил дыхание, чтобы не спугнуть птиц судьбы.
Последние травинки, прихваченные пламенем, съёжились и пожухли. На плоском камне остался затейливый узор, хрупкий, как след на насте - дунь и рассыплется в прах. Колод пристально вгляделся в хитроумные переплетения, вздохнул и откинулся на спину.
- Тебе пора уходить, мальчик. Хотя, может быть, уже поздно.
- Ты узнал, что я был у Богола?
Колод смежил веки и некоторое время лежал молча. Грудь его мерно вздымалась. Улен не торопил его. Он подумал, что если настал срок покинуть сельбище, то без Млавы он не уйдёт. Не размыкая глаз, Колод заговорил:
- Ты поторопился, сынок… Но иначе быть не могло. Ты должен спешить. Таким ты родился. Лишь годы научат тебя покою.
- Как я оставлю тебя, учитель? Ты слишком слаб.
- Твоя душа полна беспокойства о Млаве, не так ли?
- Её я возьму с собой.
Колод разлепил веки, скользнул сочувствующим взглядом по его лицу.
- Утром придут тебя убивать.
- До утра много времени, учитель.
- Но это уже не твоё время. За каждым твоим шагом следят. Охота началась.
- А что ещё тебе сказало гадание?
- Всё смутно… Лучше всего тебе уйти на север, туда, где реки текут медленно.
- Давай я напоследок погрею твои ноги.
Колод кивнул с благодарной улыбкой, и юноша начал растирать ему лодыжки, постепенно поднимаясь выше, разминая каждую мышцу. В ногах человека тайная сила, если её разогнать, она вспыхнет и напитает тело. Этому тоже научил его старый охотник.
- Возьмёшь с собой Анара, - сказал Колод.
- Он не пойдёт со мной.
Он мог сказать и по-иному: "Без Анара ты сам пропадёшь, учитель!" И то, и другое было правдой. От этой правды горчило во рту, как от смолы.
- Я попрошу его, он пойдёт.
Когда ночь туго окутала землю, перемешав в своей пасти звезды и насытив воздух мёртвым звоном, Улен выскользнул из землянки и, выбирая тропки, дочерна напоённые тьмой, пополз к жилищу Раки. Снег не хрустнул под ним, и веточка не пискнула. Он полз, как стлался, но это ничего не меняло. Кто должен его заметить, тот заметит. Глазу охотника достаточно тени, чтобы точно пустить стрелу. Вдруг стрела вонзится чуть ниже лопаток и умирать придётся и долгих муках? Но если ловкий стрелок направит удар в сердце, он еле успеет зачерпнуть напоследок пригоршню снега. Улен усмехнулся. Это пустые мысли. Не такая он важная добыча, чтобы кто-то ради него полез на дерево. Богол обойдётся с ним проще.
Млаву он вызвал коротким свистом, направленным так, чтобы достичь только её ушей. Они сидели, привалясь спинами к снежному бугру. Привычная расстилалась перед ними картина: бугорки землянок, как тёмные шапки, раскиданные могучей рукой, овал леса, сморщенные пятна звёзд. Улен погладил девушку по тёплой щеке.
- Отец спит?
- Да. Зачем ты пришёл?
- Я вернул Боголу твою шубу. Утром меня убьют. Так сказал Колод. Ты хочешь, чтобы я умер?
- Нет! - Млава обвила его плечи руками. - Нет, Улен! Беги!
Улен потёрся губами о её волосы.