Я сразу поняла, в чем теперь будет загвоздка. Майло спросил: "Арнольд, ты играешь?" - и Арнольд сказал: "Да", а Майло сказал: "Кто же будет четвертым?" Сестренка вызвалась было, но Мама сказала: "Нет уж. Сиди смирно". Тогда Майло посмотрел на меня, и, чем сидеть так до ночи, я решила поиграть. Ну, и мы начали. Мы с Майло играли против Гаптонов, и очень жаль, что ты нас не видел. Арнольд жулил так, будто мы играли на жизнь, и, само собой, они выигрывали раз за разом. Но нам было все равно. Мы просто убивали время, и, когда на часах было почти полдесятого, я заметила, что Майло надоело играть. Он спросил Маму (она сидела с нами и только улыбалась, когда Арнольд жулил, словно считала, что это нам в наказание), не собирается ли она чем-нибудь угостить всю компанию. Она сказала, что в доме ничего нет, кроме желе, хотя и другого сорта. Арнольд спросил, не осталось ли лепешек и немного сиропа, но лепешек не было, и все получили желе, но только мы начали есть, как Мэйси сказал, что нужно наконец решить насчет подарка мистеру Айзеку. Майло сказал: "Сначала я пойду спрошу Сисси, может, она тоже захочет", и он подошел к лестнице и крикнул ей. Мы все прислушались, но ответа не было, и Майло вместо того, чтобы по-человечески подняться наверх, заорал еще громче: "Сисси, хочешь сойти и поесть с нами вкусного желе?" Из-за закрытой двери Сисси ответила: "Нет", и довольно громко. Майло повернул обратно и только вошел в дверь, как Сисси после этого "нет" вскрикнула и заорала: "Мама", а Маму она обычно называет "миссис Мастиан". Майло стал бледный и сказал: "Мама, пойди к ней". Мама сказала: "Идем, Роза", и я пошла за ней, зная, что помощи от меня будет мало. Сисси лежала, перепуганная до смерти, и плакала тихонько, словно боялась повредить тому, что должно случиться дальше. Мама села рядом и стала ее успокаивать, а мне велела позвонить доктору Следжу и сказать, что пошли воды (если тебе известно, что это значит). Я пошла вниз звонить, а Майло стоял и ждал на ступеньках, уверенный, что Сисси умерла. Я сказала: "Живая", позвонила доктору Следжу и передала все, что велела Мама. Он стал меня расспрашивать, но я ничего толком не знала, и он сказал, что постарается приехать как можно скорее. Пока я с ним разговаривала, Майло ушел наверх, а когда я положила трубку, возле меня стоял Мэйси. Он слышал, что я говорила доктору, и просто хотел мне сказать, что волноваться нечего. Я ответила, что рада это слышать и надеюсь, что все скоро окончится - это я хотела намекнуть, что им с Арнольдом не худо было бы уйти, но он сказал: "Иной раз родят через день после этого, а то и больше" - и пошел в гостиную ждать Майло. Я знала, что наверху от меня все равно никакого проку не будет, и тоже пошла в гостиную и села. Мэйси, конечно, не терпелось порассказать, как появляются на свет дети и как это делает Мариза, но на табуретке возле пианино сидела Сестренка, а при ней, конечно, про это не разговоришься. И когда он уже и пытаться перестал, мы заметили, что Арнольда нет. Он куда-то исчез с качалки, и, сколько Мэйси его ни окликал, он не отзывался; тогда Мэйси пошел его искать и немного погодя вернулся и сказал, что Арнольд сидит в ихнем грузовике на морозе и не хочет идти в дом - боится. "Он там заледенеет", - сказала я, а Мэйси сказал:. "Да, я хочу отвезти его домой, но сейчас же вернусь на случай, если понадобится помощь, я же в этом деле собаку съел". Я ответила: "Хорошо" - что ж я еще могла сказать? Мэйси рассчитывал на угощение - обмыть новорожденного, чего я не могла сказать про себя, тем более что я единственная из всех, кому надо было в субботу утром идти на работу, но все-таки он повез Арнольда домой, а Сестренка вдруг сказала: "Давай сварим помадку", и мы сварили, и не успели мы поставить ее в холодильник, как приехал доктор Следж. Он осмотрел Сисси и сказал то же самое, что Мэйси: ничего страшного, можно сказать, это уже началось, но, наверно, протянется еще денек, а то и больше. Он немножко посидел возле Сисси, чтобы успокоить ее. Потом сошел вниз, и мы угостили его помадкой, а в это время вернулся Мэйси со всякими пожеланиями от Маризы. Доктор Следж спросил Мэйси, что ему тут нужно, и Мэйси сказал, что пришел "обмыть" новорожденного. Доктор Следж сказал: "Я думал, с вас этого и дома хватит", и они с Мэйси, как люди опытные, стали обсуждать, когда Сисси разрешится. Доктор Следж не сомневался, что не раньше утра, а сейчас ему надо навестить кое-кого из больных. Он попросил меня позвать Майло и, когда Майло пришел, сказал ему то же самое. Майло, конечно, не обрадовался, что доктор Следж уезжает, но тот сказал, что, пока не начались схватки, ему здесь делать нечего, а если начнутся, он успеет приехать вовремя. Майло, конечно, покорился и сказал: "Мэйси, но ты-то хоть останешься?" Мэйси ответил: "А как же", и доктор Следж поднялся к Сисси подбодрить ее на прощание. Жаль, он не подбодрил заодно и Майло, потому что едва доктор уехал, как он весь стал дергаться, а волноваться было совершенно нечего, Сисси лежала спокойно, с ней сидела Мама, а уж она знает все про то, как родятся дети, но Майло просто с ума сходил, и наконец Мэйси сказал: "Надо позвать Мэри Саттон, вот и все, пусть посидит здесь ночь". (Она всю жизнь была повитухой и принимала нас всех.) Майло это очень устраивало, и они с Мэйси, ничего не сказав Маме и Сисси, сейчас же отправились пешком за Мэри. Они долго не возвращались, но в это время все было тихо и спокойно, и потом они пришли вместе с Мэри, но она принесла с собой ребенка Милдред (его не на кого было оставить, Эстелла куда-то ушла). Мэри несла его в картонном ящике, куда положила одеяло, и поставила ящик в кухне поближе к плите, а сама пошла наверх к Сисси. Одно то, что Мэри в доме, успокоило нервы Майло, и они с Мэйси уселись в гостиной и стали болтать о том о сем. Сестренка и я остались в кухне. Дело было близко к полуночи, а при Мэри Саттон у всех в доме отлегло от сердца, а я больше всего думала о том, что скоро уже и на работу идти, а у Сестренки от недосыпа глаза стали совсем белые, и я велела ей пойти в Мамину комнату и прилечь, а я немножко погодя приду и тоже лягу. (Она боялась идти наверх, где была Сисси.) Она попросила меня разбудить ее, когда родится ребеночек, я обещала, и она ушла, а я осталась в кухне одна, с ребенком Милдред, он лежал в своей коробке и посапывал во сне, и кожа у него точь-в-точь такого цвета, как была у Милдред. (Они называют его просто Следж. Я до сих пор не знаю, как его фамилия, если она вообще у него есть.) И, сидя у кухонного стола, в натопленной кухне, в тишине, только из гостиной иногда было слышно, как смеются Майло и Мэйси, я задремала и проснулась только в начале третьего, когда Мэри вошла на цыпочках покормить Следжа. Он ни разу не заплакал. Она просто разбудила его и сунула ему бутылочку, и, когда я подошла, он уже наполовину ее высосал. Мэри сказала, что Сисси спит, а Майло и Мэйси задремали в гостиной и почему бы мне тоже не лечь поспать? Я посмотрела, как она уложила Следжа в ящик, потом пошла в Мамину комнату к Сестренке и спала как убитая до половины седьмого, пока меня не разбудила Мама. Она знáком позвала меня в кухню и спросила, пойду ли я на работу. Я сказала: "Нет, если я тут нужна", а она сказала, что раз Мэри здесь, то мне тут делать нечего, тогда я сказала, чтобы она легла с Сестренкой (Мама ведь всю ночь глаз не сомкнула), и сама тихонько пошла наверх переодеться, мимо гостиной, где Майло с Мэйси спали на стульях - наверно, шеи у них затекли, - но, когда я спустилась вниз, Мама жарила мне завтрак. Есть мне не хотелось, но я ничего не сказала. Мама подняла бы шум и разбудила бы Следжа. Он крепко спал, когда я ушла, точная копия Милдред, уже сейчас видно, что копия, и, только выйдя из дому, я поняла, до чего я рада, что могу уйти и не сидеть там целый день в ожидании, когда Сисси взорвется, как бочка с динамитом. Ну, все утро работы у меня было по горло, и только в обед я позвонила домой. Трубку взяла Сестренка и сказала, что ничего нет и пока не предвидится, так что я не стала больше звонить - приду домой и сама увижу, и в шесть часов, когда мистер Колмен высадил меня на дороге, я поняла, что услышу какие-то новости - весь дом был освещен, и из всех труб шел дым, и стояла машина доктора Следжа, и когда я шла к дому, то увидела на веранде огонек сигареты. Это Майло стоял на холоде. Я подошла и спросила: "Что нового?" Он сказал: "Началось в час дня и до сих пор все так же". Я пишу это в 9.20 вечера, а дело идет хуже и хуже, Сисси сейчас кричит все чаще, даже не знаю, когда она успевает дышать. Очень уж много ей приходится выдерживать, а ведь она всю жизнь была страшно нервная. И нам всем тоже нелегко, сейчас особенно. Мама и Мэри - они хоть наверху и что-то делают вместе с доктором, а мы с Сестренкой просто сидим здесь, в кухне, и сидим уже с шести часов. Никто не захотел проглотить ни кусочка, и вот я все пишу и пишу тебе, а Сестренка укачивает ребенка Милдред и поет ему всякие песни, как будто это ее родное дитя (я знаю, ей хотелось бы, чтобы это было так, да и ему тоже, судя по тому, как он дает ей нянчиться с собой), а Майло войдет в дом, побродит по комнатам и опять во двор, когда она уж очень страшно начинает вопить. (Он всегда говорил: с людьми не случается ничего такого, чего бы они сами не хотели. Вот он хотел мальчика, но, думаю, не ожидал такого крика.) Только что он спросил у меня, чем успокаивают нервы. Я посоветовала нашатырный спирт, но он выпил камфары, и легче ему не стало, и он опять куда-то ушел. Жаль, что нет с ним Мэйси (он уехал в Роли за рождественским подарком для мистера Айзека), потому что ему сейчас тяжелее всех. Мама льет эфир на Сисси так часто, что та не понимает, что происходит. Так я думаю, хотя по крикам сквозь оштукатуренные стены все понимают, что она там не очень весело проводит время. Даже ребенок Милдред их слышит. Сейчас он настроился реветь, значит, голодный, и я перестаю писать и согрею ему молока. Стоит ему заорать, как Сестренка бросает его, точно горячую картошину.
Сейчас уже совсем поздно, и много случилось с тех пор, как я перестала писать. Главное вот что - Следж был у меня на руках, когда Мама сошла вниз и позвала Майло. Я не видела Маму с раннего утра, но сразу почуяла беду. Я сказала, что Майло на дворе, и она вышла на веранду и окликнула его. Он, должно быть, мчался со всех ног - из передней было слышно, как он тяжело дышит. Мама сказала ему: "Он даже ни разу не дыхнул", и Майло не смог сдержаться. Потом они поднялись к Сисси, а я не могла пойти с ним прежде всего потому, что надо было кормить Следжа. Он, кажется, привык ко мне, и теперь я не могла от него отойти. Он точная копия Милдред. Но об этом я уже писала.
Значит, я не приеду в день Благодарения - не то чтобы я была здесь нужна, но после всего я не могу сейчас уехать. Надо, чтоб в доме стало поспокойнее.
Спасибо за приглашение, Уэсли, на этом кончаю.
Розакок
Письмо было дописано, и она почувствовала, что больше оставаться здесь нельзя, что ее долг - пойти наверх и посочувствовать. Она встала, пригладила волосы, сполоснула руки над раковиной, но перед уходом тихонько подошла к плите посмотреть, как там Следж в своем картонном ящике. Он недавно накормлен и, должно быть, спит, но на всякий случай она стала так, чтобы он ее не видел. А он не спал. Он спокойно копошился, прикрывая глаза от света черными кулачками. Розакок долго стояла, наблюдая за ним и стараясь представить себе его лицо, когда он будет подростком или мужчиной, но в его чертах ничего не проглядывалось, как весной в тугой коричневой почке на неизвестном дереве.
Она видела в нем только Милдред, такую, как в тот последний морозный день на дороге, и ей казалось, что здесь она нужнее, чем наверху, где надо что-то говорить людям, которые находят утешение друг в друге, и она взяла на руки Следжа и опять села, положив его вдоль колен и надеясь, что она сумеет заставить его хоть раз улыбнуться, а потом он заснет. Она старалась его позабавить, делая смешные гримаски и вертя пальцами, но он серьезно уставился на нее черными глазами, а губки его настороженно сжались, и вскоре она оставила все попытки и стала покачивать колени и тихо напевать, а он повернулся налево, уткнулся лицом ей в бедро и как-то незаметно уснул. Она замерла. Немного погодя, уже не боясь его потревожить, она двинула ногой и перекатила его ближе к себе, и он наконец улыбнулся, словно видел во сне что-то куда забавнее, чем то, что выделывала перед ним она. Но это все равно хорошо. Этого достаточно. И она сидела, не шелохнувшись, и слушала его ровное дыхание, подложив ему руки под голову, пока сама не начала клевать носом.
В дверях появилась Мэри.
- Вы стали по-другому относиться к Следжу, да, мисс Роза?
- Нет. Это он ко мне стал относиться по-другому.
- Это точно, мэм. Он мало кому позволяет держать его вот так. Ему плечо подавай. - Она шагнула к Роза-кок и, понизив голос, сказала: - Давайте его сюда, асами идите наверх, нечего ему от родных вас отрывать. Мисс Сисси спит, а мистер Майло сидит один в спальне, что окнами на дорогу.
Розакок передала Следжа Мэри и у самой двери вдруг вспомнила:
- Мэри, как его фамилия - мальчика Милдред то есть?
Мэри поглядела на ящик.
- Думается, Рентом, только рентой тут что-то не пахнет, мисс Роза.
Розакок вышла и, поеживаясь, поднялась по холодной лестнице. Дверь комнаты, где лежала Сисси, была закрыта, и Розакок пошла в комнату напротив, бывшую спальню Папы. Она легонько постучала. В комнате буркнули что-то неразборчивое, и, открыв дверь в темноту (Папа не разрешал проводить электричество в свою комнату), Розакок спросила:
- Кто здесь?
- Я и ребенок, - произнес Майло.
Розакок так и думала. Она стояла на пороге, ничего не видя, ничего не чувствуя, кроме веявшего из комнаты тепла, и наконец сказала:
- Может, принести тебе лампу или еще чего?
- Нет.
- Ну, тогда, значит, спокойной ночи. - Она немножко постояла, не зная, что еще сказать в эту теплую тьму. Да и он от нее ничего не хотел. Он даже не сказал: "Входи", ведь это был Майло, а они с Майло давно уже не были близки, с тех пор как Сисси Эббот забрала его в свои руки и научила тому, что превратило его из серьезного мальчика в балбеса, который спел ей дурацкую песенку меньше чем две недели назад. Она закрыла дверь и пошла в свою комнатку по другой стороне коридора. Не зажигая света, она разделась и вытянулась на постели, надеясь заснуть. Но сон к ней не шел. Она слышала мужские шаги возле комнаты Сисси, потом на лестнице и шум отъезжающей машины. Это, конечно, доктор Следж. Потом вышла Мама, направилась к Майло и осведомилась, будет ли он сидеть так всю ночь. Он ответил: "Да", и Мама сказала: "Сынок, я должна поспать. Почему ты не посидишь там, возле Сисси? Я пришлю сюда Мэри". Майло спросил: "Это Сисси просила меня позвать?" Мама ответила: "Да", и он сказал: "Пришли сначала Мэри", и Мама пошла вниз и послала к нему Мэри, потом Майло прошел в комнату Сисси Эббот мимо двери Розакок. И, услышав его шаги, она подумала: "Они скоро утешатся. Ведь они не видели этого ребенка живым и ни разу не назвали его по имени. Это воля божья, и скоро наступит рождество. А сейчас спать". И она заснула.
В воскресенье днем, когда пришло время ехать на кладбище, Мама и священник сидели у Сисси, которая не могла смириться с горем, а Майло опять закрылся в Папиной комнате. Он был там с утра, с тех пор как ушла Мэри. За весь день он не видел никого, кроме Мамы и Мэйси, и заговорил только два раза. (Когда Мама принесла ему завтрак, он сказал: "Пойди к Мэйси и попроси съездить в Уоррентон за гробом". Мэйси так и сделал, а когда Мама после обеда выгладила ему рубашку и вместе с костюмом отнесла наверх и спросила, готов ли он, Майло сказал: "Подожди немножко".) А Розакок уже была готова. Она была готова с десяти часов утра, когда Мама зашла в кухню и сказала: "Ты должна пойти поговорить с Сисси", и она пошла, но от звука открываемой двери Сисси моментально проснулась. "Ты меня разбудила", - пробурчала Сисси. "Прости, пожалуйста, мне тоже очень грустно, что так вышло", - сказала Розакок, и Сисси заплакала, глядя в потолок и не пряча лица. Чего только Сисси не выделывала, но Розакок никогда не видела, чтобы она плакала молча, и потому побежала к лестнице и позвала Маму. Потом она пошла в свою комнату и надела на себя все черное, что у нее нашлось.
В три часа она вышла на веранду кое о чем условиться с Мэйси, который ожидал во дворе. Стоя на верхней ступеньке, она спросила:
- Мэйси, не понесешь ли ты гробик?
Мэйси сказал, что это для него большая честь, но согласится ли Майло? Она сказала: "Надеюсь", и Мэйси, положив свою шляпу на ступеньки, направился к двери, но тут как раз вышел священник, Сестренка и Майло, а позади них Мама, которая оставалась дома с Сисси. (Родственникам Сисси ничего не сообщили. Так она захотела.) Майло нес на руках гробик. Он был не больше ящика для посылок.
- Майло, дай я понесу.
Но Майло ответил:
- Нет, спасибо, я сам. - И все пошли к машине. Майло и священник поместились на заднем сиденье, а Розакок и Сестренка - рядом с Мейси, севшим за руль.
- Поехали? - сказал Мэйси.
- Да, - бросил Майло, и машина тронулась, покатила к дороге и свернула направо. Прежде чем дом скрылся из виду, Розакок оглянулась - Мама в черном платье без рукавов еще стояла в дверях, на фоне черной прихожей белели ее голые руки, и, конечно, она зябла. Розакок отвернулась и стала глядеть на дорогу: зная, что надо ехать в молчании, она, чтобы чем-то занять мысли, представляла себе Маму в дверях все время, пока тянулась эта медленная половина мили до дома мистера Айзека - тут она опять поглядела по сторонам, теперь уж просто на день за окошками. "Кому он нужен, такой день", - подумала она - тихий, серый и унылый, но до того прозрачный, что голые и корявые вишневые деревья, казалось, были выгравированы на пруду твердым острием. "Знает ли про это мистер Айзек?" - подумала она, но вслух ничего не сказала - знает или не знает, что он может поделать? - и они проехали его дом, и никто не смотрел друг на друга, а дальше началась сосновая роща, и Розакок уже ни о чем не думала и только смотрела на дорогу. Поднялся ветер и не стихал до конца пути - не то чтобы свирепый, но все же такой сильный, что вихрем взвивал пыль в канавах неподалеку от церкви "Услада" и пошатывал негра Лендона Олгуда, единственного, кто ждал их у вырытой им могилки.
Больше никто не пришел. Больше никто и не знал (кроме тех негров, что проходили но дороге и останавливались поглазеть), и над могилой было сказано лишь несколько слов. Да и какие, слова можно было сказать, кроме имени ребенка (его звали Горэшио Мастиан Третий)? Затем Майло и Мэйси опустили гробик в могилу, Лендон, нахлобучив кепку, подошел поближе, готовясь забросать ее землей, и сразу повеяло неотделимым от него приторным запахом парегорика, и все побрели к машине - мужчины и Сестренка впереди, а Розакок немного отстала. Но не прошли они и десяти шагов, как Лендон окликнул ее:
- Мисс Роза!
Она остановилась, а Лендон сдернул кепку.
- Я очень за вас душой болею, мисс Роза.
Розакок поглядела на него, недоумевая, что он вообразил себе, хороня этого ребенка, потом вполоборота ткнула пальцем назад.
- Это ребенок Майло, - сказала она.
- Да, мэм, - произнес Лендон и отступил к могилке, и Розакок догнала своих, и они поехали домой. Никто не заплакал на кладбище, а Розакок больше всего запомнилась свежая красная глина, которую Лендон накидал на осевшую могилу ее отца.