Хорошо бы дом построить, подумал вдруг он. Свой собственный дом. Своими руками…
Вдруг в цех зашёл парень, довольно ещё молодой, невысокий, даже щупловатый какой-то, но с властным выражением лица, с повадкой человека, привыкшего отдавать приказы. И Крюков вспомнил: это новый начальник "деревянного" цеха, Леонид Силантьев, старый-то ушёл на пенсию, недавно взяли вот этого. Парень быстро оглядел Крюкова, лавочку, на которой тот сидел, нервно покуривая, на опилки и обрезки досок…
- Погаси.
Крюков послушно затушил сигарету.
- Сам сделал? - спросил парень так, словно они сейчас долго говорили о чём-то важном, но вот отвлеклись на случайный предмет. - Интересная конструкция. Сколько времени потратил?
- Не знаю… часа три.
- А ну-ка, - сказал парень, жестом велев Крюкову встать. И Крюков, как будто так и надо было, послушно встал и отошёл в сторону. Парень сел на его место, покачался на лавочке, испытав её на прочность. Особо усердствовать не стал, видимо, сразу понял то, что ему нужно было узнать.
- В роду столяры были? - начал он словно бы допрос с пристрастием.
- Кажется, дед плотничал в деревне…
- Ага. А что ты вообще здесь делаешь? - спросил он Крюкова так, будто тот был в чём-то виноват.
- Работаю я, - растерялся Крюков.
- Работаешь! - усмехнулся парень. - Слесаришь?
- Да.
- А в нормальной работе хочешь себя попробовать?
- Да хотелось бы…
- Ну что, тогда иди ко мне. Три месяца учеником, потом получишь второй разряд. Через полгода - третий. И так далее…
- А деньги? - робко спросил Крюков.
- Сначала, понятно, деньги будут ерундовые. Так ты ж сырой материал, как вот эта твоя скамейка, - Силантьев пристукнул костяшками пальцев по дереву. - Тебя же учить и учить, воспитывать. Зато потом…
Всё было ясно. Человеку этому Крюков поверил сразу.
- Значит, мне увольняться? - спросил он, даже и не раздумывая ни минуты.
- Сделаем перевод, я поговорю с твоим фюрером, думаю, он мне не откажет… И кстати: если увижу, что куришь в цеху, штрафовать буду без разговоров. На первый раз. На второй - уволю. Доступно?..
"А завтра я снова увижу её", - подумал Крюков невпопад. И ему вдруг представилась волшебная картина: зима, Рождество, поздний вечер и мороз, дом в деревне, внутри чисто и тепло, потому что натоплена печь, а из трубы к небу, к безжизненной бледной луне и блестящим звездам медленно поднимаются вместе с дымом звуки рояля - торжественные, серьёзные.
Словно бы какой-то давно вывихнутый сустав вправился на своё место, и боль его ушла.
Волосы
Жена Андрея Петровича Караваева снова покрасила волосы. На этот раз в совсем уж странный ярко-морковный цвет.
Волосы у неё были короткие, словно приклеенные к голове и проглаженные для верности утюгом. Теперь, перекрашенные в очередной бесконечный раз, они стали похожи на красный войлочный парик. Но жена Андрея Петровича ходила очень довольная и думала, наверное, что теперь при взгляде на неё мужчины будут падать от восторга.
Андрей Петрович только в кулак покашливал. Что ему делать с этой напастью, он не знал.
- Ты бы, Лидочка, нашла какой-нибудь другой оттенок…
Но деликатность мужа Лидию Сергеевну только раздражала.
- Мне нравится, дорогуша. Отстань. Ты в этом ничего не понимаешь.
Андрей Петрович тяжело вздыхал.
Когда женщине за сорок, она, случается, выделывает странные штуки со своей внешностью.
Лидия Сергеевна готовилась к корпоративной вечеринке, которая должна была состояться уже через три дня. Надо спешить. Надо выглядеть.
Они с Андреем Петровичем работали на одном предприятии с самой своей юности. Здесь встретились, полюбили друг друга, расписались. Получили от завода квартиру, потом, когда родились дети - другую, большей площади. Андрей Петрович трудился начальником бюро пропусков, Лидия Сергеевна была делопроизводителем. Они всю жизнь получали скромную зарплату и жили по средствам.
На предприятии ни разу не слышали, чтобы Андрей Петрович повысил на кого-то голос. Это был очень спокойный, сдержанный человек.
Жена, которую он нежно любил и слегка побаивался, была его полной противоположностью. Резкая, крикливая, обожающая скандалы. очевидно, сказывалось тут рабочее-кре-стьянское происхождение и детство в огромной коммуналке. Вздорный характер, однако, не мешал ей быть прекрасным специалистом. Правда, коллеги от неё стонали и закатывали глаза: о, наша Лидочка - это крепкий орешек.
Год за годом чета Караваевых спокойно работала на предприятии, не придавая слишком большого значения всему, что происходило вокруг. Оба они - и муж, и жена - уверены были, что просидят в своих кабинетах до старости и с этих своих неизменных должностей уйдут на пенсию.
И вдруг на заводе случилась череда кадровых перетрясок, многократной смены руководства, а в результате всего этого безобразия спокойного, исполнительного и надёжного Андрея Петровича неожиданным вихрем забросило на должность гораздо более высокую, чем он занимал раньше. На хорошо оплачиваемую должность. Нужен был верный, надёжный человек… ну и вот.
Денежный вопрос в семье Караваевых прежде был не сказать чтоб очень острым, но довольно-таки болезненным. Получали они, как уже говорилось, зарплату скромную, лишних затрат на дорогие шубы или автомобиль не предусматривающую. Тянули от получки до получки, иногда приходилось даже занимать. Ни о каких больших накоплениях им и думать не приходилось.
И тут это новое назначение.
Андрей Петрович воспринял его как удар и ждал, что с новой работой не справится. Ночами он плакал Лидии Сергеевне в нагое белое плечо и жаловался: подчинённые не слушаются, творят что хотят, и, наверное, начальство, видя всё это, скоро выставит его за ворота.
- Будешь меня тогда кормить? - спрашивал он жену полушутя.
- Нет, сиди голодным, - холодно отвечала Лидия Сергеевна. - Мне нахлебник не нужен. Изволь-ка справляться со своими обязанностями. Единственный раз в жизни повезло вырваться из нищеты, и вот он уже начинает нюнить. Не слушаются его, видите ли. А ты заставь! Будь мужиком! И чтобы я у тебя этих соплей больше не видала.
Вот так. Делай что хочешь.
То ли слова Лидии Сергеевны подействовали должным образом, то ли финансовые соображения сыграли свою роль, но вдруг, на удивление всем, спокойный Андрей Петрович из доброго и мягкого человечка начал превращаться в свирепого начальственного монстра. А может быть, сказалась тут скрытая тяга всякого интеллигента к деспотизму. Интеллигент ведь втайне мечтает о крепостном праве, хочет быть добрым барином, который по субботам для порядку сечёт своих крестьян розгами. Да только кто ж ему даст.
А тут вот дали.
Он стал внедрять на предприятии западную модель управления, жёсткую дисциплину со свирепой системой штрафов. Наставил всюду видеокамер. В каждом цеху появились надсмотрщики, единственным занятием которых было ходить и смотреть, чтобы все непрерывно работали. Караваев отменил перекуры и вообще курение. Правда, и зарплату повысил, но если уж кто попадался на чём-то незаконном, у человека был один путь - за ворота. Наймём других, говорил в таких случаях Андрей Петрович. Вон их сколько по улице ходит, нищебродов.
Сам Караваев голодать перестал и даже забыл, как это бывает, когда в кармане у тебя нет денег. Теперь деньги всегда были, и он начал приобретать вкус к хорошей одежде, модным аксессуарам, постоянным поездкам на такси, обедам в ресторане и прочим удовольствиям, которые может себе позволить обеспеченный человек.
Андрей Петрович отрастил брюшко, стал ходить вразвалку, говорить медленно и веско, научился давить подчинённых взглядом. Должность обязывала, положение. Не будешь выглядеть серьёзно - пропадёшь, сожрут.
В общем, он стал таким, как все. Стал делать то же, что и все.
Только одно он всегда обходил стороной: других женщин. Тут принципы у него были твёрдые. Лидочка его законная жена, у них крепкая семья, изменять нельзя. Пусть знакомые руководящие работники развлекаются с продажными бабами, а он этого делать не будет. Просто не будет, и всё. Андрей Петрович относился к адюльтеру презрительно и не понимал тех, кто рассказывал о своих многочисленных победах. Морщился недовольно: к чему это? Что вам, семнадцать лет, что ли? Лучше бы о работе думали.
Но случилось так, что к ним в отдел кадров пришла работать совсем молоденькая двадцатилетняя девочка: худенькая, с прохладными северными веснушками на полупрозрачной коже, и серыми, в пол-лица глазами. Длинные пепельные волосы собраны сзади резинкой в простой хвост. Явно не заботится о своей внешности, о впечатлении, которое производит на мужчин. Вроде бы как даже забитая. Во всяком случае, при взгляде на эту тихую девушку Андрею Петровичу захотелось встать рядом с ней и защитить.
- Как ваша фамилия? - спросил её Караваев при первой встрече. Спросил немного резковато - девушка, сидевшая за компьютером, раскладывала пасьянс. Он вошёл в кабинет тихо и с полминуты стоял за её спиной, наблюдая, как своими удивительно длинными пальцами она передвигает по столу мышь и нажимает на кнопки.
Девушка мгновенно сжалась и пролепетала:
- Брусникина Анна.
- Что же вы, Анна, в рабочее время играете?
- У меня сейчас обед.
- Всё равно, нельзя использовать компьютерную технику не по назначению, - наставительно сказал Андрей Петрович. И счёл необходимым слегка сбавить тон: - А почему вы не в столовой, раз у вас обеденный перерыв?
- Мне не хочется.
- Напрасно. Вон вы какая. худенькая. Вам надо. питаться. Идите-ка в столовую.
И Анна, вздохнув, покорно отправилась обедать.
С тех пор Караваев стал чаще бывать в отделе кадров. Иногда говорил с Брусникиной, иногда просто наблюдал за работой всего женского персонала, а потом давал указания. Он старался никак не выделять Анну, не показывать свое истинное отношение к ней. Да и сам ещё не понимал, какое, собственно, у него к ней отношение.
Но отношение-то было. Караваев стал думать о ней, чем дальше, тем больше, и вскоре мог думать уже только о ней.
Тут произошло важное событие - привезли на завод новое итальянское оборудование: фрезерный станок с числовым программным управлением, который способен был обрабатывать металл аж в пяти плоскостях, и что-то там ещё умел очень нужное и современное. Пришлось заводу влезать в большие долги, но технический прогресс того требует. Зато, говорил директор в узком кругу приближённых, теперь выйдем на мировой уровень качества! Дело хорошее, кивали приближённые. А работать-то на нём сможем? Сможем, русский мужик во всём разберётся, уверенно бросал директор. У нас ведь такие орлы, что им эта Италия?
Ну и действительно, не в таком ещё разбирались.
Через неделю приехали итальянцы, чтобы руководить процессом установки новой машины. В контракте было записано, что без этого фирма ничего не гарантирует. Вот, мол, установим, как положено, а там уж эксплуатируйте.
Не хотелось платить лишних денег, но контракт. Да и итальянцев было всего двое. Сдюжим и эти расходы, зато потом.
Ох ты, а ведь никто из наших не владеет итальянским. Как общаться-то? Опять придётся всё самим, а деньги зря только потеряем.
Но итальянцы свободно говорили по-английски, ага, это уже лучше, английский мы как-нибудь осилим, хоть со словарём. И всё-таки нужен был человек, который мог понимать быструю и экспансивную английскую речь итальянцев.
Кинули клич по заводоуправлению - выяснилось, что оценки в дипломах у всех были хорошие, но практика себя оказала. Конфуз, однако. Итальянцев отправили ночевать в гостиницу, решив, что утро вечера мудренее. Завтра кого-нибудь найдём по родственникам и знакомым. Не хватало ещё на переводчика разоряться.
На следующий день в обед Андрей Петрович заметил, что Анна Брусникина спокойно щебечет с иностранцами в цеху, возле мёртвой пока громады станка, и все трое смеются.
- Аня, вы что же, английским владеете?
- Да, Андрей Петрович. У меня мама преподаватель.
- И вы всё понимаете, что они говорят? - Начальственный маразм уже успел оставить отпечатки пальцев на мозговых извилинах Караваева, и теперь соображал он туго. Иногда своим было труднее понять его, чем иностранцев.
- Ну конечно! Ничего сложного здесь нет.
- Тогда будете переводчицей. А то не сладить нам с ними.
- Андрей Петрович, а вдруг я что-нибудь напутаю?..
- Не напутаете. Вместе разберёмся, - сказал Караваев и по-отечески положил руку на её плечо.
С того момента, как он к ней прикоснулся, как почувствовал под тканью кофточки тонкую, хрупкую кость её ключицы, он понял, что обречён. Он пропал, обратного хода нет. С ним начало происходить что-то такое, над чем он был абсолютно не властен. Он словно в космос воспарил, в высокое безвоздушное пространство над землёй, и висел там неподвижно в темноте, среди звёзд, а в груди его был только расширяющийся шар восторга. И долго его не сдержать. "Пропал, пропал!.. Ну, вот и хорошо."
Анна Брусникина оказалась очень толковым помощником. С ней работы по установке и наладке станка пошли быстро. Итальянцы, конечно, заигрывали, флиртовали с ней, особенно Паоло, тот, который моложе и кудрявее. Это было понятно всем вокруг даже и без перевода. Наши мужики посмеивались и подкалывали Анну, она смущалась. Итальянцы не понимали, но догадывались, над чем похохатывают слесаря. В общем, атмосфера вокруг установки нового станка сложилась добродушная, работалось легко, без напряга, а в таком случае всегда всё получается, как надо.
Только Андрей Петрович неожиданно помрачнел. А ну как этот Паоло сманит, увезет Аннушку от него в Италию?! Что ему тогда делать?
А что тебе, собственно, делать, спрашивал внутри него кто-то отвратительно трезвый, ещё не перевёрнутый безумной любовной волной. Причём тут ты? Она молодая девчонка, и пусть устраивает свою личную жизнь как угодно. В Италию, значит, в Италию. Может, оно и к лучшему, тебе же спокойнее будет - там всё-таки цивилизация. Не на тебя ли, козла пожилого, должна она променять своё счастье? Нет, конечно, не должна.
Мрачное состояние Андрея Петровича не прошло мимо внимания коллектива. Давно уже не была секретом и влюблённость Караваева. Лишь он один не знал, что об этом знают все. Даже его жена знала. Но почему-то не спешила устроить Андрею Петровичу шикарный праздничный скандал - возможно, с истерикой и битьём посуды.
И как-то раз старый слесарь Панкратов сказал ему:
- Что грустишь, Петрович? Боишься, уведут девку итальянцы? Да, такого кадра заводу терять нельзя.
И подмигнул.
Андрей Петрович уставился на него остолопьим взглядом, вдруг страшно покраснел и убежал к себе в кабинет.
Следующим утром на доске приказов и распоряжений появился выговор со строгим предупреждением Брусникиной Анне за нарушение трудовой дисциплины. Пару раз она опаздывала на смену и раза три отпрашивалась пораньше, статистические данные с электронных пропусков были постоянно под рукой Караваева. Он мог наказать кого угодно и по любой причине. Вот и воспользовался. А что ему было делать? Он защищал её как мог, как умел.
Брусникина стояла возле итальянцев некрасивая, прибитая. Спецовка сегодня выглядела на ней, словно застиранный больничный халат на пациентке, которая уже несколько месяцев лежит в больнице и редко выходит гулять. А ведь ещё вчера казалось, что спецовка ей идёт и даже выгодно подчёркивает фигуру.
- За что, Андрей Петрович? - спросила Анна, когда они остались вдвоём. - Ведь я тогда отпрашивалась. а опаздывала, так транспорт у нас ходит плохо. Мне далеко ездить. Вы же знаете.
- Транспорт - не оправдание, - по привычке отрубил Караваев, и тут же спохватился. - Вы, Аня, не обращайте на всё это внимания. Я на вас не сержусь. Даже наоборот.
Если раньше кто-то на заводе ещё мог сомневаться, что Караваев влюблен в Аню Брусникину, то теперь всё стало совершенно ясно. Андрей Петрович словно подписал публичное чистосердечное признание. Хотел одного, получилось другое. Ну да что уж, бывает. Простительно. Тем более, он даже и в мыслях не смел вступить с ней в настоящие, близкие отношения. Всё это с его стороны было чисто платонически, эфемерно.
Любовь делает мужчину немного идиотом.
Караваев взял больничный. Он чувствовал, что впервые в жизни впадает в депрессию. Утром жена молча, не глядя на него, уходила на работу, а он слонялся по квартире, не зная, чем себя занять.
Доброхоты просветили Анну насчет этой нелепой ситуации. Она сначала не могла поверить, но её живо убедили. Все доказательства были налицо. Так что, когда Андрей Петрович позвонил ей и предложил вечером встретиться в кафе, она согласилась быстро, с пониманием. Ей было любопытно, страшно и смешно. Ничего такого позволять она Андрею Петровичу не собиралась, но ей просто интересно было, как это всё в жизни бывает по-настоящему.
Караваев протянул ей меню.
- Выбирайте, Аня. Я буду только кофе.
Брусникина заказала сладости. Они сидели друг напротив друга, Андрей Петрович несколько раз хотел сказать что-то значительное и грустное. но только отмалчивался. Ему и в самом деле было грустно, о чём тут говорить.
Ни к селу ни к городу вспомнилось, как его недавно почивший дядя за несколько месяцев до смерти слезливо просил завести на будущих похоронах песню Надежды Кадышевой "Течёт ручей, бежит ручей". Не завели, забыли, да и похороны теперь тихие, без музыки, тем более такой. Жалко дядю. Что ему этот "Ручей"?.. Надо бы сходить на кладбище хоть с телефоном, включить песню, исполнить долг.
Анна с удовольствием лакомилась пирожными.
- Ешьте, ешьте, милая. И простите меня за эту глупость. не хотел.
- Андрей Петрович, но я в самом деле из-за транспорта опоздала.
- Да бог с ним, с этим транспортом. Ну, что вы намерены делать дальше? Этот Паоло - он кто, что? Серьёзный человек, как вы думаете?
- Да он такой смешной, весёлый, Андрей Петрович.
- Инженер-наладчик, зарабатывает очень хорошо. Надо вам к нему присмотреться повнимательнее.
- Да ну его, он глупый, все шутки - ниже пояса.
- Итальянцы… Зато религиозны, ценят семью.
- Да ну вас, Андрей Петрович!..
Дверь кафешки распахнулась, показалась спина Лидии Караваевой. Жена Андрея Петровича силой тащила за руку какого-то молодого человека. Караваев вскочил, чтобы помочь ей, защитить. но этого не требовалось.
- Что ты какой робкий, с женщинами надо быть смелее!.. - говорила Лидия Сергеевна и, подобно паучихе, подтягивала жертву к себе поближе.
Почувствовав что-то спиной, она повернулась и увидела Андрея Петровича. Мгновенно оценив ситуацию, отпустила руку паренька и обшарила взглядом зал. Опознала Анну Брусникину, и всё ей стало ясно.
- Ах ты!.. - задохнулась она.
- Я, - сказал Караваев. - Я. Не шуми, дома поговорим.
- Поговорим!! - с предвкушением согласилась Лидия Сергеевна.
В тот вечер у их соседей случился настоящий праздник. Давненько они такого не видели и не слышали. Сначала десять минут женщина беспрерывно ругалась и била посуду. Потом упал шкаф. Тогда возвысил голос мужчина. По квартире несколько раз пробежали в разных направлениях. Мужчина что-то яростно прорычал, женщина завизжала предсмертным визгом. Тут приехала милиция, их разняли.