Караваевы неделю не показывались на работе, а когда показались, то это были абсолютно те же самые Караваевы, что и прежде, без всяких изменений, разве только Лидия Сергеевна покрасила волосы в странный морковный цвет, какого на самом деле не бывает. Скоро корпоратив.
На сцене в Красном уголке стоял длинный стол, за ним уместилось руководство завода в полном составе, некоторые с жёнами, в том числе и Андрей Петрович. Отмечали завершение установки итальянского оборудования. Говорили положенные речи. Действительно важное для завода дело, успешное. Лишь бы заработало оно теперь.
Народ с удовольствием выискивал на лицах Андрея Петровича и Лидии Сергеевны следы недавнего скандала, но следов не было. И ладно. Всё равно все знают. Завод - большая семья, здесь ничего не утаишь. Никто не будет их осуждать, мало ли что в жизни бывает.
Тем более, Аня Брусникина уволилась по собственному желанию и, прошёл слух, вместе с кучерявым Паоло уехала в Неаполь. Значит, дело прошлое.
- А теперь слово имеет Андрей Петрович Караваев!
Караваев встал и огляделся. Родные лица в зале… столько лет прошло… столько лет на производстве…
Ну, давай же, Петрович, не робей!
- Друзья! - сказал он. И трудно сглотнул. - Друзья!..
Он посмотрел на сидевших рядом с ним, увидел победно горящий транспарант морковных волос жены. Внезапно ему стало дурно от этого вида.
- Товарищи! - сказал он. - Товарищи…
В зале прошел тихий шелест.
- Простите меня, грешного, - сказал Караваев и опустился на колени. - Простите меня, люди добрые! - он поклонился, ударив лбом в пол. - Я виноват! Простите, если можете. Простите, люди добрые! Я виноват.
После того случая ему пришлось уволиться с завода. А Лидия Сергеевна осталась, с ней ничего не сделалось, тем более что она прекрасно знала: стыд глаза не выест, через полгода об этом нелепом случае забудут, а хорошие работники нужны во все времена. Так оно и вышло.
Теперь Лидия Сергеевна была кормильцем, приходила с работы слегка недовольная, и Андрей Петрович предпочитал проводить всё больше времени на даче, вдали от неё. Но иногда им удавалось и поговорить.
- Что-то с нами не так, Лида.
- Что? По-моему, всё прекрасно.
- Что-то не так. Одного не пойму, когда же всё пошло под откос.
- Не выдумывай, дорогуша.
- Нет, Лидочка. Как-то мы странно и неправильно живём с тобой.
- Перестань, Андрей, у меня от твоих выкрутасов давление поднимается! Лучше бы работу себе нашёл какую-нибудь! А то сидит на моей шее, ножки свесив!..
- Ладно, ладно. ничего.
Вскоре он окончательно сгинул в дачную жизнь.
На заводе действительно забылся этот нелепый случай. Всё пошло по-прежнему. Назначили другого зама по кадрам, и он ещё сильнее завернул гайки. Коллектив обновился. До Караваевых никому не было дела, и только удивительная причёска Лидии Сергеевны сохранилась на несколько предпенсионных лет, как знамя победы неизвестно над кем или чем.
Ничто в этом мире
Рассказ для небольшого фильма
- А какое это дерево? - спросила Ольга.
- Хурма.
- А это?
- Это мандарин.
- Точно?
- Да, - сказал Борис. - Точно мандарин.
- А вот это лавр, я знаю сама. Хочешь, сплету тебе роскошный лавровый венок?
- Нет, я пока не совершил ничего такого… Но надо предложить Пехтереву. Ему, кажется, этого очень не хватает.
Они приглушённо засмеялись.
- Квартирная хозяйка уже предлагала насушить мне мешок лаврушки, - сказала Ольга. - Хватит на пятилетку вперёд.
- Просто она чувствует свою вину за плохую погоду. Третий день дождь, не искупаешься, не позагораешь. Вот тебе и Понт Эвксинский. А деньги-то за комнату мы платим исправно.
- И чем она может тут помочь? Позвать Мгангу? Разогнать тучи волшебной метлой?
- Все бабы ведьмы, давно известно.
Получив локтем в бок, Борис исправился:
- Имею в виду - старухи.
Дождь, словно подслушав разговор, ещё сильнее стал бить в покатую железную крышу столовой. По бетонированной тропинке сада побежал извилистый ручей. Обедали уже больше часа, спешить совершенно некуда. В комнате сидеть надоело.
По крыше ударило что-то твердое, словно с небес прилетела одинокая здоровенная градина, шумно прокатилась и упала в сад.
- Хурма, - сказал Борис. - Незрелая хурма.
- А похоже на метеорит. И уже ведь не первый раз. Интересно, сколько же плодов этой самой хурмы доживает до января?
- Не бойся, в январе купим, сколько надо, - сказал Борис.
Ольга промолчала.
- Если захочешь, - добавил он.
В крышу снова что-то ударило и с громом прокатилось вниз.
- Хур-мо-пад, - пробормотала Ольга и устало затянулась дымом. - Господи, хоть бы на море сходить. может, дождь перестанет.
Борис встал, поднялся по лестнице в комнату на втором этаже и вскоре вернулся с большим пляжным зонтом.
- Пошли.
Ещё издалека стало ясно, что на море волна. Ветра не было совсем, а вот волна откуда-то была - не то чтобы слишком сильная, вовсе не штормовая, но о купании на сегодня, да и завтра, пожалуй, можно забыть. Валы появлялись метрах в ста от берега, надвигались тяжело, вырастая из глубины, страшные в своём неуклонном стремлении разрушать, и на высшей точке, пенясь, падали в камни, словно сражённые пулей солдаты в атаке, которые ещё не знают о том, что они убиты.
- Море бьёт копытом, - сказал Борис.
Он воткнул зонтик в холодную гальку и присел под ним на корточки.
На пляже было пусто, только несколько мальчишек от нечего делать кидали камнями в лениво качающийся на волнах буёк. Мелкий дождь им был не страшен. Камни ложились рядом с буйком, который продолжал неторопливо, словно посмеиваясь над мальчишками, вздыматься и нырять.
Ольга, закутанная в лёгкий плащ, встала на большой прибрежный валун, и к её ногам тут же поползла солёная морская пена.
- Не двигайся, - сказал Борис.
Он сделал несколько чёрно-белых снимков и несколько цветных.
- Ну как? - крикнула Ольга, оборачиваясь к нему. Море за её спиной, как и сто тысяч лет назад, катило валы.
- Отлично. Очень здорово получилось. Мне кажется, это самые лучшие из всех… здесь, конечно, нужен Пракситель. Хочешь посмотреть?
- Да ладно, потом. Пришлёшь мне по интернету.
Он стоял, сжимая в руках фотоаппарат, и смотрел на неё, щурясь от мелкого дождя.
- Как хочешь, - сказал он наконец.
Ольга влезла под зонт уже озябшая и раздражённая.
- Хочу домой. Что это за отдых? В комнате целый день сидеть? На что смотреть? Даже телевизора нет. Благодарю покорно. И на экскурсию не выберешься. Фу ты, господи! Лучше бы я никуда не ездила совсем.
Борис поднял камень, прицелился в буёк, но кидать не стал.
- Чего же поехала-то?
- А не знаю. Зря поехала. Я думала, мы с тобой встретимся, как тогда. и всё будет так же.
- Ну и что тебе не так?
- Ты мне не так. Море это не так. Всё мне не так.
- Да, заметно, - сказал он и опять прицелился в буёк.
- Ты в этот раз какой-то скучный. Погода плохая. Соседи - идиоты. Завтра уеду, если ничего не изменится.
- Что может измениться? Море? оно всегда гостеприимное. Только погода, - сказал Борис. - Но погода для тебя - меньшее из зол. Я-то не изменюсь, да и соседи вряд ли.
- Ну и очень плохо.
Борис сделал плавное движение рукой, как бы собираясь бросить камень, но не бросил. И потом ещё раз повторил это движение.
- Ну, кидай уже, что ли!
Он улыбнулся Ольге одним ртом.
- Ты стала ядовита, как медуза. И всё время чего-то требуешь. Развлекайте её, видите ли.
- Да, я - женщина, и меня нужно развлекать!
- Я ж тебя сколько раз вечером на дискотеку звал. Сама не хочешь.
- Смотреть на эти пьяные рожи?..
- Почему - пьяные рожи? Обычные отдыхающие люди.
- Благодарю покорно, - повторила Ольга.
- Можно поехать в аквапарк. А вообще, совсем не обязательно куда-то ездить. Комната в нашем распоряжении. Давай вернёмся туда и займёмся любимым делом, - сказал Борис, беря её за руку. - Я помню тебя совсем другой.
Ольга вырвала руку и отвернулась:
- Спасибо, что-то сегодня не хочется.
Борис взглянул на неё неторопливо, спокойно. Он уже знал всё, что будет дальше. Ничего не изменишь.
- Пойдём домой, - сказал он. - Пехтерев обещал сегодня прочитать новую главу.
- Опять слушать этот бред?
- Всё развлечение, - сказал Борис, вытаскивая зонтик из гальки. Ольга осталась сидеть, обняв руками колени.
- Ты не идёшь?
Она взглянула на него снизу вверх с какой-то жалобной весёлостью.
- Знаешь, я, наверное, замуж выхожу.
Борис медленно сложил зонт, убрал в сумку покрывало.
- Ты решила это только сейчас?
- Да.
- Хорошо.
- Что хорошо-то?
- А дело в том, что я тоже, наверное, женюсь.
- Не ври. Ты это только сейчас придумал. Даже не знаю зачем: или чтобы отомстить, или чтобы мне не было больно с тобой расставаться.
- Да тебе уже и не больно.
- Так ты врёшь насчет женитьбы?
- Женюсь, если она согласится.
- Что за женщина-то? - с ревнивым интересом спросила Ольга. - Красивая, молодая?
- Да просто женщина. Неважно. Я ведь у тебя не спрашиваю.
- А ты спроси, я отвечу.
- Зачем мне? Обойдусь.
Ольга резко встала и поморщилась от боли в отсиженных ногах.
- Ну вот и прекрасно. Всё выяснилось. Вечером я уезжаю. А сейчас пойдём слушать Пехтерева.
- Пойдём.
Они неторопливо двинулись с пляжа. Отошли шагов двадцать, когда Борис, что-то вспомнив, повернулся и, почти не глядя, бросил камень. Со звонким щелчком он отскочил от твёрдой пластмассовой поверхности буйка, и мальчишки восторженно завопили.
- Ишь ты, снайпер, - проворчала Ольга.
Пехтерев приехал на пару дней раньше.
Борис с чемоданом стоял в тени дома и ждал хозяйку, и тут из ванной вышел какой-то человек в длинных и широких семейных трусах.
- Василий Иванович Пехтерев. Самобытный русский писатель, член творческого союза, автор восьми книг прозы и трёх поэтических сборников! - представился он, пожимая руку Борису и испытующе глядя ему прямо в глаза своей полуседой бородкой. Он был невысок, толст, благостен на вид.
- Вот это да! - сказал Борис с неподдельным восхищением. Он даже забыл представиться в ответ. - Самобытный русский писатель. Где бы добыть ваши книжки?
- А я подарю, подарю! - радостно вскинулся Пехтерев и побежал к себе в комнату, подтягивая трусы.
Оказалось, он привез две пачки своих книг, чтобы раздаривать направо и налево. "Пусть народ знает Пехтерева! Его надо знать!"
Пока он бегал за книжками, Борис обнял Ольгу, возвращавшуюся с моря. День был солнечный, великолепный, морской. Ольга повязала на бедра легкое голубое парео и шла под широкополой соломенной шляпой, слегка усталая и разомлевшая от солнца. Её хотелось немедленно взять на руки, отнести в комнату и любить. Она отдавалась бы безропотно и бессильно, и это только ещё больше возбуждало бы его.
Он поцеловал Ольгу, взял её руку в свою.
- Ну, как ты?..
- Хорошо.
- Я скучал.
- Я тоже.
Он отступил на шаг, но руку её не выпустил.
- Ты ещё лучше, чем тогда.
Она улыбнулась.
- Ну и где твоя. наша комната? - поправился он.
- Там же, где и раньше.
- Отлично. Отлично.
Он смотрел на неё и не мог насмотреться. Два года прошло. Снова обнял. В это время появился Пехтерев с книжкой в руках. Обомлел в отдалении. Несколько секунд смотрел на Ольгу и Бориса, потом резко развернулся и ушёл.
Теперь он старался не здороваться с Борисом, прошмыгивал мимо него по утрам на пляж - грузный бородатый гном с полотенцем на плече - а если уж не было никакой возможности избежать встречи, то бурчал себе под нос что-то невнятное.
- Он за мной ухаживал два дня, - тихо сказала Ольга.
- Ну, понятно, - усмехнулся Борис. - Ты, конечно, позволяла ему это.
- Я же женщина.
Так Борис и остался в неведении относительно произведений Пехтерева.
Впрочем, нельзя сказать, чтобы совсем. Василий Иванович установил традицию читать по вечерам вслух на кухне, когда отдыхающие собирались ужинать. Так что волей-неволей, главу за главой, они должны были внимать исполнению его новоизданного романа, который назывался "Ширь родины моей". За две недели писатель рассчитывал управиться. Посидев так пару вечеров, Борис решился на крайний шаг: хотя квартирная хозяйка и была недовольна, но ужинать он стал у себя в комнате.
Ольге произведение Пехтерева поначалу нравилось, и она ссорилась с Борисом.
- Ну почему ты не хочешь его послушать? Это же так интересно, жизненно. быт провинциальных проституток. в конце концов, со многими ли писателями ты был знаком в своей жизни, чтоб вот так открыто пренебрегать им?
Борис валялся на кровати, скрестив обгорелые руки на груди и улыбаясь в потолок. Он намазался кремом от ожогов, но знал, что ночка будет беспокойная. Перележал сегодня на солнце.
- Вот я врач, но я же не заставляю его выслушивать все подробности своих операций. Не рассказываю о том, что находится в человеческих кишках или в желудке. А он рассказывает, да ещё и с удовольствием. Патриот, прости Господи. Поёт вслух и ничего вокруг не слышит, кроме себя, как глухарь на току. Ширь моих просторов, понимаешь.
- Ширь родины моей.
- Ну да, именно. Хоть бы вслух-то, при людях, постеснялся. тоже мне, Гомер. ты вот скажи, откуда он это знает? Все эти подробности? Не иначе, заказывает девочек постоянно. Борода седая, а всё туда же.
Кстати, Ольга как-то на кухне обронила, что бороды ей не нравятся, в них есть что-то невыносимо мерзкое. Пехтерев это случайно услышал. На следующее утро писатель появился без бороды, странно изменившийся. Вместе с бородой куда-то исчезла и его русскость, самобытность… Стал довольно нестарым ещё, гадким мужичонкой. Прежними остались только его длинные семейные трусы.
- Да он ради тебя готов на многое! - сказал изумлённый Борис.
Ольга подмигнула: да, я такая.
Ещё через пару вечеров и Ольге надоели литературные чтения. И хотя Пехтерев настойчиво просил её остаться, она уходила, ссылаясь на головную боль. В комнате ждал Борис. Они ложились в постель и больше не теряли времени даром.
Поезд пришёл по расписанию, ни минутой раньше, ни минутой позже. Борис подсадил Ольгу, подал ей вещи. Его лицо всё это время - и пока они шли на станцию, и пока ждали поезда - оставалось почти бесстрастным.
- Ты как будто рад, что я уезжаю.
- Нет. Но у меня такое чувство, будто мы были женаты с тобой лет пять, и не очень-то счастливо. А теперь вот развелись и вздохнули с облегчением.
- Как хорошо, что этого не произошло в действительности!
- А мне жаль.
- Правда? Действительно жалеешь?
- Да. Но что это может изменить?..
Она замешкалась на ступеньке.
- На самом деле всё ещё можно изменить.
- Тогда не уезжай, - просто сказал он.
Она стояла наверху. Секунды шли. И вдруг поезд совершенно бесшумно тронулся с места.
- Нет. Уже поздно! - крикнула Ольга, махнула рукой и пошла в своё купе.
- Вот так, дорогая, - вздохнул Борис. Он видел в плывущие мимо окна, как Ольга идет по вагону, пронизывая его насквозь и оставаясь при этом на одном месте. Она искоса взглянула на него, снова махнула рукой: иди, иди, нечего стоять! Всё уже кончилось.
Но он ещё долго стоял и смотрел, пока поезд весь не протянулся мимо него и не скрылся за поворотом.
- Ширь родины моей, - пробормотал Борис.
- Эй, дорогой, купи пальму! - сказал ему в спину местный житель, сидящий под пальмой и обмахивающийся небольшим деревянным веером.
- Эту? - спросил Борис, кивнув на дерево.
- Нет, дорогой, чуть поменьше.
Пальмочки были рассажены у него по горшкам, как малые дети.
- Выбирай любую. Будет расти у тебя дома и напоминать о солнечном юге.
- А это мысль, - оживился Борис. - Только не сейчас. Буду уезжать - куплю обязательно.
- Договорились, приходи.
Они познакомились здесь два года назад. Борис приехал один и снял комнату на втором этаже, ту самую, из которой уехала сегодня Ольга.
Сначала ему было здесь всё интересно, потому что он первый раз попал на солнечный юг.
Он бродил пешком по посёлку, лежащему на горах, дивился местным растениям, долго сидел у дороги и смотрел с высоты на море. Близко к нему, впрочем, не особо стремился. Море было грязное. Несколько раз в день он ходил на маленький местный рынок пить пиво, вино или чачу. Он прекрасно знал, что и вино тут ненастоящее, и чача бог знает какая, но послушно пил всё это, отвечая широкой улыбкой на фальшивые улыбки торговцев. А на пляже обязательно брал у разносчиков свежайшую чурчхелу, беляши или сахарные кольца. И несколько раз съездил на какие-то левые экскурсии.
Просто ему нравилось чувствовать себя колонизатором. Забытое чувство, не посещавшее его уже лет двадцать, с тех самых пор, как он отслужил в Венгрии.
Однажды он вернулся с моря и сразу направился в душ, чтобы смыть с себя песок. Кабинка была за кухней. Легкий ветер трепал пластиковую занавеску душевой и норовил откинуть её в сторону. Впрочем, на это никто не обращал внимания - кабинка была развёрнута в сторону соседнего дома, и видеть её могли лишь обитатели чердака, где пока никто не жил.
Борис снял плавки, намылил голову и с закрытыми глазами стал напевать-насвистывать развесёлую местную песенку, намертво застрявшую в памяти: "Адлер-Сочи для меня - это райская земля, это небо, это море, это солнце для тебя." Тёплая вода бежала по его голове и спине. Когда он смыл пену и открыл глаза, обнаружилось вдруг, что занавеску ветром закинуло за косяк, а на балкончике того самого чердака стоит молодая женщина в оранжевом купальнике, курит сигарету и с интересом разглядывает Бориса. Женщина была с тёмными волосами, змеившимися по плечам и спине, довольно стройная, только бёдра у нее были слегка тяжеловесные, и очень маленькая грудь. Псевдо-древнегреческий типаж, который ему всегда так нравился.
- Что это за песня? - спросила она. - Я такой не слышала.
- Услышите ещё, - сказал Борис, поправляя занавеску. - На всех дискотеках черноморского побережья Кавказа. Успеет надоесть. Замучает. Я уже несколько дней не могу от неё избавиться. Сидит в голове, хоть ты что.
- Интересно, - сказала женщина. - Хотелось бы послушать. Составите мне компанию на дискотеке?
- Да я своё оттанцевал. к тому же мы пока незнакомы, и вряд ли я могу давать такие обещания. Здесь каждый сам за себя.
- Ну, - сказала женщина, - я о вас уже многое узнала. И зовут меня Ольга.
- Очень приятно, - сказал он, выбираясь из кабинки. - Борис.
- А в плавках вы тоже неплохо смотритесь.
- Они придали мне какое-то иное качество?
- Точно не знаю. Сейчас, по крайней мере, с вами можно разговаривать серьёзно. А абсолютно голый человек смешон.
- Давайте вы снимете свой купальник, - сказал Борис, - и я подумаю над этим утверждением.
- Надо мной и так все смеются. Мы не будем никуда спешить, - сказала Ольга.