2
Мужчина, вошедший в трамвай на очередной остановке, выглядел уже хорошо за сорок, но ребёнок, которого он держал на руках, вряд ли был его внуком.
Крошечный младенец, случайно оказавшийся в объятиях деда, не смотрит так безмятежно: обычно таращится с изумлением - дескать, ты кто такой, ты же не мама и не папа, я тебя вроде не знаю… куксится несколько секунд, а затем поднимает рёв.
Нет, этот вёл себя тихо, бузить не собирался, сонно смотрел через плечо мужчины в никуда.
Мужчина же - крепкий, довольно высокого роста, с пуз-цом, слегка переваливающимся через брючный ремень - уверенно и спокойно держал младенца так, чтобы тому было удобно сидеть в кольце его рук, словно птенцу в гнезде. Не сжимал его слишком сильно, но и не ослаблял объятий уж совсем, до полной свободы. Рукава его рубашки были закатаны выше локтя. Мышцы отчетливо шевелились на запястьях, словно змеи. Бицепс бугрился, вспыхивал, чуть что. Стрижен мужчина был коротко, по-армейски.
И у всех женщин в вагоне сразу возникло желание уступить ему место и немного посюсюкать с ребёнком. (Ай, кто же это у нас такой маленький да хорошенький…) И, может быть, невзначай познакомиться с этим привлекательным, уверенным в себе мужчиной солидного возраста, который вот не боится один с маленьким ребёнком в трамвае… Да и обручального кольца на пальце у него нет. А это дает простор фантазии. Например: у него была жена, и он её любил безумно. Безумно! Но она, к сожалению, умерла при родах. И теперь он совершенно один, и ему трудно, ему пришлось учиться ухаживать за младенцем, а для мужчины это подвиг. Но он не сдался, всему-всему быстро научился, и вот посмотрите-ка: ребёнок в полном порядке, прекрасно себя чувствует, а значит, мужчине этому вполне можно доверять…
Захотели-то многие, а первой успела я.
- Садитесь, пожалуйста!
Он посмотрел на меня с лёгким недоумением.
- Что вы, спасибо, мне не тяжело…
- Садитесь, садитесь! Ребёнку будет удобнее.
Он пожал плечами и сел, даже не сказав спасибо, а я взялась обеими руками за поручень сверху (фигурка у меня ничего, вполне можно демонстрировать), и так мы поехали дальше.
Удивительный всё-таки ребенок! Хоть бы запищал, дал повод для разговора. Нет, сидит и смотрит серьёзно этак своими беззащитными огромными глазюками…
Я улыбнулась ему.
Когда трамвай тормозил, меня мотало взад-вперёд, но это ничего, ещё один дополнительный шанс проявиться. Я переступала с ноги на ногу (а джинсы меня охватывали плотно). Я - шальная оторва, такая у меня репутация. Если чего захочу, уж не постесняюсь. Не то чтобы он мне понравился, просто полусонный ребёнок в его руках был мягкий и шёлковый, словно крольчонок-альбинос… Может, как всякой бабе, мне тоже захотелось побыть в этих именно крепких, надёжных мужских руках, или доверить им своего пока несуществующего ребёнка…
Мужчина из вежливости не глазел на меня (еще один плюс), хотя, конечно, совсем игнорировать не мог. Я несколько раз поймала его взгляд, улыбнулась. Он тоже улыбнулся в ответ, слегка недоумённо. Это нормально. С чего ему так сразу радоваться.
Ему кто-то позвонил на сотовый, он взял трубку, но ни слова в неё не сказал, а только приложил к уху и слушал секунд десять. Помрачнев, выключил телефон. Какой-то неприятный звонок, ясно.
Выходить ему было на той же остановке, что и мне. Я следовала за ним метрах в двадцати.
Прекрасный июньский день, очень тёплый, но в воздухе кружится лёгкая метель - это тополиный пух укрывает собою город. Напоминает о том, что лето не вечно, впереди его макушка - июль, а там и спад, день пойдёт под откос, небо станет прозрачным, высоким-высоким, и уже в октябре первые настоящие снежинки растают на моих губах. Я так люблю вкус первого снега, пойманного на лету, пока он ещё совсем живой…
Мужчина с ребёнком на руках огляделся и присел на лавку. Странно, он выглядел теперь утомлённым и даже каким-то растерянным, но не забыл надвинуть малышу на лицо тень от козырька. Солнце пекло неприлично, и, глядя на них, я захотела пить. Подошла к остановочному ларьку. Передо мной какой-то парень брал пиво, долго пересчитывал деньги. Я ещё раз взглянула на мужчину, сидящего на лавке под солнцем.
Он глядел куда-то в сторону, на большую круглую клумбу позади ларька. Потом посмотрел мне прямо в глаза. Тогда я решилась и подошла к нему.
- Извините, я могу вам чем-то помочь? Может, купить ребёнку воды? жарко…
- Спасибо, - сказал он. - А вы можете посидеть немного с мальчиком, буквально две минуты? Я сам чего-нибудь куплю. - И, видимо, чтобы я не передумала, он спросил мальчика: - Илюша, ты посидишь с девушкой? Смотри, какая хорошая, милая девушка.
- Меня Света зовут, - сказала я. - Давайте мне его, не бойтесь, меня дети любят.
- Побудешь со Светой?
Илюша протянул ко мне руки, продолжая смотреть всё так же серьёзно. Я взяла его и села с ним на лавку. Мужчина встал.
- Спасибо вам, Светлана, вы очень хороший, отзывчивый человек.
- Да ничего особенного. Я мелких люблю.
- Спасибо вам, - повторил он, как-то по-особенному глядя мне прямо в глаза. - Илюша - хороший мальчик, с ним легко. Он не доставит лишних хлопот.
- Ну, какие тут хлопоты. Ерунда. А где же мама-то его?..
- Мама его умерла, - просто сказал он. - Болела.
Надо же, угадала, смотри ты.
- Извините.
- Ничего.
Мужчина пошел к ларьку, и я крикнула ему вслед:
- А вас-то как зовут?
Что такое, ведь я представилась сама, и даже знаю, как зовут ребенка…
- Николай, - сказал он, обернувшись с улыбкой.
- Очень приятно.
Он кивнул и пошел не к ларьку, а чуть дальше, к остановке. Теперь он был от меня метрах в пятидесяти, среди людей, но я постоянно могла его видеть. Там он вытащил из кармана телефон и снова приложил его к уху. Заговорил с кем-то. Долго говорил, минуты три, наверное. Я знаю, для мужчин это длинный разговор. Лично я-то могу хоть три часа болтать с подругой по телефону, и не надоест. Однажды проговорила целый день, с утра до вечера. О чём?..
Николай ещё продолжал говорить по телефону, когда к нему подъехала легковая машина. Такая серая, неприметная. Из неё вышли три человека с крепко сжатыми губами. Молча обступили Николая. Тот убрал телефон в карман и огляделся. Люди с обезьяньими складками кожи вдоль щёк сказали ему что-то. Он помотал головой. Эти ему ещё что-то сказали, и один из троицы вытащил стальные, хищно взблеснувшие наручники.
Я следила за ситуацией с напряжённым, но отстранённым интересом. Клянусь, я совершенно забыла, что у меня на руках ребёнок Николая. Может быть, я ждала, что Николай сейчас, как в киношном боевике, разбросает своих врагов несколькими мощными ударами. Но он не стал этого делать. Я поймала последний его взгляд, адресованный мне - васильковый проблеск на серой пустоши. Эти люди, легонько подталкивая, заставили его сесть в машину, потом машина спокойно тронулась и уехала. В никуда. И никто даже не обратил на это внимания.
Илюша вздохнул и привалился щекой к моему правому локтю. Он ничего не знал о происшествии с его отцом и через несколько минут уже безмятежно спал. Ещё и по этой причине я не стала ничего делать, ребёнок-то не виноват. Я просидела так с ним около часа. Разные мысли приходили мне в голову за это время. Конечно, я ждала, что Николай вернётся за ребёнком, если и не один, так хоть с теми людьми, которые увезли его. Не мог ведь он оставить здесь Илюшу с совершенно незнакомым человеком? Не мог. Значит, должен вернуться.
Но к тому времени, когда Илюша проснулся, я поняла: Николай не вернётся. Видимо, он считал, что Илюше лучше быть со мной, незнакомой двадцатитрёхлетий девицей, чем в компании с теми серыми людьми. Видимо, я внушала ему некоторое доверие, а они - совсем никакого.
Что делать? Что делать? Надо бы идти в общагу, я живу одна в комнате, места для ребёнка хватит. Не в милицию же его нести. Но вдруг Николай и в самом деле вернётся? Как он нас тогда найдёт?
И странно, я вдруг шестым чутьём, пропустив первые пять, поняла, что, если Николай действительно сможет уйти от тех людей, он обязательно найдёт нас, беспокоиться об этом не следует. Тогда я встала, поморщившись от боли в затёкших ногах, и, крепко прижимая Илюшу к себе, пошла в общагу. Илюша сидел у меня на руках спокойно, как маленький Будда. Лишь бы охранник нас пропустил. В крайнем случае, скажу, что ребёнок не мой, а подруги, я только посижу с ним. Кстати, это правда…
* * *
- Когда это ты, оглашенная, успела так быстро и залететь, и родить, да ещё без мужика? - вот каким приветствием встретила меня мама на пороге родного деревенского дома, когда после почти суточного путешествия на поезде мы с Илюшей явились пред её светлые очи. - Прошлым летом живота у тебя ещё не было, а сейчас, как погляжу, мальчику твоему почти годик.
- Да, мамочка, жизнь ускоряется. Ходить с пузом девять месяцев - не по нутру современной молодёжи. Готовых детей мы покупаем в супермаркетах, сразу оптовыми партиями на несколько человек. И они уже умеют говорить: "Мама"…
- А где же у них батарейка?
- Разумеется, в попе.
Мы обнялись. Человечище моя мамочка, таких больше нет. Хоть и говорят, что я вся в неё, но мне до неё ещё расти и расти. Проработала всю жизнь школьной учительницей русского и литературы, и при этом сумела остаться лёгким, светлым человеком.
Мы с Илюшей расположились в большой комнате, за столом. Как всегда, мальчик был спокоен, оглядывался вокруг так, словно это был его привычный дом. То же было и у меня в общежитии. Правду сказал внезапно исчезнувший Николай: с этим ребёнком никогда не было никаких хлопот. Единственная проблема - комендант. Обещал выселить меня. Поэтому и пришлось везти Илюшу к маме. Надо ведь заканчивать своё высшее образование, которое, чувствую, вряд ли будет так уж полезно, так уж пригодится мне в жизни. Да заканчивать - это ещё сильно сказано, большая часть впереди, три года кошмара…
- Как тебя зовут, парень? - спросила мама.
Илюша негромко пролепетал свое имя.
- О, говорить может, - мама и этим была удовлетворена, но решила всё-таки поинтересоваться у меня: - А отчество?..
- Думаю, Николаевич, - сказала я. - Скорее всего.
- Отлично, отлично, узнаю свою непутёвую дочь. - Наконец мы уселись за столом, мама налила всем чаю, взяла свою чашку и аккуратно подула в неё. - Ну, а теперь расскажи мне, как было дело.
Я рассказала.
- И сколько времени ребёнок живет с тобой?
- Больше месяца. Он очень хороший мальчик. Спокойный, умный, наблюдательный. Всё понимает. Мне с ним легко. Вот только из общаги грозятся выселить.
- А что с ним не так?
- Ноги. Не знаю, можно ли будет это вылечить. Ноги у него не действуют. Как деревянные. Я делаю ему массаж утром и вечером, зарядку, сгибания-разгибания. И контрастный душ. Но пока безрезультатно.
- Понятно, - сказала мама. - Я попрошу Германовну посмотреть его. Пусть займётся делом, старая болтушка. Надо же иметь хотя бы какой-то диагноз.
В это время прибежал с улицы Дик, наш огромный пёс. Где-то гулял, вернулся домой пожрать, а тут я сижу. Он ещё в сенях учуял мой запах и ворвался в комнату, как большая лохматая торпеда, уткнулся мордой в мои колени, шумно задышал, трудно сглотнул, заплакал. Я схватила его за уши и принялась трепать, но он почти сразу вырвался и повернул свою башку к Илюше. Слезы его мгновенно пересохли. Чужих в доме Дик не терпел и лаял даже на людей, которых знал всю свою длинную собачью жизнь, если они приходили к нам в гости. Мог и тяпнуть иногда кого-нибудь для острастки. Потому гости у нас бывали нечасто, и обычно на такой случай мы загоняли Дика в сарай.
- Дика, нельзя, - сказала я, - это свой. Это Илюша. Тихо, Дика, тихо.
Пёс мотнул башкой и придвинулся ближе к ребёнку. Шерсть на загривке у него вздыбилась, но он не рычал, рычать ему тут было почти не на что. Мелкота микроскопическая.
Пёс обнюхал ноги мальчика, поглядел на меня - и вдруг положил свою морду Илюше на колени. А Илюша осторожно погладил его между маленьких острых ушей и вдруг внятно сказал: Дика.
Пёс слегка вильнул толстым тяжёлым хвостом.
- А жрать ты все равно не получишь, наглая морда, - сказала мама Дику. - И не подлизывайся. Утром целую кастрюлю овсянки спорол, сэр - всё, теперь до вечера сиди…
3
Истории своего происхождения я не знаю.
Семейная легенда гласит, что мама Света подобрала меня, беспризорного младенца, на улице большого города, где училась тогда в институте, и привезла сюда, в эти благословенные края, на вечное жительство. Каким образом, совсем маленький, оказался я на улице, кто могли быть настоящие мои родители, что за беда случилась с ними - всё это покрыто туманом неизвестности; зато оставляет широкий простор фантазиям… Конечно, может быть, мне и хотелось бы встретиться с настоящим отцом или матерью, поговорить с ними, узнать какие-то подробности. Но мне и здесь, со своими родными, хорошо.
Да, много воды утекло с тех давних легендарных пор, многое изменилось. Бабушка умерла, и большой пёс Дик умер. А ведь его я помню с самого первого моего дня здесь. Здоровенный был зверь. Я даже ездил на нём верхом, как на пони, держась за ошейник. Он ходил осторожно, чтобы случайно не стряхнуть меня, и при этом как-то очень странно улыбался. Ну, зато вместо Дика остались его потомки, чуть поменьше ростом, как и положено потомкам богатырей; сменилось их уже несколько поколений, и в настоящее время существуют у нас две собачьих души: Ассоль и Грэй. Это мои большие друзья. Верхом на них, конечно, не поездишь, зато прекрасно возят они небольшую коляску, в которую я усаживаюсь вполне самостоятельно. (Я вообще очень самостоятельный, по дому ползаю на руках чрезвычайно быстро, всё хозяйство на мне, пока мама Света в школе. Приходит она с уроков уставшая - а у меня уже всё готово. Ноги, ну что ноги. И без них справляюсь, а они только мешают, лишняя тяжесть. Я уж давно потерял надежду, что смогу когда-нибудь ходить, но по настоянию мамы Светы ежедневно массирую ноги, делаю упражнения, обливаюсь горячей и холодной водой.) А зимой - сани. И вот вся деревня в моём распоряжении. Бывает, как дам жару вдоль центрального порядка - только пыль столбом. собачки тянут весело.
Ассоль поначалу была просто Ася, Аська, но мы повысили её в звании, чтобы она могла вполне соответствовать своему благородному кавалеру. Который, к слову сказать, не совсем благороден. Этот жёлтый бездельник постоянно норовит отлынивать от своих обязанностей. Ну, понятно, кобель, что с него взять. Грэй не очень любит тянуть упряжку. Ему бы сдуться куда-нибудь погулять на несколько дней, а потом явиться смертельно уставшему, рваному, голодному. кобелина и есть. Да, кобель вместо кобылы.
Ася относится к своим обязанностям более ответственно, хотя иногда я чувствую, что она тоже не понимает, для чего нужны все эти поездки, если у хозяина есть пара ног и он мог бы пойти сам куда угодно. Иногда и мне такое кажется. довольно часто во сне я хожу. То есть я, конечно, не лунатик, а просто снятся мне такие сны, где я хожу свободно. И особенно часто повторяется один сон, в котором я бегу вниз по ровному склону горы, через высокую траву, через мелкий кустарник. я бегу, наклонившись вперёд, проносясь лицом над стеблями высокой травы, так быстро, что это сравнимо с полётом. Очень быстро, очень плавно, и изо всех сил. Даже не бегу сам, а что-то меня как будто несёт. Ноги давно должны бы отстать от туловища, но каким-то чудом они его догоняют и уверенно держатся рядом. Откуда взялся этот сон? В жизни не стоял на собственных ногах, не знаю даже ощущения простого шага, а тут такой подробнейший бег. Во сне я знаю, что на мне плетёные кожаные сандалии, скользкие от пота, они мне маловаты, и лучше было бы бежать босиком, сбросить сандалии, но останавливаться там нельзя. впереди, я знаю, обрыв и река, и в эту реку нужно прыгнуть. Если плохо разбежишься, до воды можешь и не долететь, воткнёшься головой в песок. Сон этот досмотреть мне не удаётся, постоянно что-то меня словно подбрасывает на кровати, и я опять оказываюсь у себя дома и без ног. Не знаю, может быть, просто боюсь досмотреть.
Я настолько укоренился здесь, так мне здесь хорошо, что совершенно не чувствую себя обделённым судьбой. Передвигаюсь, значит, и по дому, и по улице свободно, прекрасно общаюсь со всеми абсолютно людьми в нашем богоспасаемом поселении. Девушки меня любят. У нас в доме бывают такие посиделки, когда собирается человек десять-пятнадцать, молодые люди довольно разного возраста. И мы говорим, говорим о многом.
В основном говорю я. У меня много свободного времени, и я постоянно читаю, много знаю. Имею доступ во всемирную сеть, читаю все книги, смотрю кино, слушаю музыку. Много знаю, да. А им интересно. И вот, бывает, рассказываю что-нибудь часами, витийствую, потом обсуждаем. Они тоже что-нибудь рассказывают. Такая изба-читальня, что ли. Клуб по интересам. Потому что, в самом деле, с ними интересно. Они такие наивные, добрые, хорошие… Самые благодарные слушатели. Девчонки, правда, обязательно пытаются флиртовать. Говорят мне: Илья Николаевич, вы на икону похожи… У вас такие глаза… такие волосы… Вы такой сильный… и руки у вас красивые…
Это да, руки у меня сильные. Ну а как же иначе, если они у меня и вместо ног тоже. Станешь сильным.
Так что иногда приходится молодёжь выгонять чуть ли не силой, вот этими самыми руками. Они бы тут хоть целую ночь сидели и болтали. Хорошая у нас молодёжь, на самом деле. За неё только взяться как следует.
В последнее время на эти вечера-посиделки ко мне стали приводить и довольно маленьких детей, так что уже приходится заранее задавать темы обсуждения, соблюдать некоторый возрастной ценз. Мама Света шутит, что я отбиваю у неё хлеб. Учитель школьный, дескать, должен заниматься этим, а не ты. А я разве против. Пожалуйста, занимайтесь. Так ведь не занимаетесь же… Учитель школьный. Почему обязательно школьный? Просто - учитель. Есть у тебя чему людей учить - учи. У меня вот вроде бы есть…
Мамочка моя милая.