– Мистер Мак-Чесни, вы ведь не забыли про меня, правда?
Он резко обернулся к рыжеволосой девушке.
– Нет, – неопределенно произнес он, и затем обернулся к мисс Кохалан. – Все в порядке. Все равно отправьте ему приглашение на четверг.
Он не хотел обедать в одиночестве. Сейчас он вообще плохо переносил одиночество, потому что власть и известность делали общение с другими людьми по-настоящему забавным.
– Если бы вы смогли уделить мне всего две минуты, – начала она.
– Боюсь, сейчас совсем никак. – Внезапно он осознал, что говорит с самой красивой женщиной, которую когда-либо видел.
Он уставился на нее.
– Мистер Роджерс сказал мне…
– Сейчас мы идем обедать, – сказал он, а затем, в спешке дав мисс Кохалан несколько быстрых и противоречивых указаний, придержал открытую дверь.
Они оказались на 42-й улице, и он задохнулся от воздуха, в котором кислорода, казалось, хватит всего на пару вздохов. Стоял ноябрь, и первый волнительный пик театрального сезона прошел, но взглянув на восток, он видел электрические лампочки на афишах одной из его постановок, повернув голову на запад, и там горели огни другой… А за углом была еще одна, реклама шоу, поставленного на пару с Бранкузи, в последнее время ему удавалось что угодно, кроме одиночества.
Они пришли в "Бедфорд", где вокруг него засуетились официанты и метрдотель, стоило ему войти.
– Какой симпатичный ресторан, – сказала она, впечатленная и поддавшаяся всеобщему возбуждению.
– Да, тут полно актеров. – Он кивнул нескольким людям. – Привет, Джимми, Билл. Приветик, Джек… Это Джек Демпси… Я вообще-то тут не часто бываю, обычно обедаю в клубе Гарварда.
– Так вы учились в Гарварде? Я знаю кое-кого оттуда…
– Да, – колеблясь, ответил он, в его арсенале было две разные версии относительно учебы в Гарварде, и внезапно он решил сказать правду. – Они держали меня там за деревенского простачка, но не тут-то было. Неделю назад я был на Лонг-Айленде – большой богатый дом, важные шишки – и парочка "золотых мальчиков", которые в упор меня не замечали, пока мы учились вместе, приняли меня с распростертыми объятьями: "Билли, старина, как поживаешь?"
Он на мгновение задумался и решил не развивать эту тему.
– Так чего же вы хотите? Работы? – спросил он. Внезапно он вспомнил, что заметил дырки на ее чулках. Это всегда действовало на него, заставляло смягчиться.
– Да, иначе мне придется уехать домой, – ответила она. – Я хочу стать балериной, ну, вы знаете Русский балет? Но уроки стоят огромных денег, и мне нужна работа. К тому же мне нужно привыкать к сцене.
– Значит, танцовщица.
– Ох нет, ну что вы.
– Ну а Павлова? Разве она не танцовщица?
– Нет-нет. – Она покачала головой, в ужасе от его неосведомленности, и тут же продолжила: – Еще дома я брала уроки у мисс Кэмпбелл, Джорджии Берриман Кэмпбелл, возможно, вы ее знаете. А она училась у Неда Уэйбурна, и она замечательная. Она…
– Да? – рассеянно ответил он. – Что ж, это суровая работа – агентства по подбору актеров, лопающиеся от людей, которые на словах могут сделать все, пока я не дам им шанс на самом деле. Сколько вам лет?
– Восемнадцать.
– А мне двадцать шесть. Приехал сюда четыре года назад без гроша в кармане.
– Вот как?
– А сейчас я могу уйти в один момент и припеваючи жить до конца жизни.
– Ох.
– В следующем году возьму отпуск на целый год и женюсь. Слышали об Ирен Риккер?
– Ну еще бы. Она лучше всех, моя любимица.
– Мы помолвлены.
– О боже.
Когда через какое-то время они подошли к Таймс-сквер, он бесстрастно спросил:
– Чем вы сейчас занимаетесь?
– Ищу работу.
– Нет, я имел в виду – прямо сейчас, сию минуту.
– Ничем особенным. А что?
– Не хотите прогуляться со мной до моей квартиры на 46-й улице и выпить кофе?
Их глаза встретились, и во взгляде Эммы Пинкард читалось, что она может позаботиться о себе.
Он жил в огромной светлой квартире-студии с трехметровым диваном, и после того, как она выпила кофе, а он стакан виски, его рука скользнула по ее плечу.
– Почему я должна целовать вас? – спросила она. – Я ведь вас едва знаю. И кроме того, вы ведь помолвлены.
– Не обращай внимания. Ей это безразлично.
– Нет, но все же.
– Ты славная девочка.
– Да, но не полная идиотка.
– Хорошо, продолжай быть просто славной девочкой.
Она поднялась на ноги, но задержалась на минуту, юная и неприступная, и ни капли не расстроенная.
– Полагаю, это означает, что работу я не получу? – спокойно спросила она.
Его мысли уже были заняты другим – интервью и репетициями, – но он еще раз взглянул на нее, и ее дырявые чулки опять бросились ему в глаза. Он набрал телефонный номер.
– Джо? Это Выскочка… Думаешь, я не знаю, как вы меня зовете? Ладно, ладно. Скажи-ка лучше, ты уже нашел троих девиц для сцены с вечеринкой? Тогда слушай, одно местечко прибереги для малышки с Юга, она сегодня подойдет.
Он весело взглянул на нее, лучась самодовольством от того, что он такой хороший малый.
– Я и не знаю, как вас поблагодарить. И мистера Роджерса. До свидания, мистер Мак-Ченси. – И в ее голосе прозвучала нотка ликования.
Он не затруднил себя ответом.
II
На репетициях он всегда стоял с важным видом, как будто знал все, что у людей в головах, хотя на самом деле даже собственное будущее было подернуто для него легким туманом, что в данный момент его совсем не заботило. Большинство своих уик-эндов он проводил на Лонг-Айленде в компании известных и модных людей, с которыми можно было от души повеселиться. Когда Бранкузи величал его "светским мотыльком", он парировал:
– Ну и что с того? Разве я не учился в Гарварде? Они думают, что подобрали меня на улице, в телеге с яблоками. Так же, как и ты.
Новые друзья любили его за добрый нрав и приятную внешность, и еще за его успех.
Самым неприятным в его жизни была помолвка с Ирен Риккер, они оба устали друг от друга, но не желали, чтобы этому пришел конец. Как отпрыски богатых семейств сходятся друг с другом, так и их с Ирен столкнули волны триумфа, и они не смогли не отдать дань тому, что вознесло их на вершину. Но теперь они больше и чаще ссорились, и разрыв был неизбежен. Последней каплей стал Фрэнк Льюэл, высокий красавчик, партнер Ирен по сцене. Сразу поняв, что происходит, Билл только ехидно посмеивался, воздух на репетициях сгущался от напряжения, едва прошла неделя с их начала.
А тем временем Эмми Пинкард, у которой были деньги на крекеры и молоко, да еще друг, который водил ее ужинать, была абсолютно счастлива. Ее друг, Истон Хьюз из Делани, учился в Колумбии на дантиста. Он иногда приводил своих одиноких однокашников, и в обмен на пару поцелуев на заднем сиденье такси они угощали ее ужином. Однажды она представила Истона Биллу Мак-Чесни на пороге студии, после чего Билл в шутку поинтересовался их отношениями.
– Я вижу, этот дантист увел тебя у меня из-под носа. Не разрешай ему давать тебе веселящий газ, вот тебе мой совет.
Они не часто виделись, но при встречах всегда бросали взгляды друг на друга. Когда Билл видел ее, то на мгновение ему казалось, что они никогда раньше не встречались, и тут же вспоминал, что над ней нужно подшучивать. При взгляде на него она видела много разных вещей – яркий день на улице с толпами спешащих людей, прекрасный новый лимузин, поджидающий у обочины парочку, наряженную по последней моде, чтобы отвезти их в какое-то невероятное место под стать самому Нью-Йорку, подальше от пыльных улиц, туда, где кипит веселье. Много раз она жалела о том, что не поцеловала его, и столько же раз была рада, что не сделала этого. Неделя проходила за неделей, и он все меньше обращал на нее внимания и все больше, как и все остальные, погружался в кропотливую работу над пьесой.
Премьера была запланирована в Атлантик-Сити. Внезапно, у всех на глазах, Биллом овладела угрюмость. Он был накоротке с режиссером и резок с актерами. Поговаривали, все это происходило из-за Ирен Риккер, которая параллельно с ним завела шашни и с Фрэнком Льюэлом. Сидя рядом с автором вечером на репетиции в костюмах, он выглядел почти зловеще в сумрачном свете просмотрового зала, до конца второго акта он не сказал ни слова, и только когда на сцене остались Льюэл и Ирен Риккер, он внезапно приказал:
– Начинаем сначала. И поменьше болтайте чепухи.
Льюэл подошел к рампе.
– Что это значит – поменьше болтайте чепухи? – спросил он. – Все это есть в тексте, разве нет?
– Ты понял меня. А теперь займись делом.
– Нет, я тебя не понял.
Билл поднялся на ноги.
– Я имею в виду все эти чертовы перешептывания.
– Не было никаких перешептываний. Я просто спросил…
– Достаточно. Работайте.
Льюэл со злостью отвернулся и уже был готов начинать, когда Билл прибавил вслух:
– Даже кусок мяса справится лучше, чем он.
Льюэл резко обернулся.
– Я не обязан выслушивать все это, мистер Мак-Чесни.
– Почему бы и нет? Ты ведь всего лишь кусок мяса, разве нет? Или ты этого стыдишься? Эту пьесу ставлю я, а ты будь добр делать то, что написано. – Билл вскочил и пошел по проходу. – А если не будешь, то я вправе называть тебя так, как мне заблагорассудится.
– Прошу вас следить за тоном.
– И что ты со мной сделаешь?
Льюэл спрыгнул в оркестровую яму.
– Мне от вас ничего не нужно! – завопил он.
Ирен Риккер со сцены крикнула им обоим:
– Да ради бога, вы что, с ума посходили?
И тогда Льюэл ему врезал одним коротким, но мощным ударом. Билл отлетел на ряд сидений и провалился через одно из них, расколов его и застряв между креслами. На мгновение все оцепенели, а потом кто-то держал Льюэла, автор с побелевшим лицом пытался помочь Биллу подняться, и режиссер-постановщик, чуть не плача, приговаривал:
– Может, мне его прибить, шеф? Или расквасить его жирную рожу?
Льюэл стоял, пытаясь отдышаться, а Ирен выглядела очень напуганной.
– Вы там, все назад! – крикнул Билл, прикладывая к лицу носовой платок и опираясь на руку автора, – все, слышите, все вернулись на места. Сцену еще раз и без болтовни. Иди обратно, Льюэл.
И не успев этого понять, все вернулись на сцену, Ирен схватила Льюэла за руку и быстро что-то еще зашептала. Кто-то включил огни в зале на полную мощь и теперь лихорадочно пытался приглушить освещение. Когда Эмми вышла во время своей сцены, она увидела, бросив быстрый взгляд, что Билл сидит с лицом, закрытым окровавленным платком. Она возненавидела Льюэла и боялась, что сегодня все закончится и им придется возвращаться в Нью-Йорк. Но Билл не позволил собственной глупости испортить шоу, поскольку понимал, что дальнейшие угрозы Льюэла покинуть шоу нанесут урон его профессиональной репутации. Акт закончился, и следующий начался без перерыва. Когда все завершилось, Билл тут же ушел.
Следующим вечером во время представления он сидел на стуле за кулисами, откуда можно было видеть всех входящих и выходящих. На опухшем лице расцветали огромные синяки, но он, казалось, не замечал этого. Комментариев не было. Один раз он ненадолго вышел в зал, а когда вернулся, прошел слух, что двое дельцов из крупных агентств Нью-Йорка присматриваются к сделке. Он сделал хит, они все его сделали.
При виде человека, сделавшего для всех так много, в Эмми поднялась волна благодарности. Она подошла и поблагодарила его.
– Да, рыжая, я знаю, как правильно выбрать, – сказал он угрюмо.
– Спасибо, что выбрали меня.
И внезапно Эмми не смогла сдержать порыв.
– У вас все лицо разбито, – воскликнула она. – Я считаю, вы поступили очень храбро вчера вечером, не дав всему развалиться на части.
Он пристально посмотрел на нее, а затем попытался безуспешно изобразить подобие иронической улыбки на разбитом лице.
– Ты восхищаешься мной, детка?
– Да.
– И даже когда я застрял в этих чертовых стульях, ты все равно восхищалась мной?
– Вы быстро со всем разобрались.
– Тебе должно польстить то, что ты нашла нечто, достойное восхищения, в том идиотском бардаке.
В ней забурлило счастье.
– Как бы то ни было, вы все сделали правильно.
Она выглядела такой свежей и юной, что Билл, у которого был по-настоящему отвратительный день, захотел прижаться своей разбитой щекой к ее щеке.
Назавтра он забрал с собой в Нью-Йорк и синяки, и желание. Синяки уже побледнели, однако желание осталось. И когда они стали играть спектакль и он увидел, как другие мужчины толпятся вокруг нее, привлеченные ее красотой, для него и успех и пьеса стали ею, и ради нее он приходил в театр. После успешного сезона спектакль закрыли, и теперь ему нужен был кто-то, чтобы разделить с ним серые будни, в которых было слишком много алкоголя. Ранним июнем они внезапно поженились в Коннектикуте.
III
Двое мужчин сидели в "Гриль Савой" в Лондоне, дожидаясь четвертого июля. Стоял конец мая.
– А он славный парень? – спросил Хаббл.
– Очень славный, – ответил Бранкузи. – Очень приятный, красавчик и знаменитость. – И спустя мгновение он добавил: – Я бы хотел, чтобы он вернулся домой.
– Вот чего я не понимаю, – сказал Хаббл. – Местный шоу-бизнес – не чета американскому. Ради чего он здесь торчит?
– Он вхож в круг лордов и леди.
– Правда?
– На прошлой неделе, когда я его встретил, он был в компании с тремя леди – леди Такая-то, леди Сякая-то и леди Растакая-то.
– Я думал, он женат.
– Женат уже три года, – сказал Бранкузи, – и у него чудесный ребенок, а скоро будет еще один.
Он оборвал себя на полуслове, увидев Мак-Чесни. Глаза на его слишком американском лице дерзко рассматривали все вокруг поверх воротника пальто.
– Привет, Мак. Познакомься с моим другом мистером Хабблом.
– Бонжур, – сказал Билл. Он сел, продолжая осматриваться кругом, чтобы понять, кто присутствует. Спустя несколько минут Хаббл ушел, и Билл спросил:
– Что это за птица?
– Он здесь всего лишь месяц и пока титула у него нет. А ты здесь уже полгода, помнишь?
Билл нахмурился.
– Думаешь, я слишком высоко мечу? Я не питаю никаких иллюзий. Мне это нравится, меня это захватывает. Я хотел бы стать маркизом Мак-Чесни.
– Может, ты допьешься до того, чтобы поверить в это? – предложил Бранкузи.
– Закрой свой рот. Кто сказал, что я пью? Об этом они сейчас болтают? Послушай-ка, назови мне хоть одного американца в истории театра, который добился бы такого успеха в Лондоне, который есть у меня, и меньше чем за восемь месяцев, и я завтра же поеду с тобой в Америку. Просто назови имя.
– Это все благодаря старым шоу. В Нью-Йорке было два провала.
Билл вскочил, его лицо затвердело.
– Кем ты себя возомнил? – воскликнул он. – Ты пришел сюда только для того, чтобы разговаривать со мной подобным образом?
– Не распаляйся, Билл. Я просто хочу, чтобы ты вернулся домой. И для этого я скажу что угодно. Поставь еще три сезона, как в 22-м и 23-м, и тебе хватит этого до конца жизни.
– Меня тошнит от Нью-Йорка, – сказал Билл угрюмо. – Сегодня ты король. Но вот у тебя две неудачи, и ты уже летишь вниз во весь опор.
Бранкузи покачал головой.
– Они не поэтому так говорили. А потому, что вы поссорились с Аронсталем, вашим лучшим другом.
– К черту таких друзей.
– И тем не менее ваш лучший партнер по бизнесу. Тогда…
– Я не хочу об этом говорить. – Он посмотрел на часы. – Послушай, Эмми неважно себя чувствует, так что я сегодня не смогу поужинать с тобой. Загляни в контору, перед тем как отчалишь.
Пять минут спустя, стоя у прилавка с сигарами, Бранкузи увидел Билла, снова заходящего в "Савой" и спускающегося в чайную комнату.
"Рожден быть дипломатом, – подумал Бранкузи. – Раньше он говорил, что у него назначена встреча. Все эти лорды и леди добавили ему лоску".
Возможно, это слегка его задело, хотя и не в его характере было быть задетым. И он на этом же месте принял решение, что ставки Мак-Чесни резко понизились, и в типичной для себя манере выкинул его из головы отныне и навсегда.
Внешне ничего не указывало на то, что Билл теряет очки, за хитом на Нью-Стрэнд следовал хит в театре "Принца Уэльского", и еженедельный доход тек такой же рекой, как и два-три года назад в Нью-Йорке. Будучи определенно человеком действия, он только укрепился, сменив дислокацию. И человек, который час спустя завернул на ужин в его дом в Гайд-парке, имел все признаки предприимчивого человека, не достигшего еще и тридцати. Эмми, очень усталая и неповоротливая, лежала на диване в гостиной на верхнем этаже. Он на минуту сжал ее в объятьях.
– Уже скоро, – сказал он. – Ты прекрасна.
– Не будь смешным.
– Это чистая правда. Ты всегда прекрасна. Не знаю почему. Возможно, потому, что в тебе есть стержень и он всегда виден, даже когда ты выглядишь как сейчас.
Ей было приятно, и она провела рукой по его волосам.
– Стержень – это лучшее, что есть в мире, – воскликнул он. – А у тебя он потверже, чем у многих моих знакомых.
– Ты видел Бранкузи?
– Видел, видел этого паршивца. Я решил не звать его к ужину.
– А в чем дело?
– Да ни в чем. Он много о себе возомнил, припомнил ссору с Аронсталем, как будто в этом была моя вина.
Она засомневалась, крепко сжав губы, но затем тихо произнесла:
– Ты ввязался в ту драку с Аронсталем, потому что был пьян.
Он нетерпеливо вскочил.
– Если ты собираешься начать…
– Нет, Билл, но ты пьешь чересчур много. Ты и сам это знаешь.
Признав за ней правоту, он уклонился от разговора, и они вошли в столовую. Под действием бутылки кларета он решил, что с завтрашнего дня не будет пить до того момента, пока не родится ребенок.
– Я всегда могу остановиться, когда захочу, не так ли? И я всегда делаю то, что говорю. Ты еще ни разу не видела, чтобы я сдался раньше времени.
– Да, это правда.
Они вместе выпили кофе, и после этого он поднялся.
– Возвращайся пораньше, – сказала Эмми.
– Конечно. В чем дело, детка?
– Просто хочется плакать. Не обращай на меня внимания. Все, иди, не стой здесь как истукан.
– Но я правда волнуюсь. Я не люблю видеть, как ты плачешь.
– Просто я не знаю, куда ты ходишь по вечерам, я не знаю, с кем ты. И еще эта леди Сибил Комбринк, которая все звонит и звонит. Все в порядке, я полагаю, но я просыпаюсь среди ночи и чувствую себя такой одинокой, Билл. Это все потому, что мы никогда не расставались до недавних пор, правда, Билл?
– Но мы все еще вместе. Что с тобой стряслось, Эмми?
– Я знаю. Это просто какое-то помешательство. Мы ведь никогда не обидим друг друга, правда? Мы никогда…
– Ну конечно же нет.
– Возвращайся пораньше, ну или когда сможешь.
Он на минутку заглянул в театр "Принца Уэльского", затем пошел в гостиницу по соседству и набрал номер.
– Я бы хотел поговорить с ее светлостью. Звонит мистер Мак-Чесни.
Прошло какое-то время, прежде чем леди Сибил ответила:
– Однако, какой сюрприз. Прошло уже несколько недель, с тех пор как мне повезло в последний раз услышать твой голос.