А может, это и не совпадение, может, по молитвам бабушки и дяди Цыбы и произошло это чудо, когда в таком огромном мегаполисе одного попавшего в большую–большую беду православного батюшку выручил один еврейский раввин?
Священник Ярослав Шипов
Разве мальчик виноват?..
Немолодой московский батюшка в доверительной беседе признался, что до крайности не любит вопрос, которым его время от времени умучивают разные малознакомые люди - не любит, потому что не понимает: о русском национализме и недобром отношении к иноплеменникам.
- У меня, - говорит, - на приходе кого только нет: все народности бывшей державы, а также эфиоп, финляндец и кореянка… У вас кореянки нет?
- Кореянки нет, зато есть англичанин и новозеландка.
- А новозеландка - какого она рода–племени?
- Кто ж ее знает, - говорю, - новозеландского, наверное…
- Да такая существует ли - специальная новозеландская нация?
- Точно сказать не могу, но - имеют право.
- В общем–то да. Однако речь о другом: мы ведь заняты не выяснением национальности, а спасением души, которая по природе своей, как известно, есть христианка… А тут пристают: почему вы к нам плохо относитесь, почему гоните и преследуете…
- Ну, это, наверное, не кореянка.
- Нет, конечно.
- Думаю, что и не эфиоп.
- Разумеется. И вот недавно, когда какой–то клещ впился в меня со своими антирусскими обвинениями, вспомнилась вдруг одна история из моего детства… Даже не история, собственно, а так - две картиночки. И все словно высветилось - ведь этот проклятый вопрос, и видно стало, что он - ложь, и на самом–то деле все не так, все - наоборот!
И батюшка взялся излагать историю - "две картиночки".
Началось с того, что отец будущего священника - офицер–фронтовик выиграл по облигации десять тысяч. И купил пианино. Очень уж ему хотелось, чтобы сын стал музыкантом.
Наняли учителя - попался халтурщик: приходя, первым делом спрашивал про деньги, а потом кое–как натаскивал играть всякие популярные пьески вроде "Полонеза" Огинского и "Танца маленьких лебедей". Учителя сменила учительница - серьезная и обстоятельная, и дело пошло на лад. Наконец был экзамен в музыкальной школе при консерватории: мальчик выдержал его вполне достойно - об этом единодушно говорили все преподаватели. А потом отца пригласили побеседовать "о будущем юного дарования". В подробности этого разговора ребенка не посвящали, однако ночью сквозь сон он слышал, как отец рассказывал матери:
- Всех родственников до седьмого колена перечислил: и своих, и твоих, - не годимся…
- Почему? - недоумевала мать.
- Потому что русские! - раздраженно объяснил отец.
- Тише ты, тише: разбудишь…
- Где они были, когда шла война? Пятый Украинский фронт, Ташкентское направление?.. А теперь командуют: русским в музыку ходу нет…
Такой была первая "картиночка".
Затем мальчика приняли в обычную музыкальную школу. Дела его шли столь успешно, что за два года до выпуска преподавательница сказала: "Тебе здесь делать уже нечего". И на ближайшем концерте известной пианистки, с которой школьная преподавательница была в недальнем родстве, случилась вторая "картинка", мало чем отличающаяся от первой. В антракте отрока привели в консерваторскую артистическую, он что-то сыграл, и пианистка удивленно промолвила: "Интересный мальчик, оч–чень интересный". Потом музыкантши остались поговорить, а ученик ждал за дверью.
Концерт известной пианистки они не дослушали: преподавательница, выбежав из артистической, взяла его за руку и потащила по лестнице к выходу.
- "Не наш", видите ли, "не наш", - разгневанно повторяла она. - Нельзя же зарывать талант в землю! Разве мальчик виноват, что родился русским?
Батюшка сказал, что поначалу повторял эту строчку, словно стишок: "Разве мальчик виноват, что родился русским?" А потом забыл…
Вскоре после этого разговора у преподавательницы возникли сложности на работе, пришлось оставить учеников и перейти в какую–то подмосковную школу. Музыкальная карьера "оч-чень интересного мальчика" бесславно закончилась.
- Так кто же кого притеснял и зажимал? - смеялся батюшка. - Кто кому не давал ходу?.. На самом–то деле все наоборот! - И простодушно изумлялся: - Разве мальчик виноват, что родился русским?
Мусульманин
Как–то, после службы на одном из отдаленных приходов, все никак не могли найти транспорт, чтобы отправить меня домой. Там, впрочем, частенько такая незадача бывала: ехать надо восемьдесят километров, по бездорожью, богослужения же выпадали обычно на воскресные дни, когда колхозный гараж был закрыт, а народ утруждался на своих огородах. Сидел, сидел я на паперти, притомился и решил погулять. Возле храма был небольшой погост, и в куче мусора, среди старых венков с выгоревшими бумажными цветами заметил я несколько позеленевших черепов… Беда! Здесь так по всем кладбищам: если при рытье новой могилы попадаются кости, их выбрасывают на помойку. Сколько раз втолковывал: это косточки ваших предков - быть может, деда, бабки, прабабки… Смотрят с недоумением: ну и что, мол? Полежали - и хватит… Нет, видать, все–таки прав был архиерей, написавший в одном циркуляре: "Степень духовного одичания нашего народа невероятна"…
Обхожу храм, глядь - а внизу, у речки, грузовик и какие–то люди. Спустился: трое солдатиков налаживают мост, разрушенный половодьем.
Собственно, работает только один: машет кувалдой, загоняет в бревна железные скобы, а двое стоят - руки в карманы, гимнастерки порасстегнуты, в зубах сигареты…
- Здравствуйте, - говорю, - доблестные воины.
Двое молча кивнули, а работник бросил кувалду, подбежал ко мне и склонился, вроде как под благословение, разве что ладошки вместе сложил. Ну, думаю, из новообращенных. Благословил его, он и к руке моей приложился. А потом оборачивается к двоим:
- Русский мулла!
Тут только понял я, что передо мной мусульманин. А он тем двоим все объясняет, что я - русский мулла, и, похоже, ждет от них большого восторга. Однако они ни рук из карманов не повытаскивали, ни сигарет из зубов, - так и стоят расхристанные, то есть с раскрытыми нательными крестами.
Надо признаться, что с чем–то подобным мне уже доводилось сталкиваться в районной администрации: все соотечественники и соотечественницы на мои приветствия отвечали испуганными кивками и прятались по кабинетам, и лишь узбек, волею неведомых обстоятельств ставший заместителем главы, искренне радовался моему приходу, угощал чаем и просил, чтобы "моя" простил людей, которые "совсем Бога забыл, один материальный пилосопия знает". Со временем, однако, и народ пообвык, и узбек освоил отсутствующий в его наречии звук "эф", а то все было "геопизика" да "пиззарядка"…
Этот солдатик оказался татарином. Он тотчас вызвался меня подбросить, тем более что ехать им было почти по пути, вот только оставалось забить пару десятков скоб… Я хотел уже взять вторую кувалду, лежавшую на траве, но тут в единоверцах моих что–то дрогнуло: отстранив и меня, и татарина, они в несколько минут завершили мостостроительство… Спустя год татарин этот встретился мне на похоронах своего тестя. Выяснилось, что он уже отслужил, женился на местной девушке и увез ее к себе на родину. Рассказал еще, что помогает мулле строить мечеть, а старшие братья - безбожники - запрещают. И вдруг спрашивает, кого ему слушаться: братьев или муллу?
- Часто ли, - говорю, - ходишь помогать?
- Раз в месяц.
- Попробуй ходить раз в неделю.
Обрадовался.
А еще через год, приехав летом, он сам разыскал меня и сказал, что мулла велел ему во время отпуска по всем сложным вопросам обращаться к русскому батюшке.
Далеко от Венеции
Предупреждал я охотоведа: не зови иностранцев; не принесут они никакого добра, - не послушался: пристрастие ко всему зарубежному неистребимо в русском народе. И вот стали появляться у нас то шведы, то немцы, то англичане… Мужики высказывали недовольство: им лицензий на зверя не продают, а иностранцы знай себе стреляют и медведя, и лося, и кабана, и вообще все что под руку попадется. Впрочем, несмотря на это ворчание, внешнеполитическая резвость наших егерей поначалу сходила им с рук вполне благополучно.
И вдруг случился конфуз. И отчасти трагический. О нем даже в газетах писали. Хотя, конечно же, весьма кратко. Между тем как событие это в силу своей международной важности достойно более пространного изложения.
Приехал как–то итальянец. Дядечка лет пятидесяти, по–русски - ни слова, известно только, что лицензия у него на медведя. Дело происходило в сентябре, когда медведя бьют на овсах: по весне специально засевают небольшие поля возле самого леса, а то и в лесу; злак по созревании не убирают, но караулят на нем медведей, которые любят овес нестерпимо. Дальнейшие условия охоты таковы: приходят добытчики засветло, в чистой одежке и без всякого курения, потому как запах табачный нормальные существа на дух не переносят. Залезают на заранее изготовленные лабазы - как правило, просто перекладинки, прибитые на развилках деревьев, и бесшумно ждут наступления темноты. Медведи приходят в сумерках, когда человеческий глаз видит уже неважно, и потому стрелки готовы проявлять действие на всякое призрачное шевеление. Поскольку охота эта проводится обычно не в одиночку, завершают ее заранее оговоренным сигналом, который может дать только один человек - старший в команде. Нарушение последнего условия почти неотвратимо приводит к беде - это знает всякий охотник, но, тем не менее, оно по временам нарушается. Для чего - неизвестно. Наверное, лишь для того, чтобы подтверждать прискорбную правоту непоколебимой взаимосвязи.
На сей раз нарушителем стал многоопытный охотник, сидевший на дереве неподалеку от итальянца: ему показалось, что медведь шебаршится в кустах у дальнего конца поля. Желая угодить зарубежному дикарю, никогда не видавшему приличных животных, безумец слез с лабаза, поманил соседа, и они краем леса, в три погибели скрючившись, осторожно направились добывать ценный трофей. А на том конце поля никакого трофея не было, зато сидели их компаньоны, которые и открыли на удивление меткий огонь по крадущимся фигурам. Вопль, вознесшийся к звездному небу, развеял горячечную радость стрелков.
Вышло так, что сам вольнодумец и подпал под карающую десницу: ранение оказалось сложным и на долгие месяцы приковало его к постели. Что же до веденецкого гостя, то он… исчез. Его искали всю ночь: с фарами, фонарями, с криками и беспрерывной пальбой. Искали весь следующий день и следующую ночь, - бесполезно. Милиция обратилась в областной город с просьбой прислать ищейку, а корреспондент местной газеты - человек современных веяний - посетил районного колдуна, чтобы тот указал ему место нахождения пропавшего охотника.
- Ушел в астрал, - привычно объяснил экстрасенс, получив требуемую сумму.
- Это само собой, - согласился журналист, - это и дураку ясно: но на территории какого колхоза?
Дальнейшее выяснение требовало дополнительной оплаты, а кошелек у корреспондента был пуст, что означало "плохую карму".
И вот, когда местные власти после многочасовых бдений решили уже заявить о пропаже во всеуслышание и попросить у мирового сообщества помощи, случайный водитель привез в больницу незадачливого медвежатника, раненного в самую мягкую часть тела.
Поскольку итальянского языка никто в наших краях не знал, подробности происшествия стали известны нам далеко не сразу. Но со временем, когда врачи научились понимать несчастного, вырисовалась вот какая картина.
Получив ранение, итальянец решил, что на них напала знаменитая русская мафия, имевшая целью похищение огнестрельного оружия, бросился в глубь леса и там залег. Шумные поиски, организованные милицией, он принял за продолжение боя, развязанного все той же мафиозной группировкой, и лежал неподвижно. Когда сражение стихло, стал выбираться. Вышел на какой–то проселок, затаился в кювете и терпеливо ждал. Наконец, показался почтовый фургон. Обрадовавшийся итальянец поднялся навстречу машине, но она сразу же остановилась, быстро развернулась и, подпрыгивая на колдобинах, умчалась обратно - лишь облако пыли долго еще висело в той стороне. Итальянец понял, что он своим видом: окровавленными штанами и карабином в руке - напугал водителя. Возвратился в лес, спрятал карабин в мох и тем же мхом постарался, сколько возможно, оттереть засохшую кровь. Потом вновь выбрался на дорогу. Тут его и подобрал местный житель: отвез в больницу и сдал в руки врачей.
Старый хирург велел немедленно делать укол. Раненый закричал: "ЛИДС! ЛИДС!" Молодой хирург догадался, что тот боится заражения СПИДом. Показали одноразовый шприц, но итальянец кричал, не переставая. "Вали его!" - приказал старый хирург. Молодой, обхватив итальянца за туловище, попытался побороть его, но итальянец был тоже не промах и сопротивлялся достойно. Пришлось подцепить его за здоровую ногу, но после подножки на пол рухнули оба: доктор своими объятьями берег его от ушиба. "А теперь садись на него!" - приказал старый и кивнул медсестре, стоявшей с поднятым вверх шприцом.
После укола итальянец несколько успокоился и правильно сделал: ЛИДС так ЛИДС - теперь уж ничего не исправишь. Его подняли на ноги. Обиженно посмотрев на докторов, он вздохнул и спросил про своего комарада.
- Да с ним все путем! - успокаивал молодой хирург. - Он на третьем этаже, - указал пальцем на потолок, - в реанимации.
Итальянец понял этот жест по–своему: воздев руки, он прошептал: "О, Мадонна!" - и заплакал.
Пулю по хирургическим размышлениям решено было не извлекать: стали просто залечивать рану. А итальянец, понятное дело, нашим лечебным сервисом совершенно не удовлетворен и все время требует консула. Консулу, как положено, доложили, а он отвечает, что дел у него и без нашего гостя полно, и когда он - консул - сумеет выбраться в этакую глушь, неведомо, а раненого туриста, коли он транспортабелен, можно и так - без консула - в столицу отправить.
Тут такое началось! Другими делами, значит, есть, когда заниматься, а для нашего итальянца времени не находится? Ну, консул, ну, макаронник! И народ бросился на защиту раненого изгоя: из деревень везли и везли ему клюкву, морошку, грибы, молоко, творог, сало… А уж сколько всяких непереводимых слов было сказано по избам в адрес бесчувственного дипломатического работника!.. Журналист, наглотавшийся новых веяний, даже дерзнул со страниц районной газеты обратиться к итальянскому МИДу с призывом заменить консула, нарушающего права человека.
Чтобы довести до сведения нашего итальянца всю степень общественного негодования, в больницу была делегирована учительница музыки - у них там, у музыкантов, все указания в нотках - латинские. Конечно, латынь учат и медики, но старый хирург все перезабыл, а молодой помнил только про неприличное. Подошла музыкантша к раненому, сидевшему на кровати, и говорит:
- Аллегро… Аллегретто… Адажио… Анданте кантабиле…
А он голову набок наклонил и внимательновнимательно на нее смотрит - так делают умные собаки, пытаясь понять человеческую речь.
- Модерато, - продолжает она.
Но наш, похоже, латынь либо совсем не проходил, либо учился плохо. Однако смотрит на нее пристально - не иначе, голос предков что–то шепчет ему.
- Ма нон троппо, - обреченно говорит музыкантша, и вдруг наш повторил:
- Ма нон троппо…
- Ура-а! - закричал молодой хирург: - Все: поняли друг друга!.. - и осекся: - А что оно есть - ма нон троппо?
- Но не очень, - перевела музыкантша.
- Чего - но не очень?
- Вообще - но не очень… Например, аллегро, ма нон троппо - быстро, но не очень…
- Ну и чего? - поинтересовался молодой хирург. - Поговорили…
Итальянец тоже загрустил: тяжело жить, когда тебя ни одна живая душа не понимает. Впрочем, одна живая душа понимала его. И не только понимала, но даже вполне с ним управлялась. Медсестра, молодая деревенская девушка, легко выводила его из уныния:
- Не тушуйся, - говорила она, - какие наши годы? Три к носу.
Он начинал улыбаться и тер пальцами нос - так она его научила. Сестра, в свою очередь, на лету усваивала итальянский:
- Ма нон троппо–то руки не распускай! - доносилось иногда из палаты.
Прилетел, наконец, злосчастный консул. Тут вдруг наш наотрез отказывается отправляться домой. Консул - к главному врачу: больной находится под воздействием психотропных препаратов. А главный ему: мол, у нас и на бинты средств не хватает, и еду пациентам из дома приносят - какие там еще препараты?.. Тот знай себе: разведка, вербовка… Доктора всем миром пошли к нашему: ты чего, мол, уперся - через это международный конфликт может произойти? А он сидит на кровати и головой мотает.
Тогда медсестра говорит ему:
- Ма нон троппо–то выпендривайся!
Он покраснел и шепчет что–то насчет "аморе". Тут все - и даже консул бестолковый - поняли, что психотропный препарат - это сестричка милосердная. Консул обрадовался, что все так удачно закончилось, хотя, конечно, ему было обидно, что из–за такого, по дипломатическим меркам, пустячного дела пришлось лететь аж на двух наших самолетах, да еще предстояло опять двумя рейсами возвращаться.
Ну а жениха повезли в деревню к родителям: деревенские поначалу смутились - все–таки нерусский и пуля в заду… Но по размышлении сошлись на том, что в семейной жизни это даже вполне допустимо, и стали праздновать сватовство. Уже и итальянец улетел, а они все праздновали и праздновали…
Спустя полгода он возвратился, чтобы забрать невесту в свою Венецию. Молодой хирург сказал: "Во, повезло", - а старый посмотрел на него с жалостью…
Мария Сараджишвили
О разрешении межнациональных конфликтов
"Бог есть любовь".
(1 Им. 4, 16)
- Ты представляешь, нас хотели поссорить! - возмущалась Диана, дрожа от возмущения. - Нет, какая наглость! И чего ей надо?
- Кто "она"? Кого "нас"? Скажи толком!
Здесь надо пояснить: Диана - моя крестница.
Когда выдавался свободный часок, я забегала в парк - к Диане, на ее "рабочее место". Тут на главной аллее - "биржа нянь", то есть женщин разного возраста, выгуливающих своих воспитанников. И каждый раз Диана обрушивала на меня бурю эмоций типа "эта жизнь уже в горле стоит", "мало платят", "ребенок капризный и до ручки довел". На этот раз было что–то новенькое. Вот и пытаюсь выяснить, кто хочет Диану с кем–то поссорить.
- Да есть тут одна - Ленка, тоже с ребенком ходит и воду мутит. Я тут подружилась с одной классной девчонкой, Элиз - азербайджанкой из Баку. А Ленка, видно, завидует: как, мол, армянка с азербайджанкой дружить могут, и это после того, что было в Сумгаите? Мне про Элиз гадости говорит, ей что–то про меня врет. Только ни Элиз, ни я на это не клюнули. Мне Элиз как сестра. А что азербайджанцы армян резали - то Бог им судья. У меня лично к Элиз претензий нет.
- Как Элиз попала сюда?
- Да это целая история! Элиз здесь замужем за грузином. Его Деметре зовут. Он кандидат наук. Не то физик, не то математик. Не помню точно, но что–то заумное, и, кстати, хорошо зарабатывает… Верующий, с бородой ходит. Каждое воскресенье в Сионском соборе детей причащает. Да вот и сама Элиз идет! - указала она на молодую маму с коляской. - Ей двадцать пять лет. Видишь, в коляске Мате сидит, а рядом Лука идет. Имена–то детям дали евангельские - в честь апостолов Матвея и Луки.