Мы гуляем с Дианой по аллее, и она продолжает свой рассказ:
- Когда у меня были дома неприятности, пришла я к Элиз в слезах. Она на меня смотрит, сама чуть не плачет и говорит: "Оставайся у нас, пока у тебя все не наладится!" А ее муж тут же предложил: "Давай, Элиз, о Диане помолимся". Встали они на колени перед иконами, Деметре вслух какую–то грузинскую молитву читает, Элиз кланяется. Я смотрю на них, и так мне грустно и стыдно стало. Люди обо мне, грешнице, молятся, а я и в церковь перестала ходить. Помнишь, как я с тобой раньше в церковь ходила, а потом бросила?
Еще бы не помнить! В 1995 году, когда я преподавала в ПТУ никому не нужную спецтехнологию прядильных машин, армянка Диана, моя ученица, преподнесла мне сюрприз:
- Хочу ходить в ту церковь, куда вы ходите!
За этим заявлением последовало миропомазание - присоединение к православию и с наре–чением именем Дарья. На исповедь новоиспеченная Дарья явилась со списком грехов на двух листах. Священник, долго читавший эту хартию, посоветовал:
- Сожги и больше не повторяй.
- Сжечь и пепел в Куру бросить? - совершенно серьезно спросила Дарья.
- Это тебе не колдовство какое–нибудь, чтоб в Куру бросать! - рассмеялся батюшка.
Потом было первое причастие, после которого Дарья выскочила в притвор, восторженная и сияющая:
- У меня сейчас настроение такое… такое! Не могу описать! Но если бы меня кто–то сейчас обложил матом, я бы ничего не ответила ему.
Для Дарьи, привыкшей к крепким словечкам, это был почти аскетический подвиг. Потом были первые уроки смирения:
- Ой, я чего видела! Сегодня одна бесноватая при всех отцу Филарету пощечину дала. А он стал ее успокаивать: "Ничего, со всяким бывает". Так она потом на коленях у отца Филарета прощения просила.
На смену первым восторгам пришли уныние, слезы на исповеди и попытки отца Филарета удержать ее в церкви.
- Я плакала, рассказывала отцу Филарету, как я устала от всего. Я же с пятнадцати лет на улице! Не знаю, как жить, за что схватиться. А батюшка слушал меня, успокаивал и своей рясой мои слезы вытирал…
Затем полный отход:
- Молюсь, молюсь, а толку нет. Ничего в моей жизни не меняется. И бабки в церкви какие–то противные, только замечания могут делать…
Долго еще отец Филарет ходил к ней на рабочее место - в будку на базаре, где она работала продавщицей ширпотреба.
- Приходит, стучит в форточку, улыбается: "Дарьюшка, как ты тут?" Потом зайдет, посидит, о матери и о работе расспросит. Я ему еще записки с грехами писала, чтобы он потом разрешительную молитву прочел. О, что было, когда отец Филарет приходил! Весь базар на меня пальцем показывал: вот Диане какая честь - священник к ней в будку ходит!
Отцу Филарету было в ту пору семьдесят с лишним лет. И как он находил силы ходить на базар к Дарьюшке после долгих исповедей и служб?
Диана тем временем продолжала:
- Как отошла от церкви, совсем плохо стало. Из дома опять ушла, не выдержала. На двух работах, как ишак, кручусь, а вечно без денег - все уходит на брата и мать. Элиз мне деньги сует: "Возьми. Я же вижу, как тебе трудно, вечно голодная ходишь". Не хотела я брать, а Элиз настаивает: "У меня муж есть, а у тебя лишь двое нахлебников на шее. Бери, говорю!"
Тут как раз появилась Элиз с коляской, и мы познакомились. Диана ушла со своим воспитанником и Лукой на качели. А мы с Элиз разговорились, и она рассказала, как попала в Грузию:
- Деметре приехал в Баку в командировку на год и познакомился со мной. Начал мне звонить. Моя мама ругалась и кричала в трубку: "Здесь такой нет!" Потом кричала уже на меня: "Зачем тебе этот гурджи (грузин)? Тебе что, своих азербайджанцев не хватает? Выйдешь замуж за гяура (неверного) - убью!" Мы с Деметре встречались тайком. Дома были скандалы: "Мне зятя–гяура не надо! Я тебя из дома выгоню!" Выносить всю эту пытку было невозможно, и я ушла к Деметре. Жили мы пока без регистрации. Он, кстати, тогда еще не был таким верующим. Потом встал вопрос об отъезде в Грузию. Я уже была на четвертом месяце беременности. Позвонила сестре - попрощаться. Та мне устроила встречу с матерью и другими сестрами. Деметре боялся пускать меня на это свидание:
- Вдруг они начнут тебя бить, и мы потеряем нашего ребенка.
- Ну, что ты, - успокаиваю его, - они же не дикие.
Он опять за свое:
- Я пойду с тобой и где–нибудь в кустах спрячусь. Если что не так, выскочу к тебе на помощь.
Еле–еле отговорила его от этой затеи. К тому же он у меня не Рембо - худенький, ростом чуть повыше меня.
В общем, сидели мы в парке на скамейке, разговаривали. Мама плакала, отговаривала меня ехать:
- В Грузии света нет, газ постоянно отключают. Как ты там будешь? Живите уж лучше у нас в Баку.
- Это же его родина, там его мать. Кто за ней присмотрит? - объясняла я.
- А вдруг она не примет тебя как невестку?
Мне и самой было страшно об этом думать, но я, как могла, защищалась:
- Мой муж ее любит, и я ее буду любить и уважать. У нас все получится.
Деметре с нетерпением ждал меня дома и встретил вопросом:
- Ну, как? Все мирно?
Узнав, что "в Багдаде все спокойно", на другой день пошел к моей матери с "официальным визитом". Купил цветной телевизор, всякие сладости и хотел было взять шампанское, да я его одернула:
- Забыл, что мы мусульмане? Алкоголь нельзя.
Встреча прошла спокойно. Моя мать такого визита явно не ожидала и заметно успокоилась. Стала его усиленно чаем поить. Деметре пьет, не отказывается. Потом мне признался: "Я, наверно, за всю жизнь столько чая не выпил".
Отправились мы в Грузию. Ехала я со страхом - как там меня примут. Свекровь встретила меня спокойно, хотя без особой радости. Конечно, она хотела иметь невесткой грузинку.
Постепенно я освоилась, стала учить грузинский. Вскоре мы расписались. Родился мой первый мальчик, а Деметре духовно окреп. Атеистом–то он никогда не был, а тут зачастил в церковь. Я сначала обижалась:
- Ты целый день работаешь. Хоть в воскресенье побудь со мной! Ну что вы там, в этой церкви, делаете? Можно и дома помолиться.
- Дома одно, в церкви другое, - отвечал он и торопил меня с крещением сына. Я сперва колебалась, нужно ли это, потом согласилась.
- А сама?
- Нет, я пока некрещеная. Муж на меня не давит. Он считает, что всему свое время, и к вере человек должен прийти без принуждения. Кроме того, для меня перемена веры - как предательство. Если я родилась мусульманкой, то зачем отрекаться от веры отцов? Правда, намаз я теперь не совершаю, совсем забросила. Деметре дал мне молитвослов. Я перевела некоторые молитвы на азербайджанский язык - так мне понятнее. Особенно мне нравится молитва "Отче наш", я читаю ее по утрам. Что будет дальше, пока не знаю. Посмотрим.
- А как складывалась жизнь в Грузии?
- Так и складывалась - Луку в год крестили. Жалко, что поздно я согласилась. Зато Мате крестили почти сразу после рождения. Я даже не знала, что это так важно. И разница между мальчиками есть. Вот каждое воскресенье Деметре их водит на причастие: старшего за руку, младшего в "кенгуру" сажает. Так Лука не хочет, каждый раз упирается. Зато как причастится - становится тихий, спокойный. А с Мате таких проблем нет, он с рождения к Богу прирос.
- Как Деметре к детям относится?
- Очень любит их. Мне то и дело говорит: "Элиз, посмотри, каких нам Господь детей дал! Мы должны еще больше молиться". Я и так каждый день прошу Бога, чтобы Он меня вразумил, как детей правильно воспитать. Вдруг что упущу? Вся ответственность на мне. Отец их редко видит, много работает. Очень хочу, чтобы они выросли хорошими людьми. Хотя у нас есть деньги, я не приучаю их к роскоши. Лука, когда что–то хочет, всегда осторожно спрашивает: "Мама, а можно это купить?" Детей нельзя заваливать ни сладостями, ни игрушками. Когда всего много, все обесценивается, и ребенок уже не чувствует радости. Зато когда потеряет - это трагедия. В жизни надо быть готовым ко всему: сегодня деньги есть, а завтра их может не быть. Но ведь это не катастрофа. Я Диане говорю, что хочу третьего ребенка. А она удивляется: "Когда же ты будешь отдыхать и жить для себя?" А дети и есть моя жизнь. Зачем мне отдых?
- Твоя мама к вам приезжает?
- Да, недавно была. Хотела посмотреть, как я тут живу. Познакомилась с Тасико - моей свекровью. Увидела, что у нас все хорошо, и давай мне по–азербайджански, чтоб другие не поняли, мораль читать:
- Смотри, узнаю, что ты с Тасико плохо обращаешься - голову тебе отрежу! Ты ей чай как можно чаще давай. Налей и на подносе ей в комнату неси.
- Мама, - говорю, - грузины столько чая не пьют.
- Учи ученого, - рассердилась она. - Делоне в чае, а в уважении!
А потом совсем развоевалась:
- Давай, - говорит мне, - когда ты в Баку приедешь, детям обрезание сделаем!
Тут я и сорвалась:
- Ну уж нет! Они теперь крещеные. Мои дети христиане. Зачем им обрезание? И Деметре будет неприятно.
Мама обиделась на меня из–за обрезания, а я спокойно вздохнула, когда мы ее проводили в Баку.
Тут с качелей вернулась Диана с малышами и выдала последнюю новость:
- А знаете, что Элиз меня по–азербайджански говорить научила? Теперь на базаре с татарками, кто зелень продает, торгуюсь только так - Диана тут же лихо разыграла диалог в лицах, развеселив всех. В финале снова перешла на русский. - Они мою речь слушают и спрашивают:
- Ты кто? Гурджи?
- Иох, - говорю. - "Нет", значит.
- Гречанка?
- Иох.
- А кто?
- Ормени.
Они от удивления головами качают: мол, как это у армянки с азербайджанцами мир и даже их язык выучила? И вдруг как начали мне в сумку киндзу, петрушку и тархун огромными охапками совать:
- Возьми всо из уважения. Дэнэг не надо!
Мы смеемся. Диана наслаждается триумфом.
Но ей еще нужен заключительный аккорд:
- Скажите честно - я талантливая?
- Да кто с тобой сравнится!
- Я же пять языков знаю! Армянский с детства, русский со школы, грузинский с улицы, азербайджанский от Элиз. А английскому меня хозяйка шведка учила, когда я у нее бебиситтером пахала. Я бы точно министром иностранных дел была, если бы в школе двоек не нахватала.
Потом наш "министр" переключается на Элиз:
- Что вы на Пасху делали?
- Свекровь яйца красила, я стол накрывала, а Деметре на всю ночь в церковь ушел.
- А ты что не пошла? - хитро улыбается Диана.
- А что, нельзя дома "Христос воскресе!" детям сказать? - тоже улыбается Элиз. И вдруг спрашивает. - А у армян есть Пасха?
Диана, даром что ростом метр с кепкой в прыжке, тут же становится в позу бойцового петуха:
- Да мы раньше грузин христианство приняли. Мы первые!
- Первые–то первые, - соглашаюсь я, - а что ж ты не постилась Великим постом?
- Я… я раньше всегда постилась, - сникает Диана.
- Деметре всегда строго постится, - говорит Элиз.
- Повезло тебе с мужем, - вздыхает Диана. - А к моему берегу один мусор плывет.
- Не горюй, - утешает ее Элиз. - Мы с Деметре всегда молимся, чтобы Господь послал тебе счастье.
* * *
И пришло к моей крестнице счастье. Правда, сначала оно выглядело так - Диана кружит по парку с коляской и пренебрежительно сообщает, что, мол, клеится к ней один тип и замуж зовет. А ей это надо? А тип пристает, у-у, какой приставучий! Тут едва ли не вся "биржа нянь" завопила хором:
- Диана! Не упускай свой шанс!!!
Нам с Элиз жених понравился. Но стоило завести разговор о замужестве, как обнаружилось - это дитя улицы, стойкое в беде и нужде, панически боится счастья. Горе - да, оно ей родное. А любовь, преданность, семейное счастье - это байки для дурочек из завирального кино. Диана считала себя практичной и, влюбившись, боялась любить.
Пятнадцатого октября состоялась типичная для Тбилиси интернациональная свадьба с тостами на трех языках. На свадьбе Диана была неузнаваемо красивой и летала, как птица, исполняя армянский свадебный танец шалахо. А потом, запыхавшись, она говорила нам с Элиз, светясь от радости:
- Счастливей меня, девочки, человека нет. Армен меня на руках носит и все твердит: "Бог послал мне такую жену, какую я искал!"
После свадьбы молодые переехали в собственный дом. И здесь Диана призналась мужу, что однажды по совету подружки она в ночь под праздник загадала о суженом и услышала во сне его имя - Давид.
- А я и есть Давид, - улыбнулся Армен. - Мне при крещении сказали, что имени Армен в православии нет, и дали мне имя Давид.
- А я в крещении Дарья, и никакая я не Диана, - призналась молодая жена.
Давид и Дарья сейчас счастливы. Что будет потом, пока неизвестно. Но молится за них старенький батюшка Филарет и молимся все мы. Сохрани их, Господи, и спаси!
Огнетушитель для ненависти
"Где оскудевает любовь, там непременно на место ее входит ненависть".
Свт. Василий Великий
Арам Оганян, худой тридцатилетний парень, откинул со лба черную прядь и с удовлетворением оглядел свое творение - только что опубликованный постинг на одном из форумов. На форуме обсуждалась тема "Кого и почему я ненавижу", вызвавшая живейший отклик у юзеров.
Например, некто Боинг написал: "Я ненавижу мою одноклассницу Наташу".
Евлампий, русский националист, подробно перечислил: "Терпеть не могу кавказцев, мусульман и плодючих китайцев!"
Евлампию ответил украинский националист Мыкола: "Ненавижу всих москалив!!! Москали, геть с Украины!"
Словом, Арам не мог пройти мимо и тоже написал: "Я бы на куски порвал всех азербонов и турок за армянский геноцид!"
Хотел написать еще что–нибудь, но по экрану монитора в интернет–кафе поползла строка: "Ваше время истекло".
Мать вчера прислала ему из Греции деньги, вот он и оттянулся по полной программе в интернет–кафе. Должны же быть у него хоть какие-то радости? А то не жизнь, а одни огорчения. Хорошей работы нет и не предвидится. Квартиру мать продала, чтобы перебраться в Грецию. Вот и живет Арам уже шестой год у соседей–грузин, заносчивых, как и все грузины. Гостеприимные они, конечно, и Арама любят. Но когда хозяин дома Вахо начинает рассуждать о великой духовной миссии Грузии в мире, его сестра Этери не без иронии добавляет:
- Когда Иисус Христос придет во второй раз, он обязательно будет говорить по–грузински.
Арам в таких случаях старался не рассмеяться. Уж чем–чем, а армянскими мозгами его Бог не обидел.
На другой день Арам снова заскочил в виртуальную забегаловку и обнаружил в почте письмо: "Брат! Бог милостив и милосерден! Ваш пророк Иса учил любить людей. Жаль, что ты, христианин, не знаешь основ его учения. С любовью, Джамиля из Баку".
Арам даже вскипел от негодования: как какая–то мусульманка смеет учить его христианским заповедям? Что бы ей написать такого, чтобы посадить в лужу и доказать свое интеллектуальное превосходство? Думал–думал Арам и, ничего не придумав, отправился за помощью к суперверующей Этери.
К Этери, некрасивой старой деве, относились в семье свысока. Да и как можно уважать человека, совершенно равнодушного к деньгам и политике, но пропадающего все время в церкви? Мало того, еще дома длиннющие молитвы читает.
- Бедная, - вздыхали родственники, - что ей еще в этой жизни осталось?
Этери, выслушав Арама, поставила свой диагноз:
- Тебя, Арам–джан, Господь к себе призывает. Неважно, как это произойдет, - через мусульманку или еще через кого–нибудь. Вот я тебе лучше книжки дам. Прочти - и поймешь, как ей ответить.
Пришлось, ясное дело, скроить вежливую улыбку и отправиться читать книжки. Но читать не получалось. Ни к христианской, ни к какой другой литературе Арам особого интереса никогда не испытывал. Свое жизненное кредо он сформулировал гениально и просто:
- Миру - мир, армянам - деньги.
Полистав книжки и исчиркав напрасно два листа, снова поплелся к Этери за помощью. А она, как ни странно, тут же набросала ответ, да еще и уверила:
- Пошли вот это, и увидишь, что будет.
Этери оказалась права. Джамиля заглотила крючок и ответила более подробно: "Только умные люди не стесняются признавать свои ошибки. Как я рада, что ты не фанатик и твой постинг был вызван сиюминутным настроением. Мне очень хочется узнать о тебе побольше. О христианстве я знаю очень мало. В Баку меня окружают только единоверцы. Мне хотелось бы иметь друзей с другим мировоззрением. Напиши мне, я с радостью отвечу".
Через неделю Арам уже с нетерпением ждал писем из Баку и даже пошел в атаку: "А слабо тебе приехать ко мне в Тбилиси? Ведь мы враги".
"У меня нет врагов, потому что я свободна от ненависти, - писала Джамиля. - Я стараюсь подходить к людям только с хорошей меркой. Я как раз собиралась в Тбилиси к родственникам, и мы сможем увидеться".
Встреча бывших недругов состоялась на проспекте Руставели. Арам смотрел на гостью во все глаза. Ее смуглое, прекрасное, улыбающееся лицо казалось ему таким родным и давно знакомым…
- Я тебе город покажу, - предложил Арам. - У Тбилиси древняя история. А знаешь, что Тбилиси в переводе значит "теплый"? Его царь Вахтанг Горгасали на месте горячего серного источника основал. Хочешь, я тебе одну легенду расскажу?
Джамиля восхищенно слушала, удивляясь эрудированности Арама. А никакой эрудированности и в помине не было. Зато теперь вечерами, вооружившись ручкой, он спешно конспектировал рассказы Этери о великих святынях Грузии, о мучениках, отдавших жизнь за Христа, и об истории этой многострадальной земли. Никогда он еще так жадно не учился, отыскивая в книгах интересные факты. А еще он насмерть боролся с собой, стараясь избавиться от жаргона, усвоенного с детства на улице.
- С тобой так интересно! - призналась Джамиля на прощанье, поглядывая на Арама из–под опущенных ресниц.
Арам был наверху блаженства. После отъезда Джамили они продолжали переписываться. И чем дальше, тем яснее Армен понимал: он хочет жениться на Джамиле, и другой жены ему не надо. Объясниться с Джамилей он не решался. Да и как надо объясняться в любви? Он даже Пушкина перечитал, отыскивая подходящие фразы, и целыми днями писал в уме длинные–длинные письма. А в итоге написал просто: "Я люблю тебя. А ты?" Джамиля ответила: "Я тоже".
Когда Арам позвонил матери в Грецию, сообщив о своем намерении жениться на Джамиле, та раскричалась так, что у Арама заложило уши:
- Только внуков–мусульман мне не хватало! Нет, нет и нет! Запомни, ни копейки от меня не получишь! Я сама тебе подыщу нормальную девушку, как только деньги на свадьбу соберу!
Ситуация у Джамили была не лучше. Медлительный и вальяжный Мамед Ибрагимов, усадив дочь на диван, стал, не торопясь, проводить воспитательную беседу:
- Джамиля, ты взрослый человек. Я не хочу влиять на твой выбор, но как ты себе это представляешь? Ты знаешь, что было недавно в Баку и Сумгаите. И даже если этот твой армянин ангел, вам здесь не жить. Подумай, как будут смотреть на твой брак с армянином все наши.
Джамиля подняла на отца глаза и спокойно ответила: