Продолжение истории о неудачнике Гарри Сильвере, начатой в романе "Man and Boy, или Мужчина и мальчик" - книге, которая стала международным бестселлером и завоевала звание Книги года в Великобритании.
Вторая женитьба Гарри не только не снимает проблем, в которых он увяз, как в трясине, но ежедневно создает новые. Здесь и обоюдная ревность, и вынужденный уход со службы, и отчуждение повзрослевших детей, особенно сына Пэта, похоже повторяющего судьбу своего неудачливого родителя. И если бы не спасительное вмешательство старого Кена Гримвуда, бывшего солдата-спецназовца из Королевской морской пехоты, жизнь невезучего Гарри Сильвера окончательно превратилась бы в ад.
Содержание:
I - ОСЕНЬ. - ТАЙНЫЙ ЯЗЫК ДЕВОЧЕК 1
II - ВЕСНА. - ЕСЛИ БЫ Я БЫЛ МАЛЬЧИКОМ 20
III - ЛЕТО. - ЧЕГО ТЫ ЖДЕШЬ? 40
Примечания 52
Тони Парсонс
Men from the Boys, или Мальчики и мужчины
Моему сыну.
И моей дочери
- Разве я мог это забыть! - вскричал Пиноккио - Скажи скорее, красивая маленькая Улитка: где ты оставила мою добрую Фею? Как она живет? Простила ли она меня? Думает ли она обо мне? Любит ли она меня еще?
Карло Коллоди. Приключения Пиноккио.
Перевод Э. Г. Казакевича
I
ОСЕНЬ.
ТАЙНЫЙ ЯЗЫК ДЕВОЧЕК
1
Сентябрь. Первый школьный день. Повсюду мелькают новые синие форменные пиджаки, под ногами листья и конские каштаны, но небо - ярко-синее, день совсем летний. Мне показалось, я понял, почему мой сын был таким тихим и задумчивым во время всего долгого праздника. А чему удивляться? Рано или поздно в его жизни должна была возникнуть девушка.
Мне хотелось верить - это потому, что ему уже почти пятнадцать.
Я заметил, как мой сын смотрит на девочку. Он заливался румянцем, едва взглядывая на нее.
- Ты мог бы с ней поговорить, - сказал я. - Просто подойди и - ну, ты сам знаешь. Поговори с ней.
Пэт засмеялся. Он смотрел на девочку, которая вовсе не торопилась отойти от школьных ворот. Черноволосая, кареглазая. Смеется, покачивает рюкзаком, набитым книгами. Высоковата для ее возраста. В синем форменном пиджаке Объединенной средней школы Рамсея Макдоналда выглядит просто потрясающе. Окружена поклонниками.
- Поговорить с ней? - пробормотал он так недоверчиво, словно я предложил: "Отчего бы тебе не полетать немного? Девчонки любят, когда перед ними летают. Чиксы просто сходят с ума, когда видят пацана, выделывающего пируэты в воздухе". - Наверное, нет.
- Она твоя ровесница? - спросил я.
Он покачал головой, и ему на глаза упала прядь светлых волос. Он со вздохом отвел ее в сторону - томящийся от любви местный школьный Гамлет.
- Нет, на год старше.
Стало быть, ей пятнадцать. Или даже шестнадцать. Почти старушка. Мне следовало догадаться, что он влюбится в девочку постарше.
Я смотрел, как он нервно теребит футбольные бутсы "Предатор", лежащие у него на коленях.
- Знаешь, как ее зовут? - спросил я.
Он набрал воздуха. Сглотнул. Стряхнул со школьного пиджака пару присохших чешуек грязи. Он не смотрел на меня. Он не отрывал от нее глаз. Боялся что-нибудь пропустить.
- Элизабет Монтгомери, - проговорил он.
Эти восемь слогов словно спорхнули с его языка. Он произнес их так, будто это было больше чем имя. Это был вздох, молитва, поцелуй, любовная песнь. Он в изнеможении откинулся на спинку пассажирского сиденья. Произнесение имени Элизабет Монтгомери отняло у него все силы.
- Просто поговори с ней, - повторил я, и он снова отчаянно покраснел при одной только мысли об этом.
Он посмотрел на меня:
- Но что я скажу?
- А что бы тебе хотелось сказать?
- Я хочу ей сказать… - Он безмолвно покачал головой, словно лишившись дара речи, но тут же едва слышно произнес: - Я хочу сказать ей, что она самая красивая девочка из всех, кого я когда-либо видел. Что ее глаза - они сияют. Просто сияют, и все. Словно… черный огонь или что-то в этом роде.
Я беспокойно пошевелился на сиденье:
- Что ж, Пэт, можно приберечь это для следующей встречи.
Он был в том самом возрасте, когда еще верят в существование тайного языка девочек.
В том возрасте, когда ты считаешь, что девочки говорят на эсперанто, который абсолютно неизвестен тебе - обычному мальчику, охваченному тоской и чувством собственной ненужности, косноязычному от юности и сильного желания.
Я хотел ему помочь. Правда хотел. Я хотел быть его мастером Йодой в любви, с которой он столкнулся. И даже если у него с Элизабет Монтгомери ничего не получится, если они никогда не полюбят друг друга, если он не станет миллионером и не женится на ней, если она никогда не станет ангелом, молящим его вернуться, - что же, тогда я хотя бы смогу помочь ему поговорить с девочкой. Это не так уж сложно.
В школьном здании прозвенел звонок. Элизабет Монтгомери удалилась, окруженная вниманием толпы мальчиков и девочек в синих пиджаках. Видно, не только Пэт - все любили Элизабет Монтгомери.
Я каждое утро возил его в школу. Хотя, когда им исполняется пятнадцать, вы больше не возите их собственно до школы. Вы подвозите их поближе, и остаток пути они идут сами, а вы не мешаете им своими поцелуями, объятиями или мудрыми советами о секретах привлекательности. Он открыл пассажирскую дверцу.
- Сегодня вечером ты дома? - спросил я.
Он отбросил с глаз прядь волос. Они стали длинными за лето.
- После школы у меня Клуб латерального мышления, а потом я домой, - ответил он. - А ты?
- Я буду дома, - кивнул я. - Правда, поздно - сегодня официальный прием. Шоу присудили награду. Клуб латерального мышления?
- Ну, ты знаешь. Выход за рамки привычного мышления. Творческое мышление. Эдвард де Боно.
- О, точно - Эдвард де Боно. Бывший муж Шер. Нет, то был Сонни Боно. Ты тогда еще не родился.
- Все произошло до того, как я родился, - засмеялся он, вылезая из машины. - Мое время еще не пришло.
Он захлопнул дверцу и посмотрел на меня через окно.
- Удачи тебе в твоем Клубе латерального мышления, - пожелал я. - И поговори с ней, малыш. Поговори с Элизабет Монтгомери.
Он помахал мне и ушел. В этом был весь мой сын. Парни его возраста вовсю выклянчивают у матерей iPod. А он посещает Клуб латерального мышления и без взаимности влюблен в Элизабет Монтгомери. Я смотрел, как он идет, пока звонок не стих.
Вокруг толпилось еще много родителей, поэтому я не сразу присмотрелся к женщине, припарковавшейся прямо у школьных ворот. Вообще-то я почти не обратил на нее внимания. Но она вышла из машины, и я увидел, что она тоже смотрит на Пэта.
Тогда я взглянул на нее повнимательнее.
Высокая блондинка, худоватая, на мой вкус. Одета для серьезной тренировки - темный спортивный костюм, соответствующие кроссовки - и плащ, наброшенный поверх одежды для бега. Выглядела она слегка растрепанной и усталой, но кто не выглядит таким, отводя ребенка в школу и забирая после занятий? Несмотря на голубое сентябрьское небо, день был довольно прохладным, и я видел, как у нее изо рта идет пар.
Я посмотрел прямо на нее, сквозь нее, и мы оба смотрели, как Пэт идет через ворота; край белой рубашки выбился у него из штанов, развеваясь на ветру, словно белый флаг капитуляции.
Тогда я снова посмотрел на нее, и во мне все упало.
Я всегда считал, что это ненормально - нет, я всегда считал, что это невероятно, - если ты любишь человека, любишь верно и преданно, а потом, в один прекрасный день, не узнаешь его лица.
Если ты кого-то любишь, то думаешь, что будешь всегда, всю жизнь помнить его лицо. Разве в твоем сердце не отпечаталась каждая его черта?
Но это не так. Сердце имеет склонность забывать.
Особенно после… Сколько лет прошло? Семь? Неужели действительно прошло семь лет с тех пор, как я в последний раз видел ее? Куда делись эти семь лет?
Она села в машину и, отъезжая, взглянула на меня с осторожным интересом.
Значит, она почувствовала то же самое. Кто этот незнакомец?
И тогда ко мне вернулись воспоминания. Обо всем. О, да. Она изменилась, стала старше, стройнее, пропутешествовала по миру много миль, чего никогда не делала со мной, но я вспомнил Джину.
Я вспомнил, что любил ее больше всех на свете, вспомнил нашу свадьбу и рождение нашего сына и вспомнил, что чувствовал, засыпая у нее под боком. Я вспомнил, как все хорошее превратилось в плохое и как мне было больно - больно так, что я на самом деле поверил, что уже никогда ничего не будет хорошо.
Что ж, теперь, когда я задумался об этом, она действительно показалась мне смутно знакомой.
Мы завидовали семьям, в которых развод не ассоциировался с разрывом.
Семьям, в которых продолжала жить любовь, несмотря ни на что. Семьям, в которых помнили каждый день рождения, не ошибаясь в датах. Семьям, которые не позволяли годам проноситься мимо, не тратили их впустую. Семьям, в которых родитель, живущий отдельно, вовремя появлялся по выходным, трезвый как стеклышко, олицетворяющий собой старую мудрую истину: "Ты развелся не с детьми".
Но многие поступают наоборот.
Поэтому мы - мой сын и я - с завистью смотрели на семьи, в которых если развод и случился, то был "правильным".
Нам казалось, что они похожи на семью в рекламе овсяных хлопьев - недостижимый идеал, которого нам никогда не видать, прекрасная мечта, за которой мы можем только подглядывать, прижавшись носами к оконному стеклу.
Примером семьи с "правильным" разводом для нас были Уолтоны. Или Джексоны. Маленькая разведенная семья в прериях. Они были такими, какими хотелось быть нам самим и какими мы никогда не будем.
Семьи, в которых развод был "правильным", - мы с трудом могли смотреть на них. Потому что мы ничего не хотели больше, чем подобной жизни. Я и мой мальчик.
Мы никогда не просили о многом. Жить, как живут другие. Остаться людьми после развода. Немного любви, чтобы выжить после того, как любовь ушла.
Мечтать не вредно, парень.
Домой я вернулся в полночь. Слегка подшофе.
Я едва притронулся к ужину - жесткому цыпленку за пять сотен, - и теперь в животе бурчало, а голова кружилась, потому что я выпил больше, чем собирался. Галстук-бабочка развязался и съехал набок. На атласном отвороте смокинга осталось пятно от крем-брюле. Откуда оно тут взялось, черт побери?
Завтра учебный день, и Пэту уже полагалось лежать в кровати, как остальным членам семьи. Но он сидел за столом в гостиной, разложив вокруг себя учебники, и корпел над домашним заданием по японскому. Я вошел в комнату, стараясь идти прямо, чтобы не выдать своего состояния, и он отбросил с глаз прядь волос.
Он всегда ужасно злился, когда считал, что я выпил больше, чем нужно.
- Продолжаешь праздновать? - спросил он, постукивая по столу шариковой ручкой.
Я вдруг осознал, что несу в руке сумку с бутылкой шампанского и чем-то еще. Я заглянул внутрь. "Что-то еще" было сияющим золотым ухом, укрепленным на подставке из стекла и хрома. Моя награда. Награда за шоу. Я поставил бутылку и приз на стол, стараясь не задеть домашнюю работу Пэта.
- Поздравляю, - проворчал он, слегка смягчившись. - Шоу победило. Ты победил.
Но он снова нахмурился, увидев, что я снимаю фольгу с горлышка бутылки.
"Один стаканчик перед сном", - подумал я.
- Разве завтра шоу нет? - спросил он. - Я думал, у тебя завтра съемка.
- Я буду в полном порядке.
- А я думал, с возрастом похмелье переносится тяжелее.
Я снял фольгу и теперь возился с проволочкой.
- Так говорят.
- Значит, тебе действительно должно быть тяжело, - резюмировал он. - Тебе уже сорок.
Я остановился и взглянул на него. На его лице была ухмылка, которая всегда выводила меня из себя.
- Но мне еще нет сорока, - возмутился я. - Всего лишь тридцать девять лет и девять месяцев.
Он поднялся из-за стола.
- Тебе почти сорок, - повторил он и сердито выдохнул, как умеют только подростки.
Он вышел на кухню, я поставил на стол неоткрытое шампанское. Все верно. Завтра эфир. Распить бутылку посреди ночи не самая лучшая идея.
Пэт вернулся со стаканом воды и протянул его мне.
- Обезвоживание, - подхалимски сказал я, пытаясь вновь завоевать его расположение. - Мое тело совершенно обезвожено.
- Твои мозги тоже, - сухо ответил он и принялся собирать учебники.
Я понял, что он не ложился спать, потому что ждал меня. Затем он о чем-то вспомнил:
- Кто-то звонил. Спрашивал тебя. Какой-то старик. Он ничего не захотел передать.
- Странно, - удивился я. - У нас вроде нет знакомых стариков?
- В смысле, кроме тебя?
Я глотнул воды и последовал за ним. Он обошел дом, выключая свет, и проверил, заперта ли входная дверь.
Я смотрел, как он проверяет нашу безопасность. Жена и дочери спали наверху, и на мгновение мне вдруг показалось, что наша семья снова сократилась и мы остались только вдвоем. Последняя лампа погасла.
Я не сказал ему, что видел его мать.
На следующий день, когда он вернулся из школы, мы отправились на большой поросший травой пустырь в конце улицы.
Площадка для игр - так называлось это место, без грамма иронии. Там был участок, залитый бетоном, где какая-то потерянная цивилизация когда-то построила детскую площадку, уставленную качелями, горками, каруселями и прочими чудесами. Но все это давным-давно пришло в запустение, разрушилось вандалами и инспекторами по охране труда, и сейчас площадка для игр была местом, где можно лишь погонять мяч, выгулять собаку или получить по голове после наступления сумерек.
- Три раза - и домой? - спросил я, удерживая футбольный мяч на лбу и чувствуя, как с него падают комья грязи.
Пэт, сидя на траве, шнуровал бутсы.
- Тебе придется забить мне, - сказал он.
Мы сняли с себя спортивные куртки, бросили их вместо стоек ворот, и я улыбнулся, увидев, что Пэт делает упражнения на растяжку. Он был высоким для своего возраста, неуклюжий подросток с длинными руками и ногами, и казалось, что он сам удивляется тому, как быстро растет. Но он выглядел так, как хотел. Он выглядел как вратарь. И я думал, что в этом году его возьмут в школьную команду, но знал, что об этом лучше не упоминать.
О некоторых вещах лучше не говорить.
Я ударил по мячу, Пэт прыгнул и перехватил его в воздухе. Раздались насмешливые аплодисменты. Мы повернулись и увидели группу подростков, которые оккупировали две скамьи, стоявшие в лучшем месте площадки для игр. Ребята были чуть постарше Пэта. А может, просто менее воспитанные. В основном парни, но было и несколько девчонок. Один из парней выглядел гораздо старше остальных, скорее мужского, чем мальчишеского сложения, и тень его бородки странно смотрелась на школьном пиджаке. Компания поглядывала на нас, сидя на спинках скамей и поставив ноги на сиденья.
Пэт отправил мяч мне, и я снова ударил по воротам - низко и сильно. Он быстро нырнул вниз, упав на мяч. Опять послышались аплодисменты, и я снова повернулся к компании. В сгущающихся сумерках огоньки сигарет были похожи на светляков.
- Это Уильям Флай, - пояснил сын. - Тот, здоровый.
- Не обращай на них внимания, - посоветовал я. - Давай.
Пэт послал мне мяч, я его блокировал и резко ударил по нему. Пэт бросился поперек ворот и прижал мяч к животу. На этот раз никто не зааплодировал, и я увидел, что компания неторопливо направляется к магазинчикам, расположенным неподалеку от площадки для игр.
- Уильям Флай, - повторил Пэт. - Его чуть не исключили за то, что он запер кого-то в туалете.
- И кого же он запер в туалете?
- Учителя физики, - ответил сын, пиная мяч ногой. - Уильям Флай - знаменитость.
Он послал мяч мне.
- Нет, - ответил я, глядя, как подкатывается мяч. - Уинстон Черчилль - знаменитость. Диккенс. Бэкхем. Дэвид Фрост. Джастин Тимберлейк. Знаменитости. А этот парень - нет. Он просто говнюк.
- Точно такой же, каким ты был в школе, - кивнул Пэт.
Он бросился к воротам, потому что увидел, как я легонько шевельнул мяч, готовясь к своему знаменитому удару с лета. Я засмеялся, счастливый оттого, что я здесь, наедине с моим сыном.
Я ударил по мячу, и он с треском отлетел от моей ноги. Пэт бросился вбок, вытянувшись, как струна, но не сумел дотянуться.
Потом он пошел за мячом, а я пробежал почетный круг, триумфально воздев руки к небу и пытаясь не наступить в то, что оставляют после прогулок своих собак их безответственные владельцы.
Сид подошла к лестнице и позвала их. Всех троих. Пэта. Пегги. Джони. Моего ребенка. Ее ребенка. Нашего ребенка. Хотя за десять лет, проведенных вместе, мы давно уже привыкли считать детей общими.
Из кухни мне было слышно, как от компьютеров отодвигаются стулья, хлопают двери, смеются дети. Высокий тоненький голосок вплетался среди двух более взрослых голосов. А потом маленькое стадо слонов - наша банда - спустилась ужинать. Сид вернулась и стала смотреть, как я пытаюсь нарезать петрушку, не отрубив себе пару пальцев.
- Ты ему сказал? - спросила Сид.
Я покачал головой:
- Пока нет. Не было подходящего времени.
- Он должен ее увидеть, - сказала она. - Он должен знать, что она вернулась. Он должен видеть свою мать.
Я кивнул. Я хотел, чтобы он ее увидел. Я хотел, чтобы это была потрясающая встреча.
Сид выложила пасту в дуршлаг и посмотрела на меня сквозь поднимающийся пар:
- Гарри, ты боишься, что ему будет больно? Или ты боишься его потерять?
- Наверное, и того и другого.
Наша банда появилась в столовой. Пэт. Пегги. Джони. Это было своего рода событием, потому что мы редко ужинали все вместе.