Как многие жены мужей-неудачников, груз ответственности за семью она взвалила на свои хрупкие плечики, при этом достаточно сильно согнув свою лебединую шею. Тоня отвечала за финансовое благополучие семьи, медицинские страховки, уплату счетов. Каждую смену работы Осипа воспринимала уже довольно спокойно, почти без нервов, расценивая как его очередное шараханье. И едва ли удивилась, когда Осип вообще бросил все и на год исчез в центральной Бруклинской библиотеке.
С раннего утра садился в свой "Бьюик", прихватив в термосе горячую овсяную кашу, и возвращался вечером со стопкой книг на русском и английском.
...Он сидел в просторном зале, у высокого окна, напротив замечательного парка. В стекле торчали извилистые ветки деревьев, зимой покрытые пушистым снегом, летом – сочной листвой и цветками. По-новому открывал для себя Чехова, Драйзера, Диккенса. Портреты Артура Миллера, Уолта Уитмена, Юджин О`Нила, Иосифа Бродского, их пронзительные, печальные, безумные глаза смотрели на него, напоминая, что нет на земле высшей правды, чем правда искусства, а для художника нет жизни иной, чем творчество. И он уже твердо знал, что у него не будет иного выбора, и что скоро, очень скоро он возьмет в руки камеру и будет снимать...
Но больше всего огорчало Тоню безразличие мужа к сыну. Да, он проводил с Арсюшей время, но только, по ее мнению, для галочки, выполнял свой отцовский долг и при этом всегда смотрел на часы. Даже забывал Арсюшину дату рождения, и Тоня пускалась на всякие постыдные уловки, скажем, расставляла повсюду в квартире фотографии Арсюши или кодами в компьютерах, где могла, вводила имя и дату рождения сына.
Сын часто спрашивал: "Ма, а где папа? А когда он придет?", и ей приходилось, улыбаясь, врать, что "папа на работе, что он тебя очень любит, и на уик-энд мы все вместе пойдем в парк и в магазин игрушек".
Наступал уик-энд, и папа, случалось, шел вместе с ними и в парк, и за игрушками. Стоило Арсению попросить любого монстра, Осип тут же доставал кредитную карточку и, набив полную корзину этими пластиковыми уродами, скоренько шел к кассе расплачиваться, в чем, кстати, Тоня видела очередное подтверждение – отец не любит сына. Да что говорить! Он почти не снимал Арсения на видеокамеру, а фотоснимки сына интересовали его исключительно с художественной точки зрения. Разве это настоящий отец? Это бесчувственный истукан, пребывающий в своих грезах. Он – холодный, любит одиночество. Без души.
ххх
...Арсюша всегда ждал прихода отца, чтобы тот рассказал ему историю. Ведь никто, кроме папы, таких историй сочинять не умеет. Вернее, папа их не сочиняет, а знает. Они все – и пираты, и путешественники, – папины друзья.
Папа обещает, когда Арсений вырастет, взять его с собой к пиратам на корабль или в пустыню Израиля, где караваны верблюдов и полно пещер. Поэтому Арсений спешит вырасти. Для этого он делает все возможное: прилежно учится в школе, прыгает с дивана, писает прямо в унитаз, поднимая перед этим крышку, и складывает иногда всех своих монстров в коробку.
Арсений уже не такой маленький, он понимает, что еще не время, нужно подождать, пока он окончит школу, может, еще годик или два, научится хорошо читать и считать, и сам будет убирать в ванной после своего купания, вот тогда-то он отправится с папой в свое первое путешествие. А пока пусть папа рассказывает ему истории. Арсений тогда чувствует себя приобщенным к настоящей тайне, какой нет ни у кого из его приятелей.
Но... папы часто дома нет. "Папа занят", – говорит мама, и в такие минуты ее почему-то очень жалко. Иногда, когда Арсюша уже почти спит, он смутно, сквозь цветные круги, чувствует, как в комнату входит папа, накрывает его одеялом, гладит по голове. Арсюша тает, ему хочется проснуться и папу обнять, но веки такие тяжелые, что их не поднять. Еще он боится, что если он и откроет глаза, а папы вдруг нет... Он нащупывает волосатую папину руку и, крепко обхватив, прижимает к себе.
...И тут издалека, лазоревого и тихого, показывается корабль. Ветер треплет черный флаг, пушки нацелены на акул и осьминогов. Корабль подходит к берегу, где стоят Арсюша и папа. Вылетает на песок трап. Арсюша ступает на шаткие сходни, тянет за собой папу. И вот они – на палубе, среди пиратов. Все – одноглазые, с повязками, в красных косынках, с ножами и пистолетами. Среди них – и спайдермен, и Спондж Боб. Пираты хоть и с пистолетами, и одноглазые, но любят играть на компьютере и смотреть телевизор. Арсюша приветствует их звонким "Хэй!". Ему навстречу из каюты выходит самый лучший папин друг – пират-Розенблатт...
Ну разве можно не любить такого папу?!
ххх
К последней работе мужа – оператором в охране гостиницы – Тоня отнеслась уже почти без реакции, разве что уточнила, не опасно ли это для жизни, все-таки охрана гостиницы, мало ли что. Услышала в ответ, что более безопасного места быть не может: сидишь за стальной дверью в зале, управляешь скрытыми видеокамерами, установленными в разных точках гостиницы, смотришь на экраны, и чуть что – докладываешь оперативному дежурному. Такое описание Тоню успокоило.
Правда, еще недавно у нее теплилась слабая искорка надежды, что Осип станет библиотекарем и, наконец, окажется в более приемлемом и достойном себя окружении. Все-таки он – интеллигент, хоть и со странностями, как говорила его мама на идиш, – "с мишигасами". Но вот опять – очередной мост и прыжок.
Осип уверял, что такая работа охранника даст ему возможность еще немного "повариться в манхэттенском бульоне, схватить ритм столицы мира". К тому же, у него будет прорва свободного времени, особенно по ночам, и он спокойно сможет читать книги...
И все-таки Тоня ошиблась! Прожив с ним столько лет вместе и поставив на нем клеймо горемыки, видела в его жизни только бесполезные мытарства, не заметив, как все эти годы в нем вызревал художник, направляя своими неведомыми путями его судьбу.
Осип купил себе профессиональную аппаратуру для съемок, компьютеры для монтажа. Потом написал сценарий, где оживил библиотечные портреты четырех писателей. И те безумные мудрецы покинули портретные рамы и пошли по улицам старого Бруклина, по паркам, пивным, по церквам и синагогам, по набережной Гудзона, рассказывая о своей жизни, где они встречали героев своих драм и поэм, где напивались до чертиков, любили, молились, и где умирали...
ххх
...Ночи напролет Осип сидел в операторском зале гостиницы "Мандарин", за стальными дверями, надежность которых обеспечивают секретные коды и специальные пропуска. Его напарник – Уолтер, бывший полицейский, отвечающий за оперативное реагирование на случай любого ЧП, скучал, по своей старой привычке копа положив ноги на стол. Хотя с Осипом они были слишком разными, круг их интересов разительно отличался, все же испытывали взаимную симпатию.
Уолтер в скором времени нашел себе подружку, жившую неподалеку от гостиницы. Перед тем как отправиться к ней, вытирал свое гладкое мясистое лицо и шею влажной ароматизированной салфеткой, смотрел на себя в зеркало, подмигивал и уходил на несколько часов, а то и до утра. Он знал, что Осип никуда не денется, потому что занят своей картиной.
Осип монтировал фильм, подключив свой ноутбук к системе наблюдения отеля. Сверхчувствительная аппаратура и, в первую очередь, большие экраны оказались ему как нельзя полезными.
Уолтер, возвращаясь от своей подружки, добродушный, пахнущий духами и свободой, заставал Осипа в том же кресле, в той же позе, со своим ноутбуком, с тем же безумно напряженным взглядом. Фильм про писателей Уолтера, надо сказать, мало, вернее, не интересовал вовсе, он любил только передачи про животных и про торговлю недвижимостью. Осипа, однако, уважал за добросовестность, считал его чудаком, который, чем черт не шутит, может, и разбогатеет когда-нибудь.
Когда Уолтер узнал, что фильм Осипа получил на фестивале приз, он до того порадовался за друга, что тайно привел в Оперативный центр свою ночную герлфренд познакомить ее с известным режиссером, его русским приятелем, и угостил Осипа в пивном баре.
Уолтер даже стал подумывать, как бы и ему самому попасть в киноиндустрию, стал тормошить свои былые связи в полиции, где работал в отделе по борьбе с особо опасными преступлениями. Предложил Осипу помощь – познакомить с нужными людьми, и тогда он сможет заснять ночные рейды, аресты наркоторговцев, мордобой, изъятие оружия, застреленных проституток и прочее, в том же духе, что так любят зрители во все времена. Себя же Уолтер видел на позиции консультанта. И был очень огорчен тем, что на его предложение Осип отреагировал как-то вяло. Чудак, кто ж отказывается от такого?!
Впрочем, вскоре ответ открылся. Уолтер зауважал Осипа еще больше, когда на пяти экранах, отключенных от гостиничных камер Оперативного центра, появилась... женщина поразительной красоты в бордовом купальнике.
ххх
– Как ее зовут? – спросил Уолтер, слегка отодвинув свою левую ногу, лежащую на столе. Он уменьшил в рации звук, поставил ее на стол рядом со своей черной туфлей. Пиджак его был расстегнут, открывая небольшое аккуратное брюшко под светлой рубашкой и ремень, охватывающий могучую грудь, чтобы поддерживать кобуру с пистолетом.
В зале было тихо, изредка бикали рации, поставленные на подзарядку.
Экраны показывали жизнь "Мандарина": мимо швейцаров в здание входили постояльцы – те, кто останавливался в отеле лишь на сутки, и те, кто жил там месяцами. Входили важные типы, окруженные телохранителями, входили политики, журналисты. Днем и вечером в гостинице и вокруг нее кипела жизнь.
Ночью же шевеление угасало, экраны пустели, оставаясь в своем матовом свечении. Лишь изредка по коридору в свой номер, шатаясь, плелся какой-нибудь подвыпивший турист или ресторанный поваренок выскальзывал на пожарную лестницу выпить украденную бутылку дорогого пива.
– Все-таки, как зовут эту красавицу? – снова спросил Уолтер.
– Лорен. Софи Лорен.
Глава 5
Утро. Солнце нежно золотит пляж. Сквозь калитку забора сюда тянутся, влача матерчатые сумки и зонтики, первые пляжницы – молодые мамаши. Детишки бегут к воде. На вышках уже сидят парни-спасатели в ярко-красных трусах и опознавательных курточках; свистки болтаются на груди спасателей, в них еще не дули, но очень скоро эти безобидные бирюльки-свистки превратятся в иерихонские трубы.
Нежен зыбкий песок, накануне по пляжу проехала машина, разровняла берег, смела с его лица мусор. А волны океана довершили дело, слизав с покатого бережка вчера возведенные замки, крепостные валы и мосты-веточки.
Ровен и спокоен брег, лениво дышит океан, лишь мельтешат блики на его поверхности. Чайки и альбатросы застыли на прибрежных темных валунах, и если бы не слабое дрожание их серых перьев и не редкие писки, их можно было бы принять за музейные чучела, посаженные на эти камни тысячи лет назад...
Вдали на мысе видны погрузочные краны порта Red Hook, где швартуются сухогрузы и откуда выходят океанские лайнеры. Величавые плавающие города тянутся вереницей, оставляя позади небоскребы Манхэттена, мост Верразано, порт, бухту, и уходят в какую-то великую, страшную даль...
Осипу этот вид напоминал Финский залив и почему-то крайний север, где он никогда не был, но, видимо, мысль о дикой природе, где цивилизация еще не срубила последних дров, и фотоальбомы его детства вызывали такие ассоциации. Тоню вид океанских лайнеров и застывших на камнях чаек, как она выражалась, просто завораживал.
Арсюша же, когда мама или папа протягивали руку вдаль, говоря ему: "Посмотри, какой красивый корабль!", менее всего задумывался о красоте и старался смотреть на вещи с практической точки: сначала спросил родителей, не смогут ли они ему такой корабль купить. И получив твердый отказ, а папа почему-то еще и рассмеялся, Арсюша не очень расстроился. Он уже был не так мал, догадывался, что размер такого корабля все-таки великоват для ванны в их квартире. Тогда он пожелал следующим летом отправиться на таком корабле в опасное путешествие. Он согласен взять с собой и маму, хоть она наверняка и там ограничит его доступ к компьютеру и телевизору.
Получив родительское согласие, Арсюша радостно схватил огромную надувную акулу и побежал в воду.
...Акулу нужно бросать в волну брюхом вниз, а потом наваливаться сверху на ее мягкую, податливую спину и хвататься крепко за плавник. Ногами нужно обхватывать ближе к хвосту, сжимая коленями ее черные бока. Очень важно при этом держать свой рот закрытым, потому что туда попадает соленюще-горькая вода. Рот, однако, раскрывается сам собой, с этим ничего не поделаешь. Но самое важное в технике акульей езды – не попасть под волну, не очутиться внизу. Нужно только прямо и вперед, туда, к гигантским кораблям.
Акула, такая покладистая на берегу, в воде становится неуправляемой. Поначалу она вроде бы покоряется под нажимом Арсюшиных коленок, а потом начинает сильно дергаться, норовит вырваться. Плавник ее то и дело выскальзывает из рук. Арсюше стоит неимоверных усилий удерживать эту вертлявую акулину.
Какое-то время он плывет верхом, но все-таки теряет контроль и оказывается внизу. Темная волна стеной нависает над Арсюшей, мир переворачивается, солнце вмиг падает с неба, и... Папина рука усмиряет разгоряченную акулу, легко схватив ее за нос, а другая рука папы поддерживает под мышкой уже падающего в бездну сына.
Папа снова сажает Арсюшу на акулу. Арсюша, дрожа от волнения или от удовольствия, но ни в коем случае не от страха, готов к новым приключениям. Но кричит: "А-а!!!" – потому что, по правде сказать, ему страшновато, они ведь уже так удалились от берега! Папе вода – аж выше пупа! А вдруг папа его сейчас здесь оставит?.. Не переставая кричать, Арсюша обхватывает одной рукой папину шею. Акула, что ни говори, все-таки менее надежна, чем папа. И, дрожащим лягушонком, Арсюша – прыг на отцовскую грудь.
– Ну, тогда держись за меня крепко! – переместив сына на спину, Осип входит глубже в воду, плывет.
Папа – не акула, определенно, с ним легче, хоть у него и нет плавников. Зато папа не трепыхается, не крутится, не стремится ко дну. Папа плывет ровно и спокойно. Он не скользкий, твердый, его удобно держать за волосы или за шею.
– Не дави так сильно, задушишь, – просит Осип.
Арсюша чуть ослабевает кольцо рук, обхвативших папину шею. Зубы его уже клацают безостановочно, взволнованное сердечко часто стучит.
Осип слышит это мелкое клацанье зубов над своим ухом; его сердце глубоко-глубоко в груди отзывается на частые и сильные удары сердечка сына. Их удары сливаются... Осипу почему-то становится страшно от этой близости. Простая и ясная мысль, что чья-то маленькая жизнь, этот хрупкий комочек зависит от него, становится невыразимо глубокой и сложной, охватить ее так сразу невозможно...
– Выходите! Он уже синий! – зовет Тоня с берега, но крик ее, скорее, угадывается во взмахах рук.
Мама не понимает и, похоже, никогда не поймет, что такое пираты. Она живет в мире постоянных перепадов температуры, резкой смены холода и жары и занята ерундой: поиском тени, накладыванием на тело отвратительно-липкого солнцезащитного крема, отмахиванием от мух. Мама часто смотрит на свои руки, как лег загар. Пьет на пляже воду и заставляет пить Арсения. Из маминых уст вылетают скучные слова: обезвоживание, перегрев, организм.
Но мама – красивая, и попа у мамы тоже красивая и маленькая, не такая массивная, как у мамы Томаса. Арсюша этим горд, он видит маму не только на пляже в купальнике, но и дома, когда она выходит после душа в маечке и трусиках. Недавно он был в гостях у Мойше, его мама – миссис Эстер, тоже принимала душ, и они с Мойше вдвоем прильнули к дверям, пытаясь подсмотреть сквозь щелку незакрытой двери, пока их не заметил и не отогнал оттуда мистер Джеффри...
Теплое мягкое полотенце окутывает промерзшее до последней косточки тело. Лед проник Арсюше повсюду – в живот, грудь, пальцы и зубы. Арсюшу кладут на подстилку. Маленький комочек в полотенце, сжавшись и свернувшись, как улитка, лежит, подрагивая; торчат его белые, тоже дрожащие, пятки.
Арсюша – в ледяной пустыне, в ящике со льдом! Ему понадобится, наверное, сто лет, чтобы отогреться. Стучат зубы. Он переохладился и обезвожился. Температурный баланс. Организм.
...Края его посиневших губ вдруг трогает теплая, едва заметная улыбка. Перед его глазами возникает сцена из мультфильма, когда Бэтмен, ринувшись с крыши небоскреба, лазерным пистолетом стреляет в Супер-киборга: ба-бах! Тот превращается в огненный шар, и взрывная волна – р-рах! – сметает все дома и переворачивает машины. На помощь Бэтмену прилетает Спайдермен. Нажимает кнопку, и Супер-киборг сражен. "Гуд джоб, мистер Спайдермен! Теперь мы должны уничтожить армию кибернетических гоблинов". "Йес, сэр". Они нажимают кнопки под плащами и – жш-шух! – оба реактивных героя устремляются вдогонку... Арсюше, который уже вскочил с подстилки и понесся ловить крабов.
ххх
Пляж Sea Gate – это демонстрация купальников, соломенных шляп, косынок на бедрах, солнцезащитных очков, последнего педикюра и маникюра. Это театр жестов: саморассматривание загара на вытянутых руках, проверка своих бедер на предмет их упругости, поглаживание своего живота и прощупывание мышц под тонким слоем жирка, прикосновение к шее на предмет натянутости кожи, массирование плеч в расчете... притянуть взгляд нескольких молодых загорелых спасателей на вышках, поскольку иных мужчин на пляже – утром в будние дни – практически нет. Мужья и бой-френды – работают.
Пляж Sea Gate – это бабье царство, гарем на океанском берегу. Женщины – болтливые приятельницы, благодушные компаньонки, приветливые соседки, но в то же время – и непримиримые конкурентки, ведущие бескровную войну, в которой никогда не окажется победительницы, лишь постоянно будет расти счет убитым и раненым.
Только чайки и альбатросы кружат над берегом, роняя пронзительные крики, в которых словно слышится: "Ты пер-р-рвая! Ты кр-расавица! Ты пр-росто пр-релесть!..".
…...........................................................................................................................
– Представляю себе, сколько купальников у этих дам! Наверное, многие из них имеют для купальников специальный шкаф, – сказал Осип, провожая взглядом одну пляжницу, битый час фланирующую туда-сюда вдоль берега. – Зимний гардероб у них, пожалуй, скудный: пара теплых курток, может, дубленка. Зимой здесь, говорят, очень ветрено и холодно – все-таки океан. Все сидят в домах, у электрокаминов и теплых батарей, греются. Кто тебя видит? Кому ты нужна? Зато летом – гуляй, душа...
– В каждой женщине живет актриса, которой нужна публика. Вам, мужчинам, не понять тот кайф, когда тебя пожирают десятки глаз. Ты буквально чувствуешь эти взгляды своей кожей... – сказала Стелла.
– Да, понять это трудно, – полушутя согласился Осип.
Они стояли на песке, у кромки воды. Набегающие волны едва касались их ног.