– А-а!!! – и полетела на пол. – Видишь, какие муки приходится терпеть, – пожаловалась она, вставая и поглаживая бедро под сарафаном. Сунула пальцы в прорезь скрытого карманчика и извлекла оттуда несколько целлофановых пакетиков с порошком, дабы убедиться, что они целы.
Джефф жадно смотрел на эти пакетики с героином, не отрывая от них глаз.
– Десять баксов за каждый, – прозвенела Стелла, потрусив, как колокольцами, пакетиками над его головой...
...– Я люблю, понимаешь, люблю его, люблю и боюсь. У меня никогда не было мужчин, вернее, я имела их столько, сколько зернышек в этих консервных банках с кукурузой. Я не помню ни их лиц, ни их имен, ни чего они от меня хотели... Но я никого не любила, понимаешь, никого никогда не любила, даже своего бывшего мужа, от которого у меня ребенок... – она вытерла слезу. – Но этот черт хочет моей любви! И я тоже этого хочу... Я мучаюсь ужасной бессонницей. Прихожу на уборку и запираюсь в ванной, якобы там что-то мою, а на самом деле сажусь на тазики с грязным бельем, чтобы хоть чуточку поспать.
Она плюхнулась в кресло, снова закурила:
– Я ему ни разу не дала, представляешь, хоть он и хочет, как сумасшедший. А я боюсь. Что тогда у меня останется в жизни? У меня же больше ничего нет, кроме этих съемок. Что у меня вообще было хорошего в жизни? В семье меня никогда не любили. Для родителей я была, как мусор, они были помешаны на моем младшем брате Ромке...
Джеффри сидел рядом, тоже курил, как будто внимательно слушал, но часто закрывал глаза, и зажженная сигарета выпадала из его пальцев.
За окнами уже серело. А в кухне было по-прежнему светло от ламп.
Но яркие лампы не могли одолеть наползающую отовсюду тьму, и дым, и мрак.
– Неужели ты ни разу ему не дала? – спросил он.
Согнувшись, Джефф поглаживал пальцем место от укола на ноге, где под волосками засохла струйка сбежавшей крови. Ему почему-то становилось жарко. Не так жарко, как должно быть от героина, а иначе, как-то нехорошо. Ватки с кровью, шприц, ложка, покрытая нагаром, валялись на столе. Он подумал, что хорошо бы сейчас добавить обороты кондиционера, чтобы как-то сбить, приостановить льющийся в его грудь и голову жар.
– Нет, ни разу. Веришь, мне легче трахнуться с кем угодно, за любые деньги, даже бесплатно, но только не с ним... И я ведь отлично знаю, что ничего у нас с ним не получится, это невозможно: кто я и кто он. А у него еще и семья – жена, ребенок...
Стелла снова бросила на Джеффа тревожный взгляд. Что-то ей не понравилась в бледности его лица и губ. Еще полчаса назад его лицо даже румянилось.
– С тобой все о`кей? – спросила она.
На столе возле шприца валялись все десять пустых целлофановых пакетиков от героина.
– Душновато. Подкрути кондиционер, – попросил он. Ноги его отяжелели, стали словно без мышц, как из ваты.
Став на кресло, она повернула до отказа пластмассовую ручку старого кондиционера. Мотор рявкнул, и загудело сильнее. Стелла подставила руки под струи, выходящие сквозь пластмассовую решетку.
– Теперь лучше. Сейчас остынешь, – спустилась вниз и, подойдя к столу, стала собирать "аксессуары". – Где здесь выбрасывают мусор?
– Там, – Джеффри даже пальцем не двинул.
В большой черный бак она выкинула окурки, а с пустыми пакетиками и шприцем ушла в туалет, и через минуту там раздался шум сливаемой в унитаз воды.
– Вот и хорошо.
Безобидный на вид кокаин прекрасно развязывает женский язык. Особенно после длительного перерыва, а Стелла не употребляла наркотики с тех пор, как ушла из секс-бизнеса. Ей хотелось продолжать жаловаться на свою несчастную жизнь, на страх, что Осип ее скоро бросит, на ненависть к себе, лютую ненависть, которой она хлещет свою душу каждую минуту за то, что причиняет Осипу боль, на одиночество и боязнь скорой смерти... Она даже подумывала, не сказать ли Джеффу самую главную, самую страшную тайну своей жизни – уже пять лет как она больна СПИДом, заразившись через иглу. И одного этого более чем достаточно, чтобы уйти и оставить Осипа в покое.
– Я никогда не смогу... – начала, было, она, отряхивая на ходу руки. – Эй, что с тобой? – подбежав, присела на корточки над Джеффом, сползшим с кресла на пол.
– Эй! Эй! – она хлопала его по щекам, сильно, наотмашь.
Голова Джеффри на полу дергалась то в одну, то в другую сторону. Он вроде бы чуть шевельнул губами и попытался приоткрыть глаза.
– Эй, очнись! Wake up! – повторяла она то на русском, то на английском, не переставая хлестать его по щекам.
Взобралась ему на грудь и сильно потянула рубашку, оборвав несколько пуговиц. Стала давить руками его волосатую тощую грудь:
– Эй! Эй!..
...Ровно через двадцать пять минут, после того как Стелла, вытащив из его кармана мобильник, нашла номер Эстер и, прикрыв микрофон ладонью, сказала не своим, грубым, голосом: "Он в иешиве, быстрее сюда", и исчезла, так вот, точно так же, над Джеффом теперь сидела Эстер и с истеричными криками била мужа по остывающим щекам и уже почти бездыханной груди.
...С грохотом по лестницам в кухню иешивы спустились два полицейских Sea Gate. Они прижимали руки к пистолетам в расстегнутых кобурах и несли баллончики с кислородом.
Героин, как известно, замедляет циркуляцию крови и приостанавливает работу легких. Легкие перестают наполняться воздухом и не обогащают кровь кислородом. При героиновом "переборе" легкие постепенно сжимаются и в конечной фазе свертываются, как два резиновых мешочка. И тогда наступает смерть.
Все эти фазы оттока крови и прекращения работы легких можно было хорошо наблюдать на умирающем Джеффе. Правда, полиция подоспела уже к последней фазе, когда его лицо стало совершенно гипсовым, губы – серые с сиреневым оттенком по краям. Сам же Джефф, несколько часов назад в ожидании героина напоминавший разъяренного льва, сейчас холодным безжизненным червяком лежал на полу, у ножки кресла.
Копы надели на лицо Джеффри кислородную маску, соединенную с баллончиком. Один из них сообщил в запищавшую рацию:
– Иешива в Sea Gate. Похоже на героиновый овердоз. Срочно машину!
Эстер в ужасе кусала свои кулачки, едва ли не засовывая их себе в рот.
Джеффри не шевелился. Глаза его оставались закрытыми, рубаха разорвана, штаны с подкатанной одной штаниной наполовину сползли.
– F-fuck!.. Он умирает, – сказал коп, щупая пульс на руке Джеффа.
– Поймал парень свой кайф... – отозвался другой, придерживая кислородную маску на лице лежащего.
В кухне иешивы уже находились несколько бородатых хасидов, в черных лапсердаках и в шляпах. Они бросали беспокойные, недовольные взгляды то на Эстер, то на копов, пытающихся спасти этого непутевого еврея...
Глава 8
То лето выдалось дождливым. Увы, это – не фраза для разгона, не фраза-трамплин для прыжка в следующую главу, где мы видим Стеллу, выходящую из дверей своей скромной квартирки в Sea Gate, что на первом этаже. У наружной двери – низкое крыльцо, а к стене привинчен фонарь.
Фонарь с выключателем, Стелла может включать и выключать его, когда пожелает. Хозяин дома с редкой для домовладельца любезностью, разрешил Стелле пользоваться этим фонарем по своему усмотрению, бесплатно.
Фонарь имеет не только практическую, но и психологическую пользу. Выполняет роль иллюзиониста, создает для Стеллы иллюзию, что она не так одинока, что в ее квартире кто-то есть, ее там ждут... Поэтому горит он круглые сутки, в любую погоду, и Стелла, благодарная жизни за такой маленький подарок, лишь по мере необходимости меняет лампочки.
Надо сказать, что страх возвращения в пустую квартиру был у Стеллы не всегда. Работая в эскорт-сервисе, она снимала квартиру с двумя другими проститутками – Дианой и Ирен. Там царил редкий бардак: повсюду валялась одежда, косметика, посуда, бутылки из-под пива и водки. Все усилия аккуратистки Стеллы держать ту квартиру хоть в каком-то порядке неизбежно проваливались, как часто проваливалась в забытье и сама Стелла после загулов с клиентами.
Страхов "пустого дома" она еще тогда не испытывала. Но жизнь изменилась, когда она близко сошлась с N., которого подцепила в баре.
Родители N., этого 45-летнего переростка, жили во Флориде, а он обитал в Нью-Йорке, за их счет. Уверял и родителей, и Стеллу, что занят раскруткой некого проекта по вэб-дизайну. Но, по сути, – не делал ни хрена, извиняюсь за грубость, иным словом не назовешь то, чем этот хрен N. занимался – шлялся по барам и ресторанам, раз в месяц спускал деньги в казино в Атлантик-Сити и целыми днями сидел за компьютером в "чат-рум".
Женские прелести Стеллы настолько потрясли этого парня, что он стал преследовать ее, назначал свидания в дорогих ресторанах, привозил к себе домой в Sea Gate, где снимал в одном доме целый этаж и настойчиво просил Стеллу переехать к нему жить.
Стелла в той своей чумной жизни девушки эскорт-сервиса еще не знала, вернее, не могла знать, что такое настоящее одиночество, печаль, грусть и прочие чувства, чем так богата жизнь даже самой обычной домработницы и так убога якобы яркая жизнь нью-йоркских шлюх. Да, она претерпевала разного рода неприятности, скажем, избиения клиентов-извращенцев, хамство водителей лимузинов, оскорбления сутенеров, денежные обманы, аресты. Но все эти, так сказать, побочные эффекты, неизбежные неприятности, сопровождающие жизнь проституток, едва ли глубоко задевали душу Стеллы, к тому же постоянно одурманенную алкоголем и наркотиками.
В конце концов, она согласилась на уговоры N. и, как говорится, "вышла из бизнеса", сообщив боссу эскорт-сервиса, очаровательному и в такой же степени бездушному Роберту, о своем решении. Очаровашка Роберт тогда посмотрел на нее своими понимающими глазами. Положил руку ей на плечо – этот его излюбленный жест неизменно приводил Стеллу в сильное замешательство и к полному параличу воли. Роберт предложил ей денег и полез в свой карман, где всегда лежала толстая пачка соток.
Стелла, однако, в тот раз преодолела робость и от денег отказалась. Посчитала, что жизнь с N. более спокойна, стабильна и обеспечена. Даже имеет свои перспективы, поскольку старички-родители N. не вечны, а у них во Флориде свой дом, страховые полисы, всякие там инвестиции, акции и деньги на банковских счетах. Чутье и опыт ей подсказывали, что N. крепко сидит на крючке, взят ею, что говорится, за жабры и так просто не выскочит.
Она была с ним очень осторожна и в то же время искусна в постели, предусмотрительна в быту, приврала про свой гепатит, и N. ничего не узнал о ее настоящей болезни.
Но, продолжая сравнение с рыбой (кстати, N. имел некоторое сходство с окунем, такую же, окуневую, заостренность лица и широкоротость), так вот, окунь N. оказался помимо всего еще и большим простаком, признавшись своим родителям, что "вступил в отношения с одной русской дамой и имеет на ее счет очень серьезные намерения".
Родители спешным порядком приехали в Нью-Йорк. Старички хоть были и в очках, и с прогрессирующими катарактами, все же не были слепы. Как Стелла ни старалась им понравиться, как ни опускала скромно ресницы своих печальных глаз, как ни клала прилежно руки к себе на колени во время семейного ленча, цели своей не достигла. Вернее, добилась результата, совершенно противоположного желаемому. Потом, анализируя причины провала, поняла, что пересолила – была уж слишком ненатуральной. "Не Софи Лорен".
Ей помешал страх разоблачения. Забудь она на миг, кто перед нею и ради чего затеяно это семейное сборище, войди она в свое привычное амплуа – девушки из дорогого эскорт-сервиса, где она с манерами светской дамы обслуживала и издателей журналов, и топ-менеджеров, и профессуру, словом, клиентов, по сравнению с которыми эти флоридские господа и их сынок – мелочевка, дрянцо, все бы пошло как по маслу. Но необычность ситуации – смотрины – вышибли ее из колеи.
Добродушные старички скоро укатили, наговорив Стелле на прощанье кучу комплиментов, а в следующем месяце на банковский счет N. от них не поступило ни цента. Приблизительно через три недели, а если уж быть точным, то через двадцать четыре дня, когда до уплаты денег за квартиру оставалось шесть дней, исчез и сам N. Он сначала вел с родителями телефонные переговоры, молил их выслать деньги, отменил поездку в Атлантик-Сити, впал даже в легкую, а, по его мнению, в ужасную депрессию.
Но родители потребовали от него "оставить эту ужасную русскую мадам, с ужимками официантки пивбара, которая не даст тебе закончить проект и вытянет из тебя все деньги". Зная своего сына, они оставались неумолимы. В итоге, N. пришлось отправиться во Флориду "для серьезной беседы", с угрозами "не потерпеть такого неслыханного вмешательства в его личную жизнь".
Из Флориды он так и не вернулся. На звонки Стеллы не отвечал. Вскоре в их квартиру заявился мужчина в форме грузчика. Представив свое удостоверение личности и доверенность с печатями, упаковал все вещи N. в чемоданы (Стелла ему помогала), погрузил их в вэн и, оставив копию списка взятых вещей, уехал.
Пережив очередной крутой поворот судьбы, Стелла все же захотела остаться в Sea Gate. Более того, вырвавшись из жизни девушки эскорт-сервиса, решила больше туда не возвращаться и начать другую жизнь.
Покинула хоромы, где жила с N., сняв себе маленькую квартирку в доме неподалеку от иешивы. Перенесла туда оставшуюся после N. мебель и домашнюю утварь. Не имея толком ни полезной специальности, ни документов, ни знакомств в мире не-проституток, через бюро по трудоустройству нашла грошовую работу уборщицы квартир.
С таким вот жизненным багажом – лжи, обмана, с дочкой в Бессарабии, оставленной на попечение родителей, больная наркоманией, зараженная СПИДом, – неунываемая Стелла встретила свой новый рассвет в Sea Gate, когда познакомилась с Осипом.
ххх
"...Мне страшно. Каждый новый день приближает меня к смерти. Каждый прожитый день укорачивает мою жизнь, делая старше и сильнее мою болезнь. Моя болезнь растет вместе со мной, быстрее, чем я...
Я должна принимать таблетки. От них жуткие поносы, пересыхает кожа, и редеют волосы. Но таблетки необходимы, потому что болезнь растет во мне. Каждая новая простуда валит меня в постель на неделю, как тяжелая ангина или грипп.
Я буду принимать таблетки. Буду ходить в госпиталь, регистрироваться в окошке, сдавать на анализы кровь медсестре, беседовать с врачом. Получать лекарства в аптеке. И не видеть, не замечать, отторгать от себя все их холодные, презрительные взгляды – взгляды судей, у которых для меня есть одно-единственное слово: блядь, зараженная СПИДом. Я буду принимать таблетки. Я хочу жить".
Стелла отхлебнула пиво из литровой бутылки. Она сидела на подстилке, на совершенно пустом пляже, подтянув к себе согнутые в коленях ноги, прикрытые длинной юбкой, из-под которой выглядывали босые ступни. Малиновая футболка издали выделялась на фоне бурого песка.
Весь день с утра моросил дождь, лишь ненадолго переставая. Небо чуточку прояснялось, сквозь тучи проглядывали узкие косые солнечные лучи. Но вскоре небо снова затягивалось серой паутиной, ветер налетал сильными порывами, трепал на обрывах кусты. И снова шел дождь.
На пляже в такую погоду, разумеется, делать совершенно нечего. Единственными живыми существами, кто мог видеть сидящую на песке девушку, были только чайки. Вжавшись в песок, птицы сидели поодаль, изредка некоторые из них срывались с мест и летели к воде искать рыбу.
Серая, свинцовая океанская даль сливалась с убийственно унылым небом. Вдали едва был виден белый катер с заядлыми рыбаками или пьяными гуляками. "Дин-н... Дин-н..." – доносилось к берегу с океана, где на волнах в сизом тумане раскачивался ржавый маяк. "Дин-н... Дин-н..."
"Нет, я не хочу слышать этот проклятый звук. Он переворачивает все мои больные кишки. Он напоминает мне начало оперы, балета, фильма "Кармен", которую я теперь ненавижу всей душой. Потому что я сама Кармен... Цыганка! В нашем городке когда-то жили родственники моего отца, но я их не застала. Они были цыганами. Еще в конце семидесятых они свалили в Румынию, оставив свой большой дом и все хозяйство. И я тоже, как они, уехала: сперва в угарную Одессу – учиться, а оттуда в Нью-Йорк, по рабочей визе. Бросила ненавистный Институт легкой промышленности (в театральный поступать побоялась), бросила нелюбимого мужа, оставила ребенка... И сразу пошла работать в стриптиз-клуб на Бродвее. Потому что я – Кармен, я свободна, как птица. Я свободнее этих чаек. И я должна жить".
Снова заморосил дождь. Ее загорелые руки стали покрываться мелкими каплями. Она зябко передернула плечами. Сыро, прохладно, ветрено. "Завтра я проснусь больной, с насморком, температурой. Потом начнется ломота в суставах. И, может быть в этот раз..." Она подняла бутылку и сделала несколько больших глотков.
Поднявшись с подстилки, направилась к смотровой вышке спасателей. Ловко, в два приема, взобралась по деревянным перекладинкам на небольшую площадку. Стала размахивать руками кому-то там, на корабле вдали.
– Эй! Эй! Сюда! Я зде-эсь... – шептала, вытирая слезы.
Ей вдруг пришло на ум, что хорошо бы взять напрокат джетски, напиться вдрабадан и в шторм на полном ходу, с бешеным ревом мотора врезаться в риф. Чтобы все разлетелось в щепки, в брызги, вдребезги!..
"Да, джетски, спасательный жилет и литр коньяка". Она словно увидела на экране этот кадр – сцену самоубийства, и испугалась... "Это моя фантазия или мы действительно снимали с Осипом этот видеоролик?" Попыталась припомнить и ответить на этот вопрос, показавшийся ей почему-то очень важным.
– Совсем с ума сошла... – села на мокрую скамеечку спасателей, уперев локти в колени и подперев руками подбородок.
"Я никого не заразила. Никого. Эта болезнь умрет со мной. Во всяком случае, после того как я узнала, что больна, я не спала ни с одним мужчиной открыто, сколько бы мне ни предлагали... Может, сказать Осипу о моем СПИДе? Пусть узнает напоследок. Чтобы перестал мучиться и легче смог меня забыть. Он итак из-за своей любви уже почти свихнулся. Вошел в роль солдата Хосе..."
Она вдруг увидела себя в воде, у самого берега: в длинном красном платье, с пучком жасмина в волосах и ножом в спине. Нет, лучше в груди. Волны колышут ее бездыханное тело, змеятся волосы, цвет красного платья смешивается с цветом крови из раны... Осип... где Осип? Ах, вот он, молится на коленях у камней, кается, что совершил это убийство. Холодно, сыро, жуткая ночь. А там, с обрыва, уже прыгают полицейские с пистолетами его арестовывать, мигалки полицейских машин ярким светом заливают пустой пляж...
Стелла усмехнулась. Порыв ветра налетел, но ее мокрые волосы отяжелели и не поддались. Все сильнее ее пробирала дрожь. Поежившись, подошла к краю вышки.
"Мама мне всегда говорила: "Ты – как кошка. Та тварь тоже, как ее ни швырни, все равно упадет на лапы, цела и невредима". Да, я кошка, хоть и потрепанная, и больная..."
– О-оп-ля! – оттолкнувшись от края, Стелла прыгнула вниз. Умышленно не удержав равновесие, упала на песок.