Старичок. Прежде всего здоровье, мсье, точнее, здоровые ноги. Ходят ноги – все идет хорошо. Чиновник ведомства здравоохранения Жаден, отставной моряк. В Габоне специализировался на выдергивании клещей. В настоящее время – на удалении простых и костных мозолей. В случае необходимости Марсьяль сообщит вам мой адрес. Если операция нужна немедленно, я к вашим услугам хоть сейчас, прямо у столика. Я здесь каждый день. Ну как желчный пузырь, Марсьяль?
Официант. Как всегда, полно камней, доктор. Слышно даже, как они стучат друг о друга.
Жаден. Crepitus crotalis – звук гремучей змеи. Диагноз правильный.
Официант. Подать перно?
Жаден. Да, да, перно. Остальным – тоже. (Замечает графиню и кричит.) Привет, графиня. Как у вас левая почка? Блуждает поменьше?
Графиня отрицательно качает головой.
Fluktuat nec mergitur. Не бойтесь, все будет в порядке.
Председатель. С ума сойти! Пойдем куда-нибудь в другое место.
Изыскатель. Нет. Зрелище ожидает нас только здесь. Сейчас уже почти двенадцать, не так ли?
Председатель. Без пяти.
Изыскатель. Через пять минут особняк нашего врага инженера взлетит на воздух. Один паренек, который готов для меня на все, подкладывает туда небольшой заряд динамита.
Барон. Боже! Я вижу, вы сторонник современных методов в изыскательском деле.
Председатель. Заблуждаетесь. Конечно, этот метод широко применяется в наши дни, но на самом деле восходит еще к миру легенд: чтобы заполучить сокровище, всегда приходилось убивать стерегущего его дракона.
Изыскатель. В наших делах, барон, мы лишь оказываем порядочным людям подобающую им честь, превращая порядочность в нечто не менее смертельно опасное, нежели преступление. К тому же рядом с нефтяным месторождением труп не пахнет. Это аксиома геологоразведки.
Барон. А взрыв нас не заденет?
Изыскатель. Не беспокойтесь. Однако обернитесь! За нами наблюдают. Сделаем вид, что поглощены беседой. Мы вас слушаем, господин агент, – вы ведь у нас в долгу.
Биржевой заяц. Меня зовут Жорж Шопен. С композитором мы лишь однофамильцы, но я обязан ему своим прозвищем. Не будь его, мне не пришлось бы всю жизнь слышать: "Пианист нас продал". Или: "Пианист заработал два года". Или: "Пристрелить пианиста!". Сын матери бедной, но нечестной, занимавшейся скупкой ломбардных квитанций на улице Тиктон, я всю свою жизнь посвятил этой женщине. Чтобы заказать ей корсет по мерке, поскольку она тучна и кривобока, я в пятнадцатилетнем возрасте позабыл отнести в полицию оброненный кем-то и найденный мною бумажник. Чтобы подарить ей золотую табакерку – она жует табак, – я с восемнадцати лет стал сниматься в порнофильмах. Чтобы устроить ее в Коломб – у нее астма, – я в течение семи лет по поручению одного судебного исполнителя из Шаронн занимался выселением неплательщиков из квартир. Операция эта поначалу несколько деликатна: плачущие женщины, орущие дети, девочки, которые не желают расстаться с каким-нибудь предметом обстановки и вцепляются в него… Но мысль о матушке поддерживала меня. Я стал мастером в искусстве отрывания детских ручек от мебели. Вскоре я приобрел такую репутацию, что один маклер с хлебной биржи направил меня в Буэнос-Айрес, чтобы выдворить триста итальянских семей из жилого массива, который не могла очистить от них никакая полиция. Приближалось семнадцатое апреля, а матушка моя хотела получить кольцо с изумрудом, притом мужское кольцо, так как пальцы у нее несколько смахивают на сардельки. За неделю жилищный массив опустел – исчезли как сами обитатели, так и весь их скарб, включая триста кукол. Тем временем по случаю голода на Востоке я приобрел в Буэнос-Айресе кое-какие познания в области перепродажи зерна, а также наложения на него ареста, и мое призвание окончательно определилось. Матушка еще жива. Злоупотребление жирами и бенедиктином несколько помутило ее сознание, но каждое семнадцатое апреля она меня узнает и протягивает за новым подарком руку, отягощенную браслетами и кольцами. Надеюсь, мне их еще не скоро придется снимать с дорогой мамочкиной ручки. Я кончил… Как видите, избавить Шайо от всей этой орды – детская игра для меня.
Изыскатель. Отлично. Бьет двенадцать… Боже мой, что это?
Входит Спасатель с моста Альма с телом утопленника на руках.
Пьер?.. Что случилось?.. Кого это вы несете?
Спасатель. Утопленника. Это мой первый утопленник. Я – новый спасатель с моста Альма.
Официант. Скорее, похоже, что его трахнули по голове: одежда-то сухая.
Спасатель. Тоже верно. Он уже перекинул ногу через парапет, и я хватил его по голове – чтобы не сопротивлялся. На этот счет у нас строжайшие предписания. Утопленника полагается оглушить сильным ударом, чтобы он не утащил спасателя под воду.
Официант. Но ведь этот-то был пока на суше.
Спасатель. Он – первый, кого я спас, мсье. Я вступил в должность сегодня утром.
Изыскатель. Этот юный идиот донесет на нас. Куда, черт побери, он девал взрывчатку?
Председатель. Надо любой ценой избежать скандала, не то наше Объединение взлетит на воздух.
Спасатель дышит молодому человеку в рот и делает ему искусственное дыхание.
Изыскатель(подходя ближе). Что вы делаете?
Спасатель. Манипулирую с грудной клеткой. Вдуваю воздух ему в рот. Смотри правила первой помощи утопленникам.
Изыскатель. Да ведь он же не утонул!
Спасатель. Считается, что утонул.
Изыскатель. Считается, что утонул? Но ведь он утонул, так сказать, на суше. Правила помощи утопленникам сюда не относятся.
Барон. Браво, изыскатель! Я понял.
Биржевой заяц. Он не добрался до воды. Значит, действуем без колебаний!
Спасатель. Но как же сделать, чтобы можно было применить правила?
Изыскатель. Бросить его в Сену и подождать, пока он не станет тонуть на самом деле. Тогда правила снова вступят в силу.
Спасатель. Верно. Вполне логично.
Изыскатель. Столкните его с того места, где он перелезал через парапет: там самая быстрина. А потом ныряйте. Но не раньше, чем через минуту. Вы, надеюсь, не хотите, чтобы он спасся безо всякой заслуги с вашей стороны?
Спасатель. Я готов рискнуть жизнью: он такой симпатичный. Но должен вам признаться: я не умею плавать.
Председатель. Научитесь, как только нырнете. Вы же не умели дышать, когда родились на свет?
Спасатель. Конечно, нет. Иду!..
Жаден. Простите, господа, что вмешиваюсь, но мой профессиональный долг обязывает меня напомнить, что факт внутриутробного дыхания больше никем не оспаривается и что, едва родившись, господин спасатель уже умел не только делать вдох и выдох, но также икать и кашлять.
Председатель. Что тут мелет этот болван?
Спасатель. Выходит, я рискую утонуть?
Жаден. Я никогда не слыхал о внутриутробном плаванье. Вы пойдете на дно, как кусок свинца.
Председатель. А вас кто спрашивает? Вы нам голову заморочили своей медицинской болтовней.
Спасатель. Простите, простите, господа! Эта болтовня меня крайне заинтересовала. Нам, спасателям, полагается также оказывать помощь особам, разрешающимся от бремени на улице, и все, что профессор может сообщить мне из этой области, имеет жизненное значение для всего квартала и моей будущности.
Председатель. Да они оба помешанные!
Жаден. Весь к вашим услугам.
Председатель. Спасатель!
Спасатель. Правда ли, господин профессор, что, если ребенок рождается в сорочке, надо раздать по куску ее всем, кто присутствовал при рождении?
Председатель. Как заткнуть им рот, агент?
Жаден. Истинная правда. В противном случае кормилица умрет в том же году. Все эти народные суеверия основаны на общих законах мироздания. Так, например, нет сомнения, что пчелиный рой погибнет, если не привязать кусок крепа к улью, владелец которого умер.
Биржевой заяц. Спасатель, если вы немедленно не отправитесь…
Спасатель. Минуточку. Мне кажется, в моей должностной инструкции пчелы никак не упомянуты… Но правда ли, что по странной аномалии из двух близнецов тот, кто родился первым, считается моложе и не наследует отцу?
Жаден. Тоже совершенно верно. Если рождение близнецов приходится на ночь Святого Сильвестра, старший даже на год моложе, чем младший. Он отбывает воинскую повинность на год позже. Из-за необходимости проверять это королевы должны рожать при свидетелях. Но, возвращаясь к пчелам, должен отметить, что все, кто отрицает антиартрические свойства пчелиного жала, – негодяи, состоящие на жалованье у владельцев аптекарских магазинов.
Спасатель. Как увлекательно! О, эти тайны рождения, столь, казалось бы, сходные с тайнами спасения на водах, и в то же время столь далекие от них!
Жаден. Пчела умирает, выпустив яд из жала. Аптекарь обрастает жирком на своих зельях. Судите сами о той и другом.
Изыскатель. Мы попали в сумасшедший дом, нам с ними не разобраться, а вон та старуха уже поглядывает на нас. Того гляди, вмешается полиция. Да и толпа уже собирается. Спрячемся, председатель. Я начеку и наложу руку на юного предателя, как только к нему можно будет подступиться.
Прячутся.
Спасатель. Теперь я подошел к вопросу, который мучит меня с самого юного возраста, господин профессор, потому что, несмотря на свои тридцать шесть лет, я, как это ни странно, еще ни разу не принес жертвы Венере. Правда ли…
Барон. Господин спасатель! Господин спасатель!
Спасатель. В чем дело?
Барон. Две дамы на тротуаре авеню Вильсон зовут на помощь!
Спасатель. Две? Сразу? Они стоят? Лежат? Это домохозяйки? Или королевы?
Барон. Различить отсюда невозможно… Скорее!
Спасатель. Пойдемте со мной, господин профессор, умоляю вас! Иду, иду, господа, то есть сударыни!
Спасатель и Жаден убегают. Изыскатель хочет приблизиться, но его отстраняет Ирма, которая подходит к лежащему без сознания молодому человеку и берет его за руки.
Ирма. Какой красивый! Он умер, Марсьяль?
Официант. Поднесите к его рту вот это зеркальце. Если оно затуманится, он жив.
Ирма. Затуманилось.
Официант, Значит, он скоро придет в себя. Попрошу вернуть зеркальце.
Ирма. Минуточку… (Протирает запотевшее зеркальце, смотрится в него, прихорашивается.)
Изыскатель снова пытается подойти. Но Безумная, как коршун, бросает на него взгляд, и он отходит.
Ах, он открывает глаза!
Пьер открыл глаза и удивленно созерцает Ирму, держащую его за руки. От слабости он снова закрывает глаза. Безумная встает и садится на место Ирмы, которую вызвали на кухню. Подобно Ирме, берет обе руки Пьера в свои. Пьер внезапно приподнимается, но вместо девушки, ловившей его взгляд, видит Безумную из Шайо с огромным ирисом на груди.
Безумная. Вы смотрите на ирис? Правда, красивый?
Пьер(слабым голосом). Очень.
Безумная. Полицейский любезно заметил, что ирис мне идет. Но я не очень доверяю его мнению. Вчера цветочница подарила мне арум. Так он уверял, что арум мне не идет.
Пьер. Ирис идет.
Безумная. Я передам ему ваше мнение. Он будет очень горд. Полицейский!
Пьер. Не зовите полицейского!
Безумная. Как это не звать? Я же обругала его из-за арума. Теперь я должна сказать ему что-нибудь приятное.
Пьер. Позвольте мне уйти, сударыня.
Безумная(удерживая его). Лежите, лежите… Полицейский!
Пьер(вырывается). Дайте мне уйти!
Безумная. Ни в коем случае. Отпустишь кого-нибудь, потом ищи-свищи. Я дала уйти Шарлотте Мазаме́ – и больше ее не видела.
Пьер. Сил моих нет!
Безумная. Я дала уйти Адольфу Берто, а ведь крепко держала его. Он исчез навсегда.
Пьер. Боже мой!
Безумная. Впрочем, его я видела еще раз. Тридцать лет спустя. На рынке. Он очень изменился, меня не узнал. Но увел у меня из-под носа единственную спелую дыню… Ах, наконец-то!.. Полицейский!
Полицейский. Я очень спешу, графиня.
Безумная. Я насчет ириса. Этот молодой человек с вами согласен: ирис мне идет.
Полицейский. Мне нужно бежать. В Сене найден утопленник.
Безумная. Да нет же. Он у меня на коленях.
Полицейский замечает Пьера.
Он у меня на коленях. Времени у вас хватит. Он теперь не уйдет. Я держу его настолько же крепко, насколько слабо держала Адольфа Берто. Если я его отпущу, он пойдет и бросится в Сену.
Пьер. О да! Наверняка.
Безумная. Он гораздо красивее Адольфа Берто, не правда ли, полицейский?
Полицейский. Откуда мне знать?
Безумная. Я же показывала вам фото, где Адольф снят в костюме велосипедиста на фоне Кронштадта.
Полицейский. Ах да, с заячьей губой.
Безумная. Сто раз я вам говорила, не было у Адольфа Берто никакой заячьей губы. Это на фотографии было пятно. Вы мне еще объясните, как вы успели стакнуться с двоюродной бабкой Адольфа, которая распространяла эту клевету насчет заячьей губы и скончалась в тысяча девятисотом году. Что вы делаете?..
Полицейский. Записываю имя утопленника, фамилию и год рождения.
Безумная. А какой в этом смысл? Если он узнает от вас год своего рождения, разве это помешает ему снова броситься в Сену?
Полицейский. Это не я, а он мне назовет год своего рождения.
Безумная. И очень глупо сделает. Я вам года своего рождения не назову. Спрячьте записную книжку и утешьте его.
Полицейский. Утешать его?
Безумная. Не мне же расхваливать жизнь тем, кто хочет покончить с собой! Это обязанность представителей государства.
Полицейский. Я должен расхваливать ему жизнь?
Безумная. Вы отправляете на гильотину убийц, разгоняете уличных торговцев овощами и фруктами, не даете детям писать на стенах. Вы требуете, чтобы люди жили деятельной, чистой, достойной жизнью. Вот и скажите ему это. Чиновники, подобные вам, организуют жизнь, они должны и защищать ее. Грош цена стражу порядка, если он не защищает жизнь.
Полицейский. Конечно, конечно. Юный утопленник…
Безумная. Его зовут Фабрис.
Пьер. Да меня зовут вовсе не Фа…
Безумная. Называйте его Фабрис. Сейчас полдень. В полдень всех мужчин зовут Фабрис.
Полицейский. За исключением Адольфа Берто.
Безумная. Во времена Адольфа Берто мода вынуждала женщин менять мужчин, чтобы менять личное имя. Наша эпоха не столь гнусно деспотична. Но вы здесь не для того, чтобы говорить со мной об Адольфе Берто. Вы здесь для того, чтобы внушить этому молодому человеку желание жить.
Пьер. Это будет нелегко.
Полицейский. Почему? Графиня права, сударь. Бросаться с моста в реку? Что это значит?
Безумная. Это значит, что в реку нельзя броситься с места, находящегося ниже ее уровня. В этом отношении Фабрис вполне логичен.
Полицейский. Не понимаю, как я могу убедить кого-нибудь, что стоит жить, когда вы меня все время прерываете.
Безумная. Я вас больше не прерываю.
Полицейский. Самоубийство, мсье Фабрис, это преступление против государства. Самоубийца – это одним солдатом меньше, одним налогоплательщиком меньше…
Безумная. Вы кто? Сборщик налогов или человек, влюбленный в жизнь?
Полицейский. Влюбленный в жизнь?
Безумная. Да. Что вам нравится в жизни, сержант? Раз уж вы стали ее защитником, да еще в мундире, это наверняка доставляет вам какие-то радости – тайные или же явные для всех. Расскажите ему о них. И не краснейте за свои признания.
Полицейский. Я и не краснею. У меня есть свои страстишки. Люблю играть в пикет. Если молодой человек не против, то по окончании моего дежурства Ирма устроит нам местечко в заднем помещении – там можно перекинуться в картишки. Пикет и подогретое вино… Если ему, конечно, не жаль потерять часок.
Безумная. Он готов потерять жизнь… И это все, чем располагает полиция в смысле наслаждений?
Полицейский. Наслаждений? Вы думаете, Тереза…
Пьер. Оставьте меня! Оставьте!
Безумная. Вам зря платят деньги, полицейский. Сомневаюсь, чтобы молодой человек, решивший покончить с собой, отказался от своего намерения, послушав вас.
Полицейский. Может быть, у вас это получится удачней?
Безумная. Да уж наверно… Не может же впасть в настоящее отчаяние молодой человек, влюбленный в девушку, держащую его за руки и тоже любящую его.
Пьер. Это неправда! Как она может меня полюбить?
Безумная. Она вас любит. Можно полюбить друг друга, подержавшись за руки. Вы знавали племянницу маршала Канробера?
Полицейский. Как он мог быть с нею знаком?
Безумная. Вполне мог. Все, жившие поблизости, знали ее. Все, кто жил в том же доме, кто ходил вместе с ней к обедне, все друзья и слуги знали ее. Не знал только тот, кто умышленно избегал с ней видеться… Нет, Фабрис, останьтесь.
Пьер. Я хочу покончить с собой!
Полицейский. Вот видите? Вы не больше, чем я, способны заставить его полюбить жизнь.
Безумная. Побьемся об заклад. На одну пуговицу с вашего мундира. Мне она нужна для ботинка. Я догадываюсь, почему вы хотели броситься в воду, Фабрис.
Пьер. Наверняка нет.
Безумная. Потому что этот изыскатель потребовал, чтобы вы совершили преступление.
Пьер. Откуда вы знаете?