Жозефина. Очень разумное предложение. Принимается.
Мусорщик. Какое у меня состояние?
Орели. Определите сами. Несколько миллиардов.
Мусорщик. Я крал? Убивал?
Орели. Вы вполне на это способны.
Мусорщик. У меня есть жена? Любовница?
Орели. И та и другая. Как у всех.
Мусорщик. Тем лучше. Так будет даже удобнее. Поехали!
Габриэль. Выпьете чаю, мэтр?
Мусорщик. А чай – это вкусно?
Констанс. Очень полезно для голоса. Русские только чай и пьют. Они самый болтливый народ в мире.
Мусорщик. Ладно, чай так чай.
Жозефина. Все прочие могут подойти ближе. Суд заседает при открытых дверях. Дай-ка мне твой звонок, Орели.
Орели. А если мне нужно будет позвать Ирму?
Жозефина. Ирма будет находиться при мне. Если она тебе понадобится, то сама себя позовет. (Звонит.) Мы вас слушаем. Присягайте.
Мусорщик. Клянусь говорить правду, всю правду, только правду.
Жозефина. Что вы несете? Вы же не свидетель, вы адвокат! Ваша обязанность, напротив, состоит в том, чтобы прибегать к любой хитрости, ко лжи, к клевете, только бы выгородить подзащитного.
Мусорщик. Отлично. Все понял. Клянусь.
Жонглер. Будьте уверены, сударыня, он маху не даст: заговорит вам зубы так, что мое почтенье!
Продавец шнурков. Он врет почем зря. Сделал Ирме предложение, а между тем уже состоит в браке.
Мусорщик. Я могу развестись. Если бы в канцелярии суда с меня не требовали сорок пять франков пошлины…
Жозефина(звонит). Замолчите!
Мусорщик. Между тем если уж кто-нибудь имеет право на юридическую помощь…
Жозефина. Мы вас слушаем…
Мусорщик. Милостивые государыни, перед этой избранной, изысканной аудиторией…
Жозефина. Без подхалимства, пожалуйста. Что с вами, Габриэль?
Габриэль. А святой Ив? Он не обратился к святому Иву!
Мусорщик. К святому Иву? Зачем?
Габриэль. Он же покровитель адвокатов. Вы рискуете онеметь.
Жонглер. Этот ничем не рискует, сударыня.
Жозефина. В суде обращение к святому факультативно, Габриэль. Задавай вопросы, Орели.
Орели. Господин мусорщик… Ах, простите. Я буду называть вас "председатель", согласны? Это общепринятый термин.
Мусорщик. Как вам угодно, графиня.
Орели. Председатель, известно ли вам, в чем вы обвиняетесь?
Мусорщик. Совершенно неизвестно. Я веду честную жизнь, нравственность моя безукоризненна, руки чисты.
Продавец шнурков. Ничего в руках. Ничего в карманах. Он, вылитый он.
Орели. Вы наглый лжец.
Констанс. Надеюсь, ты не собираешься в самом деле оскорблять его? Он лжет по твоему же приказу.
Орели. Замолчи. Ты, видимо, ничего не поняла… Вас обвиняют в том, что вы обожаете деньги.
Мусорщик. Обожаю деньги? Боже мой, нет! Я обожаю оргии, бросаюсь в них очертя голову, обожаю игорные заведения, обожаю герань, но только не деньги.
Орели. Герань? Видишь теперь, какую ты сделала глупость, Констанс? Упомянув про цветы, ты сама нашла для него смягчающее обстоятельство!
Жозефина. Не уклоняйтесь в сторону. Отвечайте прямо на вопрос.
Мусорщик. Уж конечно отвечу. Милостивые государыни, перед этой избранной, изысканной аудиторией…
Орели. Обожаете вы деньги? Да или нет?
Мусорщик. Деньги, графиня? Увы, это они меня обожают. Это они вырвали меня из лона весьма почтенного семейства в Пре-Сен-Жерве: я, видите ли, нашел в мусорном ящике слиток золота весом в десять кило, хотя, уверяю вас, ничего подобного не искал. Меня гораздо больше устроило бы найти там пару старых подошв. Когда же я скупил за этот слиток весь район Кремль-Бисетр, деньги сами автоматически подняли стоимость моих земельных участков с пяти франков до четырех тысяч за квадратный метр. Они же, когда я перепродал эти участки, вынудили меня купить сахарные заводы департамента Нор, универмаг "Бон Марше" и сталелитейные заводы Крезо. Деньги – это воровство, жульничество, я их ненавижу, это не мой хлеб, но они любят меня. Видимо, во мне есть привлекающие их качества. Они не любят изящных манер, а я вульгарен. Они не любят ума, а я совершенный идиот. Они не любят людей увлеченных, а я законченный эгоист, всегда увлекаюсь только самим собой. Вот они и не выпускали меня из своих когтей, пока я не дошел до сорока миллиардов. Теперь они вообще меня уже не выпустят. Гордиться этим не приходится, но ничего не поделаешь.
Орели. Великолепно, мусорщик. Вы всё поняли.
Мусорщик. Бедняки сами ответственны за свою бедность. Вот пусть и страдают от последствий. Богатые же нисколько не виноваты в том, что обогатились.
Орели. Отлично. Продолжайте в том же духе. Еще немного, и вы достигнете совершенства в гнусности… А почему, председатель, вы не хотите расстаться с этими деньгами, если так стыдитесь их?
Мусорщик. Я? Я не хочу?
Жонглер. Еще как не хочешь! Да ты медного гроша глухонемому не дашь.
Мусорщик. Я не хочу с ними расстаться? Какое заблуждение! И какая несправедливость! Какой позор выслушивать подобные обвинения перед столь избранной, столь изысканной аудиторией! Но уверяю вас, графиня, все обстоит совсем по-иному. Я целыми днями только и делаю, что стараюсь от них отделаться. У меня есть пара желтых ботинок, я покупаю пару черных. У меня есть велосипед, я покупаю автомашину. У меня есть жена…
Жозефина. Ближе к делу!
Мусорщик. Я встаю с рассветом и иду распределять свои дары по мусорным ящикам. Могу даже представить свидетелей. Им достаточно один раз прогуляться со мною. Я выписываю цветы с Явы, где их приходится срывать, стоя на спине слона, и снимать так, чтобы не попортить, не то я сразу же уволю слоновожатых! Самое трудное для нас, богачей, – это не иметь денег. Они нас уже не отпускают. Если на скачках я ставлю на самую последнюю клячу, она вылетает вперед, оставляя всех других далеко позади себя. Покупая лотерейный билет, я выбираю самый несчастливый номер, а на него-то и падает выигрыш. То же самое с моими драгоценными камнями, с моим золотом. Каждый раз, когда я бросаю бриллиант в Сену, он возвращается ко мне в желудке плотвы, которую подает мне к столу метрдотель. Десять бриллиантов – десять рыбешек. Не освобожусь же я от своих сорока миллиардов, подав какие-нибудь гроши глухонемому?! В чем же тогда мое преступление?
Констанс. Тут он вроде прав.
Мусорщик. Ведь правда, сударыня? Наконец-то нашлась хоть одна с понятием. Я пошлю вам целую охапку цветов, как только буду оправдан. Какие вы предпочитаете?
Констанс. Розы.
Мусорщик. В течение пяти лет я буду ежедневно присылать вам огромный букет. Это мне по средствам.
Констанс. И еще амариллисы.
Мусорщик. Совсем мой вкус… Тогда будем чередовать. Записываю название.
Продавец шнурков. Врет он насчет цветов. Он их терпеть не может.
Жозефина. Не перебивайте. Он терпеть их не может как мусорщик, но любит как нефтепромышленник.
Продавец шнурков. Я только хотел сказать, что он за тип.
Мусорщик. Да, эта дамочка права. Дам ли я глухонемому двадцать су, двадцать франков, двадцать миллионов… – как видите, я говорю без обиняков, – это не избавит меня от тысячи миллионов, помноженной на сорок, не правда ли, сударыня? Впрочем, бедняки это отлично понимают. Сегодня утром я принял от мусорщика сто франков, которые он нашел под моим столиком. Он не протестовал. Значит, все понял.
Продавец шнурков. Просто он отъявленный кретин.
Мусорщик. Пожалуйста, не ругай мусорщиков: я здесь не для того, чтобы их защищать. Но если бы люди знали, какие сокровища благородной изобретательности, неподкупного разума, непонятного мужества…
Жонглер. И чистоты раз в году. От него же смердит, сударыня!
Жозефина. Тихо! К делу, председатель.
Мусорщик. Перехожу, перехожу. Если я играю на бирже…
Орели. Вот именно. Поговорим о бирже. Зачем вы продали акции Нижней Амазонки по тысяче, а потом за неделю снизили курс до тридцати трех?
Мусорщик. Все по той же самой причине – чтобы угодить вам, графиня. Угождать дамам – цель моей жизни. Я продал для того, чтобы избавить от денег тех, кто их имеет.
Орели. В этом вы преуспели. Но я уверена, что вы скупили их все до одной по тридцать три, а потом они снова поднялись до тысячи.
Мусорщик. До двадцати тысяч. На это я купил замок в Шенонсо и розарий в Бур-ла-Рэн…
Певец. Навозную кучу!
Мусорщик. На это я субсидировал "Ритц". На это я содержу двенадцать своих танцовщиц…
Орели. Мерзкая вы личность, председатель. Надеюсь, все двенадцать вам изменяют?
Мусорщик. Ошибаетесь, ошибаетесь! Что значит изменить кому-нибудь? Это значит покинуть его ради другого. Но я владею всей Оперой. Мои двенадцать танцовщиц могут изменить мне с двенадцатью танцовщиками, с главным администратором, с машинистами, с английским рожком. Но они тоже моя собственность. Это все равно что изменять мне со мною самим. Мне от этого ни тепло, ни холодно.
Орели. Какая гадость! Надеюсь, вы не понимаете, Габриэль?
Габриэль. Чего?
Орели. Того, что он радуется изменам своих танцовщиц. Впрочем, по его физиономии видно, что у него их не только двенадцать.
Мусорщик. Я обладаю всеми женщинами. Деньги дают тебе всех женщин, исключая, разумеется, присутствующих. Худых получаешь за печеночный паштет, полных – за жемчуг. Несговорчивых я заворачиваю в норковую шубу, и, отбиваясь, они находят способ просунуть руки в рукава. Той, что быстро уходит от меня, я кричу вслед, что у нее будет собственный роллс-ройс, и она тотчас же переходит на мелкие шажки, ногу ставит плотно к ноге. А нога-то маленькая. Остается только сорвать плод.
Продавец. Ну и гадина!
Мусорщик. И так с любой. Ирма тоже не исключение.
Жонглер. Берегись! Ирма надавала тебе хороших пинков, когда ты был еще мусорщиком.
Мусорщик. Но проглотит меня в качестве миллиардера!
Орели. Ну и что? Вы еще колеблетесь, Габриэль? Это же циник! Вот до чего доводят деньги.
Габриэль. Да, это действительно ужасно!
Мусорщик. Вот до чего доводят деньги, но в чем вы их вините? Они же воплощенная честность. Те, у кого нет денег, но кто при этом делает дела, считаются бесчестными дельцами. А раз бесчестным называют дельца, не имеющего денег, значит, деньги не порок, но добродетель. Когда в дело вложены деньги, рабочие получают заработную плату, сырье берется доброкачественное. Возьмем, к примеру, консервное производство. Если у фирмы с самого начала есть деньги, любые банки, даже из-под тунца, которые приходится открывать ножом, годятся для вторичного использования. И фирма скупает их у мусорщиков за хорошую цену!
Орели. А нефть? С самого начала заседания суда вы избегаете говорить о нефти.
Мусорщик. Я не говорю о нефти, как не говорю об угле, хлопке и бананах. Все это принадлежит мне. А я не люблю говорить о себе. Не говорю я и о резине. Все, что я сейчас сказал об использованных консервных банках, я скажу и о старых автомобильных камерах. Если они – производство богатой фирмы, то способны послужить и в таком виде, да еще как! Спорту – купальщикам на Марне. Нации – в качестве надувных подушечек на кресла чиновников. Любви – как резина для дамского корсета. Ах, друзья мои, чтобы по-настоящему понять, что такое деньги, достаточно сравнить, как выглядит десятифранковый билет рядом с двумя пятифранковиками. Все вы со мной согласны, вы, уважаемые дамы, тоже, а если скажете нет, значит, просто морочите мне голову. Да здравствуют деньги, дорогие мои сотоварищи! Пью этот чай за их здоровье… Боже, какая гадость!
Орели. А каковы ваши планы, если вы обнаружите в Шайо нефть, которую ищете?
Мусорщик. Покупаю замок Шамбор. Он самый большой. Беру на содержание также танцовщиц Комической оперы. Так оно веселей. Сейчас лошади мои годятся только для скачек по ровной местности. Я заведу лошадей для скачек с препятствиями. У меня есть только картины, писаные на полотне; теперь накуплю картин, писаных на досках, писаных на мраморе, – оно прочней. Куплю Ирму!
Жозефина. Что это ты все время ерзаешь, Констанс?
Орели. Хочешь задать вопрос этому гнусному типу?
Констанс. Да, я хочу знать, как восстанавливают порожние консервные банки. У меня как раз две освободились.
Мусорщик. Дайте мне, я их обработаю автогеном.
Жозефина. Не вмешивайся, Констанс, дождись конца заседания. Ты исключена из числа участников процесса: обвиняемый подкупил тебя своими цветами.
Жонглер. А сам он в них ничего не смыслит, сударыня. Спросите у него название цветка, что приколот у вас к корсажу. Он не ответит.
Орели. Прекрасная мысль! Сейчас мы проверим его искренность. Подойди поближе, Сибилла.
Цветочница подходит.
Покажи ему свои цветы, один за другим. Если он хоть раз ошибется, можно считать дело законченным, не так ли?
Сибилла. Этот?
Мусорщик. Спасибо, красотка!
Цветочница. Не трогайте! Скажите, как он называется.
Жонглер. Вот именно – как?
Мусорщик. Ни за что отвечать не буду. Спрашивать у меня название цветка то же, что спрашивать у меня имя любой из моих танцовщиц. Это мои танцовщицы – вот и все. Я вдыхаю аромат цветка. Я целую танцовщицу. Моя танцовщица. Мой цветок. И плевать мне, как их называют.
Продавец шнурков. Экий подонок!
Орели. Мне кажется, судоговорение тем самым закончено, не правда ли, друзья? Он не знает названия камелии. Следовательно, деньги и впрямь главное зло мира.
Ропот, враждебный адвокату.
Будешь ставить на голосование, Жозефина?
Мусорщик. Как так закончено? Я член двухсот семейств. А для члена двухсот семейств никакое дело никогда не бывает закончено.
Жозефина. Приказываю вам замолчать. Слушание дела закончено.
Мусорщик. Для членов двухсот семейств не существует ничьих приказов. И законов тоже. Вы нас не знаете! Дюраны по ночам рыбачат со взрывчаткой. Дювали – и мужчины и женщины – летом купаются где угодно нагишом, даже в бассейнах на площади Конкорд, если им вздумается. Если автоинспектор составит на кого-либо из Малле протокол за отсутствие номерного знака на их двухместном велосипеде, инспектора увольняют, и так далее. На футбольном поле ни один вратарь не осмелится остановить кого-нибудь из Буайе. Члены двухсот семейств, сударыни, могут повернуться задом – им все равно улыбаются, их все равно целуют, словно они повернуты к вам лицом. Их целуют в зад. Не то чтобы они чванились, но задолизы сами этого требуют. Потому-то я и хочу жениться на Ирме. Она ведь тоже к ним принадлежит. Она из Ламберов. Ты еще полюбуешься на наших деток, Ирма. Их и подтирать не придется: задолизы будут тут как тут. (Хватает Ирму.)
Все прочие приближаются.
А вы все посмейте хоть пальцем меня тронуть! Узнаете, что такое ордер на арест, где остается только вписать фамилию, что такое галеры, что такое железная маска. Двести семейств – они не злые. Если на них нападают, они защищаются. Таков их девиз. К сведению укротителей и укротительниц.
Продавец шнурков. И берегись вшей!
Орели. Это шантаж?
Мусорщик. Нет. Только предупреждение.
Орели. Это шантаж. Слышишь, Жозефина?
Жозефина. И, кроме того, оскорбление суда. Закрываю заседание. Тем более что мне надо присутствовать на авеню Елисейских полей при проезде одной особы, которая никого не ждет…
Орели. Довольно, вы, зловещая личность! Если среди нас кое-кто и колебался, то ваши речи устранили все сомнения. А ты, конечно, его оправдываешь?
Констанс. Если он в добрых отношениях с семьей Малле, делай с ним что хочешь: Малле так и не ответили на извещение о бракосочетании моей тетушки Бомон.
Орели. Итак, друзья мои, вы даете мне полноту власти над всеми эксплуататорами?
Возгласы одобрения.
Я могу их разорить?
Возгласы одобрения.
Могу убрать их из жизни?
Возгласы одобрения.
Отлично. Я оправдаю оказанное мне доверие. А вам, славный мусорщик, большое спасибо. Вы были подлинно беспристрастны.
Мусорщик. Если бы я знал заранее, то в порядке подготовки принял бы рюмочку у Максима. У меня, вероятно, были всякие шероховатости.
Жозефина. Нисколько. Сходство с адвокатской речью было поразительно, а голос у вас как у Беррье, только звонче. Прекрасная будущность! Прощайте, господин мусорщик! До свидания, Орели! Убей их всех. Я провожу малютку Габриэль до моста Александра Третьего. А как ты вернешься в Пасси, Констанс?
Констанс. Пешком. По набережным. Ах, вот и ты. Ухо в крови. Дерешься? И конечно, с датскими догами? Терпеть их не могу.
Орели. Видишь, Дики оказался умнее тебя. Он вернулся. Вы проводите ее, господин мусорщик? Она все теряет по дороге. И теряет в самых неподобающих местах. Молитвенник на рынке, лифчик в церкви.
Мусорщик. Весьма польщен. Заодно захвачу консервные банки.
Певец(перебивая). Графиня, вы мне обещали… Раз уж госпожа Констанс тут…
Орели. Вы правы… Констанс!.. А вы пойте.
Констанс останавливается.
Певец. Петь?
Орели. Поскорее. Я тороплюсь.
Певец. Как прикажете, графиня… (Поет.)
"Слышишь ли ты сигнал?
Адский оркестр заиграл".
(бис)
Констанс. Да это же "Прекрасная полячка"! (Поет.)