– Сара меня бросила, дедушка.
– Из нас она самая лучшая! – сказал дед. – Ты, парень, так и будешь киснуть в этом старом доме? Пора уж отсюда сваливать. Долго ты собираешься сидеть сиднем?
Мэйкон открыл глаза. Еще не рассвело. Терраса виделась как сквозь промокашку.
Казалось, дед еще не совсем исчез. Мэйкон напрочь забыл его манеру нетерпеливо отмахиваться, во сне жест этот возник сам собою. Но дед Лири никогда не сказал бы того, что говорил в сновидении. Сара ему, в общем-то, нравилась, но всех невесток он, похоже, считал чужачками и на свадьбах внуков сидел с таким выражением, мол, ладно уж, ничего не попишешь. Никакую женщину он не назвал бы "стержнем". Разве что, вдруг подумал Мэйкон, свою собственную жену, бабушку Лири. А ведь и правда: тотчас после ее смерти у деда ум зашел за разум.
До рассвета Мэйкон лежал без сна. На душе полегчало, когда в доме зашевелились его обитатели. Потом Мэйкон встал, побрился-оделся и отправил Эдварда за газетой. Когда Роза спустилась в кухню, он уже варил кофе.
– Ты не перепутал утренние зерна с вечерними? – встревожилась сестра.
– Не перепутал, – успокоил ее Мэйкон. – Всё под контролем.
Роза порхала по кухне – раздернула шторы, достала ножи-вилки, открыла яичную упаковку.
– Ну вот, сегодня тебе снимут гипс, – сказала она.
– Похоже, так.
– И после обеда ты уедешь в Нью-Йорк.
– Угу… – промямлил Мэйкон и спросил, не нужен ли ей купон на ветчину, который он углядел в газете.
– Ты же нынче едешь? – не отставала Роза.
– Ну да.
Дело в том, что Мэйкон уезжал, не пристроив Эдварда. В старую гостиницу пса не пустят, а в новой была эта Мюриэл… Мэйкон считал, что Эдварду лучше остаться дома, в семье. Роза, конечно, воспротивится. Мэйкон затаил дыхание, но сестра, напевая "Клементину", стала разбивать яйца в сковородку.
В девять часов в медкабинете на Сейнт-Пол-стрит маленькой урчащей электропилой врач срезал гипс. На свет божий явилась нога, мертвенно бледная, сморщенная, страшная. Когда Мэйкон встал, лодыжка завихляла. Он все еще хромал. И вдобавок забыл взять нормальные брюки, а посему был вынужден в одной штанине прощеголять мимо очереди пациентов, выставив напоказ свою неприглядную ногу. Мэйкон уже сомневался, что когда-нибудь обретет прежний, неискалеченный вид.
По дороге домой Роза наконец-то спросила, куда он денет Эдварда.
– Да никуда. – Мэйкон наиграл удивление. – С тобой оставлю.
– Со мной? Но он же неуправляемый, ты это отлично знаешь!
– Так ведь ненадолго, ничего страшного. Завтра к вечеру я вернусь. Если что, запри его в кладовке. Раз-другой подкинь ему корма, а там и я приеду.
– Мне это совсем не нравится, – нахмурилась Роза.
– Его бесят гости. Но ты вроде бы никого не ждешь.
– Да нет, никого, – сказала Роза, и на этом разговор, слава богу, иссяк. Хотя Мэйкон уже изготовился к битве.
Дома он принял душ и переоделся в дорожный костюм. Затем пообедал пораньше. Мэйкон сомневался, что нога его справится со сцеплением, поэтому в полдень Роза отвезла его на вокзал. Когда он вышел из машины, возникло ощущение, что увечная голень вот-вот подломится.
– Слушай, а не рано мне путешествовать? – сказал он Розе, совавшей ему сумку.
– В самый раз, – ни на секунду не задумавшись, ответила сестра. Потом захлопнула дверцу, помахала рукой и отбыла.
С последней поездки Мэйкона вокзал удивительно преобразился. Сквозь стеклянный купол лился мягкий голубоватый свет, с медных крюков свисали матовые шары фонарей. В зале ожидания исчезли старые дощатые перегородки, явив отполированные деревянные скамьи. Сверкающее кассовое окно ошарашивало своей новизной. Пожалуй, путешествия не так уж гадки, подумал Мэйкон. Возможно, раньше он заблуждался. В душе его проклюнулась надежда.
Но едва он захромал к выходу на перрон, как его захлестнуло одинокостью, извечно сопровождавшей его в поездках. Он виделся себе единицей в скоплении двоек и троек. Вон у прилавка справочной группа самоуверенных парней с рюкзаками и спальными мешками. А вон семейство, занявшее всю скамью, – родители и четыре нарядные дочки, которым не очень уютно в еще необмятых клетчатых пальтишках и шляпках с лентами; сразу видно: едут в гости к бабушке с дедушкой. Даже одиночки – пожилая дама, утянутая в корсаж, блондинка в окружении дорогих кожаных чемоданов – выглядели не одинокими.
Мэйкон сел на скамью. Объявили прибытие поезда в южном направлении, и ползала кинулось к выходу; чуть позже следом непременно прогалопирует запыхавшаяся встрепанная тетка, обремененная уймой сумок и узлов. На лестнице уже толкались прибывшие пассажиры. У всех слегка изумленное выражение людей не от мира сего. Вот женщину встречает муж с младенцем на руках: чмокнул в щеку и сразу сунул ей ребенка, словно тяжкую обузу. Девушка в джинсах вышла на лестничную площадку, увидала другую девушку в джинсах, обняла ее и заплакала. Мэйкон искоса подглядывал, фантазируя причину слез. (Приехала на мамины похороны? Сорвалось бегство с любовником?)
Объявили посадку на его поезд, он взял сумку и захромал следом за семейством с множеством дочек. На перроне его встретил порыв холодного свежего воздуха. Похоже, на этих платформах ветер свищет в любую погоду. Самой маленькой девочке наглухо застегнули пальто. Вдали показался поезд, медленно вырисовывавшийся из точки желтого света.
Оказалось, народу ехало изрядно. Оставив надежду отыскать пустое отделение, Мэйкон подсел к молодому толстяку с портфелем. И на всякий случай приготовил "Мисс Макинтош".
Поезд дернулся, потом передумал, затем снова дернулся и поехал. Не сказать что плавно, а словно спотыкаясь о ржавые наросты на рельсах. Навстречу побежали, тотчас пропадая, городские виды: путаница домов, пустыри в увядшей траве, негнущееся белье на веревках, прихваченное заморозком.
– Жвачку? – предложил попутчик.
– Нет, спасибо, – отказался Мэйкон и поспешно раскрыл книгу.
Примерно через час пути веки его отяжелели. Мэйкон откинулся на сиденье. Он хотел просто дать отдых глазам, но, видимо, заснул. Очнулся он, когда проводник объявил Филадельфию. Мэйкон рывком выпрямился, успев подхватить книгу, соскользнувшую с коленей.
Попутчик что-то писал, приспособив портфель вместо стола. Очевидно, бизнесмен – один из тех, кому адресовались путеводители. Забавно, Мэйкон не представлял себе своих читателей. А чем конкретно занимаются бизнесмены? Этот что-то вписывал в карточки, время от времени заглядывая в брошюру с изобилием диаграмм. На одной диаграмме страницу пересекали черные грузовички – четыре, семь, три и половинка грузовика. Она выглядела жалким уродцем.
Перед конечной остановкой Мэйкон сходил в туалет в торце вагона – не идеальный, но все же уютнее любого из тех, что будут в Нью-Йорке. Вернувшись на место, убрал "Мисс Макинтош" в сумку.
– Едем в холод, – сказал попутчик.
– Видимо, так, – сказал Мэйкон.
– Прогноз обещает заморозки и ветер.
Мэйкон промолчал.
Он всегда путешествовал без пальто, лишней поклажи, но вниз поддевал фуфайку и кальсоны. Холод – наименьшая из предстоящих забот.
В Нью-Йорке пассажиры кинулись врассыпную, точно горошины из стручка. Не поддаваясь общей спешке, Мэйкон размеренно пробрался сквозь толчею, одолел темную лязгающую лестницу и вновь угодил в толпу, гуще прежней. Бог мой, где эти женщины раздобыли свои наряды? Вот одна в мохнатом меховом вигваме и сапогах "под леопарда". Другая в желтом комбинезоне автомеханика, только кожаном. Крепче ухватив сумку, Мэйкон протолкался к двери на улицу, где остервенело ревели клаксоны, а воздух был сер и пахуч, как нутро давно потухшего камина. Мэйкон считал Нью-Йорк зарубежьем, от которого неизменно брала оторопь: намертво сосредоточенные водители, шустрые пешеходы, не глядя по сторонам, торят путь через любые препятствия.
Он окликнул такси и, забравшись на изодранное скользкое сиденье, назвал адрес. С места в карьер водитель стал рассказывать о своей дочке.
– Ей, вишь ты, тринадцать, – говорил он, вклиниваясь в поток машин, – и у ней в каждом ухе по три дырки, уже с сережками, так теперь она вознамерилась проколоть верхушки ушей. В тринадцать-то лет! – Неизвестно, расслышал ли он адрес. Однако ехал бодро. – Я и насчет первых-то дырок возражал. Ты что, говорю, не читала Энн Лэндерс? Дырки в ушах, пишет она, это издевательство над собственным телом. Или это не она? Да нет, она, кажется. Давай уж тогда и в нос кольцо, как африканцы, чего уж там? Это я дочке говорю. А она мне: "А что? Кольцо в носу плохо, что ли? Пожалуй, я так и сделаю". И ведь с нее станется. Станется с нее. А четвертая дырка-то получается в хрящике, и даже не все эти, что уши-то дырявят, за это берутся. Нет, это чокнуться можно! Хрящик-то – совсем другой коленкор, это тебе не мягкая мочка.
Мэйкон почувствовал себя невидимкой. Казалось, таксист говорит сам с собою, возможно, он начал тираду еще до того, как посадил Мэйкона, и продолжит ее, когда его высадит. Может, его, Мэйкона, вообще нет в этом такси? В поездках подобные мысли охватывали часто.
– Хм, – от полной безысходности произнес Мэйкон.
Удивительно, шофер тотчас смолк. Затылок его был весь внимание. Пришлось продолжить.
– А вы ее чем-нибудь напугайте, – сказал Мэйкон.
– Это чем же?
– Ну… скажите, мол, знаете девочку, у которой уши отвалились.
– Она на такое не поведется.
– А вы научно обоснуйте. Дескать, проколотый хрящ моментально вянет.
Таксист хмыкнул. И клаксоном шугнул продуктовый фургон.
– Ты только представь, скажите, что всю жизнь тебе придется носить одну прическу. Прятать увядшие уши.
– Думаете, она поверит?
– А почему нет? – Мэйкон помолчал и добавил: – И потом, это, по-моему, правда. Кажется, я где-то об этом читал.
– Да-да, точно, – сказал шофер. – Я тоже что-то такое слышал.
– Вроде бы даже видел фото чьих-то увядших ушей. Таких жутко сморщенных.
– Ага, типа так скукожились, – поддакнул таксист.
– Да, наподобие кураги.
– Блин! Я ей скажу.
Такси остановилось перед отелем, Мэйкон расплатился и вылез из машины.
– Надеюсь, сработает, – сказал он.
– Наверняка сработает. До следующего раза. Пока не надумает кольцо в носу или еще чего.
– Не забывайте, в носу тоже хрящ! Носы тоже вянут!
Таксист помахал рукой и вновь слился с потоком машин.
Мэйкон вселился в номер, а потом на метро поехал к отелю "Буфорд", рекомендованному торговцем электроникой. Здесь небольшие апартаменты можно было снять на сутки или неделю. Управляющий мистер Эггерс оказался упитанным коротышкой, хромым на ту же ногу, что и Мэйкон. Наверное, они представляли странное зрелище, когда вдвоем ковыляли через вестибюль к лифтам.
– Корпорации снимают почти все наши апартаменты, – сказал мистер Эггерс, нажав кнопку "вверх". – Компаниям, которые часто командируют своих людей в Нью-Йорк, это выгоднее, нежели обзаводиться собственным жильем. На время, что номера пустуют, они дают мне команду найти других постояльцев и тем самым покрыть издержки.
Мэйкон сделал пометку на полях путеводителя. Мелкими буквами он также отметил убранство холла, напоминавшего старомодный мужской клуб. На массивном столе с ножками в виде когтистых лап, расположившемся между лифтами, высилась медная скульптура в ярд высотой: на фоне медной драпировки обнаженная дама стояла на медных облаках и во вскинутой руке держала патрон с запылившейся лампочкой, от которого тянулся потрепанный шнур. Пол прибывшего лифта был устлан ковром с блеклым узором, стенки обшиты панелями.
– Позвольте узнать, не вы ли автор путеводителей "Случайный турист"? – спросил мистер Эггерс.
– Да, я, – признался Мэйкон.
– Надо же! Ваш визит – великая честь. Мы предлагаем гостям ваши книги, они у нас хранятся в вестибюле. Но, знаете, я вас представлял немного другим.
– Каким же?
– Ну, не таким рослым, наверное. И более грузным, что ли… с этаким пузцом.
– Понятно.
Лифт остановился, но дверь его открылась с задержкой. Мистер Эггерс повел Мэйкона по коридору. Горничная с тележкой белья, приготовленного в стирку, посторонилась, уступая дорогу.
– Вот, извольте. – Мистер Эггерс открыл номер и зажег свет.
Мэйкон как будто перенесся в пятидесятые годы: квадратная тахта в обивке с металлической нитью, хромированный столовый гарнитур, двуспальная кровать со стеганой виниловой вставкой кремового цвета в изголовье. Мэйкон опробовал матрас – снял туфли и улегся на кровать. Мистер Эггерс стоял рядом, переплетя пальцы. Мэйкон хмыкнул, сел и обулся. Затем прошел в ванную, где унитаз опоясывала белая лента с надписью ДЕЗИНФИЦИРОВАНО.
– Это выше моего разумения, – сказал он. – Неужели какая-то приляпанная бумажка вселит в меня уверенность?
Мистер Эггерс беспомощно развел руками. Мэйкон отдернул душевую штору с розовыми и голубыми рыбинами и осмотрел поддон, который выглядел вполне презентабельно. Правда, от крана тянулся рыжий потек.
В кухоньке отыскались кастрюля, пара затертых пластиковых тарелок и кружек, а также целая полка стаканов под виски.
– Наши гости готовят редко, но приглашают коллег на стаканчик, – пояснил мистер Эггерс.
Мэйкон кивнул. Знакомая проблема: тонкая грань между "уютом" и "безвкусицей". Хотя подчас уютное безвкусно. Он открыл маленький холодильник под столешницей. Сильно исцарапанные решетки для льда, лежавшие в морозилке, были один в один с теми, что использовала Роза.
– Согласитесь, тут есть все необходимое, – сказал мистер Эггерс. – Вот, видите, даже фартук в шкафчике. Жена моя придумала. Чтоб не испачкать костюм.
– Да, очень мило.
– Я это называю домашней обстановкой вдали от дома.
– По правде, с домом ничто не сравнится. – Мэйкон вздохнул.
– Ну почему? Чего не хватает? – спросил мистер Эггерс. Когда он волновался, его очень бледное пористое лицо лоснилось. – Что, вы считаете, нужно добавить?
– Знаете, мне вот кажется, что отель мог бы предлагать постояльцам домашних животных.
– Животных?
– В смысле, кошку, что на ночь устроится в твоей постели, или какую-нибудь собаку, которая обрадуется твоему приходу. Вы не замечали, какими казенными выглядят гостиничные номера?
– Да, но… даже не знаю… Санэпидстанция, бумажная морока… Их же надо чем-то кормить… У кого-то из гостей наверняка окажется аллергия…
– Я понимаю, понимаю, – сказал Мэйкон. На полях путеводителя он проставил число мусорных корзин – четыре штуки. Отлично. – Нет, конечно, мою идею вряд ли поддержат.
– Но вы нас все-таки порекомендуете?
– Безусловно. – Мэйкон захлопнул путеводитель и спросил прейскурант услуг.
До конца дня он объезжал отели, в которых уже бывал. Встречался с управляющими, бегло осматривал номера, убеждаясь, что они не превратились в руины, выслушивал жалобы на рост цен, знакомился с планами реконструкции и улучшенной системой конференц-связи. Потом вернулся в свой номер и включил вечерние новости. В мире дела обстояли неважно, но непривычный облик телевизора, нывшая нога, которую он пристроил на стул, и кресло, как будто задуманное для человека иной комплекции, создавали впечатление, что все эти войны и стихийные бедствия были понарошку. Все это смахивало на спектакль. Мэйкон выключил телевизор и пошел ловить такси.
По замыслу Джулиана ему предстояло отужинать на последнем этаже какого-нибудь немыслимого небоскреба. (Мэйкон подметил, что начальник питает слабость к ресторанам с выкрутасами. Хлебом его не корми, а только подай заведение, которое вращается, плавает или куда можно попасть лишь по шатким мосткам.) "Вообрази, как это ошарашит нашего иногороднего клиента, – говорил Джулиан. – Непременно иногороднего, потому как коренного ньюйоркца…" Тогда фыркнул Мэйкон. А сейчас фыркнул таксист.
– Там чашка кофе обойдется вам в пять баксов, – сказал он.
– Ясное дело.
– Шли бы лучше во французский ресторанчик.
– Это у меня на завтра. Для местных клиентов.
Такси удалялось от оживленных улиц, вокруг становилось темнее и тише. Мэйкон смотрел в окно. Вон у двери скорчился одинокий человек, закутавшийся в длинное пальто. Султанчики пара над канализационными люками. На всех магазинах решетки спущены.
Такси остановилось в конце самой темной улицы. Водитель снова фыркнул, Мэйкон расплатился и вышел из машины. Он был не готов к ветродую, накрывшему его, словно огромное полотнище. Погоняемый ветром, Мэйкон торопливо шел, почти бежал по тротуару, полоща штанинами. Перед входом в небоскреб он вздумал посмотреть вверх. Взгляд его поднимался все выше, и выше, и выше и, наконец, остановился на страшно далеком белом острие, терявшемся в иссиня-черном беззвездном небе. Вспомнилось, как давным-давно Итан, совсем еще кроха, в зоопарке остановился перед слоном, запрокинул головенку и изумленно шлепнулся на попку.
Внутри – сплошь узорчатый розовый мрамор и акры безворсового паласа. Размером с комнату лифт, лишь наполовину заполненный пассажирами, был открыт; Мэйкон вошел в него и встал меж двух дам в шелках и брильянтах. Аромат их духов был почти зрим. Казалось, воздух от него рябит.
Держите под рукой жвачку, записал Мэйкон в путеводителе, когда лифт взлетел ракетой. Заложило уши. В плотной глухой тишине голоса соседок казались жестяными. Мэйкон сунул путеводитель в карман и посмотрел на светящееся табло. Цифры сменялись по десяткам: сорок, пятьдесят, шестьдесят… "Надо как-нибудь затащить сюда Гарольда, – сказал мужской голос. – Помните, как он перетрусил на лыжном подъемнике?" Все засмеялись.
Потом лифт что-то пропел и дверь его беззвучно отъехала. Девушка в белом брючном костюме коридором провела гостей в просторный мрак, мерцавший свечами. В зале были темные окна от пола до потолка, но Мэйкона посадили за столик, лишенный обзора. Видимо, одинокие гости здесь были в диковину. Возможно, Мэйкон открыл им счет. Серебряных приборов на столике для одного легко хватило бы на семью из четырех человек.
Официант, одетый гораздо лучше Мэйкона, вручил ему меню и спросил, что он желает выпить.
– Сухой херес, пожалуйста, – сказал Мэйкон.
Когда официант отошел, он сложил меню вдвое и сунул под себя. Потом оглядел соседей. Казалось, все они что-то празднуют. Мужчина и его беременная спутница держались за руки и сквозь лунное марево свечи улыбались друг другу. Слева шумная компания бесконечно произносила здравицы в честь одного человека.
Вернулся официант, ловко балансируя подносом с хересом.
– Прекрасно, – сказал Мэйкон. – Теперь позвольте меню.
– Разве я его не дал?
– Выходит, недоглядели, – слукавил Мэйкон.
Официант принес второе меню и сам размашисто его раскрыл. Потягивая херес, Мэйкон изучил цены. Астрономические. По обычаю, он решил взять блюдо, которое, вероятно, заказали бы его читатели, – не кнель или сладкое мясо, но средней прожарки стейк. Сделав заказ, Мэйкон встал, задвинул стул под стол и со стаканом в руке подошел к окну.
И тут вдруг ему показалось, что он умер.