– Кхм…
– Мюриэл говорит, вы в разводе, Мэйкон.
– Ну, в общем, да.
– И долго собираетесь тянуть?
– Простите?
– Я к тому, что вы же не станете водить мою девочку за нос, правда?
– Мам, хватит уже, – сказала Мюриэл.
– Я бы не спрашивала, если б хоть раз ты выказала каплю здравого смысла. Согласись, этим ты похвастать не можешь.
– Просто мама за меня беспокоится, Мэйкон, – сказала Мюриэл.
– Да, я понимаю.
– Этой девочке было всего лишь тринадцать, когда самые гадкие парни вдруг стали за ней увиваться, – сказала миссис Дуган. – С тех пор я не знаю ни сна ни покоя.
– Спи себе спокойно, – вставила Мюриэл. – Все это было давным-давно.
– Только отвернешься – она уже в каком-нибудь злачном клубе или забегаловке.
– Мам, давай ты посмотришь подарки тебе и папе?
– О, вы привезли нам подарки?
Мюриэл прошла к елке, где Клэр помогала Александру расставить фигурки на игровом поле:
– Вот эту – на зеленое, а эту – на синее.
Александр нетерпеливо ерзал, он хотел все сделать сам.
– Клэр надумала подарить ему эту игру. – Миссис Дуган приняла от Мюриэл сверток. – По-моему, для него это слишком сложно.
– Вовсе нет, – сказала Мюриэл (хотя даже не глянула на игру) и вновь подсела к Мэйкону. – Александр очень сообразительный. Вмиг все освоит.
– Никто не говорит, что он не сообразительный, Мюриэл. Не нужно всякое слово встречать в штыки.
– Да открой же ты подарок!
Но миссис Дуган не торопилась: распустила ленту и убрала ее в коробку на журнальном столике.
– На Рождество папа приготовил тебе немного денег, – сказала она. – Перед отъездом напомни ему. – Миссис Дуган изучила обертку: – Вы гляньте! Оленятки Рудольфы! Носики из настоящей фольги. Ну зачем, можно было упаковать в простую бумагу.
– Хотелось чего-то особенного, – сказала Мюриэл.
Миссис Дуган сняла упаковку, свернула ее и отложила в сторону. Подарком ей было нечто в позолоченной рамке.
– Как мило, – наконец сказала она и показала подарок Мэйкону – фотографию Мюриэл с Александром. Студийный портрет в пастельных тонах, равномерно залитый светом неведомого источника. Мюриэл сидела, Александр стоял рядом, неуверенно положив руку ей на плечо. Никто не улыбался. Вид у них был настороженный, растерянный и очень одинокий.
– Прелестно, – сказал Мэйкон.
Миссис Дуган лишь хмыкнула и положила фото к коробке с лентами.
Ужин потребовал усердия – все налегали на гуся в клюквенной подливке, картошку двух видов и овощи трех сортов. Мистер Дуган хранил зловещее молчание, хотя Мэйкон пытался завести разговор о подвальных трубах. Мюриэл не спускала глаз с Александра:
– Сейчас же отложи начинку, в ней хлеб. Хочешь, чтоб началась аллергия? И подливку лучше не трогай.
– Ради бога, оставь его в покое, – сказала миссис Дуган.
– Ты бы так не говорила, если б тебе пришлось всю ночь не спать из-за его чесотки.
– Порой мне кажется, чесотку вызывают все эти твои разговоры.
– Это лишний раз доказывает, что ты ничего не понимаешь.
У Мэйкона вдруг возникло чувство ирреальности. Что сказала бы Сара, увидь его здесь? Он представил ее насмешливую улыбку. Роза и братья оторопели бы. А Джулиан сказал бы: "Ха! Случайный турист в Тимониуме".
Миссис Дуган подала пироги с тремя разными начинками, Клэр всех обнесла кофе. Поверх джинсов она надела широкую вышитую юбку в сборку – подарок Мюриэл, на прошлой неделе купленный в комиссионке. Наряд ее напоминал какой-то национальный костюм.
– Как насчет ликера, мам? – спросила Клэр. – Давай откроем бутылку Мэйкона?
– Может, он хочет, чтобы ты называла его "мистер Лири", дорогая.
– Нет-нет, пожалуйста, по имени, – сказал Мэйкон.
Наверное, семейство долго обсуждало его возраст и так далее. Ну уж конечно: слишком старый, слишком длинный, да еще вырядился в костюм с галстуком.
Миссис Дуган отведала ликер и сказала, что в жизни не пила ничего вкуснее. А Мэйкону ликер напомнил фтористый состав, которым дантист покрывал ему зубы, он ожидал чего-то другого.
– Вся эта сладенькая подкрашенная водица хороша для дамочек, но лично я предпочитаю глоток виски, – сказал мистер Дуган. – Хлебнем, Мэйкон?
Он принес бутылку "Джека Дэниэлса", в которой виски осталось на донышке, и две стопки. Одно лишь появление бутылки как будто развязало ему язык.
– Ну вот! – Мистер Дуган уселся за стол. – На чем ездите, Мэйкон?
– Езжу? А, на "тойоте".
Мистер Дуган нахмурился.
– Папа презирает иностранные машины, – рассмеялась Клэр. – Он их ненавидит.
– Чем же вам не глянутся американские авто? – спросил мистер Дуган.
– Да нет, вообще-то…
Мэйкон хотел сказать, что у жены его "форд", но передумал.
– Раньше у меня был "рамблер", – доложил он, принимая стакан от мистера Дугана.
– Надо вам попробовать "шевроле", Мэйкон. Как-нибудь загляните ко мне в салон, у вас глаза разбегутся. Что вы предпочитаете? Семейный, компакт?
– Наверное, компакт, но…
– Одно вам скажу: ничто на свете не заставит меня продать вам двухдверный субкомпакт. Нет, сэр, можете упрашивать, рыдать, ползать на коленях, я не продам вам этот гроб на колесах, на котором нынче все помешались. Я говорю своим покупателям: вы думаете, говорю, у меня нет принципов? Перед вами, говорю, принципиальный человек, и если, говорю, вам хочется субкомпакт, ступайте эвон к Эду Маккензи. Вот он вам продаст за милую душу. Вон Мюриэл-то чуть с жизнью не распрощалась в этакой хреновине.
– Да ну, пап, ничего подобного, – сказала Мюриэл.
– Была, можно сказать, на волосок от смерти.
– Я не получила ни единой царапины.
– Машину сплющило, как консервную банку.
– Из всех потерь – затяжка на чулке.
– Значит, у Мюриэл своя машина забарахлила, – начал рассказ мистер Дуган, – и доктор Кейн предложил подбросить ее к "Мяу-Гав". И вот какая-то баба-дура выехала прямо перед ними. Она, вишь ты, делала левый поворот…
– Дай я расскажу, – перебила миссис Дуган и подалась вперед, сжимая в руке рюмку с ликером: – Я только вернулась из магазина, где кой-чего прикупила на школьные завтраки для Клэр. Этот ребенок ест что твой взрослый. Звонит телефон. Я сваливаю покупки и бегу ответить. Мужской голос: "Миссис Дуган?" Да, говорю. "С вами говорят из балтиморской полиции по поводу вашей дочери Мюриэл". Боже мой, думаю. Сердце оборвалось, ищу, куда бы присесть. А я все еще в пальто и косынке, из-за которой толком не слышу, но снять ее не догадаюсь, потому как вся обомлела. В тот день дождь лил как из ведра. Господи боже мой, думаю, что еще стряслось с Мюриэл…
– Ты уходишь от темы, Лилиан, – сказал мистер Дуган.
– Ничего я не ухожу! Я рассказываю о несчастном случае с Мюриэл.
– Ему неинтересно слушать твои причитания, он хочет знать, почему не надо брать субкомпакт. Значит, баба вылетает на левый поворот прямиком перед малолитражкой доктора Кейна, и ему ничего не остается, как в нее въехать. У него преимущественное право проезда. Интересно, что вышло? Машина его, кроха "пинто", всмятку. У старого доброго "крайслера" той бабы вмятинка на крыле. Скажете, вы все еще хотите субкомпакт?
– Да я…
– И вот еще что, – сказала миссис Дуган. – Доктор Кейн купил новую машину, но уже больше не предлагал подвезти Мюриэл.
– Мам, мы живем в разных районах.
– Он холостяк. Вы с ним не знакомы, Мэйкон? Мюриэл говорит, он просто красавчик. В свой первый рабочий день она сообщает: представляешь, мам – звонит мне по телефону, – представляешь, начальник мой не женат, писаный красавец, профессионал и, девчонки говорят, даже ни с кем не помолвлен. Потом он ее подвозит, они попадают в аварию, и новых предложений уже не поступает. Даже когда она намекает, что нынче без машины, он молчит.
– Да он живет в районе Таусон, – сказала Мюриэл.
– Видимо, он считает, что ты приносишь неудачу.
– Он живет в Таусоне, а я на Синглтон-стрит! Чего ты хочешь?
– После аварии он купил спортивный "мерседес", – вставила Клэр.
– Ох уж эти спортивные машины! – скривился мистер Дуган. – Слышать о них не хочу.
– Можно выйти? – спросил Александр.
– Я очень рассчитывала на доктора Кейна, – печально сказала миссис Дуган.
– Хватит, мам.
– И ты надеялась! Сама говорила!
– Пожалуйста, замолчи и пей свой ликер.
Миссис Дуган покачала головой, но отхлебнула из рюмки.
Они уехали ранним вечером, когда последний свет истаял в воздухе, словно хрустальном от морозца.
– Приезжайте еще! – на пороге выпевала Клэр. – Спасибо за юбку! Веселого Рождества!
Рядом, зябко ежась под накинутым на плечи свитером, стояла миссис Дуган. Мистер Дуган махнул рукой и скрылся – видимо, опять пошел проверять трубы.
Теперь машин было много. Встречные фары сверкали, точно маленькие белые кляксы. По радио, до следующего года позабывшего про Рождество, крутили "Я обрезалась осколками твоего разбитого сердца"; на заднем сиденье ящик с инструментами тихонько гремел, словно аккомпанируя исполнительнице.
– Ты злишься, Мэйкон? – спросила Мюриэл.
– Злюсь?
– Злишься на меня?
– Вовсе нет.
Мюриэл глянула на Александра и больше ничего не сказала.
На Синглтон-стрит добрались уже к ночи. На тротуаре близняшки Батлер в одинаковых лиловых куртках болтали с двумя парнями. Мэйкон припарковался и, открыв заднюю дверцу, увидел, что Александр спит, уронив голову на грудь. На руках он внес мальчика в дом. В гостиной Мюриэл освободилась от поклажи – набора инструментов, настольной игры и пирога, который им всучила миссис Дуган, – и тоже прошла к лестнице. Мэйкон поднимался боком, чтобы ноги Александра не чиркали по стене. В маленькой спальне он уложил мальчика в кровать.
– Я знаю, о чем ты, наверное, думаешь. – Мюриэл разула сына. – Мол, этой Мюриэл сгодится любой, кто в штанах. Угадала?
Мэйкон промолчал, боясь разбудить Александра.
– Я знаю, знаю! – Мюриэл подоткнула одеяло. Выключила свет. Вместе с Мэйконом вышла из комнаты. – Но все было иначе, клянусь. Конечно, такая мысль мелькала, ведь он не женатый. Чего уж душой-то кривить? Я мать-одиночка, ращу ребенка. Еле свожу концы с концами. Да, я прикидывала такой вариант!
– Я понимаю, – мягко сказал Мэйкон.
– Но все было совсем не так, как она это подала. – Мюриэл моталась за ним по гостиной. Он сел на диван, она плюхнулась рядом, так и не сняв пальто. – Ты не останешься?
– Ну если ты не слишком притомилась.
Мюриэл откинула голову на диванную спинку:
– Я в том смысле, что ты меня, наверное, бросишь. Больше не придешь вообще.
– С чего вдруг я тебя брошу?
– Учитывая, в каком свете меня выставили.
– В нормальном свете.
– Правда?
Когда она уставала, кожа на ее лице как будто натягивалась. Мюриэл прижала пальцы к глазам.
– Прошлое Рождество стало первым без Итана, – сказал Мэйкон. – Очень тяжко нам дался тот праздник.
С ней он часто говорил о сыне. Ему нравилось вслух произносить его имя.
– Мы не знали, как встречать его в одиночестве. Я себе говорил: ведь как-то мы его отмечали, когда Итан еще не родился. Но, по правде, я даже не помнил, как это было. Казалось, Итан всегда был с нами; когда ты стал отцом, невозможно представить себя бездетным. Я подметил: вспоминаю свое детство, и мне кажется, что Итан был уже и тогда. Только вроде как еще невидимый. Ну вот. Я решил, что надо завалить Сару подарками, и в канун Рождества в универмаге Хуцлера накупил всякой всячины – полки, вешалки и прочее. А Сара ударилась в другую крайность. Вообще ничего не купила. И вот мы сидим, каждый думает, что поступил неправильно, но и другой, мол, тоже напортачил. Как-то так. Ужасное было Рождество. – Он отвел прядь со лба Мюриэл. – Нынешнее получилось лучше.
Она открыла глаза, секунду-другую его разглядывала. Потом полезла в карман и что-то достала, пряча в ладони, как детский секретик.
– Это тебе.
– Мне?
– На память.
Фотография, украденная из семейного альбома: малышка Мюриэл выбирается из надувного бассейна.
Наверное, ей хотелось предстать перед ним в своем лучшем облике. И это ей удалось. Но красота ее была не в локонах под Ширли Темпл. А в ее неистовстве – в горящем колючем взгляде решительно сощуренных глаз и упрямо выставленном подбородке. Мэйкон ее поблагодарил. И сказал, что сохранит этот снимок навеки.
Глава четырнадцатая
Теперь они, можно сказать, жили вместе. Мэйкон оставался каждую ночь, давал деньги на продукты и квартплату. В ванной на полке примостились его бритва и помазок, в шкафу костюмы его втиснулись меж ее платьев. Но произошло это не одним днем, а постепенно, шаг за шагом. Сначала были долгие рождественские каникулы, когда Александр оставался дома один. Так почему не посидеть с ним, если уж здесь заночевал? И почему не привезти пишущую машинку, не поработать за кухонным столом? Почему не поужинать, а потом улечься в постель?
Но если уж нужна точная дата переезда, это, наверное, произошло в тот день, когда Мэйкон привез Эдварда. Он только что вернулся из изнурительной молниеносной поездки по пяти южным городам, в которых было ничуть не теплее, чем в Балтиморе, и заглянул к Розе проведать свое зверье. Кошка в полном порядке, доложила сестра, перекрикивая визг Эдварда, обезумевшего от радости и облегчения, скорее всего, даже не заметила отсутствия хозяина. А вот Эдвард…
– Целыми днями сидел в прихожей и смотрел на дверь, – сказала Роза. – Голову этак склонит и прислушивается к шагам.
Это все и решило. Мэйкон привез Эдварда на Синглтон-стрит.
– Ты не против, Мюриэл? – спросил он. – Пусть поживет денек-другой, ладно? Может, Александр обойдется без уколов, а?
– Обойдусь, – заявил Александр. – Мне плохо от кошек, не от собак.
Мюриэл радости не выказала, но согласилась попробовать.
Тем временем Эдвард как угорелый носился по дому, обнюхивая углы и мебель. А потом сел перед Мюриэл и ухмыльнулся. Он смахивал на влюбленного в учительницу ученика, у которого наконец-то сбылись все его дерзкие мечты.
Поначалу Эдварда попытались обособить в закутке, но безуспешно. Пес ходил хвостом за Мэйконом и, кроме того, тотчас проникся интересом к Александру. За неимением мячика он приносил к его ногам всякие мелкие предметы и, отступив, смотрел выжидательно.
– Он хочет поиграть, – объяснил Мэйкон.
Александр по-девчоночьи, из-за головы, метнул спичечный коробок, Эдвард кинулся за добычей, а Мэйкон себе пометил: завтра же купить мячик и обучить парня правильному броску.
Потом Александр и Эдвард устроились на диване: первый смотрел телевизор, второй, свернувшись орешком кешью, дремал с выражением полного блаженства на морде. Мальчик обнял пса и зарылся лицом в его холку.
– Осторожнее, – сказал Мэйкон. Он понятия не имел, что делать, если вдруг Александр начнет задыхаться. Но ничего, обошлось. Лишь к вечеру у парня, как всегда, заложило нос.
Мэйкон надеялся, Александр не знает, что они с Мюриэл спят вместе.
– Это просто смешно, – говорила Мюриэл. – Где ж тогда ты ночуешь – в гостиной на диване, что ли?
– Возможно, – отвечал Мэйкон. – Наверняка у него есть какое-то объяснение. Или нет никакого. Короче, было бы неверно огорошить его правдой. Пусть думает что хочет.
Поэтому утром он вставал и одевался, пока все еще спали. Затем готовил завтрак и будил Александра:
– Семь часов! Пора просыпаться! Давай буди маму.
Как выяснилось, раньше Александр сам вставал и собирался в школу, а Мюриэл и не думала просыпаться. Порой она даже не видела, как он уходит. Это что-то невообразимое, считал Мэйкон. Теперь он готовил обильный завтрак и требовал, чтобы Мюриэл вместе с ними садилась за стол. Та отнекивалась – мол, от завтрака у нее тяжесть в животе. "И у меня тяжесть", – подхватывал Александр. Но Мэйкон был непреклонен.
– Девяносто восемь процентов всех отличников по утрам едят яичницу, а девяносто девять процентов пьют молоко, – на ходу сочинял он и, сняв фартук, садился к столу. – Ты слушаешь, Александр?
– От молока меня вырвет.
– Не выдумывай.
– Мам, скажи ему!
– Вырвет, – хмуро подтверждала Мюриэл. К завтраку она выходила в длинном шелковом халате и сидела сгорбившись, подперев рукой подбородок. – Там какие-то ферменты. – Мюриэл зевала. Волосы ее, после перманента наконец-то отросшие, напоминали ребристую заколку-невидимку.
До школы Александр шел вместе с Бадди и Сисси Эббетт – соседскими детьми, жившими через дорогу. Они были старше и выглядели хулиганисто. Мюриэл опять заваливалась спать либо, в зависимости от дня недели, отправлялась на одну из своих работ. Мэйкон мыл посуду и выводил Эдварда. По холоду гуляли недолго. Редкие прохожие двигались быстро и дергано, как в немом кино. Кое-кто уже знал Мэйкона в лицо и мимоходом окидывал его взглядом – вроде как молча здоровался. Эдвард всех игнорировал. И даже не сбивался с шага, когда другие собаки подбегали и обнюхивали его. Хозяин магазина мистер Маркуси разгружал ящики, но всякий раз на секунду отрывался от дела и приветствовал пса:
– Здорово, обрубок! Привет, жирдяй!
Эдвард высокомерно шествовал мимо.
– В жизни не видал животинки чуднее! – вслед им кричал мистер Маркуси. – Смахивает на неудачный набросок собаки!
Мэйкон всегда смеялся.
Он уже немного обвыкся в этих краях. Неказистая Синглтон-стрит все еще угнетала своей затрапезностью, но больше не казалась такой уж опасной. Уличная шпана уже смотрелась компанией трогательных безусых юнцов с обветренными губами, дурно одетых и неуверенных в себе. Проводив мужей на работу, женщины, полные хозяйственного рвения, подметали дорожки, замусоренные пивными банками и упаковками от чипсов, а потом, засучив рукава и невзирая на стужу, драили ступени крыльца. Точно бумажные клочки, погоняемые ветром, мимо бежали сопливые ребятишки в разномастных варежках, и какая-нибудь домохозяйка, опершись на метлу, им кричала:
– Эй! Я все вижу! Не вздумайте прогулять школу!
В любой момент улица была готова сбиться с пути истинного, но эти женщины с зычными голосами и квадратными подбородками всегда вовремя ее одергивали.
После прогулки Мэйкон согревался чашкой кофе. Затем ставил пишущую машинку на кухонный стол и работал над путеводителем. Когда задувал ветер, мутные стекла большого окна дребезжали, напоминая перестук колес в поезде. В аэропорту Атланты коридоры растянулись миль на десять, печатал Мэйкон. Под порывом ветра оконная рама содрогалась, и на миг возникало странное ощущение, как будто пол в растрескавшемся линолеуме уезжает из-под ног.