- Вот сволочи! - вспылил он. - Ведь знают, что я работаю с натурщицей. Хотят, чтобы я нарвался на неприятность! Мерзавцы! - Он вышел на лестницу, и оттуда донесся его крик - Какого черта, в самом деле! Вы понимаете, что вы делаете? Оставить дверь открытой! Вы что, не знаете, что по этим дням ко мне приходит натурщица? Черт бы вас всех побрал! Черти безмозглые! Чтоб вам пусто было!
Слышно было, как с грохотом захлопнулась входная дверь. Затем Мэби вернулся, яростно хлопнув дверью, и снова подошел к мольберту.
- Извините, Кэйт. Все в порядке.
Девушка поднялась, расстегнула халатик и сбросила его. Затем встала на чурбан и приняла позу человека, поникшего в тоске. Мэби оглядел ее критическим взглядом.
- Чуть-чуть правее, Кэйт.
Девушка повиновалась.
- Прекрасно. Так и оставим.
Удомо чувствовал себя неловко. Это был мир, в котором он не знал, как держать себя, куда сесть, говорить или молчать. Вид женской наготы здесь, в Англии, поразил его. В Африке, в родной деревне, это было бы вполне естественно. Он старался не смотреть на обнаженную девушку.
- Идите лучше сюда, - сказала Лоис.
Он повесил пальто за дверью и, осторожно ступая, добрался до дивана.
- Ну как? - спросил, не поворачиваясь, Мэби.
- Ты о митинге? Все в порядке.
- Вот и прекрасно. Поговори пока с Лоис. - Он закончил набросок, обрызгал его каким-то раствором, кинул на пол и взялся за новый. - Мне нужна ваша спина, Кэйт. - Девушка повернулась. - Теперь уже недолго.
- Вам это, наверно, кажется довольно диким? - спросила Лоис.
- Да, - ответил Удомо.
- Вы не исключение. Но когда живешь среди художников, в конце концов привыкаешь. Я никогда не могла позировать, даже мужу. Пробовала как-то, но из этого ничего не вышло. Слишком отвлеченно они на тебя смотрят, будто ты не человек, а одни линии и поверхности.
- Что он делает? - шепотом спросил Удомо.
Он кинул быстрый взгляд на Лоис. При ярком свете у глаз ее и в уголках рта проступила тонкая сеть морщинок. Сидя так, склонившись над кастрюлей, она мало чем отличалась от африканских женщин. Она повернула к нему голову и улыбнулась.
- Можете не шептать. Он так ушел в работу, что ничего не слышит.
- Слышу, - отозвался Мэби.
На листе картона, стоявшем перед ним, уже наметились прямая спина и круглый зад Кэйт.
- А что сказал Майкл? - спросила Лоис.
Мэби не ответил.
- Видите, - улыбнулась Лоис.
- Да, - сказал Удомо.
- Я слышала, что с вашим появлением группа ожила. На днях мне звонил Том и сказал, что вы прямо находка. В его устах это высокая похвала. Чем вы занимались все это время? Ричард как-то заходил к нам и говорил, что вы не могли прийти, потому что очень заняты.
- Я печатал восковки, - ответил он.
"У него усталый вид, - подумала она. - Зато теперь он не так скован, не прячется в свою скорлупу".
Майкл посмотрел на свои руки, потом на нее.
- Том был прав, - сказал он, - это тяжелая работа.
- А как ваши занятия?
- Подвигаются. Только они на втором плане.
- Остальные помогают вам?
- Помогают, когда есть время. У них свои дела. - Сколько восковок вам нужно напечатать?
- Пятьдесят шесть. Одиннадцать я уже сделал.
- Господи! Как можно так нагружать одного человека!
Он улыбнулся застенчивой мальчишеской улыбкой.
- Так ведь это же была моя идея.
"О господи", - подумала Лоис. Она чувствовала свою беспомощность и старалась отогнать это чувство, победить его. В конце концов их дело! Пусть будут освободителями, если им так хочется.
- Ну зачем вам это?
Он уловил бессильный протест в ее голосе и пристально посмотрел на нее. И снова, как в тот вечер, она всем своим существом ощутила, какая могучая сила таится в нем.
- Я должен, - спокойно ответил он.
Она наклонила голову и стала помешивать рагу.
- Вот что, - сказала она, - принесите-ка мне часть этих восковок. Мы с Джо вам поможем. Одна машинка у нас есть. Может, вы достанете еще одну?
- Вы поможете мне?
Она побоялась взглянуть на него. Сейчас он, конечно, весь раскрылся, глаза сияют, сейчас он прекрасен! Это можно сказать и не глядя.
- Я же сказала, что помогу, - ответила она сдержанно.
- А когда можно принести?
- Завтра, после уроков.
- Ты слышишь, Мэби! - Он был вне себя от восторга. - Она нам поможет! Я прямо расцеловал бы вас, Лоис. - До него вдруг дошло значение сказанного, и он осекся.
Он медленно повернул голову и пристально посмотрел на нее. Она встретила его взгляд спокойно, не дрогнув. В конце концов ему первому пришлось отвести глаза, и он уставился мимо нее в пространство. Но и она не чувствовала себя победительницей. "Ты дура, Лоис, - сказала она себе с горечью, - безмозглая дура!"
- Что такое? - рассеянно спросил Мэби.
- Ничего, потом, - сказала Лоис. - Кончайте скорее, пока рагу не превратилось в кашу.
В большой, ярко освещенной комнате воцарилась тишина. Скрип угля по картону, негромкое бульканье рагу на огне лишь делали ее ощутимей.
Удомо думал: я назвал ее по имени и я правда хочу поцеловать ее! Я заставлю ее посмотреть на меня. Вкушу ей это. Смотри на меня, женщина! Я хочу поцеловать тебя! Смотри на меня! Смотри! Я хочу поцеловать тебя. Лоис, Лоис, Лоис…
Лоис думала: это форменное идиотство, форменное идиотство! Я слишком стара для таких историй; он не умеет поддерживать разговор, он неловок. Не способен быть нежным. Просто меня тянет к нему.
Посмотри на меня, женщина! Я приказываю тебе.
Совершенно не способен быть нежным.
Лоис! Я хочу! Смотри на меня, Лоис!
Она бросила на него взгляд, мгновенный, мимолетный, и снова отвела глаза. Волнение его сразу улеглось. Едва заметная улыбка заиграла на губах.
Наконец Мэби кончил.
- Хватит, Кэйт. - Он швырнул уголь на стол, потянулся и зевнул.
Девушка слезла с чурбана и ушла за импровизированную ширму.
- О господи. - Мэби глубоко, протяжно вздохнул. - Который час?
- Скоро десять, - отозвалась Лоис.
Мэби плюхнулся на диван между ней и Удомо.
- Давайте-ка лучше есть, - сказала Лоис и прибавила громче: - Кэйт, поужинайте с нами.
- Нет, спасибо. - Голос у девушки был певучий, музыкальный. - Мне пора домой.
Лоис достала из шкафчика тарелки и вилки и стала накладывать рагу. Девушка вышла из-за ширмы. Голая она казалась толстой и приземистой, одетая выглядела подтянуто и изящно. Мэби вскочил, взял со стола конверт и вышел вместе с ней. Когда он вернулся, еда уже лежала на тарелках. Он потушил несколько ламп, и в комнате сразу стало уютнее.
Они сидели рядом на диване, держа тарелки на коленях.
- Хорошо поработали? - спросила Лоис.
- Недурно, - ответил Мэби. - Теперь осталось только вдохнуть жизнь в окаянное дерево. Ну ладно, а как твои дела, Майк?
- Лоис предложила помочь печатать восковки, - сказал Удомо. Оказалось, что произносить ее имя совсем нетрудно.
Мэби взглянул на нее.
- Лоис - ангел, Майк. Другую такую днем с огнем не сыщешь.
- У Лоис крылышки начинают расти, - сказала Лоис.
- Мы все очень любим ее, - продолжал Мэби серьезно.
- Можно, мы возьмем на время твою машинку? - спросил Удомо. - Тогда Джо тоже сможет печатать.
- Конечно.
- Вот спасибо!
- Смотри только, не слишком обременяй Лоис, - сказал Мэби. - Мы очень ее любим. И хотим, чтобы и другие обращались с ней бережно.
- Замолчите, Пол, - перебила его Лоис. - Можно подумать, что я сама не могу о себе позаботиться.
- А разве вы можете, дорогая моя?
Сегодня Мэби, как никогда, был склонен к нравоучениям.
- Не вижу в этом никакой необходимости.
Удомо молчал. Слова Мэби явно предназначались ему.
- А ты как думаешь, Майк, может она о себе позаботиться?
- Не желаю я тут сидеть и слушать, как вы меня обсуждаете, будто я какая-то подневольная африканка… - Рассердиться на Мэби всерьез Лоис просто не могла. Слишком хорошо его знала, слишком была к нему привязана. - Вы устали, Пол, и мы с Майклом тоже. Кончайте и пойдем.
- А я хочу рассказать вам о своем племени.
- Вы мне уже рассказывали.
- Этого ни разу не рассказывал. Вот Майк подтвердит, что я говорю правду. Знаете ли вы, что племя, к которому я принадлежу, считается самым диким, самым отсталым во всей Африке. Даже наши соотечественники-панафриканцы смотрят на нас сверху вниз. Когда жители равнин хотят отозваться о ком-то с пренебрежением, они говорят: "Он хуже всякого горца". Правда, Майк?
- Вы устали, - мягко сказала Лоис.
- Да. - Мэби вздохнул. - Веди ее домой, Майк. И не обращай на меня внимания. Я сам не знаю, что со мной происходит.
Они свернули на Хэйверсток-хилл и пошли вверх по пологому откосу, который постепенно становился все круче. Ночь была ясная и очень тихая. Звезды колко мерцали в черном небе. Месяц из узкого серпа превратился в апельсиновую дольку. Изредка мимо проносились машины, изредка попадались прохожие. Но чаще улицы были пустынны. Они подошли к станции метро "Белсайз парк".
- Здесь вы можете сесть на автобус, - сказала Лоис.
- Я провожу вас до дому, - ответил Удомо.
Они перешли улицу, миновали кошерные лавки. Кафе напротив метро оказалось открытым.
- Давайте выпьем чаю, - сказал Удомо.
Она подумала: "Какой он сегодня тихий. Кажется, он из тех, кто умеет молчать".
Они вошли в кафе. Зная, что он будет рад теплу, она направилась к угловому столику возле электрического камина. Усталая официантка приняла заказ.
Лоис откинулась на стуле и ждала, чтобы он заговорил. Конечно, это глаза делают его лицо хмурым и печальным. Как странно, у всех у них в минуты покоя лица становятся печальными. Может быть, печаль присуща самой Африке и их удел носить в себе частицу этой печали? Может быть, Африка- печальный континент? И не потому, что так сложилась ее судьба, а по своей природе? Она замечала эту грусть у всех африканцев, с которыми ей приходилось встречаться. Но зато уж если они смеются, то, как солнце, озаряют своей радостью все вокруг.
- О чем вы думаете? - спросил он.
Теперь он мог смотреть ей прямо в глаза и оставаться при этом спокойным.
- О вас, - ответила она. - Я хочу сказать - о вас пятерых и об Африке.
- Вы обязательно должны поехать туда когда-нибудь, - сказал он.
- А какая она, Африка?
Лоис знала, сейчас он обязательно улыбнется.
- Такая же, как всякая другая земля, - ответил он. - Только для нас, тех, кто там родился, лучше ее нет на свете.
Официантка принесла чай.
- Вы так и не ответили мне.
Ей казалось, она видит, как воспоминания проходят перед ним. Может, теперь он разговорится.
Он начал говорить медленно, тщательно подыскивая слова, глядя ей прямо в лицо невидящим взглядом.
- Африка? Она немного похожа на сердце. Представьте себе ее очертания. Она похожа на сердце. Африка - это мое сердце, это сердце всех нас - людей с черной кожей. Без нее мы ничто. Пока она несвободна, мы не люди. Вот почему мы должны освободить ее. Или умереть. Вот так!
Теперь взгляд его уже не был невидящим, в нем читались вызов и робость. Она подавила в себе желание спорить, убеждать. Разве можно оспаривать то, что недоступно твоему пониманию? А если и можно, она все равно не будет.
- Я понимаю, - спокойно сказала она и стала разливать чай.
- Этого не понять ни одному белому, - сказал он.
Скованность его исчезла. Он весь раскрылся. И вдруг оказалось, что в нем нет той неистовой, неукротимой силы, которая страшила ее. Перед ней был милый, обаятельный человек, каких она давно не встречала. Она подвинула к нему чашку. Он взял ее руку и сжал осторожно и нежно.
- Я рад, что вы спросили меня о моей стране, - сказал он. - Вы заставили меня подумать. И теперь я знаю. На свете нет ничего более важного.
Она внутренне съежилась и отвела глаза в сторону. Может быть, на родном языке он красноречивей. Ведь он образованный человек, имеет ученую степень. Почему же ему так трудно находить слова, когда речь заходит о том, что его глубоко волнует? Может быть, раньше он ни с кем не делился своими сокровенными мыслями?
Он перевернул ее руку ладонью кверху.
- Какая маленькая, - сказал он.
- У всех женщин маленькие руки, - возразила она.
- Никогда раньше не замечал, - сказал он.
- Значит, вы никогда не влюблялись.
- Никогда, - подтвердил он. - Лоис, вы любите Мэби?
- Увы, нет. А было бы хорошо, если бы мы с ним любили друг друга.
- Он вам очень нравится?
- Да, мне нравятся такие люди.
- Художники? Как ваш муж?
"Вот оно. Начинается", - подумала Лоис.
- Дело не в этом. Просто я люблю таких людей.
- Вы мне нравитесь, Лоис, - сказал он.
- Очень рада. - Она налила ему еще чаю.
- Я хочу сказать, вы мне нравитесь… в определенном смысле. - Он с трудом выговорил эти слова.
Она быстро взглянула на него.
- Это от одиночества, Майкл.
- Я одинок. Это правда.
- Тогда найдите себе какую-нибудь славную девушку. Пол может вас познакомить, у него много приятельниц.
Он подождал, чтобы она взглянула на него, затем сказал:
- Я хочу вас, Лоис.
В ней поднялось возмущение.
- При чем тут я? Вы что, влюблены в меня? Или думаете, со мной легко завести интрижку?
- Вы мне нравитесь, - тихо, но твердо произнес он.
- Вы что же, спите с каждой женщиной, которая вам нравится?
- Нет.
- Тогда при чем тут я?
- Вы сердитесь. - Он улыбнулся широкой настоящей улыбкой, осветившей и его глаза. - Мне нравится, когда вы сердитесь.
Она попыталась подавить смущение.
- Прекратим этот разговор, Майкл. Мне скоро сорок. С меня достаточно романов, которые были у меня в молодости. Я не люблю романов: в них есть что-то нечистоплотное, неопрятное… Мне не нужен мужчина…
- Каждой женщине нужен мужчина, - сказал он.
Она замолчала и холодно посмотрела на него.
- Вы же сами знаете, что это так, - спокойно сказал он.
- Прошу вас, прекратите это. - Она вдруг почувствовала себя невероятно усталой, ее утомила спокойная самоуверенность этого человека. - Пойдемте-ка лучше домой.
Он расплатился, взял машинку и вышел следом за ней.
От кинематографа растекалась толпа. Они выбрались из людского потока и стали подниматься к дому Лоис.
- Вы еще сердитесь? - спросил он.
- Нет, - устало сказала она.
Прощаясь у дверей, он поцеловал ей руку.
- Я читал, что женщинам это нравится, - сказал он.
Лоис понимала, что это смешно. Но не смогла рассмеяться.
- Спокойной ночи, - торопливо сказала она.
- Спокойной ночи, Лоис. Завтра увидимся.
"Завтра, - думала она. - О господи! Завтра". Закрыла дверь и стала искать в сумке сигареты. Потом прислонилась к косяку и закурила. Джо Фэрз еще не спала. В кухне горел свет, оттуда доносился мужской голос. У Джо кто-то был.
- Это вы, Лоис? - окликнула Джо.
- Да.
- Идите пить с нами какао. Генри сейчас уходит. Мы были в театре.
- Спасибо, не хочу. Только что пила чай. И потом я устала, как собака. Спокойной ночи!
Она прошла в свою спальню. Зажгла огонь в камине и села на постель. Немного погодя встала, подошла к зеркалу и стала смотреть на себя.
Ну чего ты боишься, Лоис? Ты же всегда считала, что у тебя ясный ум. И ты умеешь трезво смотреть на вещи. Если ты не захочешь, ничего не случится. Ведь ты не хочешь, чтобы это случилось. Ну и не случится. Случится! Только если ты захочешь. Не захочу. Тогда не случится. Все равно случится. Только потому, что ты этого хочешь. Но я не хочу. Хочешь! Нет, не хочу. Ты мне надоела. Если ты хочешь, это случится, если нет - не случится. "Загляни ко мне в гости, - сказал мухе паучок…" Не обманывай себя - ты не наивная девочка. Ты - женщина, и вдобавок опытная. А он- простодушный, неискушенный человек. Если ты прямо скажешь ему "нет", он уйдет. Ты его не знаешь! Ах, скажите пожалуйста… "Загляни ко мне в гости, - сказал мухе паучок…" Себе можешь морочить голову, сколько угодно, но меня ты не проведешь. Конечно, это все подлое англосаксонское пуританство, иначе ты не можешь: пусть будет виноват кто-то другой, и предпочтительно человек низшей расы, бесправный. Главное, придерживайся старой испытанной линии: "Я этого не хотела, не знаю, как это вышло". Но почему все-таки я так боюсь? Ты знаешь почему. Кажется, ты окончательно разучилась думать. Потому что меня когда-то очень обидели. Ага, условный рефлекс. Значит, дело вовсе не в нем? Ну-ка, ответь сама себе.
Она сжала виски ладонями. Отвернулась от зеркала. Села на постель и взяла телефонную трубку. Набрала номер Мэби. Послышались гудки. Внезапно Лоис положила трубку на место.
- Никто не решит это за тебя, - громко сказала она.
Затушила окурок и начала раздеваться.
Звонок прозвенел на всю квартиру. Лоис быстрыми шагами пошла к двери. Это был Удомо. Она широко распахнула дверь и улыбнулась.
- Добрый день, - весело проговорила она. "Загляни ко мне в гости, - сказал мухе паучок…"
- Я принес восковки, - сказал он.
- Джо вернется только вечером, - сказала она.
Он прошел вслед за ней в гостиную.
Теплое полуденное солнце, проникавшее сквозь стеклянные двери, наполняло комнату радостью и светом, и такое же светлое и радостное настроение было у Лоис. За окном молодая весенняя травка ярким зеленым ковром застилала землю. На деревьях набухли почки, готовые вот-вот лопнуть. Приближалась пора цветения, земля и воздух были напоены негой.
Удомо скинул на пол свою ношу.
- Первый теплый день! - воскликнула Лоис.
- И от этого вы счастливы?
Он опустился на одно колено и принялся развязывать пакет. Она подошла и встала рядом, сверху вниз глядя на него.
- Да, счастлива.
Что-то в ее голосе заставило его поднять глаза.
- Вчера вечером вы хотели поцеловать меня, - тихо сказала она. Он медленно поднялся.
- Да, - сказал он.
Ее глаза говорили "можно". Он взял ее руки в свои. Как они дрожали! Перед ним была женщина - нежная, страстная, доверчивая, как и подобает истинной женщине. Он притянул ее к себе. Лоис чуть отстранилась.
- Я не хочу банальной связи, - прошептала она.
В следующее мгновение она была в его объятиях.
Потом они лежали рядом в ее спальне. Солнечный зайчик, прокравшийся сквозь узенькую щелку наверху в задернутых шторах, весело танцевал на спинке кровати. А за окном в счастливом самозабвении распевала какая-то птица.