Лоис слушала птичье пение и пыталась определить, чем пахнут волосы Удомо. Чем-то горелым. Осенним палом, - решила она. Конечно же! Осенним палом. Чудесный запах. Она никогда не ожидала от него такой огромной нежности, упоительной, как поэзия. Нежный Майкл! Чего же она боялась - и она и Мэби? Уж во всяком случае, не этого безмятежного покоя. Ей, наверное, просто почудились в нем неистовость, жестокость. Ничего жестокого, ничего неистового в нем не было. А теперь эта умиротворенность! Что дает больше наслаждения - сама близость или ощущение совершенного покоя потом? Она порадовалась, что так и не собралась постричься. Ему нравятся ее волосы. Пусть уж теперь отрастают. Как он спокоен сейчас. Спокойствие чувствуется даже в его руке, лежащей у нее под головой. Удивительно красивой, сильной руке.
Он шевельнулся и чуть повернул голову. Она пробежала пальцами по его широкой груди. У некоторых мужчин потом наступает реакция. Может, так будет и с ним?
- Майкл…
- Да?
Она хотела спросить, дала ли она ему то, чего он ждал, но передумала. Она видела, что он счастлив.
- Ничего, так просто, Майкл, - сказала она.
Голос у него был сонный. Конечно, ему надо поспать.
- Лоис, - прошептал он. - Спасибо…
- Милый. - Она теснее прижалась к нему.
Проснулась она вдруг ни с того ни с сего. Он еще спал. Восковки! - вспомнила она. Осторожно сняла с себя его руку и взглянула на часы на ночном столике. Они проспали почти два часа. Солнце передвинулось. Луч его больше не играл на спинке кровати. Ока встала, прошла в ванную и открыла кран. Пока ванна наполнялась, приготовила чай. Потом быстро выкупалась, оделась и понесла чай в спальню. Отдернула шторы, и свет хлынул в комнату.
Впервые за десять лет в ее постели мужчина. Во сне у него такой безмятежный вид, что-то такое детское. "Больше ты не должна с ним встречаться - ни в коем случае", - шептал ей внутренний голос. Но вряд ли она слышала этот голос, а если и слышала, оставила его без внимания. Она присела на край кровати и положила руку на его голое плечо.
- Майкл! Проснись, Майкл!
Он пошевелился. Затем разом стряхнул сон и сел, дико озираясь по сторонам.
Она сжала его плечо:
- Я с тобой, Майкл.
- А, Лоис! - Он вздохнул с облегчением, и ока почувствовала к нему нежность. С трудом удержалась, чтобы не обнять его.
Он улыбнулся, и Лоис сказала себе: реакции нет.
- Я долго спал?
- Два часа. Тебе надо было поспать. Пей чай. Я приготовлю тебе ванну, а сама пойду печатать.
Она пошла к двери.
- Лоис!
Она обернулась и посмотрела на него. Желание снова овладело им.
- Нам надо печатать восковки, - мягко сказала она и вышла из комнаты.
Когда после ванны он вошел в гостиную, она усердно работала. Он остановился у нее за спиной и положил руки ей на плечи. Она быстро взглянула на него, но печатать не перестала. Он провел рукой по ее волосам, коснулся щекой ее щеки, затем обошел стол и сел напротив нее за другую машинку. Вставил восковку, нашел нужную строку в рукописи Мхенди и стал медленно печатать.
Два часа в комнате был слышен только стук машинок. Затем Лоис глубоко вздохнула и разогнула спину.
- Я за то, чтобы отдохнуть. Ну какого черта Пол так расписался. Хочешь чаю?
- Да, пожалуйста.
Пока она готовила чай, он продолжал печатать. Солнце село, и поздние весенние сумерки опустились на землю. Оказалось, что в комнате уже горит свет. Удомо и не заметил, когда Лоис успела зажечь его. Он перестал печатать, только когда она принесла чай. Они сели рядом.
- Устал? - спросила она.
- Нет, сегодня не устал, - ответил он.
Она смотрела в свою чашку и чуть улыбалась.
- Я боялась тебя, - призналась она.
- А Мэби постарался напугать тебя еще больше, - сказал он.
- По-моему, он и сам побаивается тебя.
- А я его. Только не говори ему этого. И ты все еще боишься?
- Боюсь, только по-другому.
- Но почему ты боишься? Почему?
Она положила свою руку на его. Попыталась улыбнуться. Уголки ее губ вздрагивали. Она прерывисто вздохнула.
- Мне кажется, я полюбила тебя, Майкл, вот почему.
- И ты этого боишься?
- Я из тех женщин (только без надрыва, Лоис!), которые отдают все или ничего.
- Так и должно быть, - сказал он.
Ей хотелось рассказать ему о Джоне, о том мучительном унижении, которое ей пришлось испытать, когда он ушел к другой. Вместо этого она спросила:
- Еще чаю?
Затем они снова сели работать. В десять вернулась Джо Фэрз и приготовила ужин. Ей нездоровилось, и после ужина она сразу легла. Лоис и Удомо вернулись к машинкам. Около полуночи Лоис сказала:
- Ты опоздаешь на последний автобус, если не пойдешь сейчас же.
- Я хочу опоздать.
- Тогда опаздывай.
- А Джо?
- Вряд ли ты ее шокируешь.
Он рассмеялся радостным рокочущим смехом, который возникал где-то глубоко в груди. Она улыбнулась. Он встал и притянул ее к себе.
- Я люблю тебя, Лоис.
- Я все ждала, когда ты мне скажешь это.
5
- Ваше имя?
- Пол Мэби.
- Организация?
- Группа "Свободу Африке".
- Какой у вас вопрос?
- Господин председатель, я с большим вниманием прослушал выступление предыдущего оратора, особенно заинтересовали меня его слова…
Председатель стукнул молотком.
- Прошу предлагать вопросы прямо, без вступительных речей.
Встал Лэнвуд:
- Прошу слова по процедурному вопросу, господин председатель.
- Слово предоставлено мистеру Мэби. Соблюдайте очередь.
- У меня процедурный вопрос, господин председатель. Мое имя - Лэнвуд, я возглавляю группу "Свободу Африке"…
- А я председатель собрания. Прошу вас сесть, мистер Лэнвуд.
Удомо вскочил, размахивая руками.
- Это оскорбление! Я протестую.
Поднялся невообразимый шум. В разных местах переполненного зала вскакивали африканцы. Они кричали на председателя. Министр по делам колоний в правительстве прогрессивной партии поспешно зашептал что-то на ухо председателю.
- Идемте отсюда, ребята! Мы не потерпим, чтобы нас оскорбляли, - кричал Мхенди.
Многие африканцы двинулись к выходу. Председатель стукнул молотком.
- Дамы и господа, будьте добры, соблюдайте порядок.
- Чтобы снова выслушивать оскорбления? - крикнул Эдибхой.
- Я приношу извинения, - сказал председатель.
Начавшийся было исход африканцев приостановился.
- Если я оскорбил мистера Лэнвуда, прошу меня извинить! Это произошло ненамеренно. Знаете, как бывает…
- Знаем… - насмешливо ответил чей-то голос.
Мхенди жестом вернул всех назад. После того как африканцы заняли свои места, председатель стукнул молотком.
- Мистер Лэнвуд имеет слово по процедурному вопросу.
Лэнвуд был сама учтивость.
- В интересах конструктивного сотрудничества я принимаю ваше извинение, господин председатель. Отрадно видеть, как вы начинаете усваивать правила хорошего тона, которым так старательно учите своих колониальных подданных…
Председатель побагровел. Министр предостерегающе дотронулся до его локтя.
- …Я хотел сказать лишь, что, на мой взгляд, председатель проявил излишнюю суровость, остановив мистера Мэби. Он даже не дал себе труда убедиться - действительно ли мистер Мэби собирается произнести речь. Это называется вынести приговор, не предоставив слова обвиняемому. Я достаточно повидал всякого рода конференций и знаю, что это нарушение процедуры.
Лэнвуд сел под бурные аплодисменты присутствующих африканцев.
- Прошу мистера Мэби задать свой вопрос.
- Итак, сэр, как я уже сказал, я с большим вниманием выслушал выступление предыдущего оратора, в особенности ту часть, где говорится о необходимости определения сроков, когда колониальные народы созреют для самоуправления. А теперь вопрос: по какому богом данному праву вы, англичане, уполномочены решать, созрел или нет для самоуправления тот или иной народ?
Раздались одобрительные выкрики африканцев. Оратор встал.
- Господин председатель, коротко ответить на вопрос мистера Мэби я могу так: лично я, во всяком случае, не считаю, что у нас есть, как он выразился, богом данное право…
- А как бы выразились вы? - крикнул кто-то.
- Я, сэр, вообще не вижу необходимости подыскивать выражения. Но мы должны смотреть фактам в лицо. А факты таковы, что, независимо ни от каких богом данных прав, колониями управляем мы. У нас есть обязанности по отношению к колониальным народам, и эти обязанности мы должны выполнять. Кому же, как не нам, решать, что полезно этим народам и что нет. Именно потому, что мы искренне считаем, что никакого богом данного права у нас нет, мы и пригласили вас, африканцев, сюда, чтобы вы помогли нам найти лучшее решение…
- А обязанности у вас откуда взялись? - донеслось из зала.
Председатель стукнул молотком.
- Я охотно отвечу на этот вопрос, господин председатель, - сказал оратор. - Да, мы создавали нашу империю так, как создаются все империи, - путем завоеваний. Но мне кажется - и я говорю это вовсе не с целью оскорбить кого-то, - что наши африканские друзья имеют очень слабое представление об истории. Они, по-видимому, уверены, что, кроме их стран, никого никогда не покоряли и не захватывали. Захват и покорение чужих земель стары как мир. И Британские острова пережили в свое время вражеские нашествия. Когда-то Британия была Римской колонией; потом сюда вторглись германские племена, наконец, Британию завоевали норманны. Но мы только выиграли от этого. Завоеватели помогли нам стать тем, что мы есть. Если бы наши африканские друзья помнили об этом, помнили бы, что их случай далеко не единичный в истории, они могли бы многому научиться и обратить себе во благо колониальную зависимость, которая доживает свой век и покончить с которой нам хочется ничуть не меньше, чем им.
Английская часть аудитории аплодировала; африканцы слушали молча.
Следующим выступил министр по делам колоний.
- Господин председатель, мне кажется, что первым долгом мы, собравшиеся здесь, должны задать себе такой вопрос: какова связь между политическим и социальным развитием колоний. Мне кажется, что, не ответив на этот вопрос, мы рискуем просмотреть самую сущность проблемы. В нашем понимании, настоящий политический прогресс неразрывно связан с развитием как экономическим, так и социальным. Без этого политический прогресс невозможен. Профсоюзы, кооперативы и местные выборные власти важны не только потому, что они непосредственно влияют на жизненный уровень населения, но еще и потому, что являются выразителями общественного мнения и заинтересованы в поддержании демократических порядков. Твердо веря в это, мы, как партия, стоящая у власти, кое-что сделали в этом направлении. Что же мы сделали?
Мы внесли на рассмотрение законопроект, по которому ассигнования, предоставляемые по закону об улучшении социального обеспечения в колониальных странах, должны предусматривать известные льготы для создания профсоюзов. Кроме того, мы назначили специальных советников в профсоюзы. Немедленным результатом явилось резкое увеличение числа организованных рабочих в колониях. И число это продолжает расти. Выросло также количество кооперативов и их значение. Для блага колониальных народов нами израсходованы огромные суммы. Миллионы фунтов стерлингов - все эти цифры у меня есть, и желающие могут с ними ознакомиться - истрачены на медицинское обслуживание и образование, на постройку жилых домов, на приведение в порядок шоссейных и железных дорог, на развитие сельского хозяйства, на постройку портов, на борьбу с эрозией почвы. За последние десять лет на эти работы потрачено свыше ста пятидесяти миллионов фунтов.
Откуда же поступили эти деньги? Они поступили от рядового английского налогоплательщика. Мы уже не богатая страна, мы больше не первая держава в мире. Эта сумма легла тяжелым бременем на английского налогоплательщика. Однако деньги были выделены, притом охотно. Почему?
Теперь мы подходим к самой сути дела. Толкает нас на эти расходы мысль простая, но верная. Мы считаем, что управлять государством, тем более демократически, чрезвычайно трудно. И учиться этому нужно очень серьезно. Недостаточно передать власть в руки нескольких специально для этой цели избранных или особенно горластых политиков из числа местных жителей. Если бы мы поступили так, что смогли бы спросить с этих людей неорганизованные, не имеющие за спиной демократических традиций массы? Поэтому мы решили выработать у колониальных народов навыки участия в местном управлении через профсоюзы, самоуправление и кооперативы. Конечная же наша цель - передача суверенной власти. Но это последний шаг, а отнюдь не первый. Такая постановка вопроса вызовет, естественно, разочарование и недовольство тех, кто по образованию и политическому развитию значительно опередил своих соотечественников. Сегодня мы были свидетелями этого недовольства. Присутствующие здесь обвиняют нас в недемократичности, тогда как на деле мы стремимся как раз к тому, чтобы создать демократический образ правления в их странах. Мы понимаем разочарование этих лиц и сочувствуем им, но в первую очередь мы должны думать о народных массах, а не о горстке стремящихся к власти людей. Если мы передадим управление массами в руки подобных деятелей, прежде чем эти самые массы осознают свои права и научатся умело пользоваться ими для контролирования и обуздания своих правителей, это, будет означать, что мы не оправдали доверия и не исполнили своих обязательств перед народами колоний. Ни в том, что мы сделали, ни в том, что собираемся сделать, я не вижу ничего позорного. Наши побуждения благородны, наши действия известны всем, нашу цель мы провозглашаем открыто. Дело не за нами, а за этими лицами. Пусть они вместе с нами трудятся во имя великой цели - сделать свой народ достойным будущей независимости. Так и только так они смогут победить свое разочарование, в этом их истинное служение Африке и народам, населяющим ее.
Министр не успел сесть, а десятки рук уже взметнулись вверх. Лэнвуд, Удомо и Мхенди вскочили со своих мест и, стоя, громко щелкали пальцами. Но их опередила какая-то женщина. Это была решительная дама, член прогрессивной партии, депутат палаты общин, считавшаяся крупным специалистом по колониальным вопросам. Она повторила мысль министра, несколько развив ее, а затем продолжала:
- Дело в том - и вы все это знаете, - что причиной наших трудностей в колониях является вовсе не недовольство народных масс, а недовольство кучки людей, ничего общего с народом не имеющих. Эти люди эксплуатируют в своих недостойных целях невежество и запуганность соотечественников. Вместе с тем они отлично сознают, что между ними и их беззастенчивой эксплуатацией народа стоим мы. Сегодня здесь находится один из них - человек, на чьей совести страшная кровавая бойня, которая произошла в Плюралии пять лет назад. Не пора ли нам, господин председатель, одуматься и самим предъявить обвинения этим людям, вместо того чтобы защищаться от их нападок? Не пора ли нам перестать пугаться горстки безответственных краснобаев, которые отнюдь не выражают мнения своего народа? Мне страшно представить, что было бы с несчастными, отсталыми народами, если бы они вдруг оказались во власти этих людей. Я твердо убеждена, что, завладей они властью, они угнетали бы и эксплуатировали своих соотечественников с беспощадностью, перед которой померк бы наш так называемый гнет…
Прошлой зимой я была в Панафрике, господин председатель, там я своими глазами увидела, как относятся образованные панафриканцы к своим необразованным собратьям. Они называют их дикарями и обращаются с ними с высокомерием, совершенно для нас немыслимым. Позвольте мне привести небольшой пример. Я провела день - как сейчас помню, это было воскресенье - в гостях у одной супружеской пары. Хозяин дома - преуспевающий адвокат, получивший образование в нашей стране. Жена его работала здесь медицинской сестрой. У них трое слуг. Так вот, за весь день ни муж, ни жена ни разу не обратились к кому-то из них по-человечески, ни разу не посчитались с их чувствами. В присутствии слуг они непрестанно жаловались мне на их леность. За завтраком слуга подавал нам в белых перчатках. Очаровательная хозяйка объявила мне при нем, что у этих дикарей отвратительные, нечистоплотные привычки и что допускать их прислуживать за столом можно не иначе как в стерилизованных белых перчатках. Я взглянула на юношу - у него были глаза побитой собаки. А немного погодя утонченный адвокат в моем присутствии набросился на другого "боя" со словами, с которыми у нас в стране никогда не обращаются к прислуге. И это далеко не единичный случай… Нет, господин председатель! Мы должны смотреть фактам в лицо - положение народных масс в Африке несравненно ухудшится, если они окажутся во власти тех господ, которые сейчас так ратуют за свободу своих народов. Лично я не сомневаюсь, что, если бы африканцы действительно были свободны в своем выборе, подавляющее большинство высказалось бы за то, чтобы мы оставались в Африке, пока они не окрепнут настолько, чтобы самим справиться со своей "черной элитой".
Прошло несколько минут, прежде чем председатель смог восстановить порядок. Мхенди упорно не садился. Когда председатель назвал следующего оратора, африканца, Мхенди сказал:
- Выступление этой дамы адресовано непосредственно мне. Я требую, чтобы мне дали ответить ей.
- Слово уже предоставлено другому участнику конференции, - твердо заявил председатель.
- Я отказываюсь от своего слова, - сказал африканец.
- Мне так это надоело, господа, - устало начал Мхенди. - Мне надоели разговоры о свободе, о содружестве людей всех рас, о защите от нас наших так называемых отсталых собратьев. Мне все это надоело, потому что я уже много раз слышал об этом. Мне давно знакомо и высокомерие, прозвучавшее в речи последнего оратора, так что я даже не рассердился. Эта дама заявила, что кровь людей, погибших в Плюралии, на моей совести. Да, на моей. Это бремя несу я один. Никакими красивыми словами тут не поможешь. Я не возражаю против самого обвинения. Возмущает меня то, что бросили его мне вы. И я не стану вступать с этой дамой в ненужные пререкания по политическим вопросам, а попытаюсь объяснить, почему именно это меня возмущает. Обещаю, что буду краток.