И люди враждовали.
Одни грустили.
Другие веселились.
Одни гуляли с друзьями.
Другие тосковали в одиночестве.
Одни умирали.
Другие нарождались на свет…
- Ты говоришь, что ничего не понимаешь в этой жизни, Кзума, а я, я вот понимаю. - Лия поглядела на него, и губы ее тронула улыбка, но глаза не смеялись. - Понимаю все, - шепнула она. - Выслушай меня, Кзума, - повторила ока уже вполне серьезно. - Я тебе еще раз попытаюсь втолковать, что такое городская жизнь. В городе ты с утра до вечера ведешь борьбу не на жизнь, а на смерть. Слышишь, борьбу! И когда спишь, и когда не спишь. И каждый борется только за себя. А иначе тебе каюк! Допусти только слабину, о тебя будут ноги вытирать. И оберут, и обведут вокруг пальца, и продадут с потрохами. Вот почему, чтобы жить в городе, надо ожесточиться, надо, чтобы твое сердце стало как камень. И лучше друга, чем деньги, в городе нет. На деньги можно купить полицию. На деньги можно купить человека, который отсидит за тебя в тюрьме. Вот какая она, здешняя жизнь. Хорошо ли, плохо ли, но от этого никуда не деться. И покуда ты этого не понял, Кзума, тебе здесь не жить. Там, в деревне, жизнь устроена иначе, здесь совсем не то.
Они снова замолчали. На небе зажглись звезды, взошла луна и поплыла по Млечному Пути на восток.
Розита, из дома напротив, завела патефон и, виляя пышными бедрами, вышла на веранду.
- Привет, - крикнула она через дорогу Лии.
- Пошли в дом, - недовольно сказала Лия. - Ужин, наверное, уже гогов.
- Мой белый дал мне фунт, - сказал Кзума. - Возьми у меня деньги: и ведь у тебя и сплю, и столуюсь.
Лия поднялась.
- Нет, получить первую получку, тогда и расплатишься. - отрезала она. - А теперь пошли.
Посреди кухни в продырявленной канистре из-под керосина горел огонь. Вокруг огня на полу расположилась Опора, Папаша, какой-то незнакомый Кзуме мужчина, Пьянчуга Лиз, ледащая Лина, Йоханнес и еще одна женщина - Кзума видел ее впервые.
Все, кроме Папаши, Йоханнеса и Пьянчуги Лиз, были трезвые.
Кзума, сынок, - приветствовал его Папаша, - я знаю, ты хочешь поставить мне выпивку, небось не забыл своего обещания?
- Он и так хорош, - сказала Опора и ткнула Папашу локтем.
- Сукин ты сын, Кзума, - лепетал Йоханнес.
- А тебе, Йоханнес, лучше бы помолчать, - сказала Лина.
- Сукин сын, - повторил Йоханнес, растирая лицо кулаком.
Лина кротко улыбалась. Трезвая, она выглядела на удивление хорошенькой. Кзума не верил своим глазам- неужели это та самая выпивоха, которую в воскресенье трясла белая горячка.
- Познакомься, это Самуил, - показала Лия на незнакомого мужчину. - А это Мейзи.
Кзума кивком поздоровался с новыми людьми. Женщина была молодая, но красивой ее никак не назовешь. Зато глаза ее искрились весельем, и этим она сразу располагала к себе.
- Элизы нет дома, - бросив взгляд на Кзуму, сказала Опора.
- Попридержи язык, старая, - прикрикнула Лия.
Опора прыснула:
- На ней одной свет клином не сошелся, верно, Кзума? Может, я и старая., ко получше иной молодой буду. Правду я говорю?
- Чем молоть языком, лучше бы покормила мужика, - окоротила ее Лия.
Посмеиваясь под нос, Опора поднялась и начала раздавать еду. Всем раздала, никого не обошла.
А Кзума никак не мог оторвать глаз от Лины.
- Поди пойми ее, - перехватила его взгляд Лия, - сын ее ходит в школу, без пяти минут учитель, у дочери большой дом и муж почти совсем белый, а она - это ж надо! - работает в подпольной пивнухе у черной бабы за жратву и выпивку. Вот и поди пойми ее после этого.
Лина понурилась. На глаза ее навернулись слезы. Лия кинулась к ней, притянула к себе. Лина прильнула к Лии, и Лия стала укачивать ее, ласково приговаривая:
- Не сердись, малышка, я не хотела тебя обидеть. Уж ты меня прости. Ну что ты, что ты, успокойся, не надо плакать. Ты же знаешь, я тебя люблю. Просто у меня язык без костей. На вот, вытри-ка слезы.
- Дети мои тут ни при чем, - сквозь слезы лепетала Лина, - Уж они ли не старались мне помочь…
- Да будет тебе, будет… Чего ты перед ними распинаешься, им-то какое дело? А все я виновата. Черт меня дернул тебя дразнить. Прощаешь меня, окаянную? - по-матерински участливо утешала Лия ледащую.
Лина кивнула, погладила Лию по руке.
- Вот и хорошо… А теперь садитесь-ка обе есть, - сказала Лия. Йаханнес обнял Лишу за шею, притянул к себе. Лина пыталась вырваться, но куда там. Под общий смех Йоханнес подхватил ее, как пушинку, и посадил к себе на колени.
- Зачем ты о ней так говорила? - спросил Лию Кзума.
- Ты же сам меня расспрашивал, - сказала Лия.
- А ты недобрая, - сердито сказал Кзума.
Лия пожала плечами и отвернулась.
В кухне завязался общий разговор, но Кзуме разговаривать не захотелось, и, покончив с ужином, он ушел. На душе у него было гадко, муторно. Он вышел на веранду, стал смотреть на улицу. Слушал уличные шумы, старался их различить. Гадал, где может быть Элиза, чем она сейчас занимается и как там его домашние в деревне? И чем они занимаются? И сам засмеялся своим мыслям. Ему ли не знать, чем они занимаются. Сидят-посиживают вокруг большою костра - сейчас туда вся деревня стеклась. Одни болтают, другие пляшут, третьи поют. Молодые резвятся, старые смотрят на них. Ему ли не знать, чем занимаются у них в деревне… А вот здесь, здесь все другое. Здесь никто никому не доверяет. Лия говорит, здесь не жизнь, а борьба. Йоханнес пьет, потому что боится жизни. Папаша пьет не просыхая. Послушать Опору, так можно подумать, она тронутая. А ледащая Лина, как напьется, одни человек, а как протрезвеет, совсем другой, и тогда несчастней ее никого не сыскать.
А Элиза, прекрасная Элиза, которая с лету все хватает, разве она, если приглядеться к ней, не странная? Он знал, что любит ее, тоскует по ней. И в атом знании было много печали. Разве Лия не предупредила его, что Элизе подавай такого, чтобы читал книги, одевался, как белый, и говорил по-ихнему? Но ведь та же Лия говорила, что он Элизе люб, чтобы он брал ее силком. Да разве он посмеет? А по своей воле Элиза к нему не придет - не о таком, как он, она мечтала. Никогда не понять ему городских обычаев, решил Кзума, глядя на Млечный Путь. Старики говорили, что умершие становятся звездами. Интересно, а его мать, она тоже стала звездой? Значит, она сейчас на небесах и видит его оттуда? "Мама, мама, как мне найти тебя среди звезд? Видишь ли ты меня?" И тут же посмеялся над собой - вот дурак, не нашел ничего лучшего - со звездами разговаривать. Чем он умнее своего пса, который вечно лаял на луну? А луне от этого ни жарко, ни холодно.
Из дому вышла Мейзи, подсела к нему.
- Ты все сердишься?
Кзума поглядел на Мейзи: лицо ее морщила улыбка, смеющиеся глаза сияли.
- Нет, - сказал он.
- Ты в нее сильно влюбился?
- В кого это?
- Я подумала, ты поэтому сердишься.
- Не понимаю, о чем ты.
- Не важно… Лия мне сказала, ты в городе новичок. И давно ты здесь?
- Всего четыре дня.
- Из каких ты мест?
Голос у нее был хриплый, грубоватый, но в нем звучала подкупающая задушевность.
- С Севера, наша деревня за Солончаковой горой. А ты?
- Я здесь родилась.
- В городе? - Он с любопытством поглядел на Мейзи.
Мейзи разобрал смех.
- Ну да. В городе.
- И ты никогда не была в деревне?
- Нет.
- И тебе не случается тосковать по деревне?
- Нет. Раз я не бывала в деревне, разве я могу тосковать по ней?
- И ты не чувствуешь себя несчастной, как они? - Он мотнул головой в сторону дома. Мейзи снова засмеялась. Смеялась она громко, заливисто, но в смехе ее не чувствовалось издевки. Две женщины и мужчина, проходившие мимо, обернулись на ее смех, улыбнулись Мейзи. Мейзи помахала им рукой. Они ответно помахали ей.
- Кто они такие? - спросил Кзума.
- Кто их знает.
Кзума поглядел на Мейзи. Смотри-ка, она родилась здесь, а когда он спросил, не чувствует ли она себя несчастной в городе, она только расхохоталась.
Мейзи ухватила его за руку и не выпускала до тех пор, пока не отсмеялась. Потом подняла на него глаза, смахнула слезы.
- Да нет, Кзума. С чего бы мне быть несчастной? Мне совсем не нравится быть несчастной. Я люблю радоваться, смеяться, а иначе жизнь не в жизнь. Слышишь, на углу танцуют. Пойдем и мы потанцуем…
- Не хочу…
Мейзи потянула Кзуму за руку.
- Ну пошли же, Кзума, - упрашивала она.
- Не пойду.
Мейзи выронила его руку, посмотрела ему прямо в глаза.
- Ее ждешь?
- Кого?
- Сам знаешь кого. Элизу, конечно, кого же еще? Но ты ей не подходишь. Она выше метит, много о себе понимает! Ей подавай такого, чтоб ситары курил, как белый, и разъезжал в машине, и на буднях в костюме ходил. Зря ты, Кзума, тратишь на нее время, она тебе натянет нос. А я тебя научу веселиться! Я тебе покажу, что и в юроде можно жить. Пошли со мной…
- Устал я. Я только сегодня начал работать на руднике, мне надо отдохнуть.
- С тебя всю усталость как рукой снимет, пошли.
Она вытащила его с веранды на улицу. Пение, хлопки придвигались все ближе и ближе. Мейзи висла у него на руке, вертела бедрами, приплясывала, то и дело забегала вперед, кружилась, вздувая юбку колоколом, и, отвесив ему поклон, вприпрыжку возвращалась и снова висла на его руке. В Мейзи жила такая радость жизни, что она заражала и его. Глаза Кзумы повеселели, он улыбнулся Мейзи в ответ.
На углу улицы, под фонарем, группа мужчин и женщин собралась в кружок. Они хлопали в ладоши, топали ногами в такт стремительной мелодии. Одна из женщин запевала.
В центре кружка танцевала пара - и танец этот был разговором, разговором мужчины и женщины, и вели они этот разговор на языке жестов и знаков. Оттанцевав, пара смешалась со зрителями, и в круг вступила другая пара. И она, в свой черед, начала разговор, - и тут в ход пускалось все - руки, ноги, бедра, глаза. А зрители похваливали танцоров, подбадривали их. Запевала затягивала песню чистым мелодичным голосом, зрители подхватывали ее, хлопали, топали ногами, раскачивались в такт, и лица их сияли радостью и весельем.
Кзума и Мейзи смешались с толпой. У Кзумы сразу полегчало на душе. И рядом с ним была Мейзи - глаза ее горели, зубы сверкали, она хлопала в ладоши, раскачивалась, подзадоривала его. И он не удержался - и ну хлопать в ладоши, ну раскачиваться, ну скалить зубы. И Мейзи одобрительно кивала головой.
В круг вступила пара. Величавым жестом мужчина призвал к себе женщину, приказал подползти к нему на коленях. Женщина надменно отпрянула. И вновь мужчина призвал ее к себе. И вновь женщина отказалась повиноваться. Мужчина рванулся за ней, но она ускользнула от него.
Зрительницы аплодировали женщине, зрители подзадоривали мужчину.
Мужчина горделиво выпрямился, затрясся от бешенства и велел женщине подползти к нему на коленях. В глазах женщины отразился ужас - ей был страшен гнев мужчины, и она, съежившись, бочком-бочком попятилась от него. Мужчина наступал на женщину. Она отступала. И вновь мужчина призвал женщину, и вновь его сотряс приступ гнева. Но женщина, хоть и сжалась в комок, отказалась повиноваться ему. И тогда мужчина ударил женщину. Она пошатнулась, лицо ее исказилось от боли, но не уступила. В отчаянии мужчина отвернулся.
Зрители жалели мужчину. Зрительницы уговаривали женщину держаться. А над толпой плыл чистый голос запевалы.
И вдруг мужчина повернулся к женщине - теперь он молил ее. Он больше не приказывал. Он просил, он пал перед ней на колени. И женщина исполнила победный ликующий танец.
Зрительницы вместе с ней радовались ее победе. Зрители вместе с ним огорчались его унижению.
Но вот победный танец оборвался. Женщина покорно приблизилась к мужчине - теперь она молила его. Женщина опустилась перед мужчиной на колени. И они обнялись.
Потом эта пара смешалась со зрителями. И на смену ей в круг вышла другая. И так далее…
Мейзи ткнула Кзуму локтем в бок, приглашая стать в круг. Они дождались, когда уйдет очередная пара, и вышли вперед…
Когда их танец кончился, они смеясь отошли в сторону. По лицу Кзумы тек пот. Мейзи утирала лицо платком. Тяжело дыша, они привалились друг к другу.
- Разве плохо быть счастливым? - спросила Мейзи.
- Очень даже хорошо, - ответил Кзума и поглядел в ее искрящиеся смехом глаза. - Пойдем еще потанцуем.
- Нет, - сказала она и взяла его за руку. - Уже поздно, тебе надо отдохнуть. Да и мне с утра на работу.
- Ну хоть ненадолго.
- Ни за что! Да и ты хорош, Кзума. То тебя сюда не затянешь, а то так разошелся, что за шиворот не оттянешь… Нам пора, тебя хватятся.
- Я уже вышел из детского возраста.
- Пошли, - сказала Мейзи и со смехом потащила Кзуму за собой.
Лия встретила их на веранде.
- Никак, тебе удалось развеселить нашего угрюмца, Мейзи?
- Ничего нет проще, он и сам рад повеселиться, было бы с кем. Верно я говорю, Кзума?
- Мейзи любого расшевелит, - улыбнулся Кзума.
- Ты ей приглянулся, - сказала Лия уже без улыбки.
- Что тут плохого? - спросила Мейзи.
- Спроси его, - ответила Лия.
- Может, он тебе самой приглянулся? - покосилась на Лию Мейзи.
Лия со смехом откинула голову назад.
- А ты его спроси.
Мейзи ухмыльнулась, взяла Лию под руку. Лия похлопала ее по руке.
- Элиза пришла, - сказала Лия.
Когда они вошли в комнату, взгляд Элизы сразу устремился на них. Рядом с ней сидел тщедушный, франтовато одетый юнец.
Элиза перевела взгляд с Кзумы на Мейзи, отметила, как Мейзи льнет к нему.
- Какой у тебя счастливый вид, Мейзи, - сказала Элиза.
- А я и впрямь счастлива! Я танцевала с Кзумой. Он мастак танцевать. А тебе случалось с ним танцевать, Элиза?
- Нет.
- А сильный какой. Уж как он мне нравится!
Элиза так и ожгла Мейзи взглядом, но Мейзи не отвела глаз.
- Где Йоханнес? - спросил Кзума.
- Завалился спать, - сказала Лия.
- Познакомьтесь, это учитель Ндола, - сказала Элиза, - мы с ним ходили гулять.
- Хорошо повеселились? - спросила Мейзи.
- Ага.
- Но и мы не скучали, верно, Кзума?
- Вот уж нет.
- Устала я, - сказала Лия. - Спать хочу. Ты где будешь спать, Мейзи, с Элизой или с Кзумой? - Голос ее звучал насмешливо, но Мейзи пропустила насмешку мимо ушей.
- Разберусь, - как ни в чем не бывало ответила она.
В Лииных глазах заблестели было злые огоньки, но тут же погасли.
- Ты бы прикусила язычок, не доведет он тебя до добра.
- Спокойной ночи, - сказал Кзума и прошел через двор к себе.
Сел на кровать, обхватил голову руками, Элиза ходила гулять с этой чахлой обезьяной, разодетой на манер белых. Тоже мне ухажер, у него руку толком пожать силы не хватает. А вот Мейзи, она девчонка что надо. Свойская, понятная. В первый раз с тех пор, как попал в город, он радовался жизни. А все благодаря ей, Мейзи. И как славно они танцевали! Да, ничего не скажешь, Мейзи девчонка что надо. А как зазывно она смотрит на него. И вдобавок добрая душа, не насмехается над ним, помогает разобраться в здешней жизни. И до чего жаркая, податливая. Будь Мейзи с ним, уныние с него как рукой сняло бы. Так нет же, он страдает по Элизе, а ей до него и дела нет - она гуляет с другим.
Кзума задул свечу, посидел в темноте. Закурил сигарету.
В дверь постучались.
- Кто там?
- Спишь?
Он узнал голос Элизы.
- Нет.
- Можно к тебе?
- Входи.
Кзума нашарил в кармане коробку спичек.
- Не зажигай свет, лучше я открою окно позади кровати - сегодня светит луна.
Элиза наткнулась на него, обогнула кровать и распахнула окно. Лунный свет залил комнату, и Кзума различил очертания Элизиной фигуры - она стояла совсем рядом.
- Можно я сяду?
- Да.
Воцарилось молчание, его нарушали лишь звуки города, врывавшиеся в окно.
- Как потанцевал? - спросила Элиза убитым голосом.
- Лучше не надо.
- Ты прямо светился от радости, а Мейзи повисла у тебя на руке.
- Я и в самом деле был рад.
- Тебе нравится Мейзи?
- Да. Я ее понимаю, и она ко мне расположена, и мне было хорошо от того, что она старалась доставить мне радость.
- Лии она тоже нравится, она всегда веселая, и люди к ней тянутся.
Они снова замолчали. Элиза порылась в кармане, нашла сигарету.
- Дай прикурить! Как тебе понравилось на рудниках?
- Нормально.
- Что ты там делал?
- Насыпал новый отвал, а он все никак не рос.
- Тяжело там работать?
- Терпимо.
Элиза затянулась сигаретой - в темноте вспыхнул огонек - и вздохнула.
- Почему ты пришла? - спросил Кзума.
- Потому что захотелось прийти, - мягко сказала Элиза.
- Ты же гуляла с учителем.
- А ты танцевал с Мейзи.
- Тебя же дома не было… Ты зачем сюда явилась, дразнить меня?
- Нет, я пришла потому, что я и хотела, и не хотела идти к тебе. Да нет, где тебе меня понять!
- Чего же это мне не понять?
- Тою, что творится в моей душе. Какая-то злая сила распоряжается мной. Я сама не пойму, что это за сила. Одну минуту меня тянет сюда, другую - туда. Одну минуту я знаю, чего хочу, другую - нет.
- Чего же ты хочешь сейчас?
- Сама не знаю Я пришла, потому что мне хотелось быть с тобой, и вот я с тобой, а мне все равно нехорошо. Но ты меня не понимаешь, верно?
- Иди ко мне, - властно сказал он.
Она придвинулась к нему, он обнял ее, прижал к груди. Постепенно напряжение оставило ее, и она со вздохом прильнула к нему.
- Ты на меня не злишься? - шепнула она.
- Her.
- Я тебе нравлюсь?
- Да.
- Очень?
- Очень-очень.
- А ты часом не любишь меня?
- Может быть… Не знаю… Ты занозой засела в моем сердце…
- Вот увидишь, я умею и смеяться и танцевать не хуже Мейзи, когда-нибудь и мы с гобой потанцуем.
Элиза обвила руками Кзумину шею, приникла к нему всем телом.
- Какой ты сильный!.. И такой большой… Я вся горю, Кзума.
Она поцеловала его долгим жарким поцелуем. Кзума сгреб ее, стиснул в объятиях, она изо всех сил прижалась к нему. Элиза любит его, ликовал Кзума, любит! Он склонил ее на кровать, нагнулся к ней. Глаза ее блестели. Он глядел - не мог наглядеться на ее сияющие радостью глаза, но они чуть ли не сразу погасли. Тело ее напряглось, она скинула его руку со своего бедра, вскочила. Кзума не стал ее удерживать.
- Не надо! Не надо! - выкрикнула Элиза, повалилась на кровать ничком и замерла.
Кзума чиркнул спичкой, зажег свечу. Элиза встала. Она кусала платок, по лицу ее струились слезы. Но ни звука не вырывалось из ее губ. Видно было, что она хочет что-то сказать, но не может. И так же молча выскочила из комнаты.
Кзума долго сидел, уставившись прямо перед собой. Потом задул свечу и лег. Но уснуть не мог. Долго валялся без сна, глядел на небо, прислушивался к постепенно затухающим звукам - вскоре дом заснул и лишь из города доносился смутный шум.