Опубликовано в журнале "Юность" № 12, 1960
Рисунки Г. Филипповского
Дмитрий Холендро
Кларенс и Джульетта
Не знаю, буду ли я еще раз в Америке и как скоро. Может быть, никогда не буду: очень далеко. Не увижу людных улиц бессонного Манхэттена, не пройдусь по тихим скверам Вашингтона, где белки кормятся с рук, не услышу, как под золоченым куполом Радио-сити, спрятавшем от жары семь тысяч человек, хор девушек поет: "О Америка!"
О Америка, - автострады между городами, обросшие не деревьями, а бензоколонками, уютные газончики у особняков, где счастье кажется одинаковым, как стриженая трава...
Вспомнить еще про калифорнийские пальмы? Не вспоминается. Написать про ледяное сияние стеклянного дома в Чикаго? Не пишется. Рассказать... О чем же?
Как ни велика и пестра ты, Америка, одна маленькая история заслонила твои дома и дороги, и все, что пронеслось и забудется. А она, эта история, случившаяся в те самые дни, когда я был там, на другом краю света, не забудется никогда.
Вот ее-то я и расскажу...
Мать кричала:
- Зачем тебе итальянка?
И тихонько и ласково спрашивала его в темноте коридора, когда он поздно возвращался домой:
- Кларенс, зачем она тебе? - И плакала.
Она боялась: это не доведет до добра. И не в том, если признаться, была беда, что Джульетта родилась итальянкой и росла католичкой. Католический бог - тоже бог в конце концов. Уж очень красивой, по словам Кларенса, была она, эта самая Джульетта, дочка хозяина маленькой, на три столика, закусочной в Грэнич Вилэдж.
А красивая девушка, она ведь сама не замечает того, как много требует. Невольно и неизбежно наступает момент, когда она, став перед зеркалом, видит себя в другом платье, с другой прической и даже с другой улыбкой. Некрасивая тоже мечтает, но и только. Вздохнет и забудет. А красивая уверена, что все, чем набиты большие витрины магазинов Гимблса или Мейсиса, должно и могло бы принадлежать ей. И соседи поговаривают об этом все громче. Соседи любят громко сочувствовать чужой неудаче. Они находят в этом облегчение для себя. У красивой девушки словно открываются глаза. Она вздыхает, но не забывает ничего. Она несправедливо чувствует себя обманутой, обворованной. И она становится злой и беспощадной. До улыбки ли тут!
Хорошо, если Джульетта распознает заранее, как мало может дать ей сейчас Кларенс, и оттолкнет его. Ему будет больно, но это проходит. А если и она увлечется беспечно, поверит в случай? Тогда не остановить несчастье. Молодость слепа. Вот почему она бывает смелой, хотя это не смелость, а только безрассудство.
Сестренка Айрин смеялась:
- Наверно, Джульетта хорошо умеет жарить пиццу, мама, вот Кларенс туда и бегает.
Чего бы ей не смеяться, между прочим, Айрин? Ведь она училась в колледже, потому что Кларенс ходил с метлой у отеля "Гамильтон".
А пиццу ел весь Нью-Йорк. Круглый пирог с горячими помидорами, жирным мясом и кусочками сочных сосисок обжигал ньюйоркцам пальцы на Бродвее и на окраинах. И считалось, что итальянцев можно любить только за их особенный пирог, который они перевезли с собой через океан. Когда это было? Год или сто лет назад? Кларенс не знал.
Он не слушал ни мать, ни сестру. Он любил Джульетту просто так. Он любил, потому что любил.
Познакомились они там, в закусочной ее отца, в Грэнич Вилэдж. Закусочная смотрела двумя окнами на тесную, полутемную улицу, далекую от городских гостиниц с галантными портье и гигантскими автоматическими лифтами, от театральных подъездов, пылающих в холодных огнях реклам, и стеклянных баров, просматриваемых насквозь с Пятой на Шестую авеню. В Грэнич Вилэдж с вечера до рассвета, не вспыхивая, держался ровный ночной сумрак. Тихие и узкие тротуары жались к мрачным домам в четыре-пять этажей, словно бы давно покинутым обитателями.
Но жизнь была здесь бессонней, чем на Бродвее. Она гнездилась в подвалах, в каменных закоулках емких домов старой деревни Гринвича, давно ставшей уже и старым городом, но еще сохранившей свое первое название. Правда, Грэнич Вилэдж все чаще называли еще американским Монмартром, потому что где-то здесь собирались бедные художники и поэты. Кларенс их не видел. Наверное, они сидели и втихомолку пили свое виски. Так же, как и все.
У кого не было денег на виски или на вход в дансинг, те стояли возле машин и обтирали их задами, бережно выкуривая сигареты и делая вид, что им либо очень весело, либо невыносимо скучно (как уж сложится вечер или, лучше сказать, ночь!). Они топтались возле чужого пира и улыбались чужими улыбками.
Кларенс с друзьями тоже постоял немного у входа в кабачок, над которым под одинокой лампочкой небрежно, как полусорванный забытый флаг, болталась желтая вывеска с вызывающей надписью: "Ну и что?" Из подвальчика на улицу, как дым сквозь щели, сочилась музыка, распирая тесные стены. Там танцевали. Несколько девочек в цветных брючках чуть ниже колен сидели на корточках у зашторенных окон подвальчика: слушали саксофон, покачивая в такт острыми плечами.
Прекратив ужимки, девочки метнули взгляды на кучку новых ребят. Фрэнк плечом толкнул Кларенса в их сторону. Хорошо бы их пригласить, но вход стоил доллар для каждого, а, кроме того, там, внизу, надо было пить.
Кларенс предложил друзьям лучше пересечь улицу и съесть дешевого пирога в настоящей итальянской пиццерии. И они поднялись по двум сбитым ступеням и вошли в узкую дверь между мутными, слабо мерцавшими окнами.
Видно, сама судьба вела его сюда.
Сели за непокрытый стол, и Джульетта принесла большой пирог на сковороде, величиною чуть ли не с автомобильное колесо. Сковорода заняла всю середину стола. Сбоку Джульетта положила горку бумажных салфеток, заменявших здесь тарелки и вилки.
Пиццу быстро разломали руками.
Толстяк Фрэнк постукал Кларенса по колену и, показывая на Джульетту глазами, шепнул:
- Смотри, какая!
А то бы Кларенс мог и не заметить ее, кто знает.
Кларенс положил на стол бумажку с недоеденным куском пирога.
Джульетта стояла у кафельной стены. У белой кафельной стены. В красном платье. С маленьким белым фартучком в руке. Она только что сняла с себя фартук, собираясь, видимо, кончать работу, и теперь стояла и ждала, когда последние гости съедят свой пирог.
Это красное пятно ее платья на белом кафеле показалось Кларенсу его собственным сердцем.
Он доел пирог и выпил два стакана ледяной воды.
Позже он узнал, что белая кафельная стена была стеной огромной, как вагон, печи, уходящей в глубину кухни. Возле нее каждые сутки далеко за полночь, без конца потея, орудовали отец Джульетты мистер Паоло Догетти и ее братишка Энрике, которого на улице чаще называли Рич.
- Ребята, - сказал Кларенс, - если вы все вместе не пожалеете три доллара и дадите их мне до конца недели, я приглашу ее потанцевать в тот самый кабачок напротив под дурацкой вывеской "Ну и что?".
Для кого-то это было "Ну и что?", а для Кларенса - все на свете.
Через много дней Кларенс спросил Джульетту, почему она тогда пошла с ним. Она сказала:
- Потому что ты меня позвал. С другим не пошла бы.
Они не могли больше нигде встречаться, кроме как в пиццерии, где Джульетта работала. Изо дня в день, из ночи в ночь. И Кларенса, конечно, скоро заметили и мистер Догетти и Рич. После разговора с отцом Джульетта попросила Кларенса никогда не приходить к ней, в Грэнич Вилэдж. Она сама пообещала вырваться оттуда. Но вырваться можно было только совсем. Пусть он возьмет ее.
Кларенс стоял у дверей пиццерии. Джульетта смотрела ему в глаза. Возле печи, в узеньком проходе, ее ждал Рич, помахивая кухонным ножом в длинной руке.
- Хорошо, - сказал Кларенс Джульетте.
- Я не говорю тебе: прощай, - прошептала она. - Пока.
- Жди, - сказал он.
Выйдя из пиццерии, Кларенс оглянулся, увидел за стеклянной дверью худенькую девушку с черными до плеч волосами и почувствовал, что не сможет жить без нее. В тот же миг, как только закрылась дверь, он почувствовал это. И он верил, что будет всегда с ней. И она верила, что будет с ним. Они оба верили.
Мистер Догетти не верил никому. Он хотел положить несколько тяжелых плит на опасные надежды дочери. Как на могилу. Окончив работу, он вышел во двор своего дома и увидел длинную тень там, где лежала груда старых ящиков из-под макарон. То стоял Кларенс. Он, конечно, вернулся, не отойдя и трех десятков шагов от пиццерии. Он был здесь, может быть, час, а может, и гораздо больше. Он смотрел на окно, чтобы увидеть, как Джульетта взмахнет простыней, разбирая свою постель. И только.
Здесь, в Грэнич Вилэдж, был все еще рай для влюбленных. Там, где жил Кларенс, никаких дворов не найдешь и в помине, чтобы спрятаться и стоять вот так. Стены, стены, стены и со всех сторон улицы. Из своего окна он видел тоже только другие окна. Ни за что не сообразишь, где чье.
А здесь было куда проще.
Мистер Догетти подошел к Кларенсу и попросил его сесть на ящик. У мистера Догетти было смятое с одной стороны лицо. То ли раной, то ли болезнью. Впалая щека придавала ему своей неподвижностью какую-то неумолимую жестокость. Мистеру Догетти было легче разговаривать с таким рослым парнем, как Кларенс, когда тот сидел.
- Ты где работаешь? - спросил мистер Догетти.
Кларенс молчал.
- Ты метешь улицу у отеля? - спросил мистер Догетти.
- И мою ее иногда, - сказал Кларенс.
- Ты, наверное, не это хотел делать, Кларенс, а? - спросил мистер Догетти так просто, что у Кларенса перехватило горло при вздохе, и он лишь отозвался:
- Ага.
- Ты мечтал учиться?
- Ага.
- Кем же ты собирался стать?
- Почему-то врачом, - сказал Кларенс. - Но ведь надо заплатить не меньше десяти тысяч долларов, пока учишься.
Теперь мистер Догетти сказал:
- Ага. - И помолчал. - Этого не заработаешь и за год, если даже подметать весь Нью-Йорк.
Он говорил тихо, делая мучительные перерывы между фразами и пожимая плечами. Он не был виноват, что Кларенс родился без счастья.
- Я тоже мечтал... иметь свою макаронную фабрику, - сказал он. - Для этого я приехал в Америку. Здесь я похоронил жену, так и не став фабрикантом. И Джульетта не дождется, пока ты станешь врачом. Лучше приходи потом.
- Я люблю ее.
- Тогда тем более. Прощай.
- Чао! - сказал Кларенс по-итальянски, как говорил Джульетте, и посмотрел на ее окно.
- Кстати, - услышал он, - Рич может убить тебя, потому что тоже очень любит сестру. А я помогу ему. И мы по-своему будем правы. Чао!
Мистер Догетти ждал для дочери совсем другого жениха. Но он никуда не выпускал Джульетту из пиццерии. Да она и сама не отпрашивалась никогда, раз надо было работать. А принцы в пиццерию не заходили.
2
Кларенс пришел к ней на следующую ночь, и она увидела его в окно. Это было перед рассветом, и его фигура обрисовалась на фоне забора, как дерево, которому срубили голову. Он стоял недвижно и безмолвно, будто жалкий ствол без ветвей.
Джульетта улыбнулась и сначала открыла окно и едва заметно помахала рукой. Потом окно закрылось, и скоро Джульетта показалась у двери черного хода в ночной рубашке и коротенькой вязаной кофточке, накинутой поверх нее.
Отец не верил, что Кларенс придет. Брат не верил, что Джульетта без спроса выйдет к подметальщику. Бедняги спали. Натрудившись, они крепко спали, как всегда, на исходе любой ночи, и они прозевали Джульетту.
- Прости меня, - сказал Кларенс, поднимая ее с земли на руки и пряча свое лицо в ее растрепанных волосах.
- Ты не виноват.
- Я подумал, - сказал он, - если человечество все время идет вперед, почему в старинные времена люди находили счастье в золоченых кроватях, на высоких перинах, а теперь - на сломанных ящиках из-под макарон? Скажи мне, Джульетта. Ну, скажи что-нибудь.
- Откуда ты знаешь про перины?
- Я видел в кино. - Кларенс усмехнулся.
- Ты сам смеешься над этими картинами, - сказала Джульетта. - Зачем же спрашиваешь меня?
Они помолчали.
- Я видела, - сказала Джульетта, - как жених увез невесту на яхте. Забыла название картины. Неважно. В кино всегда так красиво!
- На озере Мичиган в Чикаго много яхт.
- Ты был в Чикаго?
- Я искал там работу.
Он рассказал ей, как у темной кромки берега, вдоль которого тянутся густые аллеи старых лип, качаются яхты на Мичигане, и оттуда всю ночь доносятся всплески то музыки, то девичьего смеха. На яхтах нет огней. Ночь окутывает озеро, как тайну.
- Пусть их, - сказала Джульетта. - Мы тоже будем счастливы, Кларенс.
- Если меня не убьет Рич.
- Ты боишься?
- Я улыбаюсь.
- Я люблю тебя, Кларенс.
- Но у тебя не скоро будет яхта, Джульетта!
- Зато у нас уже есть ночь, - сказала она.
- Сейчас рассвет...
- Мне пора, но я потеряла ленту с головы.
- Ты подвязываешь ею на ночь волосы?
- Да.
- У тебя чудные волосы.
- Помоги мне найти ленту.
Пока они искали ее среди ящичных обломков, в комнате Джульетты вспыхнул свет. Она приникла к Кларенсу, а он сильно прижал ее к себе.
- Это отец?
- Не знаю. Он мог попросить кофе. Ночью он пьет горячий кофе, когда у него что-то болит в груди. Я не отозвалась, и он послал Рича проверить.
В ту же секунду Рич высунулся в окно и крикнул:
- Джульетта!
- Идем скорей, - сказал Кларенс.
- Куда?
- Ко мне.
- Нет.
- Скорей!
- Я в одной рубашке.
- Возьмем такси.
Они побежали.
- У тебя есть деньги?
- Да.
Он сказал ей неправду. За такси заплатила мать. Пока он ходил зa деньгами к матери, Джульетта сидела в машине, оглядывая через приспущенное стекло незнакомый район Нью-Йорка. Это была восточная сторона, глядящая окнами на Ист-ривер и Бруклин. Глухие громады домов тянулись в рассветном сумраке каменными ульями. И все они до отказа были набиты людьми. Чем больше были дома, тем меньше казались Джульетте люди. Она опустила глаза и стала молиться богу.
- Он не бросил тебя? - спросил негр, повернув к ней голову и снимая руки с руля.
- Наоборот. Он взял меня к себе.
- Это свадебное путешествие? - засмеялся негр.
Джульетта не ответила.
- Ты часто катаешься в машинах? - спросил он.
- Первый раз.
- Извините, мисс, - сказал негр. - Я желаю вам счастья.
- Спасибо.
- Вероятно, ваш муж живет высоко.
- Я не знаю.
- Вы смелая девочка.
- Он сейчас придет.
- О'кэй!
Через улицу уже бежал Кларенс.
Мистер Догетти явился на четвертый день. Он узнал адрес в "Гамильтоне". Он не пожелал видеть Джульетту, но он разговаривал с миссис Сэер. Это был странный разговор. Мистер Догетти долго сидел молча, и мать Кларенса сказала первой:
- Не надо отнимать у них счастья.
- Нельзя отнять того, чего нет, - ответил мистер Догетти.
- Может быть, им повезет, - сказала мать.
- Конечно, - сказал Догетти, - кому-то должно везти в жизни. Вы гадаете на картах?
- Нет.
Он пристукнул сухими пальцами по столу, покачал головой.
- Хорошо. Погадаю у механической гадалки на Бродвее. Может быть, им повезет.
- Вы верите в гадание?
- Нет. А вы?
- Я тоже не верю.
- Какого ж черта, - закричал мистер Догетти, - вы говорите: может быть, им повезет! Все кончено. Я пришел сказать, чтобы она не возвращалась. У них есть хотя бы кровать? Ну, вот и хорошо. В ее комнате уже живет служанка. Раз они решили биться головой об стенку, пусть бьются покрепче. Может быть, им повезет! Может быть, Кларенс станет президентом Америки! Лично я не мечтал, чтобы моя дочь стала женой президента. Нет! До свидания!
У порога он остановился, худой, злой и сгорбленный, и сказал еще:
- А вы иногда приходите ко мне, попробовать пиццу. Иногда.