Леонид Жуховицкий
Женщина до весны
- Мальчик, а мальчик!
Батраков не сразу понял, что это его. Хорош мальчик! Тридцать лет, ростом не обижен, плечами не беден, куртку купил пятьдесят второго размера, едва сошлась. В этой вот куртке он и сидел на лавке в скверике при станции, пристроив локоть на рюкзак. Рюкзак был большой, довольно тяжелый, но набит только нужным, а на нужное Батраков горба не жалел.
- Какой невежливый мальчик, а? Хоть бы пошевелился для приличия.
Тут уж обернулся. Две бабешки лет по двадцать пять - тридцать, одна симпатичная, другая никакая. У обеих через плечо одинаковые торбочки, вроде сумочек, только повместительней. Говорила симпатичная, а другая стояла, отвернув лицо, и вид у нее был то ли смущенный, то ли обиженный.
- Мальчик, а мальчик, где тут буфет?
- Буфет с утра будет, теперь все. В городе ресторан есть, там до одиннадцати, - ответил Батраков. Сдержанно ответил, потому что ситуацию понимал не до конца: то ли клеятся, то ли развлекаются. Вроде не местные, с вещичками, но, может, и местные, дурака валяют со скуки.
- Ресторан нам не подходит, - сказала симпатичная, - мы девушки небогатые, кроме души, золота нет. Алла Константиновна, подходит тебе ресторан?
Та просто шевельнула верхней губой.
- Вот видишь, Алле Константиновне ресторан не подходит
- Голодные, что ли? - спросил напрямую Батраков.
- Какой догадливый мальчик! - похвалила симпатичная.
- Ладно, - сказал Батраков, - присаживайтесь.
Теперь он знал, что делать. Голодные девки, и все. А это с любым бывает.
- Особого нет, но малость перекусить, это найдется.
Он распустил узел на рюкзаке, достал хлеб, сырки, пяток огурцов, тяжелый и рыхлый кусок вареной колбасы. Хотел поужинать в Овражном, с чаем, в тепле и покое, ну да ладно…
- Ого! Запасливый мальчик.
- Просто люблю ни от кого не зависеть. - Вышло грубо, Батраков покраснел и исправился: - В смысле, от обстоятельств.
Симпатичная вздохнула:
- Зависеть, это и мы с Аллой Константиновной не любим. Не любим, а приходится. Хотя от такого хорошего мальчика зависеть даже приятно. Тебя как звать-то?
- Батраков Станислав.
- Стасик, значит? А чего - красиво. Правда, Алла Константиновна?
Подруга никак не отозвалась, и симпатичная решила за нее:
- Вот и Алла Константиновна согласна.
Девки ели аккуратно, не торопясь и не жадничая, последний огурец и кусочек колбасы деликатно оставили на бумажке. Батраков велел доедать, не прятать же назад.
- Поровну - возразила симпатичная и умело поделила остаток трапезы на три дольки.
- А тебя как зовут? - запоздало спросил Батраков.
- Марина, - назвалась симпатичная, чуть помедлив, будто прикидывала, стоит знакомиться или нет.
Батраков, пока ели, успел ее разглядеть. Ладная девка и знает, что ладная: все, что надо, на месте, брючки легкие, летние, розового цвета, сидят, как целлофан на сосиске, и почти так же просвечивают. Блондинка, а глаза черные, умные, верхняя губа вздернута, словно целоваться собралась. В красавицы не зачислишь, но выбирать из мужиков может. Лет сколько? Вот тут вопрос: может, двадцать пять, а может, и тридцать, жизнь потрепала, этого не спрячешь…
- Стасик, а ты не шофер?
- Механизатор.
- Жаль. А, Алла Константиновна? Такой хороший мальчик, а не шофер.
- Шофером тоже могу, полтора года работал. Но не здесь.
- А где?
- В Читинской области.
- Это далеко, - огорчилась симпатичная Марина, - это нам не годится. Алла Константиновна, годится тебе Читинская область?
Подруга что-то бормотнула, послушно и вяло подыграв, и Марина с удовольствием развела руками:
- Вот видишь, Стасик, Алле Константиновне Читинская область не годится. Алле Константиновне годится Сухуми. На крайний случай, Сочи. Туда, случайно, не собираешься?
- Да пока что не зовут.
Сентябрь кончался, он был в этом году довольно теплым, но пасмурным, вот и сейчас за станцией, за путями, пустырем и лесом, похоже, набирал силенки дождь.
- Ночевать-то есть где? - спросил Батраков просто из сочувствия.
- Эта проблема у нас с Аллой Константиновной еще не решена, - без выражения отозвалась Марина.
Батраков помедлил. Но и девки медлили. И от этой дыры в разговоре вопрос получился как бы и не вопросом, а предложением. Выходило, что не девкам, а Батракову, мужчине, эту проблему положено решать. Мог бы, конечно, и отвертеться, увести разговор на другое, но жалко стало девок, бездомных и безденежных. Он знал этот городишко, маленький и грязный, - ну где им тут искать крышу на ночь, какому случайному мужику (чем - понятно) за ночлег платить?
- В Овражное еду, - сказал он, - не Сухуми, правда, но переночевать можно.
- А чего там, в Овражном? - с сомнением спросила Марина.
- Райцентр. Молокозавод строим. Полчаса поездом.
Та повернулась к подруге:
- Как, Алла Константиновна?
Алла Константиновна неожиданно прорезалась:
- А шоссе там есть?
- Как раз на шоссе и стоит. Можно на Курск, можно на Киев.
- Ну и нормально, - с готовностью подхватила Алла Константиновна, - чем здесь торчать…
Интонация у нее была просительная, что Марине, видимо, не понравилось.
- Все, едем. Овражное - звучит красиво, а Алла Константиновна у нас девушка романтическая, ей главное, чтобы красиво.
До поезда было часа полтора. Дождь и вправду пошел, они спрятались в вокзальчик, похожий на сарай, но с двумя колоннами у входа. Батраков взял три билета. Что дальше, загадывать не стал, он вообще не любил загадывать. Как будет, так и будет. Одному с двумя девками делать нечего, тем более Марина себе цену знает, сразу видно, а насчет себя Батраков не заблуждался. Урод, может и не урод, но планы лучше не строить. Давно еще, до армии, в училище механизации напросился провожать незнакомую девчонку с дискотеки. Она вроде бы и согласилась, но всю дорогу раздраженно топырила губы, а когда он у дома хотел ее поцеловать, отпихнула его и бросила со злобой: "Да твоей мордой только гвозди забивать!" Потом, конечно, случалось всякое, с бабами Батраков теленком не был, но и фразу ту грубую не забывал…
В вокзальчике девки устроились на длинной лавке у стены, Батраков хотел сесть сбоку, но Марина подвинулась, оставив ему место в середке.
- Ну что, Алла Константиновна, - сказала она, - повезло нам со Стасиком?
- Повезло, - согласилась Алла Константиновна и покраснела.
Батраков все не мог привыкнуть, что он Стасик. Так его никогда не звали. В детстве был Славка, в школе в училище Батрак, в армии Батраков, после армии опять Батраков. И когда случалось думать о себе, даже в мыслях называл себя - Батраков. А теперь, выходит, перекрестили. Но не вылезать же с такой мелочью! Стасик, так Стасик.
Он спросил девок, откуда они. Марина ответила уклончиво - из-под Брянска. Уточнять Батраков не стал, но Марина, видно, сама устыдилась ненужной скрытности и начала объяснять:
- У нас там рабочий поселок, три тысячи народу, в общем-то деревня. Жить можно, но не Москва. Вот мы с Аллой Константиновной и намылились на майские праздники в Москву. Так до сих пор и празднуем.
Что ж, подумал Батраков, и так бывает, понять можно. Он сам рос в поселке, сперва любил его, потом возненавидел, бежал с другом в Тулу, в училище, начинать новую жизнь, а после оказалось, что новая жизнь всего лишь долгая увольнительная от старой, цветной лоскут, вшитый между двумя ее кусками. Училище, армия, три последующих, уже вольных года в Забайкалье, стройка под Минском, а кончилось тем же поселком, который собирался забыть навек, тем же кровом, под который сам себе клялся не возвращаться, материнским домом, до отвращения не своим. Всяко бывает…
- Родные не беспокоятся?
- Кому мы нужны? - сказала Марина.
В Овражном Батраков сразу пошел в общагу, девки со своими торбочками остались на ступеньках. Общага была хорошая, квартирного типа, два подъезда в пятиэтажке. Дежурила Люба, тетка за пятьдесят, въедливая, но не злая: обмануть ее было трудно, но уговорить можно.
- Люба, - попросил Батраков, - устрой двоих на ночь.
Люба вытянула шею к окну. Девки сидели как раз под лампочкой.
- К тебе, что ли?
- Зачем ко мне… Где место есть.
- Все равно у тебя окажутся, только лишние постели мять… Ладно, бери к себе. Но если что, гляди - я ничего не видала.
Батраков квартировал в двухкомнатной, на пять коек.
Но вот уже неделю квартира пустовала, парни принимали оборудование, ожидались дня через два. Девки свое дело знали: прокрались на третий этаж, как индейцы, ни скрипа, ни шороха. Просить у Любы чистые постели он не стал, и так спасибо, что пустила. Начал перед девками извиняться - только ладошками замахали, делов, мол. Марина тут же проявила находчивость: перевернула простыни, пододеяльник наизнанку, наволочки наизнанку… Алла Константиновна тоже даром не сидела, нашла веник и не быстро, но старательно подмела пол. Марина вызвалась постирать, но для первого раза это было бы слишком. Да и что стирать, почти все чистое. С этим у Батракова затруднений никогда не было, привык и умел, еще с училища.
Он поставил чайник. Девки тем временем попросились помыться, то есть просилась Марина, а Алла Константиновна краснела и отводила взгляд. Мылись они весело, с визгом, дверь в ванную прикрыли неплотно, щель в три пальца словно бы приглашала заглянуть. Но Батраков пользоваться случаем не стал, вышло бы некрасиво, будто плату взимает за ночлег.
Из ванной Марина вышла в легком, совсем уже летнем сарафанчике, Алла Константиновна в том, в чем и прежде была, видно, лишних вещей с собой не брали. А осенью как же, подумал Батраков, на что рассчитывают?
Гостьи легли в комнате попросторней, Батраков в другой. Вежливо пожелали друг другу спокойной ночи и разошлись.
Спать он не стал, после крепкого чая не хотелось, да и подозрение было, что не придется. И в самом деле не пришлось.
Девки в соседней комнате шептались, пересмеивались: похоже, и Алла Константиновна умела смеяться. Потом зашлепали шаги, вошла Марина.
- Не спишь? - Она стояла у двери в ночной рубашке.
- Да нет.
- Вот и я чего-то. - Она подошла к постели и села на край. - Много тебе с нами хлопот?
- Разве это хлопоты!
- Сам виноват, напросился. Хороший мальчик, а хорошим трудно жить.
Батраков хотел возразить, но не успел: жесткая нежная ладонь уже гладила его по лицу. Прочее произошло само собой: зажмурясь, ткнулся губами в ласковые пальцы, руки потянулись к женщине, под рубашку, в тепло - и тут же, одним движением скинув ночнуху, Марина нырнула под одеяло. Грудь у груди, пальцы, причитания, стоны, жадность и дрожь ее вздернутой губы… Бог ты мой, бывает же так!
- Хорошо тебе? - ее голос.
- А то не видишь…
- И мне…
Она снова потянулась к нему, и на этот раз было еще лучше.
- Я уж спать собралась, - сказала она, - Алла Константиновна не велела. Иди, говорит, а то будет нехорошо.
- Почему нехорошо?
- А это она не объясняет, - Марина засмеялась. - она только команды дает.
- Подруга твоя?
- Самая закадыка. Надежная и верная, вроде тебя. Видишь, какая я: сама плохая, а люблю хороших. - она усмехнулась.
- Почему это ты плохая? - Он не то, чтобы протестовал, просто спрашивал.
- Потому что сама навязалась! - прошипела она и прижалась к нему небольшими мягкими грудями.
Спорить Батраков не стал, но и поверить не поверил. Ему, конечно, хотелось знать про нее побольше, но самое главное он и так знал. С плохими так здорово не бывает. Плохой другого человека так никогда не поймет…
Вообще-то Батраков в людях разбирался так себе, знал это за собой и на всякий случаи обычно бывал осторожен: не раз и не два напарывался, пока не привык, что собственным начальным оценкам доверять нельзя… Но сейчас осторожности не было - была лишь неутоляемая мужская тоска по женщине, лежащей рядом, и горячая солоноватая жалость к родному бедному телу, к торбочке, к сарафанчику, к свалившейся на пол мятой ночнухе, к губке, вздернутой будто для поцелуя, к постельной умелости и покорности, к готовности ему, сегодня лишь встреченному, охотно и щедро служить. Мотается по свету в своих розовых тонких брючатах, ну, а осень - тогда как?
- Ну, а осень? - спросил Батраков. - Тогда как?
Она неопределенно шевельнула теплым плечом.
- Планы есть?
Подумала немного.
- У Аллы Константиновны бабка в Курской области.
- Ну и что?
- У них там сахарный завод, наверное, можно устроиться.
- У тебя какая специальность?
Ответила, но не сразу:
- Вообще-то поваром работала…
- А там кем рассчитываешь?
- Как получится.
- А чего ты зимой наденешь?
Поколебавшись, она сказала:
- У нас знакомый есть под Сухуми… у Аллы Константиновны. Свой дом, сад. Ну, и насчет работы может похлопотать.
- Он ей это обещал?
- Не обещал, но…
- Да, - сказал Батраков, - один план лучше другого… У самой-то родные есть?
И вновь пауза.
- Есть. Но можно считать, что нету.
- Ладно, - сказал Батраков, - прорвемся… Значит, так. Курская бабка, сухумский знакомый - это все одно воображение. Короче - оставайся со мной.
- А я не с тобой, что ли? - шевельнула она губами и опять пошел разговор кожи с кожей, сладкий полет двух вмятых друг в друга тел…
Батраков отрезвел и заметил, что начало светлеть. Часа четыре, наверное.
- Так остаешься? - проговорил он безразличию, как о деле решенном и потому маловажном.
Но полет уже кончился, они вернулись, лежали теперь порознь, и она поинтересовалась с легкой настороженностью:
- А зачем это тебе?
- Значит, надо. - Он хотел сказать, что жалеет ее и любит, но чувствительные слова с языка не шли, и он объяснил, как получилось: - Такой бабы, как ты, у меня никогда не было.
- А много у тебя их было?
- Все мои, - в тон подначке ответил он. Но, убоявшись, что разговор сползет в шутейную болтовню, уточнил серьезно: - С десяток было.
- Богатый, - незло усмехнулась она.
Вроде бы, и ее полагалось спросить про то же, но Батраков не стал. Не хотел ничего знать - не боялся, просто нужды не было. Если жизнь вдвоем получится, пускай начнется с нуля, с сегодняшнего дня.
- А хороших сколько? - это уже без усмешки.
- По-своему, все ничего, - сказал он, - но по-настоящему - одна.
- Где же она?
- Умерла. Замерзла. Там, в Читинской области, как раз когда я шоферил.
Марина приподнялась на локте:
- Это как же?
- Пила она. При мне держалась, не давал. А тут уехал на два дня, она и отвела душу. В своем дворе замерзла, десять шагов до двери. Приехал утром, а она…
- С чего пила-то?
- Не знаю. Она на восемь лет старше была, мне уже пьющей досталась… Ты-то не пьешь?
Она ответила шуткой, видно, уже привычной:
- Мы с Аллой Константиновной как солдаты - не напрашиваемся, но и не отказываемся.
- Теперь будешь отказываться, - не жестко, но твердо пообещал Батраков. И смягчил: - Ее потерял - тебя не потеряю.
Он понимал, что берет лишнее, что никаких прав на Марину у него пока что нет, может, никогда и не будет. Но об этой вещи хотел договориться сразу. Потому что самое жуткое, что он в своей жизни видел, было обнаженное стылое тело любимой женщины, никак не желающей оживать…
- Ты же меня не знаешь, - необидно укорила она.
- Что надо, знаю.
- Стасик, - сказала она. Вздохнула и повторила: - Стасик.
На сей раз это ему не понравилось.
- Батраков моя фамилия, шесть специальностей, четыре сотни в месяц. Понадобится, могу и больше.
- А зачем тебе столько?
- Чтобы жить.
- Со мной, что ли?
- Наконец-то догадалась.
Марина полезла ласкаться:
- Вот дурачок! Замуж, что ли, зовешь?
Батракову бабские фортели надоели, и он сказал:
- Значит, так, пойдешь или нет?
- Да, конечно, пойду, - отозвалась Марина, - думаешь, таких дурачков много? Да я за тобой куда хошь пойду. Только не выгоняй до марта, дай перезимовать.
- Перезимуешь, - пообещал Батраков и решил: - Завтра у меня тут дела, послезавтра тоже. А в пятницу поедем домой.
- Куда - домой?
- Где теперь твой дом?
- Где мужик.
- Наконец-то стала соображать, - похвалил он и улыбнулся, - давай и дальше так.
- У меня ж ни паспорта, ни трудовой…
- Это не проблема. И вообще запомни - больше у нас с тобой проблем нет.
Это он, конечно, погорячился - проблемы были, много проблем. В том числе и одна, им упущенная.
- А как же с Аллой Константиновной? - спросила Марина.
Он растерялся, но потом вспомнил:
- Так она же вроде к бабке собиралась.
- Она же со мной собиралась… Видишь, как некрасиво: гуляли вместе, а как мужик порядочный, так мне.
- Ну и она найдет. - предположил Батраков без большой уверенности.
- Где найдет! - отмахнулась Марина. - Стасики стаями не ходят.
Батраков развел руками:
- А чего же делать? Мусульманства у нас на любимой родине нет.
- Единственная моя настоящая подруга.
- Ну хочешь, я ей скажу?
- Не надо. Сама.
Она накинула ночнуху и пошла в соседнюю комнату. Не возвращалась долго, видно, проблема оказалась не из простых. Но Батраков о ней не думал, ему, как быстро выяснилось, и своих проблем хватало.
Самая первая - в пятницу предстояло везти Марину домой, а дома у Батракова, по сути, не было. Дом записан на мать, и хозяйка - мать. Конечно, и у него права есть, но не судиться же. Когда-то он мать очень любил, и отца любил, и дом, еще тот, старый, кособокий, но от этого тем более родной, с чуланом и низким чердаком, по которому можно было только ползать, даже ему, тогда семилетнему, негде было подняться в рост. Жили хорошо и весело, ходили с отцом по грибы, держали умную и хитрую дворнягу. Стасиком он никогда не был, а вот Славиком был - именно в те времена…
Потом отец уехал на полгода, с весны до зимы, вернулся гордый, с деньгами. Через неделю пришли плотники, двое, и вместе с отцом стали рядом с домом строить новый. Работали быстро, с каждым днем наращивая сруб. И мать помогала, и он, Славик, паклю подавал.
Тогда он не понял, почему все разом вдруг взорвалось и развалилось, потом уж объяснили добрые люди. А запомнилось - ночь, густой, злобный крик отца, звон, стук двери, странный, шепотом, вопль матери… Вроде утихло, и он уснул. Утром спросил, где мать. Отец сказал, что уехала в гости, а на сколько, будет видно.