Она же, слов таких не зная, очень хотела обратно в сад. В тепло, в радость, в наготу и любовь. Вроде бы, когда они прижимались друг к другу, всё это возвращалось вновь, но в каком–то неестественном, суррогатном виде, как необходимость, вызванная темнотой, тревогой и холодом.
Когда он засыпал, она подолгу смотрела на него. Она пыталась понять, за что и почему она оказалась здесь вместе с ним. Она была чувствительна и наблюдательна. Она видела, как меняется его лицо во время сна. Оно становилось таким, каким она и хотела его видеть. Героическим, мужественным, словно вырубленным из камня. Его лицо становилось похожим на окружающие их скалы. Ей становилось страшно, впервые по–настоящему страшно. С его лица исчезали улыбка, покой, нежность. Их вытесняли другие чувства.
Во сне он вновь произносил непонятные для неё слова: "Цепи созидания. Цепи разрушения". Смысл слов она не понимала, но она смутно уловила гармонию этих слов с тем, что их окружало, с тёмными стенами скал, с твёрдыми и холодными камнями, кем–то разбросанными всюду, с давящей темнотой и мёртвой водой.
Она смотрела на него и думала: "Неужели это то, что он так искал. Но она - то тут при чём?". Вдруг она расхохоталась среди ночи от непонятно откуда возникшей мысли: "Ты тут ни при чём, ты тут при нём. Вспомни, белое полотно от одного вида картин, изображённых на нём, все разлетались и разбегались прочь, а ты что сказала? - Ты герой. Теперь ты будешь жить с героем в героических временах".
От её хохота встрепенулась ото сна вся немногочисленная живность, дремавшая поблизости. Это были серые мыши с крыльями птиц, маленькие бабочки, похожие на грязь, с серыми крыльями. Зашипела и скрылась в камнях уродливая змейка. Она узнала в них лики его рисунков.
Её хохот эхом возвратился обратно, и она услышала: "Ты ещё ему под руку всё время говорила… Ты ни при чём… Ты при нём…".
Глава седьмая
Цепи
Сергей проснулся с каким - то странным чувством. Ночью он слышал чей–то хохот. Ему снилось белое полотно и то, как его сорвал ветер и унёс куда–то вдаль.
Странность чувства заключалась в том, что он впервые отчётливо увидел то, чем полотно крепилось к деревьям. Это были цепи.
Очнувшись ото сна, он ощутил страшную тоску. Он почувствовал, что своими собственными руками порвал цепи созидания. Он вдруг понял, для чего в саду было развешано белое полотнище. Он должен был продолжать созидание. Вкладывать в созидание и своё творчество. А что сделал он. Он начал разрушать не им созданное. Он поменял цепи созидания на цепи разрушения, ставшие для него оковами. Белое полотно и цепи - это единственное из того, что было предназначено только ему в том саду.
Цепи остались, полотно унесло ветром. В голове пронеслась мысль: "Мне теперь нечего терять, кроме своих цепей, как нечего и обретать".
Он посмотрел на неё и завершил мысль вслух: "Да и ей, похоже, тоже".
Она встрепенулась, поднялась, и решив, что он достаточно добр и готов к разговору, стала приставать к нему: "Поговори со мной, а не то я выйду из терпения". Он посмотрел на неё долгим и тяжёлым взглядом. Затем поднял с земли белый камень и подошёл к чёрной глади скалы. Она благоразумно притихла. Камень в руке, это не пригоршня цветных ягод в ладони, попробуй вставь своё слово "под руку". Она помалкивала. Он, не оборачиваясь, всматривался в черноту скалы.
Вдруг он с силой ударил камнем о скалу и начал рисовать её портрет. Портрет женщины. Женщины такой, какой бы хотел её видеть. Светлой, в этом тёмном мире…
Глава восьмая
Озарение, красота спасёт мир
Он рисовал и рисовал её. Новые штрихи наполняли её новым содержанием. Под его руками скала перестала быть отталкивающе чёрной. Произошли странные изменения. У него ещё оставались воспоминания о белом полотне в саду и буйстве красок на нём. Но там, в саду красота и любовь были "разлиты" повсюду. Он даже не замечал её - эту красоту и любовь. Здесь же, на этой земле было только белое и чёрное. Камни, пустыня, скалы и мёртвые воды. Но оказывается, и белым камнем по чёрному камню можно выразить любовь, если очень захотеть.
Она стояла рядом, любуясь его рисунком её самой. Стояла не дыша, боясь нарушить его сосредоточенность. Наконец он закончил портрет.
Он отошёл от скалы на несколько метров, чтобы полностью охватить взглядом своё творчество. Она прижалась к нему и сказала: "Спасибо". Затем добавила: "Рядом со мной ты нарисуешь и себя. Ведь правда?"
Он долго молчал. Лоб его морщился от разных, совершенно неведомых ему до этого мыслей. Мыслей, идущих одновременно с новыми чувствами. Это были не чувства радости и любви, к которым он привык в саду, но это было что–то очень похожее на них. Эти свои новые чувства он назвал иронией и юмором.
Он сказал: "Да, дорогая, так и будет. Но сначала мне придётся стереть всех кровожадных зверюшек, хищных птиц и кусачих насекомых, коих я породил здесь во множестве. А потом, возможно, будет уместен и мой автопортрет. К тому времени я, может быть, увижу себя в спокойных водах, ибо в этих мёртвых ничего не видно".
А про себя он подумал: "Я буду рисовать и тебя, и просить у тебя прощения. Рисовать и просить того, кто славен и прав. Может быть, ты сделаешь мой путь домой легче, и мы с ней поднимемся над всеми цепями".
Он впервые с тех пор, как они оказались на этой холодной и тёмной земле, посмотрел на неё с любовью. От её широко раскрытых глаз, в которых сияло восхищение от его творчества, настроение его стало совершенно безмятежным. Он подумал о себе и о ней в уже ставшем привычным ироническом тоне: "И здесь можно жить. Возможно, что с ней можно жить везде".
Вслух он сказал: "Я буду звать тебя Машей". И прежде чем она успела ему ответить, поцеловал её и продолжил свою мысль в тёплом юмористическом ключе: "Это имя сильно расширит твои возможности. От Маши легко перейти к маме, от мамы к Саше, Мише и даже Наташе. Если мы встретим кого–нибудь похожих на нас, то они будут "наши". Ну а если возникнет скрытая опасность для нас, я буду орать во всё горло: "Ша"".
Она не стала с ним спорить. У неё уже тоже был опыт, пусть маленький, но свой. Она ответила кратко и просто: "Как скажешь, дорогой".
Глава девятая
А в это время в панельном доме…
Сергей сладко потянулся на кровати, наконец–то ощутив, что он остался один. Кровать скрипнула, и вместе со скрипом в голову пришла первая утренняя мысль: "Зачем я женился?". Начиналась вторая неделя его брачной жизни.
Первую он помнил, как долгий, не прекращающийся кошмар. Три "обжоркиных" дня теперь уже общих многочисленных родственников. Длинные напутственные пожелания, которые обязательно должны будут сбыться, затем пьяная правда жизни в частушках и куплетах, из которых Сергей всю первую неделю брачной жизни напевал слова: "Для кого–то просто пьяная гулянка, а ведь это проводы любви".
Затем ещё три дня привыкания к браку, как к новому житейскому состоянию, шёл подсчёт подарков и обоюдных обид на баяниста, игравшего не то и не так, на отдельных представителей родни, которые не соответствовали принятым стандартам других её отдельных представителей.
Главное, что Сергей обнаружил в первую неделю своего брака, так это новый взгляд на себя, как на мужа со стороны жены. Первое, что сделала его жена, так это убрала его белый экран, чтобы он не портил интерьер квартиры и не собирал пыль, так как это не ковёр. Он хоть и не понял разницы, но почувствовал, как у его бывшей любимой девушки в одночасье проросли острые коготки, и как она примеряет их на предмет вцепиться ими в его хребет, как в свою раз и навсегда приобретённую собственность. Но вот прошла и эта неделя послесвадебного счастья, называемого в народе "медовым месяцем".
Сергей уже уловил тёплый и здоровый юмор этого определения. Странно, но только женившись, он начал размышлять за "двоих". Он размышлял, и это ему нравилось. Он размышлял над тем, как вместе с отметкой о браке на бумаге всё очень сильно изменилось у него в голове. "Да, - размышлял он, - далёкие предки про мёд рассказали, но о том, что в улей попадают совершенно разные пчёлки, умолчали". Он почувствовал тоску. Кровать снова скрипнула, и тоска отступила, вытесненная навязчивой мыслью: "Зачем я женился?". Мысль постепенно перерастала в лёгкую панику. Он попытался определить причину и уткнулся взглядом в книжный шкаф. Чтение книжных корешков походило на медитацию, пока его взгляд не остановился на толстом и пёстром корешке с названием "Гороскопы". "Надо бы посмотреть, - подумал он", но радость постельного одиночества и лень овладели им, и он опять провалился в сон.
Глава десятая
Сон
Сон Сергея был одновременно похож и на волшебную сказку, и на галлюцинацию. Он видел яркую зелень деревьев и пестроту цветов, ощущал теплые запахи, приносимые водой и ветром. Он был так счастлив, что улыбался во сне самому себе в облике Адама.
- Ева, радость моя, у меня ещё побаливает то место, где было моё ребро, из которого Господь сотворил тебя. Поэтому прошу тебя, дай мне ещё немного отдохнуть. Походи по нашему саду, поиграй со зверюшками, поешь фруктов. Не забывай, что Творец запретил нам есть яблоки с одного единственного дерева во всём саду, не искушай себя, не подходи к этой яблоне. И Адам задремал.
Навязчивая мысль: "Зачем я женился?" пробивалась и сквозь сон, но во сне она была лёгкой и радостной. Сергей завидовал себе в образе Адама и размышлял: "Хорошо тебе, у тебя не было альтернативы. Ты хотел Еву и получил её, заметь, только одну. Ты стал для неё всем, а она стала всем для тебя. Она ведь слушала тебя. Зачем вы сгрызли яблоко. Зачем? Из–за вас мы теперь притираемся друг к другу по астрологическим картам, гороскопам…".
Вдруг он стал зябнуть во сне. Он почувствовал ветер, холодный дождь, ступни охватывала резкая боль, словно он шёл по острым камням. Он терпел, но ему сильно захотелось завыть. Завыть не от своей боли, нет. Завыть оттого, что рядом с ним, под тем же порывистым ветром, холодным дождём, босиком по острым камням шла она, его Ева. Он уже понял, что их изгнали из сада. Он шёл мрачный и хмурый. Он шёл с глубоким сожалением от содеянного и с утраченными надеждами. Ева шла рядом. Она не была так мрачна. Она была сильно испугана и…охвачена восторгом, причину которого понять никак не могла….
(Спустя много веков с тех пор, как в Аду появилась русская баня, женщина может почувствовать восторг Евы, если сильно расслабленная и распаренная, прямо из парной, бросится в холодный снежный сугроб).
Ева жалась к Адаму, и от страха говорила без умолку. Она расспрашивала Адама о столь резкой перемене погоды, о том, почему на смену мягкой зелёной траве и ласкового белого песка пришли острые камни. Её интересовало, куда подевались её любимые овечки и попугай, говоривший голосом Адама. Адам молчал. Он не знал, что сказать в своё оправдание. Он же сам предупреждал её не подходить к этой яблоне или смоковнице, точные названия предметов выветрились из его головы сразу же после изгнания из сада. Он и не пытался их восстанавливать. Действительность была столь неприглядной, что ему думалось: "Как её не обзови, всё одно - Ад". А Ева всё говорила и говорила.
- Ева, - прервал её Адам, - мы с тобой съели запретный плод, и наш удел мёрзнуть, страдать и терпеть. Это наше наказание.
Ева задумалась, но ненадолго. Она вообще не была склонна думать. Творец дал ей намного больше, чем Адаму, не научив её думать, терзаться сомнениями и подвергать всё анализу. Творец одинаково любил обоих своих детей, но Ева была его более успешным ребёнком. Адам не слушал Творца, и даже злился на него. А Ева его слушала и слышала. Лицо её как–то странно прояснилось и засветилось под струями холодного дождя. Говорить она стала ещё быстрее, но вдобавок к болтливости она ещё бесконечно начала вертеть головой во все стороны. Она тараторила о том, что если есть наказание, значит, будет и прощение.
Адам видел перемену, произошедшую с ней, но не понимал её причин. Она не говорила о ней. Она шла по камням рядом и говорила о том, что и где они построят, какие и где деревья посадят. Адам чувствовал, что она старается всё закрепить за собой, хотя бы словами, но не понимал зачем. Кроме него и неё, дождя, ветра и острых камней больше никого не было, кто бы посягал на этот мир.
Сергея охватила непонятная радость, и он отчётливо услышал слова, адресованные Еве или ему: "Ева, в раю у тебя был запрет. В аду запретов нет, всё вокруг твоё, включая и Адама. Творите сами, раз такие умные…".
Слова оборвались. На кровать прыгнул кот, и сразу же, чтобы не получить "шалабан" по своей рыжей морде, заурчал.
Глава одиннадцатая
Ева в первые дни изгнания из Рая
"Есть очень много такого, о чём не хочется думать, но что постоянно идёт на ум. В идеале это быт"
Конечно, не правильно было бы думать, что Господь был столь строг к своим первым творениям, что отправил за столь малую провинность и мужчину, и женщину прямиком в Ад. Конечно, всё было не так. Просто детки получились очень смышлёными и непослушными. Им всё хотелось узнать и попробовать самим. Бог этому был чрезвычайно рад. А как же иначе. Ведь до людей он уже создал растения и животных, которые просто росли, просто ели, не сильно вникая в то, зачем они это делают.
С людьми же произошло всё в точности так, как он и хотел. Сначала Он создал Богочеловека, а затем, чтобы богочеловек внимательнейшим образом начал познавать самого себя, разделил его по половому признаку. Но в райском саду мужчина и женщина не сильно стремились к знаниям. Тогда он решил пробудить их любопытство и стремление к самостоятельности. Адам и Ева совершили всё в точности так, как и было задумано Богом. Теперь им предстояло пройти тест на искание знание. Они, съев яблоко раздора, сразу стали ищущими, им осталось найти искомое, то есть найти Бога, познав при этом самих себя. Такая вот игра в прятки, такой вот небесный юмор.
Конечно, камни, конечно, ветер и дождь, но и пышущие жаром вулканы тоже, можно и погреться. Так что Адам и Ева оказались как раз во власти всех стихий, в которых им и предстояло жить, а главное, которые им предстояло преодолеть.
Ева, оказавшись в аду, будем, отдавая дань традиции, именно так называть ту среду обитания, в которой она оказались, не очень–то и расстроилась. Необходимо заметить, что самая первая женщина проще смотрела на многие события в своей жизни. Она ещё не была отягчена негативом мыслей, которые навалились на неё с первыми полученными самостоятельно знаниями. Она ещё не знала, что одни и те же знания могут нести свет, а могут и кромешную тьму. Всё зависит от того, как их применять. Если в соответствии с законами природы на созидание и эволюцию, то - свет, если вопреки законам природы, на разрушение и инволюцию, то - тьму.
Ева, оказавшись в новых условиях, хорошо разглядела себя, всматриваясь в воды озера. Господь специально утихомирил воды и ветры, чтобы Ева могла увидеть себя. И она увидела и решила, что весьма недурна, даже красива. Она любовалась собой. Адам же был занят поиском пищи. Он был создан первым и, как первый, решил, что именно он должен прокладывать все дороги. Ну и пусть, решила Ева, отметив при этом, что для неё самой в этих, весьма странных условиях, теперь нет ни запретных плодов, ни запретных желаний, ни даже запретных мыслей. Она, наша Ева, быстренько установила над Адамом свой женский матриархат, выдумав самостоятельно это первое своё слово и объяснив Адаму, что так было всегда. Более того, она даже стала понукать Адамом, от чего тот заметно сник, чем сильно расстроил своего Творца. Творец размышлял, что им было сделано не так, если его первенец так легко подпал под следствие творения, забыв о причине своего рождения.
Глава двенадцатая
А в это время…
А в это время, в соседнем измерении, где первые мужчина и женщина прошли свои многотрудные тесты, Сергей размышлял: "Соскучился, как ни странно, не виделись всего–то ничего, а уже соскучился. И что это значит? Без неё я обречён тосковать, а с ней выслушивать разные недовольства и ждать, когда же всё это наконец кончится.
Возможно, что у нас даже родится ребёнок. Возможно, что это изменит нашу жизнь к лучшему, а возможно и нет. Кто же нас свёл и для чего?".
А в это время за Сергеем с чрезвычайным интересом и любопытством наблюдала его родная Сущность. Ей было известно всё и о нём и о его сегодняшней жене Светлане. Они оба и Сергей, и Светлана составляли её суть. Сергей был ипостасью Светланы, а Светлана ипостасью Сергея. Они были рождены задолго до своего земного знакомства, как двойняшки, как точные копии, как зеркальные отражения, как голограммы вселенского замысла.
Каждый из них пережил все известные на Земле сюжеты: и страшные, такие как война и гибель, вдовство и печаль, тяжёлые болезни и трагическая смерть; и радостные, такие как любовь, восторг, торжество. Они прошли огромную дорогу и приобрели огромный жизненный опыт, но каждый в отдельности.
Теперь же их Сущность соединила их с целью продолжения своего опыта при условии невмешательства в их жизнь и для достижения ими самостоятельно просветления. Божественной и Радостной их Сущности было очень интересно знать, сумеют ли они преодолеть земные стереотипы, вызванные, так скажем, другими менее приятными сущностями, стремящимися всё ломать и калечить. Последние сущности давно водили всех землян "за нос", обещали, но не давали, смешили, но не радовали, томили, но не любили.
Сергей и Светлана были рождены и соединены с тем, чтобы вновь вернуться к древнему вопросу: "Быть или не быть?", а если "Быть, то для чего?". Именно они сами должны были найти ответ на него и вернуться к ней, к своей Сущности, став Ею, по сути.
Они долго жили сами по себе, ибо поиск ответа на вопрос: "Быть или не быть?" - это поиск и выбор холостого, ничем не обременённого человека.
Быть? Для чего? Построить дом, посадить дерево и родить сына? С таким же успехом можно срубить дерево, если оно сушит землю, на которой посеяна пшеница, можно и дом снести, если он мешает прокладке дороги, можно и аборт сделать, если не очень понятно, что же дальше делать с родившимся малышом. Конечно, можно рубить и сажать, строить и ломать, зачинать и делать аборты. Им обоим уже приходило на ум такое слово, как баланс. Баланс интересов, баланс природы. Из этого слова вытекало, что на Земле просто необходимо присутствие и праведников и грешников, и они действительно присутствовали постоянно и неизменно в каждом поколении.
Светлана часто думала, что при таком раскладе Рай и Ад уже давно должны были быть переполнены, как возвышенными, так и падшими душами.
Сергей смотрел на вещи проще. Он знал, что Земля расширяется, и грешники усиливают её внутреннюю энергию, а выбираясь наружу в виде нефти и газа, золота и алмазов, не дают пропасть и праведникам. Золотой телец или Князь мира сего энергией грешников пополняет свои запасы, стирая их бесполезные "души" в "полезные ископаемые".
Расширяется и Вселенная, вбирая в себя Души праведников. Но кто такие праведники на Земле? Именно здесь коренился вопрос: "Быть или не быть?". Стать "полезным ископаемым" и послужить энергией для чьего–либо блага: кого - то согреть, кого–то сделать богатым, а потом будучи вновь замеченным Богом, всё начать сначала, вновь став человеком. Но согрел не того или сделал богатым не того, и вновь возвратился в "полезные ископаемые", и так бесконечно.