Свекруха - Надежда Нелидова 8 стр.


Попадись на её место халда – воткнула бы руки в бока и завизжала как поросёнок:

– Караул, люди добрые! Поматросил и бросил мою дочку! Подлец! Четыре года мурыжил мою кровиночку! Завёз в чужой город, вволю попользовался – а теперь не хороша ему стала! Женись, подлюга! Она тебе лучшие годы жизни отдала! Не женишься – я тебе устрою сладкую жизнь!"

Девочка пошла в маму – гордая. Ушла, вернее, в слезах убежала, что называется, с одной зубной щёткой. Второпях оставила по мелочи: тапки, горшочки с геранями, варенья-соленья, пакет с картошкой. Какие-то сиротливые полотенчики, кухонные рукавички, потешного медвежонка…

Девочка вместе с сыном ходили по магазинам, вместе вили гнездо. Покупали шторы, посуду, что-то из мебели, люстры. На сыновние деньги – но вместе. Значит, общее.

Ох, сынок, не знаешь ты женщин. Попадись тебе другая – сейчас бы бегал по судам высунув язык. Делил бы всё до последней ложки. Хотя ты не такой, конечно, отдал бы всё.

Свидетели в суде (соседи и твои друзья) уныло кивали бы: да, истица с ответчиком вели совместное хозяйство… Во время сожительства было приобретено следующее имущество…"

Да и ей некогда бегать по судам. Работа – не дай и не приведи Господи, пожирающая время, здоровье и жизнь. Учитель географии в пятых-шестых-седьмых классах. Самый вреднючий, мерзопакостный возраст.

Школа обслуживает окраину, бывшую рабочую слободу – можно сказать, местный Гарлем. В городе его называют РАйон-бич с ударением на первом слоге.

Там что ни вечер: пронзительные завывания милицейских сирен. "Хрущобы" озаряются кроваво-синюшными проблесковыми огнями. Ежевечерняя дискотека "Авария" во всей красе.

Перед первым сентябрём девочка обегала весь город, все школы: штаты всюду набраны. И только в эту школу, на эти классы, на эту мелкую шпану, на дикую дивизию желающих не нашлось. Опытные учителя шарахались и открещивались: свят, свят, свят. На неё, новенькую дурочку, и сбросили, прости господи, отбросы общества.

В классы бандючат, по ходу, требовались вертухаи с винтовками, овчарками, колючей проволокой и вышками по периметру. Но вертухаи дураки, что ли: у них работа по сравнению с учительской не бей лежачего. Жучь трепещущих от ужаса зэков да поплёвывай на кончик начищенного сапога. Курорт с санаторием. Это вам не современная средняя школа в спальном районе.

Анна как подумает, что девочка каждый день один на один выходит к этим… К бешеным малолеткам, отпрыскам алкашей и наркоманов… Тощенькая, прозрачная, бронхитная, вечно покашливающая, пошмыгивающая зябким носиком…

Раньше у неё был какой-никакой тыл: свой дом и свои стены, которые помогают. Почти свои… Свой парень, который выслушает, пожалеет. Тоже почти свой.

Обнимет, поцелует, качнёт головой: "Ищи нормальную, спокойную работу. Всё здоровье в школьном аду потеряешь". Парень, который вот-вот сделает предложение и женится… Может, сделает… Может, женится.

Он-то себе найдёт пару, мужикам у нас испокон веку вольготно. А ей и искать некогда, какие вечеринки, какие женихи. Ноги бы доволочь до дома. Вместо женихов – уроки в кишащем гадёнышами серпентарии, кучи домашки, классное руководство, открытые уроки, планы, проверки ГОРОНО.

Ох, эти крутобёдрые, грудастые, задастые тётеньки из отделов образования! Цель и назначение которых: всячески злостно, изощрённо, с наслаждением гнобить, унижать, издеваться, отвлекать от работы, мешать, совать палки, подставлять ножку, дёргать, терзать, мучить и отравлять жизнь без того забитых, бесправных учителей. Этих бы отъевшихся церберш – да бросить каменными бюстами № 6 на пятые-шестые-седьмые классы. А ну, кто кого сгрызёт?!

Анна, к счастью, не учитель, Бог миловал, но сама из учительской династии. И вот уже третье поколение окружающих учителей спроси: кто враг учителя № 1, кто тормоз всей системы образования? Возденут исхудалые руки и в один голос возопят: он, не к ночи будь помянут, родимый отдел образования, вкупе с завучами-садистами и директрисой!

Ну это так, к слову, накипело…

Сын утешает Анну: что если она и сыграла чёрную роль – то совсем чуть-чуть. И даже хорошо, что всё произошло до брака. До возможного рождения ребёнка.

– Что "всё"? – добивается Анна. – Что вдруг между вами произошло?

Да не вдруг. Постепенно. Сначала он начал поглядывать на других девушек и – о стыд! – тайно желать их. ("Глупенький! Все мужчины полигамны. Все воровато посматривают налево, любуются красивыми женскими фигурками – а возвращаются домой к одной, единственной").

Потом он с ужасом начал чувствовать охлаждение. Что с ним живёт абсолютно чуждый по духу человек.

– Понимаешь, мама: будто рядом живёт, двигается, ест и спит мумия, живой труп!

Сын со своими красочными метафорами – достойный отпрыск своей матери. Анна – типичная русская интеллигентка. Исподтишка наделает пакостей и гадостей, а потом долго и бурно, со смаком рефлексирует на публику.

Заламывает руки, обильно посыпает голову пеплом. Со вкусом, подробно страдает, бичуя себя. "Вот я какая дрянь! Вот я какая сволочь!". Типа, надеется, что ей за содеянное будет выдана индульгенция. Шиш тебе, а не индульгенция, не спасение души.

…Вот она, Анна, держит в руках собственноручно растерзанный ею плод под названием Несбывшаяся Любовь. Он ещё не совсем трупик: шевелится, пульсирует, кровоточит. Но сын, у которого самого в последние дни лицо почернело, сказал, что это уже труп, реанимации не подлежит.

Если в таких муках отмирает чувство – значит, всё-таки это было настоящее, большое чувство? Иначе бы разбежались оба с облегчением. И уж если образовалась ситуация "палач-жертва", то не дай бог оказаться в роли палача.

Анна теперь не может видеть на улице девочек её возраста. Эти жалкие жиденькие курточки, шапки с полудетскими помпонами, с заячьими смешными ушами, дешёвенькие сапожки… Невзрачная девочка с пышным именем Венера. Сердце сжимается и обливается кровью.

Она, Анна, сидит за компьютером, препарирует ситуацию. Распяливает хрупкие, осыпающиеся пыльцой крылышки убитой любви, прикалывает булавками. И плачет над бабочкой, одновременно деловито подкручивая колёсики микроскопа, чтобы ловчее было смотреть.

А что чувствует сейчас девочка?! Возможно ли понять весь ужас её положения? С какими мыслями она ложится? С какими встаёт? Плачет ли ещё, закрываясь в ванной съёмной квартиры и выходя с красными глазами – или потихоньку в ней отболело, перегорело?

В чём её вина? Встретила, полюбила, несмело строила планы, мечтала о семье. И вдруг – наткнулась на необъяснимую, глухую неприязнь, упрямое отторжение со стороны будущей свекрови. И была этой необъяснимой холодностью зажата, скована, заморожена. Тут не то что в мумию превратишься.

За что с ней так?! Она ведь только начала жить, она никому не делала зла. Тянулась к любви, как всё живое на земле, как травинка к солнцу.

Девочка уже была не девочка в общеизвестном смысле, когда встретила сына. Значит, в её жизни уже было предательство, а может, не одно.

Какому-то ласковому кобельку поверила, доверчиво отдалась. А тот, первый, ушлый, поимел своё, оторвал зубами кусочек девичьего тела и души – и переметнулся к другим. К более ухватистым, опытным, клешнятым. С более плодовитым чревом: тут же залетят и, пока пузо на нос не полезло, потащат в загс. Попался, скользкий налим: небось не вывернешься.

А у девочки – снова облом с Анниным сыном. Снова предательство. Да сколько же можно?! Анна запоздало говорит сыну: "Она ведь не делала мне ничего плохого". Расспрашивает:

– Ты полностью исключаешь возможность примирения? Может, всё ещё образуется? Говорят, склеенный горшок два века живёт.

– Мама, тебе доставляет большое удовольствие искусно ковыряться в ране? Как жить, если кончилась любовь?

– Да ведь возвышенная, всепоглощающая любовь скоротечна, всегда уходит.

– А другой мне не надо, – отрезает сын.

А может, Анна всё драматизирует? Сколько вокруг молодых сходится-влюбляется-разбегается. Проверяют свои чувства, живут в так называемом пробном браке…

Есть у Анны умная-разумная родственница, назовём её Умница. Их росло трое детей в семье: Умница и два брата. Она ненамного была старше братишек, но, так получилось, взяла на себя роль строгой матери.

Внешне Умница – сама приветливость, гостеприимство и мягкость. Личико круглое как шанежка, как сияющее солнышко. Не говорит – уютно, умиротворяющее воркует, журчит, льётся ласковым ручейком. Вся расплывается в умильных ямочках, улыбочках, родимых пятнышках, бородавочках-изюминках. Пышная сдобная булочка с изюмом. Это снаружи. А внутри – кремень. Всё у неё расписано по плану.

Младший брат начал внепланово встречаться с прехорошенькой девушкой, влюблённой в него как собачонка. Умница узнала, вспылила, категорически запретила встречи. У неё уже имелась кандидатка в невестки: не какой-нибудь самотёк, вертихвостка "с улицы", а проверенный кадр, отличная коллега и верная подруга.

До работы злая, у начальства на хорошем счету. Домовита, ответственна, контактна, энергична. В связях, порочащих её, не замечена. Характер нордический, стойкий. Немного старше брата, не красавица, суховата и жестковата характером – ну так это хорошо. Мужа в руках будет держать, не даст распуститься. Ей, старшей сестре, видней.

Хорошенькую девушку-собачонку отвадила резко, не цацкаясь. Не стала резать ей хвост по частям. "О моём брате забудь. Будешь лезть – ославлю на весь город". Сыграли с "кандидаткой" свадьбу, живут тридцать лет, родили двух детей, пошли внучата.

Вот только Анна забыла, какой у брата Умницы-Разумницы голос. Когда встречаются в магазине или на улице, он колеблется тенью за широкой жениной раздобревшей спиной. А ведь до замужества была замухрышкой! Говорит громогласно только она, он согласно кивает головой как болванчик и улыбается слабо и смущённо.

А вот с другим братом вышел облом: не уважил сестру. Выскользнул, вывернулся из железобетонных объятий Умницы. Женился по своему выбору – представляете, на якутянке! Из Якутии невесту привёз, где проходил службу.

А ведь у Умницы уже имелась вторая невеста-заготовка, тоже строгая коллега по работе. Тоже надёжный, проверенный товарищ и будущая отличная подруга жизни, примерная мать и жена. И вот на тебе.

Были скандалы и молчанки, и вкрадчивые уговоры, и посулы всяческих кар, и мощные давления иными способами. Но брат тоже оказался – кремень. Только якутянку видит в жёнах – и точка. И кто тебя уполномочил, премудрая сестрица, бесцеремонно копаться в моей жизни?!

На свадьбу Умница сначала не хотела приходить, сказалась больной. Потом любопытство пересилило, всё же пришла и просидела всю свадьбу с каменным, похоронным лицом. И недолюбливала якутскую невестку всю жизнь.

А те тоже прожили, родили детей, внуков. Скоро жемчужная свадьба. В общем, разницы нет, как в той рекламе стирального порошка. А если нет разницы – то зачем платить больше? То бишь, лезть и рушить чужую жизнь?

Это Анна вот к чему: что она мучается, терзается. А у Умницы, которая лихо отшила первую любовь брата, никаких кровавых девочек в глазах не наблюдалось и не наблюдается. Вот что значит стрессоустойчивая, выдержанная женщина нордического типа.

Как она, Анна, жалела сына на первом курсе: все с девушками, а он один! И вот снова остался один. Где уверенность, что следующая избранница будет лучше?

– А следующей, возможно, и не будет.

– Знаешь, сын, как плохо жить одному! Как хорошо, когда рядом живая душа. Ты пока этого не понимаешь, не ценишь.

– Но ведь я её не гнал. Сама ушла. Я ей помогаю деньгами. И, мама… давай не будем, хватит уже… Как невыносимо, больно вспоминать хорошее, что между нами было. Ведь я её любил.

– Да ведь любовь, как праздник, проходит всегда. Даже жёстче: любовь умирает всегда. Чаще с болью, мукой, терзанием. Остаются будни. Быт, ссоры, притирка характеров, привычки.

Но не она ли сама, Анна, практично сравнивала первую любовь с ботинками? Дескать, даже при покупке башмаков приходится столько перемерить, чтобы выбрать удобные, по ноге. Чтобы не жали и не натирали мозолей, чтобы не хлябали на ноге.

Чтобы носить долго и радоваться. Весь рынок, бывает, обойдёшь в поисках качественного товара… Вот сын послушался – и начал обходить рынок башмаков. То есть невест.

Анна пытается познать самоё себя. Она невольно кокетничала и играла, проверяя силу сыновней любви. Кого больше любит: её или девушку? А ведь жизнь – это не игра, а живые, пронизанные кровеносной системой чувства… Она взрезала отношения "сын-девочка", не понимая, что режет по живому. И по сыну режет, и ему тоже больно.

И вот развёрстая рана, кровь капает, и она слышит муки сына на том конце провода. Он говорит очень тихо, сквозь стиснутые зубы, кусает губы, покашливает, когда слёзы близки.

Знакомая рассказывает, как тяжко шёл к семье её собственный сын. Была одна девушка: вроде дружили, вроде собирались подать заявление в загс.

А потом он охладел. Охладел, и всё, и глупо задавать вопрос "почему?" – и искать решение и ответ, как в арифметической задачке. Чувства ведь не математика, не поддаются точным формулам.

Девушка за ним долго "бегала", караулила у дома. Однажды у мусорного бака бросилась ему в ноги, целовала колени и руки. Ползала, умоляла, рыдала, обещала себя убить. Вот прямо сейчас поднимется на 14 этаж и выбросится!

Сын в ужасе вырвал руки и бежал. В своей комнате повалился на тахту, взбивал кулаками подушку и мычал: "Так вот какая она, любовь… Если такая, не хочу любви, не хо-чу! Даром такой любви не надо, сыт по горло!"

А лет через пять знакомую на улице окликнул приветливый голосок. Несостоявшаяся сноха, девушка, которая валялась у мусорки, у сына в ногах.

Уже не девушка – взрослая благополучная, ухоженная женщина. Всё у неё сложилось хорошо: уехала тогда с горя в Петербург. Сейчас хорошая работа, хороший муж. Своя квартира, дети. Улыбаясь просит передать привет – сыну, которому обнимала колени. У сына тоже давно семья…

Не то, что ранка затянулась, зарубцевалась – вообще следа от сумасшедшей любви не осталось. Как с гуся вода.

Так, может, действительно: чего она, Анна, сходит с ума? Девичьи слёзы – роса до утренней зари. Солнышко взойдёт – слёзки обсушит. Но ведь некоторые действительно от несчастной любви с собой кончают, в окна выбрасываются, травятся…

Бедная девочка, стойкий оловянный солдатик! Четыре года терпеливо ждала. Забеременеть и родить ребёнка не получилось: тогда бы всё было проще.

Аннин сын порядочный, сразу бы повёл в ЗАГС. Да и Анна сама бы на этом настояла. Она бы не допустила, чтобы сын начинал жизнь с подлости, с убийства маленькой жизни.

Но не получилось у девочки. И вот она безнадёжно, робко заговорила на тему замужества. И такой удар: жёсткое испуганное "нет". Потому что (считает сын) в брак вступают, когда любят: дышать не могут, когда две трепетные души в едином порыве устремляются в небесную синь и райские кущи, когда двое – как единое целое.

Но вот он пожил и понял, что уже не испытывает этих чувств – тех, что были раньше. Но раньше девушка молчала, боясь спугнуть.

А тут ещё будущая свекровь Анна тихо и упорно вела свою линию: "А хорошо ли ты подумал, сынок? А твоя ли это судьба? Ведь у тебя никого до неё не было, и сравнить-то не с кем. Ботинки ищешь (снова ботинки, будь они прокляты!) – весь рынок обойдёшь, перемеряешь.

А тут не ботинки, а на всю жизнь: чтобы попались прочные, ноские, влагоустойчивые. Не какой-нибудь Венерин башмачок: эфемерный, пугливый, чуть что, тонет в слезах. Красив, а сорвёшь – даже в букет не годится. Тут же увянет, поникнет головкой.

Да… Как говорится, жена не башмак – с ноги не сбросишь. А вдруг встретишь настоящую судьбу, полюбишь – а будет уже поздно?"

… Девочка и в лучшие времена была худенькая, бледная, с огромными синими пятнами под глазами. Глаза у неё на маленьком личике большие и как будто заранее наполнены неизбежным страданием, как у маленькой старушечки. Будто полны непролитыми слезами. Такие глаза пишут на иконах. Иконописное лицо.

– О господи! Прекрати ты уже этот плач Ярославны, – злится подруга. – У тебя началась явная идеализация прошлого.

– …И всегда между мной и новой сыновней избранницей будет стоять обиженная девочка. Её зыбкая тень, – упрямо твердит Анна.

– Ты маразматичка, что ли?! Давай ещё приплети тень отца Гамлета. Из мухи раздуваешь слона.

– И ещё, – мысленно обращается Анна к сыну. – Хочу тебе торжественно обещать, сынок, что никогда больше не буду слушать разных подруг с их сомнительными советами. И не буду бесцеремонно лезть в твою жизнь.

Ты только, сынок, это… Избегай знакомиться с женщинами с ребёнками, ладно?! Упаси тебя бог! Ты будешь вкладываться в этого ребёнка, воспитывать, растить – но навсегда останешься для него чужим человеком. Как волка, (дитё, то есть) ни корми – всегда будет тянуться к родной крови, к родному отцу…

– Ой, – мысленно испуганно прихлопывает Анна рот ладошкой. – Опять меня понесло с советами! Молчу, молчу…

ТИХОНЯ ДЕРЕВЕНСКАЯ

Нынче летом наша семья участвовала в сложной продажно-обменной квартирной сделке. Нас крутило где-то посередине цепочки, нашу двухкомнатную квартиру покупали мать и сын, из района. Первое, что спросила мама у риэлтера:

– Подскажите, на кого лучше оформить квартиру: на меня одну или на нас двоих? Сын у меня единственный, сейчас живёт с женщиной. Не зарегистрированы, но ведут совместное хозяйство.

– Если хотите быть спокойны, оформляйте на себя одну, – посоветовала риэлтер. – Тогда никто, кроме вашего сына, на неё не вправе претендовать. Если же запишете на сына – сами знаете, дело молодое… Могут с женой не сойтись характерами, может быть ребёнок – придётся делить квартиру.

– Да она уже беременна! – закричала предусмотрительная мама так, как если бы речь шла о заложенной бомбе. – Вот видишь, – она победно, поучительно оглянулась на сына. – Хорошо, что вовремя грамотный человек подсказал. Может, ты ещё пять раз подженишься, пятеро детей нарожаешь – они тебя потом на улицу выкинут. Вон, по телевизору, сколько угодно таких случаев. А так квартирка целёхонька, как яичко.

Когда мы спустя неделю приехали забирать из "двушки" вещи, уже на лестничной площадке услышали из-за двери ругань, женский плач. Раздражённый мужской бас гудел:

– Чего ты выступаешь, не понимаю? Квартира куплена на наши с мамой деньги, твоей тут ни копейки!

– Так значит я здесь никто? – звенел женский голос. – Дешёвая рабочая сила для отделки квартиры твоей мамочки?! Нашли дурочку, тихоню деревенскую.

– Но мама старается ради нас. Жить-то здесь будем мы с тобой.

– Ну хорошо, ты не любишь меня. Но о нашем ребёнке ты подумал?!

В квартире вовсю шёл ремонт, пахло краской. Молодой мужчина (сын дальновидной мамы) стучал молотком. Его гражданская жена – совсем девочка, с наметившимся животиком – обдирала обои. У него было красное злое лицо, у неё – заплаканные глаза.

Назад Дальше