- Парламент Уругвая принял резолюцию протеста, в которой нас обвиняют в агрессии, а вас характеризуют как… одного из… Нет, это слишком. Министр иностранных дел Чили Роберто Алдунате сообщил, что вопрос о Гватемале будет обсуждаться на специальном заседании парламента завтра утром. Правительственная пресса Буэнос-Айреса информирует, что Хуан Перон намерен признать кабинет, сформированный в Эскипиласе, в качестве законного правительства Гватемалы. В подобном тоне высказался вчера в Каракасе и президент Венесуэлы… Теперь дальше: "Монтевидео. Палата представителей приняла сегодня утром постановление, в котором осуждается намерение "Юнайтед фрут компани" диктовать свою волю гватемальскому народу…"
- Парламент Уругвая и палата представителей в Монтевидео, как мне кажется, одно и то же, - с раздражением прервал секретаря полковник, которому до чертиков надоело выслушивать бесполезную информацию. Лучше бы уж не лезли к нему с такими новостями!
- Прошу прощения, - произнес секретарь, - я тут проглядел кое-что. Это последнее сообщение, поступившее из Сан-Сальвадора. Студенты вывесили государственные флаги Гватемалы над зданием университета. А дальше уже не столь важное: различные марши протеста и выступления, осуждающие нас. Обвиняют правительства Гондураса и Никарагуа, которые, как тут написано, поддерживают банды наемников.
- У вас все? - нервно спросил полковник.
- Одну минуту. "Джакарта. Центральный совет индонезийских профсоюзов от имени двух миллионов своих членов послал телеграммы Эйзенхауэру и ООН, в которых с возмущением заклеймил развязанную США агрессию…"
- Довольно! - прервал Лиру полковник. - Остальные тоже против нас?
- Судя по всему, против.
- Это заставляет нас ускорить боевые действия.
- Это означает, сеньор полковник, - подхватил вошедший в кабинет Доминго Хиоколеа, - что необходимо пойти на компромисс и как можно скорее договориться с офицерами правительственных войск.
Полковник повернулся и уставился на вошедшего, которого прочили на пост министра внутренних дел в будущем правительстве. Уже сейчас он выступал в роли неофициального советника. "Нужно будет принять все меры, чтобы этот высокий пост ему не достался", - отметил про себя Армас.
- Условия компромисса таковы, - продолжал Хиоколеа, - офицеры свергают кабинет Арбенса, а мы распускаем "освободительную армию". Об этом известно уже с четверга, сеньор полковник.
- Отсутствие военного превосходства, к сожалению, не позволяет нам начать переговоры, - заметил Лира.
- Вы так полагаете? - удивился полковник.
Хиоколеа только плечами пожал: он всегда считал Армаса форменным дураком, который не видит дальше собственного носа. Сам будущий министр внутренних дел был уверен, что левое правительство изжило себя, что президент Арбено уже три дня как мертв, только никому об этом еще не известно. Коммунистическая опасность миновала, едва влиятельные офицеры правительственных войск согласились на определенных условиях свергнуть режим Арбенса и нанести удар по Народному фронту.
- Вы придерживаетесь такого мнения? - повторил свой вопрос Армас.
Доминго сделал шаг вперед и, вытерев пот со лба, заявил:
- Да, мы придерживаемся такого мнения.
Он понимал, что сейчас, как никогда, необходимо сплотить все имеющиеся в их распоряжении силы. Огонь прекратится, страна получит новое правительство, а он войдет в его состав в качестве министра. Доминго всю жизнь стремился к этому. Добиваясь цели, он обычно прибегал к различным комбинациям, но при этом не забывал о реальной расстановке сил. Сейчас ситуация складывалась следующим образом: "освободительная армия" Отстаивала интересы иностранцев, офицерский корпус правительственной армии - интересы крупных землевладельцев. До проведения аграрной реформы три четверти всех возделываемых земель в Гватемале и почти все залежные земли находились в руках крупных аграриев, которые составляли в общей сложности не более двух процентов населения. На этом, собственно, и зиждилось все их богатство. Такое положение и нужно было восстановить. Это было тайной целью, которую преследовали как большинство представителей офицерского корпуса, так и представители бананового концерна, который финансировал "освободительную армию". Какая бессмыслица - натравливать одну армию на другую! Никаких противоречий между гватемальскими плантаторами и заправилами концерна не существовало, враг у них был один - Народный фронт, тот самый ненавистный альянс либералов и коммунистов, который шаг за шагом увлекал страну к пропасти…
- Если мы будем тянуть время, это может плохо кончиться.
- А именно? - поинтересовался полковник.
- За это время либералы успеют вооружить народ и восстановить его против нас. Я имею в виду наемных рабочих, сеньор полковник. Если это допустить, в стране начнется настоящий хаос. Я несколько старше вас и потому хорошо помню восстание крестьян в Эль-Сальвадоре в 1932 году, когда за три дня было убито более двадцати тысяч индейцев. Неужели и вы, сеньор полковник, допустите подобное кровопролитие?
- Успокойтесь, такому же риску подвергаются и наши противники, - остудил его красноречие Армас.
- Этот красный Арбенс, - проговорил Хиоколеа, - по-настоящему рискует…
Его трясло от возбуждения, лицо покрылось крупными каплями пота, которые он вытирал шелковым платком. В эту минуту он вовсе не думал о тех, кто изнемогал от тропической жары в джунглях. Он желал скорейшего окончания войны, чтобы достигнуть своей корыстной цели.
В кабинет вошел Луис Валандарес, массивный мужчина в сомбреро. В кабинете Армаса он ведал внешней политикой и надеялся получить в новом правительстве министерский портфель.
- Лодж сделал свое дело! - провозгласил он, снимая с головы сомбреро. - Только что получена радиограмма из Нью-Йорка. Совет Безопасности после пятичасовых дебатов отклонил жалобу Гватемалы и отказался ее обсуждать. Все! Больше этим вопросом никто заниматься не будет. Даже если мы получим поддержку из Гондураса и Никарагуа, кабальеро, никому до этого дела нет. При голосовании пять голосов было подано за нас, четыре - против. "За" проголосовали США, Бразилия, Колумбия, Турция и Чан-Кайши, "против" - Дания, Новая Зеландия, Ливан и, разумеется, русские. Представители Англии и Франции воздержались. - Валандарес бросил сомбреро на стул и продолжал: - Победа, казалось бы, небольшая, но ее следует расценивать как крупный внешнеполитический успех нового правительства. За это не грех и выпить! - воскликнул он, оглядываясь на бокалы в шкафу, но никто на его призыв не откликнулся.
Хиоколеа и Лира внимательно смотрели на полковника, который подошел к телефону, сняв трубку, спокойным голосом проговорил:
- Полковник Мендоса, немедленно ко мне! - и немного помолчал, глядя на присутствующих.
Первым нарушил тишину Хиоколеа:
- Сеньор полковник, это очень приятные известия. Дальнейшие события предугадать нетрудно: сначала будет свергнут Хакобо Арбенс, а уж потом мы распустим свою "освободительную армию".
- Поэтапно, - уточнил Лира, - без лишней спешки.
- Вопрос о роспуске моей армии не предмет для всеобщих дебатов, - заявил Армас.
Валандарес решил вмешаться:
- Мы не хотим ее распускать. Главное - побольше говорить о предстоящем роспуске… - Он всплеснул своими мясистыми руками, а затем прижал их к сердцу.
- Да-да, именно так, - подтвердил Лира.
- Это будет ход конем, - подчеркнул Хиоколеа.
Армас холодным взглядом молча рассматривал своих собеседников, решив, что они, вероятно, хотят подсластить горькую пилюлю. Выходит, они плели за его спиной паутину заговора, вели подрывную работу как в ведомствах, так и в армии, прибегали к подкупу, чтобы склонить на свою сторону гватемальских офицеров. О, как он ненавидел всю эту банду продажных политиков, которые сбивали его с толку своими хитроумными советами! Они начали его мучить, как только он сформировал свои отряды и стал бороться за власть. Но он с самого начала понял, к чему они клонят, и перечеркнет все их планы.
В дверном проеме показался командующий военно-воздушными силами полковник Мендоса, покрытый пылью с ног до головы. Судя по всему, он прибыл прямо с выгона для скота, находившегося на плоскогорье, где размещался их единственный аэродром.
- Сеньор командующий, полковник Мендоса явился по вашему вызову! - доложил командующий ВВС.
- Спасибо, что так быстро прибыли, - поблагодарил Армас. - Прошу вас, полковник, и вас, господа, принять к сведению: несмотря на отход наших частей на некоторых участках сухопутного фронта, мы по-прежнему настаиваем на безоговорочной капитуляции. После принятия резолюции ООН по нашему вопросу наши позиции заметно упрочились. Мы имеем преимущество в воздухе и незамедлительно воспользуемся этим.
У Мендосы заблестели глаза.
- Полковник, я приказываю вам бомбардировать все города, расположенные за линией фронта, а именно: Чикимулу, Сакапу, Гватемалу, - обратился к нему Армас. - Прикажите своим пилотам на столицу бомб не жалеть. Более мощные бомбы пусть сбрасывают на здание парламента и на окраины. У вас ведь достаточно пятитонных и десятитонных бомб, не так ли?
- Так точно! И фосфорные есть, и напалмовые…
- Городские районы, в которых проживают офицеры и их семьи, обстреляйте из бортового оружия, но ни в коем случае не подвергайте бомбардировке.
- Слушаюсь! - отчеканил Мендоса. - Если разрешите, то воздушный налет на порт мы совершим сегодня вечером. Я сам намечу цели и лично поведу эскадрилью на бомбометание. - Полковник отдал честь и молодцевато щелкнул каблуками.
Лица присутствующих приняли озабоченное выражение, а Хиоколеа, стоявший чуть в глубине, радостно потер руки.
* * *
Над Гватемалой несся звон колоколов. Небо было безоблачным, на улицах - ни души. Листок календаря напоминал, что сегодня воскресенье, 27 июня. Часы показывали десять утра, так что колокол не сзывал прихожан на богослужение, а извещал горожан о новом воздушном налете.
Как только полковник Энрике Диас, военный министр республики, вышел из здания американского посольства, над его головой пронеслось звено истребителей-бомбардировщиков.
- В президентский дворец! - приказал полковник своему шоферу.
Тот погрозил самолетам кулаком и дал газ.
Миновали центр, над которым висело облако пыли и дыма, объехали здание театра, обсаженное апельсиновыми деревьями. Только теперь Диас отчетливо услышал взрывы в северной части города.
Машина объехала вокруг центральной площади старого города, представлявшую собой четырехугольник размером двести на сто шестьдесят метров. В самой середине ее, неподалеку от фонтана, чернела внушительная воронка от бомбы. Вокруг горели дома, фасады которых были обезображены осколками. Не пострадал только кафедральный собор. Полковник сжал руки в кулаки, подумав о том, что это Родольфо Мендоса, должно быть, отдал приказ летчикам пощадить собор. Ох уж эти благочестивые, богобоязненные парни, называющие себя крестоносцами борьбы! И опять зазвучат проповеди смирения, которые не спасут нижние слои ни от нищеты, ни от голода. Против этого, по мнению властей, существует лишь одно средство - военная диктатура… Неужели опять начнется все то, что, казалось, ушло навсегда десять лет назад, когда изгнали из страны Хорхе Убико? Нет! Пока есть возможность избежать всего этого, он, Диас, воспользуется ей.
Президент принял его сразу же. Вид у Арбенса был неважный, и Диас понял, что виной всему обстоятельства. Однако, несмотря ни на что, президент продолжал бороться.
Обменявшись рукопожатием, они начали было беседу, но все время приходилось прерываться, поскольку стекла в окнах ужасно дребезжали от рева низко пролетавших бомбардировщиков.
- Садись, Энрике, - предложил Арбенс.
Полковник молча сел на указанное место, размышляя о том, что взаимоотношения президента со старыми товарищами за последнее время резко обострились. Позавчера, узнав о решении ООН, восемьдесят армейских офицеров, придерживавшихся консервативных взглядов, в ультимативной форме потребовали отставки Арбенса. Президент посчитал этот демарш глупостью, заявив, что не собирается им потакать, чем, по мнению Диаса, еще больше осложнил свое положение. Он передал офицерам, что на президентский пост избран народом, а не армией, следовательно, и сместить его с этого поста вправе только народ. Далее он сказал, что, если армия предаст его, он вынужден будет опереться на своих избирателей.
Вот, собственно, почему он отдал Диасу приказ вооружить народ - раздать оружие и боеприпасы резервистам, профсоюзам и членам союза наемных рабочих. Однако Диас, как никто другой, понимал, что решился он на этот шаг слишком поздно. Армия отказалась действовать заодно с народом. Вчера в приемной Диаса весь день надрывались телефоны. Это звонили представители народа, которые возмущенно жаловались, что выдачу оружия затягивают, просили его выступить по этому вопросу и призвать к порядку виновных. Более того, ко дворцу стали стекаться различные делегации от трудящихся, однако охрана не пропускала их. Да и что он мог сказать этим людям: что приказ, который он внутренне не одобрял, невозможно выполнить даже с их помощью?
Начальники арсеналов и складов оружия саботировали его распоряжения, и он, почувствовав силу сопротивления, вынужден был уступить ей, чтобы окончательно не подорвать доверия к себе.
Борьба на два фронта - против офицерского корпуса и против сторонников Арбенса сломила его. Оказавшись между двумя мощными жерновами, он едва не был раздавлен ими. И без того сложная обстановка еще больше ухудшилась, когда начались бомбардировки городов и поселков. Во многих местах бомбардировки и полеты штурмовиков на низкой высоте вызвали панику среди населения. А тут, как назло, забурлила провинция: землевладельцы выступили против коммунистических функционеров, те не уступали, и тогда вспыхивали перестрелки…
Страна скатывалась в хаос, правительство теряло власть. Казалось, вот-вот произойдет что-то очень серьезное, а он, Диас, все еще надеялся на лучшее.
- Хакобо, ты не должен предпринимать никаких шагов, - сказал он. - Очень прошу тебя об этом. Офицеры настаивают на твоей отставке. Я, конечно, понимаю, что требовать это абсурдно, однако они видят в тебе своеобразный символ союза с коммунистами, который им лично ничего хорошего не сулит.
- Что значит "ничего хорошего"?
Энрике Диас показал рукой на высокие окна, стекла в которых все еще дребезжали:
- Эта страшная бомбардировка… Все прекрасно видят, Хакобо, что это американские бомбардировщики, а если Армасу оказывает помощь сама Америка, то мы уже не сможем нанести ему ответный удар. У нас слишком маленькая страна, Хакобо… ООН отвернулась от нас, тем самым отдав на растерзание этим гангстерам. Так оно и есть, ведь за ними стоит самая сильная держава мира. У них так много горючего и бомб, что они могут забросать ими все наши города и поселки! Они не оставят здесь камня на камне! Мы же не хотим, чтобы они превратили нашу страну во вторую Корею, сожгли все дотла?
- Ты был у Перифоя? Что он советует? - спросил Арбенс.
- Немедленно дать приказ о прекращении огня и заключить мир с Армасом, Перифой дал согласие выступить в этом деле посредником. Твою партию, Хакобо, и либералов они не тронут - он дал мне это понять, вернее, заверил меня в этом, а вот с красными придется порвать. "Америка полна твердой решимости покончить с этим. Она не потерпит никакого коммунистического вмешательства в дела Запада" - это его слова. Они требуют поскорее покончить с Народным фронтом, а в остальном все будет по-старому.
- Ты веришь в это? - спросил президент.
- Мне очень жаль, но другого пути я не вижу, - ответил Диас. - Воздушные налеты и кровопролитие на фронте необходимо прекратить. Перифой держит Армаса в руках, и, если тот вдруг заартачится и откажется заключить с нами соглашение о прекращении огня, они просто прекратят поставки оружия. Армас должен остановиться на той линии, где сейчас находятся его войска. Безоговорочной капитуляции, которой он так добивается, мы никогда не подпишем. Напротив, Перифой вынудит его распустить формирования бандитов сразу же, как только мы примем их предложения.
- Значит, ты веришь в это… - тихо повторил Арбенс.
- Либо война, либо мир! - воскликнул Диас. - Решение этого вопроса зависит только от тебя.
Президент посмотрел на карту. Голубые флажки торчали на том же месте, что и в четверг. Но он знал, что они там не останутся. Они переместятся влево, в сторону столицы, или вправо, за пределы страны, однако совсем с карты не исчезнут. Представитель США лгал, когда обещал это. Ни американское правительство, ни заправилы бананового концерна не удовлетворятся победой наполовину, им подавай все.
- Перифой просит тебя действовать так, как желает армия, - снова заговорил Диас каким-то странным, словно извиняющимся тоном. - Сам он высказался за то, чтобы ты объявил о своей отставке не позднее шестнадцати часов.
- В пользу кого?
- Пока положение в стране не стабилизируется, в пользу группы националистически настроенных офицеров.
- Их имена?
- Полковник Монсон, полковник Гусано… Полностью список еще не готов, Хакобо… Я, разумеется…
Резко зазвонил стоявший на письменном столе президента телефон. Арбенс поднял трубку и назвал себя, и, чем дольше он слушал, тем сильнее бледнело его лицо.
Диас всем корпусом подался вперед.
Наконец Арбенс заговорил:
- Я понимаю. Нет, никакого сопротивления оказывать не надо. В стране и без того пролилось много крови… Попросите вышестоящих господ не мешать мне… Я как раз веду переговоры с полковником Диасом… - Он положил трубку на рычаг.
Диас встал:
- Что случилось?
- Группа вооруженных офицеров намеревается захватить президентский дворец. У них имеются даже ручные гранаты, которых так не хватает на фронте… Полагаю, Энрике, ты об этом ничего не знал, не так ли?
- Готов поклясться, что нет. Я спущусь вниз и постараюсь привести их в чувство… - Он направился было к двери, но Арбенс остановил его:
- Не стоит этого делать, - и устало добавил: - И пусть охрана не вздумает открывать по ним огонь. Не хватало еще, чтобы во дворце началась перестрелка. Я не хочу, чтобы мое президентство так скверно закончилось.
- Значит, ты согласен с моим предложением, Хакобо? - уточнил полковник. На этот раз в его голосе чувствовалась теплота, а в глазах появился радостный блеск. - Ты передашь всю полноту власти армии до шестнадцати часов, не так ли?
- Какую власть? - словно ничего не понимая, пробормотал президент.
Возникла пауза. Арбенс был бледен как полотно. Чувствовалось, как нелегко ему принять решение.
- Я сдаюсь, - произнес президент после долгой паузы, - но при условии, что ты добьешься заключения перемирия. Нельзя допустить, чтобы Армас ворвался сюда со своей ордой: мы все хорошо знаем, чем все это может кончиться.
- Клянусь тебе от имени армии! - патетически воскликнул полковник Диао. - Мы не потерпим ни его, ни его бандитов.
- Вы должны продолжать борьбу до тех пор, пока не убедитесь, что представители либеральных партий останутся в правительстве. Так вам удастся избежать самого худшего. А если я оказался на вашем пути… Моя персона не столь важна, чтобы из-за нее страдало общее дело. Только я сомневаюсь, что дело во мне.