- Благодарю тебя, Хакобо! За время своего пребывания у власти ты подавил три десятка различных путчей, и сегодня ты спас нас от нового путча. Представляю, что творится сейчас у тебя на душе. Ты всегда был патриотом нашего отечества. И знай, мы не пустим Армаса в этот дворец.
- Ровно в шестнадцать я не могу объявить о своей отставке, - начал Арбенс. - После стольких лет борьбы… взять и просто так уйти с поста. Понимаешь… вы должны дать мне возможность попрощаться…
- С кем попрощаться?
- Ты не поверишь, Энрике, но я хочу попрощаться с народом, - горько усмехнулся Арбенс. - Я подготовлю речь, а вы дадите мне возможность произнести ее по радио. Как только я это сделаю, сразу уйду в отставку.
Диас ошеломленно взглянул на него. Зачем ему, почти свергнутому, понадобилось обращаться к народу? Такого ни один президент никогда не делал.
Идея Арбенса казалась ему по меньшей мере странной. Торжественно обращаться по радио к народу, когда ситуация в стране складывается в пользу твоих политических противников, вместо того чтобы упаковывать чемоданы и принимать срочные меры к спасению собственной жизни, жизни родных и близких, - все это Диас находил настолько бессмысленным, что потерял дар речи.
- Вы разрешите мне это сделать? - спросил Арбенс. - Это мое последнее условие, от которого я не откажусь.
Диас с трудом кивнул. Что за глупая идея? Должно быть, в этом и проявляется демократический образ мышления экс-президента. В Европе подобный шаг, вероятно, был бы к месту, но здесь, в Латинской Америке, это чересчур. Очевидно, столь странными представлениями объяснялось и желание Арбенса предотвратить разгон коммунистов. Он, стало быть, надеялся, что со временем их партия обретет равные права с другими партиями и с ней можно будет вступать в контакт безо всякого риска. Арбенс даже не понимал, как глубоко заблуждался. Он, Диас, никогда не совершит подобной ошибки. Он будет сражаться и дальше против Армаса, но с Гватемальской партией труда покончит немедленно, как только встанет во главе правительства. Доверие американцев можно вернуть, только покончив с красными. Сегодня же!
- И когда же ты хочешь зачитать свое послание? - спросил он.
- В девять вечера, - ответил Арбенс. - Именно в это время меня сможет услышать большинство простых гватемальцев.
* * *
- Наш Джек прямо-таки взбесился, когда этот Арбенс стал выступать по радио, - рассказывал Гарри Брандон. - Я как раз сидел у него. На нем была ковбойка, а на боку болтался пистолет, который так не вязался с должностью дипломата, но он любит выкидывать подобные штучки. Перифой уже предвкушал, как будут развиваться события, как они перерастут в гражданскую войну. Но весь ужас заключался в том, что в шестнадцать часов он беседовал в консульстве с корреспондентами…
Шеф по вербовке рабочих для "Юнайтед фрут компани" отпил глоток вина и, скорчив кислую мину, продолжал:
- Вот что сказал им Джек: "Вы видите мои белые волосы? Это из-за действий правительства Гватемалы я поседел! К счастью, теперь все позади. Арбенс ушел в отставку, так что я снова могу спать спокойно". И вдруг такая незадача: в девять часов из репродукторов послышался голос Арбенса, который обращался к народу. Репортеры, разумеется, сразу задались вопросом: почему это Перифой пятью часами раньше знал об отставке президента?
- Эти репортеры были, очевидно, на редкость несообразительными, - заметил Самуэл Адамс.
Как и двенадцать дней назад, они сидели в здании бюро "Юнайтед фрут компани" в Пуэрто-Барриосе, в том же самом кабинете, и в окна сквозь приспущенные жалюзи падали, как прежде, солнечные лучи, разделенные планками на полосы. Было это в субботу, 3 июля 1954 года. В порту по-прежнему никто не работал, а со стороны центра время от времени доносились выстрелы и взрывы.
- Полагаю, что Арбенсу было нелегко, - продолжал Брандон. - Джек вошел в такой раж, что позволил полковнику Диасу, который, собственно, и спихнул Арбенса с президентского поста, взять в свои руки власть, но только на тридцать четыре часа. Этот парень сразу запретил партию коммунистов, изъял их печатный орган. Кроме того, он начал активные действия в области внешней политики: отозвал жалобу из ООН и обратился в организацию американских государств с просьбой создать мирную межамериканскую комиссию. Однако он наотрез отказался вести переговоры с Армасом, обозвав его разбойником, и потребовал, чтобы тот распустил свою армию, ссылаясь на то, что такой между ними был уговор.
- А он таки действительно был, - подсказал Адамс.
- Ну, да вы ведь хорошо знаете Армаса. Разумеется, он не желал продолжать то, что начали строить политики, хотя сам не продвинулся на суше ни на метр. Зато бомбардировки населенных пунктов не прекращались. В понедельник был совершен мощный воздушный налет, и нам всем пришлось спуститься в бомбоубежище консульства и молить бога, чтобы на наши головы не свалилась фугаска собственного производства… Короче, создалось такое положение, что Диас должен был уйти. В четверг Джек пригласил его в здание консульства, где уже собрались несколько офицеров с твердым характером, в их числе полковник Монсов…
- Монсов? - удивился Адамс. - Четыре года назад он занимал пост министра внутренних дел и сделал для нас много полезного. Уйти с поста ему пришлось в октябре 1950 года, когда конгресс и профсоюзы выразили ему свое недоверие. А потом о нем ничего не было слышно.
- Диас снова назначил его министром внутренних дел в своем правительстве, - объяснил Брандон. - Однако, как известно, в мире всегда правила неблагодарность. Едва новый глава государства вошел в здание американского консульства, как его тотчас арестовал собственный министр внутренних дел. Произошло это без кровопролития. Трюк с консульством был придуман именно для того, чтобы держать путч под контролем и избежать нежелательной стрельбы, ведь здание консульства пользуется правом экстерриториальности. Диасу пришлось оставить своих телохранителей внизу, так что арест прошел без шума. Джек находился там же, хотя разыграл роль человека несведущего и почти искренне удивлялся происходящему. В действительности же он только тем в занимался, что улаживал эту историю.
Со стороны центра снова послышались взрывы. Адамс усмехнулся, и лицо его покрылось морщинками. Он знал, что это "освободительная армия" все еще сводит счеты с противником. Вчера с утра перед фабричной стеной расстреливали коммунистов и профсоюзных деятелей. Грязная работа, но ведь и ее кому-то надо было выполнять. Необходимо было кое-кого припугнуть, прежде чем начнется работа в порту. Докеры должны работать, а не устраивать забастовки, требуя повышения заработной платы.
- Извините, кроме виски, здесь ничего нет? - спросил Брандон. - В такую жару пить не хочется, сейчас бы стакан холодного молока…
Адамс тут же по селектору заказал холодного молока для собеседника.
- Рассказывайте дальше о моем старом друге, - попросил он.
- Да, этот Монсов поступил иначе. С двумя единомышленниками сколотил так называемую офицерскую хунту, очистил все министерства от либералов, от красных и даже от розовых, распустил парламент и приказал немедленно арестовать всех коммунистических функционеров. В тот же вечер он заключил с Армасом соглашение о прекращении огня, а в среду выехал на мирные переговоры. Встреча произошла в Сан-Сальвадоре. Посредниками выступили Оскар Осорио, президент Сальвадора, и, разумеется, наш Джек. Помимо того, Монсов привез с собой папского нунция монсеньера Веролино, которому предстояло по своей линии вести переговоры с иезуитами, находившимися в штаб-квартире Армаса.
- О боже! - воскликнул Адамс. - Надеюсь, однако, что курия не потребует возвратить ей имущество иезуитов.
- Нет, об этом либералы позаботились еще в 1871 году. Я лично опасаюсь, что часть наших плантаций расположены на землях, в свое время принадлежавших архиепископу Гватемалы. - Брандон рассмеялся и, закинув ногу за ногу, продолжал: - Армас и Монсон любят друг друга, как собака кошку. Они грызлись еще в Сан-Сальвадоре, даже руки друг другу не подавали. Монсон знал, что Армас считает себя спасителем отечества и стремится стать президентом, в то время как сам Монсон являлся главой военной хунты, то есть фактически президентом. В четверг мирные переговоры зашли в тупик и были прерваны, однако Монсону все же удалось продлить соглашение о прекращении огня. Ему это было крайне необходимо, потому что вести с родины поступали весьма тревожные…
Брандон замолчал: секретарша принесла молоко. Когда она покинула кабинет, он выпил молоко и, отодвинув стакан в сторону, продолжал;
- Дальше все происходило как в сказке. Позавчера, как только он вернулся, во многих местах вспыхнули волнения. Монсов принял смелое решение: отозвал с фронта регулярные части и при их помощи попытался погасить, как он выразился, очаги коммунистического пожара. Запрет компартии и аресты коммунистов действительно вызвали в ряде мест беспорядки, с которыми до сих пор не везде покончено… Все это отразилось на результатах переговоров, и, когда Монсон снова прилетел в Сан-Сальвадор, он был настроен не столь воинственно - даже дал согласие ввести Армаса в состав нового правительства.
Шеф по вербовке рабочих рассмеялся и хлопнул себя по ляжкам:
- Ах да, вот еще что!.. Сегодня рано утром, как раз перед моим отъездом, состоялось очередное заседание межамериканской комиссии. Они так долго затягивали решение вопроса, что безнадежно опоздали. Диас позвонил им в четверг, а прибыли они только в субботу, хотя до Нью-Йорка нет и девяти часов лета. Но ребята все хорошо продумали, и мне было их даже немного жаль, когда они со смущенными лицами приблизились к нашему консульству. Они объяснили, что хотели бы немедленно попасть в район боевых действий, чтобы на месте проверить, действительно ли агрессия исходила с территории Гондураса. Сохраняя самообладание, Джек предложил им прекратить расследование. "Джентльмены, вопрос о том, совершено ли нападение на эту маленькую страну или не совершено, кажется мне в настоящий момент несущественным…" - серьезно заявил он. И что бы вы думали? Эти бравые парни согласно покивали и, прихватив свои чемоданчики, убрались восвояси.
Из селектора послышался голос секретарши:
- Мистер Адамс, только что получена телеграмма из Бостона. Разрешите зачитать?
- Нет, принесите ее мне.
Гарри Брандон подставил лицо под струю вентилятора, а затем сказал:
- Когда я уезжал, там готовились к торжественному приему. Армас и Монсон заняли вокзал, шагая во главе своих войск. Солдаты "освободительной армии" и правительственных войск должны были пройти плечом к плечу по главной улице столицы. Две храбрые армии, непобежденные на поле боя, покрытые пылью и овеянные славой. А то, что они немного передрались между собой, трагическое недоразумение… - Он взглянул на часы и добавил: - Сейчас состоится торжество по случаю примирения. Правда, пришлось отказаться от фейерверка, который невольно напомнил бы всем о недавних воздушных налетах, но все остальное будет как раньше - и транспаранты, и цветы. И все, кто не желает, чтобы его арестовали, выставят флаги в своем окне и, набрав в легкие побольше воздуха, громко восславят спасителей отечества. Уже утром площадь имени Армаса была празднично украшена. На месте воронок установили трибуну, повсюду флаги, гирлянды… Вот как все обернулось, мистер Адамс. Во всяком случае, дело выиграно.
Самуэл Адамс молча кивнул. Банановый концерн может быть им доволен. Это он, Адамс, наладил нужные связи через линию фронта. Без него и его усилий здесь, в Центральной Америке, могли развернуться события, похожие на те, что происходили в Корее, и как следствие - бомбардировки, длившиеся месяцами, дымящиеся развалины, горы человеческих трупов… Он зарекомендовал себя и хорошим торговцем и истинным патриотом, сумел сберечь авторитет Америки и имущество бананового концерна. Такие акционеры, как Джон Фостер Даллес, Джордж Маршалл или Маккарти, должны быть благодарны ему дважды; за спасение денег и за сохранение национальной чести, которую они слегка запятнали.
Тем временем секретарша принесла телеграмму. Адамс раскрыл ее - под телеграммой стояла подпись вице-президента "Юнайтед фрут компани". Телеграмма гласила! "От имени правления благодарю Вас за отличную работу. Прошу временно передать управление профсоюзами в руки мистера Брандона. Послезавтра приглашаю Вас в Бостон на совещание директоров по случаю заключения мирного соглашения в Гватемале".
Прочитав телеграмму, Адамс положил ее на стол. Он сразу сообразил, что скрывалось за этим сдержанным текстом. И вежливый тон не мог ввести его в заблуждение. В Бостоне, очевидно, решили, что он уже стар для подобной работы, а вот Брандона, который, сидя здесь, вообще ничего полезного для концерна не сделал, сочли способным влить в его работу новую струю. О, он очень хорошо знал эти "омолаживания", регулярно проводившиеся руководством концерна. Он же должен лететь на прием в Бостон, чтобы есть, пить и выслушивать хвалебные тосты в свою честь. Ему подарят золотые часы, "кадиллак" последнего выпуска, а затем… Все это не стоит и сотой доли того, что они затратили на Армаса… А потом его выбросят, как выбрасывают кусок старого ржавого железа. Какое им дело до того, что он успел полюбить власть, что он обладал этой властью! А главное - он не представлял, как будет жить без Мануэль!..
- Вам плохо, мистер Адамс? - обеспокоенно спросил Брандон.
- Все о'кэй, мой мальчик, - ответил Адамс. Он медленно встал и, обойдя вокруг стола, заставил себя похлопать преемника по плечу. За последние десять лет он приучал себя к мысли, что рано или поздно это произойдет, а он при этом должен будет сохранять спокойствие и выдержку. - Гарри, с завтрашнего утра вы примите у меня здешнюю контору… Могу я теперь называть вас просто Гарри? Выше голову, дружище, дело это не такое уж сложное. И разрешите мне первым поздравить вас…
Адамс утешился бы быстрее, если бы знал, что в те же часы Джон Перифой получил благодарность от своего шефа. Джон Фостер Даллес позвонил ему из Вашингтона: "Вы великолепно сработали, Перифой!" Странные бывают параллели…
Пока расторопный Джон разговаривал по телефону, пока на площади гремел оркестр, а мимо дворца маршировали плечом к плечу солдаты двух армий, супруга американского посла набросала на листке бумаги стихотворение:
Мирное время вернулось опять,
Гремит оркестров медь.
Пора пришла коммунистов
прогнать,
И не будет никто их жалеть.
Гватемальский народ свободу обрел,
А они к мексиканцам бегут.
Перифой-смельчак пистолет навел -
И враги далеко не уйдут.
Миссис Перифой свернула листок в несколько раз и, запечатав его в конверт, отправила на родину, в республиканскую газету штата Каролина. Послание было встречено редакцией более чем благожелательно. Редактор увидел своеобразный шарм в этом лирическом излиянии и с удовольствием напечатал его в своей газете. Более того, стихотворение не осталось незамеченным мировой прессой, представители которой не без сарказма писали, что в своем незамысловатом стишке супруга дипломата разоблачила не только своего мужа, который хватается за оружие, являясь гостем страны, но и всю американскую дипломатию.
Мировая общественность встретила вмешательство Америки в дела Гватемалы с чувством возмущения. Стихотворение явилось причиной скандала, от которого создательница почти не пострадала, зато Джона Перифоя в августе 1954 года отозвали с его поста. Однако дипломатического поприща он не покинул и вскоре объявился в Афинах в качестве посла США и одновременно специалиста по антикоммунизму. В госдепартаменте все еще не решались отказаться от его услуг, хотя серьезно предупредили, чтобы впредь он не позволял супруге писать стихов на политические темы, а тем более публиковать их. Затем Перифоя отправили в Южную Азию покончить с красными, но, судя по всему, сделать ему этого так и не удалось, поскольку год спустя, 12 августа 1955 года, его труп был обнаружен в ста девяноста километрах южнее Бангкока.
* * *
Захватив власть, хунта объявила конституцию недействительной, распустила верховный суд и даже генеральный штаб. По ее приказу были арестованы и брошены в тюрьмы две тысячи коммунистов и шесть тысяч членов профсоюза: рабочих, крестьян, интеллигентов. В стране проводились повальные обыски. Хранение книг, журналов или признанных хунтой подстрекательскими фотографий каралось расстрелом. Сама судебная процедура много времени не занимала. Не менее быстро совершались казни. Осужденных со связанными за спиной руками выстраивали у стены, приглашали священника, который читал несчастным последнюю молитву, а затем расстреливали из автоматов. Некоторых бросали в давно переполненные тюремные камеры и жестоко мучили там. В тюрьмах погибли многие руководители профсоюзов и функционеры Партии труда. Бывали случаи, когда тюрьмы с узниками просто затапливали водой - как говорится, прятали концы в воду.
С неслыханной жестокостью расправлялась хунта с арестованными женщинами. Прежде чем лишить жизни, их, как правило, раздевали донага и выставляли на всеобщее обозрение в целях устрашения населения. Так были уничтожены многие руководительницы прогрессивной организации "Женский альянс Гватемалы" и Молодежного союза.
Подобными жестокостями хунте удалось подавить сопротивление народа. Не уставал подливать масла в огонь гватемальский архиепископ Мариано Россель, призывая верующих не мстить, а всего лишь провести чистку нации в соответствии с заповедями Христа, чтобы уничтожить всю коммунистическую заразу. "Коммунисты пытались дать Гватемале мир мнимый, - писал этот слуга божий, - сродни кладбищенской тишине…"
В действительности такую политику проводил сам Армас. Буржуазная же пресса, которая всесторонне освещала жизнь "красной Гватемалы", на сей раз предпочитала помалкивать. Короткие заметки о фашистском терроре в стране доходили до мировой общественности лишь через мексиканские газеты леволиберального направления. Американские газеты делали из полковника Армаса героя дня, освободившего Гватемалу от коммунистической опасности и вернувшего ее в число свободных демократических государств Запада. Западноберлинская газета "БЦ" опубликовала 6 июля 1954 года стихотворение, в котором описывалось ликование Гватемалы по поводу окончания войны. И хотя война оказалась почти бескровной, извлечь из этого выводы необходимо.
На следующий день в газете "Фрейхайт" ("Свобода"), выходящей в Майнце, появилось короткое сообщение: "Опереточная война, длившаяся в Гватемале двенадцать дней, закончилась". А Колумбийский университет присудил кровавому убийце Армасу почетную степень доктора.