Граса открыла дверь - на пороге стоял Марселино, один из друзей Союза молодежи. Он негромко попросил кого-нибудь из ребят спуститься вниз. Граса, никогда не впускавшая парня в дом, прикрыла дверь и сказала!
- Марью, ты нужен в вашей лавочке.
- В лавочке? - удивился Карлуш.
- Это она так выражается, - пояснил Марью, не вдаваясь в подробности.
Он встал из-за стола и, не говоря ни слова, вышел. Теперь у Луиша не оставалось сомнений, что Карлуш знает обо всем. Впрочем, он, вероятно, от Изабел узнал, что именно бюро явилось причиной ее ухода, в противном случав непременно расспросил бы об этом. Кроме того, он ведь проходил мимо яркой, бросающейся в глаза вывески, которую намалевал Жоржи: "Коммунистический союз молодежи, район Аррейру".
Михаэль первым нарушил паузу - наконец-то его присутствие оказалось полезным.
- Господин Пашеку, вы покинули Луанду, когда МПЛА находилась в трудном положении или когда она уже взяла власть в свои руки?
- Хотя сейчас МПЛА находится у власти, ее положение не менее трудное.
- Так что же лучше?
Карлуш наморщил лоб:
- В чем, собственно, разница?
- Ну как же! МПЛА на политической арене занимает место далеко слева.
- Там, мой мальчик, важно не слева или справа, а черный ты или белый.
Луиш прощупал пальцами несколько дынь, лежавших на столе. Он делал вид, что выбирает ту, что получше, а на самом деле старался скрыть замешательство. Шурин оставался для него загадкой, но то, что он только что сказал, не обнадеживало. Впрочем, Михаэля такой ответ вполне удовлетворил. Удивительно, как он вообще о чем-то спросил…
Ну а дыни все, как одна, оказались перезрелыми, о чем свидетельствовал кислый запах, ударивший Луишу в нос. На кухне, под потолком, их висело немало - так расплатился с ним за бурение один из последних клиентов. Да, ему приходилось брать и фрукты вместо денег, когда у клиентов не хватало наличных, а те, очевидно, не гнушались прибегать к откровенному обману.
- Граса, будь добра, принеси нам других дынь.
- Что для тебя представляет ценность, отец, так это вино и дыни… - ухмыльнулся Марью.
У Жоржи в руках вдруг оказалось оружие - не его игрушечный кольт, а короткоствольный автомат. Никто не понял, откуда он взялся.
- Осторожно, мальчик, - буркнул Карлуш.
- Он заряжен?
- А как же! Если упадет на пол, сразу начнет стрелять и при этом поворачиваться. Португальская работа! Уже не одному это стоило ног.
- А зачем же ты таскаешь его с собой? - спросил Луиш.
- Привычка, но однажды он спас мне жизнь.
- Здесь он тебе не понадобится.
- Подождем - увидим. У меня такое ощущение, что постепенно мы кое-чему учимся, - проговорил Карлуш, убирая оружие в дорожную сумку. - Ангола раскрыла нам глаза на многое.
- Ангола? - переспросил Жоржи.
Карлуш повернулся к нему лицом:
- Знаешь ли, мы очень мягкий народ. Говорить-то мы научились, а вот действуем значительно хуже. Тебе никогда не приходило в голову, что в нашей тысячелетней истории не было ни одной гражданской войны? У нас всегда умели улаживать конфликты.
- Так это же хорошо! - сказал Михаэль. - Это делает вашу страну особенно привлекательной.
- Для туристов - может быть. Страна, в которой никогда не лилась кровь, в которой всегда спокойно. Тот, кто хочет захватить власть, посылает в столицу пятьдесят танков, занимает радиостанцию и выступает с воззванием к народу. Командиры противоборствующих сторон не отдают приказа стрелять, они ведут длительные телефонные переговоры, а когда приходят к согласию, солдаты со слезами радости бросаются друг другу в объятия. Трогательно, как в мелодраме… - Он отодвинул от себя тарелку. - Из-за слабости национального характера и потерпел поражение Спинола…
- Но ты ведь не за него! - воскликнул Жоржи.
- За Спинолу? Он нас не защитил. С хаоса в метрополии все и началось. - Карлуш откусил кусочек дыни, и по его подбородку потек сок. - Наша главная ошибка - недостаток смелости. Основать империю и при этом остаться бедным, невежественным и ничтожным народом - это, пожалуй, присуще только нам.
Наступила пауза. Слова вызвали удивление. Было непонятно, чего это он так распалился, ведь никто ему не возражал.
- Взять хотя бы тебя, шурин, - продолжал он. - Ведь ты думаешь иначе, чем я, это у тебя на лице написано, и тем не менее не возражаешь, чтобы казаться любезным. Вот в чем заключается наше убожество!
- Ты ошибаешься, Карлуш. Вполне вероятно, что мы невежественны и бедны, но уж никак не ничтожны.
- С каких же это пор?
- С 25 апреля 1974 года.
- Ах, так твое сердце открыто для революции? Для тех, кто разбазаривает все, что создавалось четыреста лет?
Луиш отпил глоток вина и не ощутил его пикантного вкуса. Он вспомнил, как сегодня по дороге домой думал о звонке Шуберта как о неприятности, а о звонке Карлуша - как о приятном сюрпризе и радовался, что хорошее известие вытеснило плохое. А на деле все получилось по-иному: Шуберт сдержал свое слово, в то время как Карлуш… Но этого же не может быть!
- Ты что же, стал колонизатором? - выдохнул он. - Против старого режима ты боролся, не щадя жизни…
- Тогда это имело какой-то смысл. Когда прячешься в укромном месте, сжимая кулаки, рискуешь немногим.
- Прекратите! - взмолилась Граса.
- Этим-то революция вас и притягивает! - Голос Карлуша стал язвительным. - Дитя запретной любви между народом и военными - так ты назвал ее в одном из своих писем. Ну так вот, дитя получилось уродливым.
Жоржи положил перед ним кольт:
- Если ты пришел нас оскорблять, то мне от тебя ничего не надо.
- Карлуш, что с тобой произошло? - Глаза Луиша загорелись недобрым огнем. - Ты же стал капиталистом! Пашеку помогли тебе, потому что мечтали избавиться от тебя. А ты купил дюжину такси, еще одну. Это, очевидно, доставляло тебе удовольствие, как все, чем ты занимался. Для тебя это была новая игра, сопровождавшаяся щекотанием нервов, как ранее автогонки и участие в Сопротивлении. Как всегда, ты вкладывал в предпринимательство всю душу, не так ли?
- Оставьте все это! - выкрикнула Граса. - Ради бога, прекратите же!
- Знаешь, Карлуш, сил у тебя всегда было достаточно, но растратил ты их впустую, Тебе не хватало цели.
Человек дела, каковым ты всегда был, остался без цели. Ты напоминаешь мне потухший вулкан.
- Сейчас ты мне нравишься куда больше. Потухший вулкан! А какой безапелляционный тон! - Карлуш откинулся на спинку стула и скрестил руки - по-видимому, перебранка доставляла ему удовольствие. - Ну, хорошо, поговорим как мужчина с мужчиной: для меня ты - утопист, бомба без взрывателя…
Граса вскочила:
- Прекратите эти разговоры! Неужели этому никогда не будет конца?
- Ты полон взрывной энергии, Луиш, но никогда не взорвешься. Ты за справедливость, за улучшение жизни, ведь так? Но буровые работы под твоим руководством ведутся для тех, у кого есть деньги.
Луиш почувствовал, что у него пересохло во рту. Удар был нанесен ниже пояса, но он еще не был побежден. Следовало ответить Карлушу, но не сразу, а хорошо поразмыслив. Но имело ли смысл возражать? Неожиданно до его слуха стали долетать какие-то посторонние шумы, приглушенные крики, как если бы на улице загалдели подвыпившие гуляки, которые в их районе появлялись крайне редко. Шум становился все громче, и Луиш понял, что слышал его и раньше, но не придавал значения.
- Очевидно, внизу что-то происходит, - заметил Михаэль.
Луиш подошел к окну, радуясь возможности избежать бессмысленного спора. Если Карлуш занял место по другую сторону баррикады, то он, конечно, уже навестил Изабел и теперь явился по ее поручению… Открыв окно, внизу, в свете фонарей, между домом и стоянкой автомашин он заметил пятерых или шестерых мужчин, которые скандировали:
- Сталинизму - нет! Куньяла - в Сибирь! Карвалью - на Кубу! Коммунисты - вон из Лиссабона!
Затем послышались удары во входную дверь, сделанную из толстого стекла. Дверь отделана медной окантовкой и все эти удары выдержит, если только в нее не начнут бросать камнями. Но почему она заперта? Вполне возможно, что. Союз молодежи предупредил свою охрану и уход Марью объясняется именно этим.
Несколько мгновений Луиш стоял неподвижно. К собравшимся на улице подошли еще двое. Выглядели они как демонстранты и пришли скорее всего с какого-нибудь митинга, устроенного правыми. Надо немедленно позвонить в полицию. Несколько недель назад, когда ультралевые побили стекла в бельэтаже, он поступил точно так же. Но безобразия прекратились раньше, чем он дозвонился…
- Это непрофессионалы, - сказал Карлуш. - А кого это они имеют в виду?
Вопрос был коварный, и Луиш решил на него не отвечать. Он начал было набирать номер полиции, но его палец соскользнул с диска, и пришлось набирать еще раз.
- Боже мой… - прошептала Граса.
- Полиция должна прибыть с минуты на минуту: участок совсем недалеко. - Слова Михаэля прозвучали несколько неестественно.
Внизу ударили в дверь с новой силой.
- Это должно было произойти, - запричитала Граса. - Мама это предвидела.
Наконец Луиш дозвонился до полицейского участка и чиновник обещал прислать помощь, однако его пыл сразу же остыл, как только Луиш назвал свой адрес. Он вдруг заявил, что это политический конфликт, в который полиции не следует ввязываться: она должна оставаться нейтральной…
- Так вы не приедете?! - выкрикнул Луиш, теряя самообладание. - Совершено нападение, жизнь людей в опасности, и ваша обязанность - немедленно вмешаться.
- Мы знаем свои обязанности. - На другом конце повесили трубку.
Что же делать? Непостижимо - полиция трусливо уклоняется во избежание неприятностей.
Карлуш поднял трубку, набрал номер своей гостиницы и попросил соединить его с номером 802. Быстро переговорив с кем-то, он назвал адрес и поторопил:
- Немедленно садитесь в машину и - полный газ…
Он сунул Жоржи, который, оцепенев, стоял рядом, хромированную игрушку, схватил свою дорожную сумку и бросил:
- Пошли, мой мальчик, сейчас мы вооружимся.
Внизу зазвенело разбитое стекло, нарушив размышления Луиша. Он схватил в руку пустую бутылку. Михаэль последовал его примеру. В висках у Луиша стучало, на лбу выступил холодный пот. Хулиганы ворвались в его дом…
- Этого достаточно, - услышал он слова Карлуша, который рывком открыл входную дверь.
Луиш устремился за ним. Следом выскочил Михаэль.
- Останьтесь! - умоляла их Граса. - Они убьют вас!
Внизу раздавался топот и шушуканье. Нападавшие буйствовали на первом этаже, ломая и круша все подряд, Луиш включил освещение и увидел, как один из хулиганов срывал картонную табличку с двери бюро, а другой топтал ее ногами. Карлуш остановился на лестничной площадке, держа оружие наготове.
- Довольно! - громко крикнул он. - Вон отсюда! - Его голос заполнил лестничную клетку. - Убирайтесь или…
- Спустись сюда, скотина! - раздалось в ответ, и в тот же миг кто-то разбил электрическую лампочку.
Карлуш поднял оружие и выстрелил. Луишу показалось, будто треснули стены - во всяком случае, сверху посыпалась штукатурка.
- Считаю до трех! - прорычал Карлуш. - Ну, кто хочет быть первым?
Внизу началось движение, замелькали тени.
- Они бегут! - провозгласил Михаэль.
- Как истинные португальцы, они не выносят вида крови, - проворчал Карлуш.
Осмотрев разгромленный подъезд, все вернулись в квартиру.
- Спасибо, шурин. Вез тебя бы мы…
- А кто там у вас живет? Не Куньял же?
- Ты ведь на нашей стороне? - настойчиво спрашивал Жоржи.
- А ты как думал, мой мальчик?
В комнату запыхавшись вбежал Марью:
- Кто стрелял?
- Ну, я! Да ты не бойся, я только в потолок.
- Ты спас наше бюро, дядя Карлуш!
- Не называй меня дядей. А что это за бюро такое?
Все молча уставились на него, а Граса объяснила:
- Коммунистический союз молодежи. Ты разве этого не знал?
- Вы меня не разыгрываете? - Некоторое время Карлуш переводил взгляд с одного на другого, а затем отступил назад. До него, вероятно, только что дошел смысл сказанного: - И это произошло со мной! Я опозорен навсегда… Сейчас сюда явятся ангольцы - и что же я им скажу?
Он опустился в одно из кресел. Все молчали. Не оставалось сомнений, что Карлуш, державший на коленях оружие, боялся своих друзей. Заметили это и дети, и Луиш вдруг подумал, что это тот самый случай, когда истина мстит за себя. Он рассказывал им о Карлуше только то, что, по его мнению, соответствовало их пониманию.
Тишина становилась гнетущей. Карлуш посмотрел на часы и уставился в пространство, а потом вдруг рассмеялся:
- О небо, я же защищал самого Куньяла! - И застонал: - Нет, этого они мне никогда не простят! - Из его груди вырвался дикий смех, взорвавший тишину, как недавний выстрел. Это был заразительный и в то же время какой-то придавленный смех. Так мог смеяться человек со здоровыми легкими, который воспринимал жизнь такой, какой она была в действительности…
2
Пыльные серые холмы, поросшие кривым пробковым дубом, на которых пасся скот, - такой предстала перед их взорами провинция Алентежу. Каждый раз, когда Луиш Бранку проезжал по шоссе номер пять в юго-восточном направлении, он невольно вспоминал свою юность, прошедшую в мире дремотного отупения и беспросветной бедности.
Тогда в провинции не было ни одного моста через Тежу и жителям приходилось пользоваться почерневшим от времени паромом. И Луиш не раз переправлялся на пароме вместе с громыхающим "фордом" после того, как его отец, художник-портретист Лоренцу Бранку, прославился и разбогател. Каждый год они выезжали на южное побережье, отгороженное от остальной Португалии горной цепью. Гроты в скалах, рокот прибоя, запахи моря - как давно это было! Дом у моря продали англичанам, которые, осуществляя свою мечту о солнце, прорубили огромные окна, не опасаясь, что стены не выдержат и обрушатся… Разве мог он тогда предполагать, что снова приедет в эти края в поисках воды?
Из-за водохранилища вставало солнце. Водохранилище, почти совсем пересохшее, все еще носило имя Салазара, если, конечно, карта была верна. В зеркало заднего обзора Луиш видел громоздкую бурильную установку оранжевого цвета, за рулем которой сидел Виктор. Энрике, старший группы бурильщиков, ехал в машине с Луишем. Он был жизнерадостным и толстым и ничего не принимал близко к сердцу.
Время от времени Энрике острил или отпускал колкие реплики, незлобиво ухмылялся, если кто-либо ему возражал, но серьезно ни о чем не задумывался. Конечно хорошо, что он сидел рядом, хотя ужасно утомлял бесконечными дифирамбами в адрес Суареша и социалистов. Энрике любил поспорить, а войдя в раж, начинал орать и корчить рожи, но сегодня он от дискуссии воздержался, поскольку опасался, что им снова не разрешат бурить, что опять все окончится ничем, как в последний раз.
Чтобы не дать ему возможности завести разговор об этом, Луиш включил радио. Диктор с воодушевлением сообщал:
- "…Состав шестого временного правительства после включения в него майора Крешпу увеличился до пятнадцати членов. Министр координации Крешпу наряду с министром иностранных дел и министром образования является третьим представителем военного ведомства из группы умеренных офицеров, поддерживающих Мело Антунеша. При пятом правительстве она была полностью изолирована. Из двадцати трех государственных секретарей восемь являются членами Социалистической партии, четверо - членами Демократической народной партии и двое - членами Коммунистической партии. Девять человек беспартийные…"
- Смотри-ка! - радостно воскликнул Энрике.
- Что значит "смотри-ка"?
- Умеренные занимают передовые позиции, теперь можно вздохнуть свободно.
- Так вы, оказывается, дышите синхронно с ними.
- Лучше синхронно, чем никак. Если Шуберт отступится, вся наша лавочка накроется.
Энрике, как ни парадоксально, часто оказывался прав. Обладая ограниченным кругозором, он, как правило, не вникал в суть дела, у него не было классового чутья, в противном случае он не стал бы сторонником партии, не имеющей ни традиций, ни опыта борьбы и излагающей свои цели столь туманно. Однако его приходилось принимать всерьез, поскольку за каждым его утверждением скрывалась какая-то правда. В этом Луиш не сомневался.
- Национализация - это конец, - заявил Энрике. - Объединение небольших предприятий - как вы это себе представляете?
- Никто об этом пока не думает.
- Куньял - вот кто думает, только до поры помалкивает. Сначала они попытались заткнуть рот другим, но им это не удалось. После пятидесяти лет диктатуры нам ничего похожего не нужно. Можете ему это передать.
Энрике говорил так, будто Луиш вращался среди партийного руководства. Один из словесных трюков Энрике, ибо он хорошо знал, что Луиш не состоит ни в одной организации. Однажды, еще будучи студентом, Луиш очертя голову ввязался в подобные дебаты. И сегодня такое еще случалось, но мало что давало. В результате одних только разговоров люди редко меняли взгляды, основанные на личных интересах - действительных или мнимых.
Учась в высшей технической школе, Луиш заинтересовался марксизмом, а работая в подполье, понял, что реальной силой была лишь Коммунистическая партия, в которой состоял кое-кто из его друзей. Большинство были романтиками, как Дельгадо и Гальвао, не политиками, а людьми действия типа Карлуша. Но одного крушения старого режима оказалось недостаточно, чтобы отстоять свободу.
На дороге появился указатель: "Грандула - 22 километра, Бежа - 90 километров". Автомашина с западногерманским номером перегнала их, следуя в направлении военно-воздушной базы. Луиш свернул направо. Конфликт между Куньялом и Суарешем, не дававший ему покоя, в конечном счете сводился к вопросу: какая из двух ценностей важнее - свобода или справедливость? Сам он считал, что для революционера на первом месте должна стоять справедливость, ибо свобода после прошедших пятидесяти лет оставалась прежде всего буржуазным благом: свободой предпринимателя обогащаться, поддерживать классовое неравенство, покупать прессу и через нее навязывать мнение, но самое главное - свободой обладать властью, опирающейся на закон рынка. И потом только вспоминали о свободе для других, предусматривающей для рабочих право высказываться, собираться и даже бастовать. В общем-то это были взаимосвязанные понятия-свобода и справедливость. Но ведь тот, кто имел деньги и власть, знал, как их удержать в своих руках. Вот этого Энрике никак не мог понять.
- Справедливость? - скорчил он гримасу. - В мире всегда существовала несправедливость. У одного нет ничего, кроме собственного горба, у другого просто ничего нет. Как ты им поможешь, Луиш, как все это улучшишь? Одинаковый старт - это прекрасно, но дай каждому то же самое, хотя бы примерно, и никто ничего не захочет делать.
Луиш был согласен, что неравенство-это залог успеха капитализма, секрет его живучести. Поднять страну, провести индустриализацию - это прекрасно, но как? Под лозунгом "Обогащайтесь!" или под лозунгом "Каждому по труду!"? Последний путь предпочтительнее, но длиннее, сопряжен с риском и потерей времени. И кто же поторопится пойти по нему?