Помощник режиссера поспешно уходит, но она оказывается не последней, кто приносит мне еду. Видимо, считается обычным делом приносить еду тому, кто горюет, даже если ему этого не надо. В конце концов, я главная звезда этого фильма, и обычно меня полноценно кормят три раза в день, не считая перекусов. А теперь в моем холодильнике полно мисок с фруктами, супов, шоколада, пачек йогурта, печенья, пакетиков орехов и пиццы без глютена.
А еще куча цветов, огромная, в том числе совершенно гигантский букет от моего агента.
Единственная, кто не выражает соболезнования, – Мила Кортес, красивая девушка родом из Венесуэлы, играющая в фильме роль подруги главного героя, Анны. Мила – самая настоящая примадонна. Слишком хорошая, чтобы жить в курортном отеле, где живут все остальные, поэтому она живет на яхте, стоящей на якоре в Плайя дель Кармен, к северу отсюда. Я с ней вижусь только тогда, когда снимают сцены с моим и ее участием, все остальное время она полностью меня игнорирует.
На самом деле хуже, чем игнорирует. Моя внешность вызывает у нее отвращение, оскорбляя ее до глубины души самим фактом того, что она вынуждена жить в одном мире с таким странным человеком, как я. Я уже достаточно давно странно выгляжу и легко определяю таких, как Мила, на фоне остальных.
Тем не менее, все остальные неравнодушны ко мне, и, несмотря на это нелепое обилие еды и цветов, я искренне тронут их отношением. Они ждут, что я буду разбит горем, так сильно в это верят, что я и сам ощущаю, что искренне горюю. У меня иногда голос перехватывает на середине фразы. Слезы на глазах появляются. Способность войти в роль отчаявшегося влюбленного меня потрясает.
Когда один из звукооператоров, красивейшая блондинка Трейси родом из Калифорнии, предлагает мне помочь забыть о Лони, я отвечаю ей, что слишком убит горем, чтобы отозваться на ее предложение. Мы переносим встречу на более позднее время, вечером.
Утром появляются юристы, и мне приходится снова все рассказывать, переживая происшедшее. Что погружает меня в еще большую депрессию.
Днем меня охватывает клаустрофобия, и я решаю сходить к режиссеру Хэдли. Нацепляю темные очки и каменное лицо, выхожу на свет божий и вдруг вижу, что в воздухе жужжит множество беспилотников с камерами, норовящих снять меня крупным планом.
Пребывание на страницах таблоидов всегда создает у меня радость и ощущение желанности, так что я заставляю себя сделать скорбное лицо и иду, сунув руки в карманы.
Я обнаруживаю Хэдли у бассейна. Он беседует с Сандовалом. Другой мексиканец говорит с Чипом, парнем, чей двоюродный брат работает в съемочной группе. Люди стоят в очереди, чтобы дать показания, видимо, это продлится некоторое время.
Они время от времени подходят ко мне, чтобы выразить соболезнования. Плюс того, что я на улице, в том, что всегда можно сбежать. Я благодарю их и иду дальше, будто по делу.
Дохожу до пляжа, один на сверкающем белейшем песке, гляжу на воду. Наверное, хорошая картинка получится на обложке "Уикли Диш" или где-нибудь еще.
Океан идеального бирюзового цвета, в сотне метров от берега волны пенятся, омывая риф. На пляже в разных местах стоят полицейские, охраняя то ли песок, то ли что-то еще, но ведут себя достаточно вежливо, не подходя ко мне.
Я вдыхаю запах йода, исходящий от морской воды.
– Привет, – говорит кто-то. – Ты в порядке?
Поворачиваясь, я вижу светловолосого полицейского, того, что вчера вечером присутствовал при допросе, насчет которого я подумал, что он может быть американцем. Все в той же синей куртке лесника, темных очках "Рэй-Бэн", будто Грегори Пек в фильме про войну. Голос – будто прибой в Северной Каролине.
– Кстати, а кто ты такой? – спрашиваю я.
Он глядит в небо, на случай, если поблизости окажется один из беспилотников, и с видео можно будет по губам читать.
– Спецагент Селлерс, – говорит он. – УКОН.
От неожиданности я моргаю.
– Думаешь, Лони убили из-за каких-нибудь наркотиков?
– Нет, – качая головой, отвечает он. – Просто работаю вместе с ПФМ. По другому делу.
По моим жилам начинает растекаться тревожный холод. Если он наркотиками занимается, тут их предостаточно. А я, к примеру, не хотел бы пройти анализ мочи прямо сейчас.
– Другому делу? – переспрашиваю я. – И какому?
Он достает смартфон и включает его. Но солнечный свет засвечивает дисплей.
– Давай в тень отойдем, а? – говорит он.
Мы отходим под пальмы. Опять же, здесь беспилотники не смогут подлететь близко и шпионить за нами. Агент пролистывает картинки на экране, пока не находит нужную. И показывает мне.
– Ты не знаешь этого человека?
Я сдвигаю очки на лоб и гляжу на фотографию. Кажется, кто-то знакомый. Я приглядываюсь внимательнее.
Это Осли, помощник реквизитора, любитель химических экспериментов, но на фото он с бритой головой и бородкой. Выдают его лишь увеличенные очками размытые глаза и выражение превосходства на лице.
– Как его зовут? – спрашиваю я.
– Оливер Рамирес, – отвечает Селлерс. – Обычно представляется Осли.
Я молчу.
– Похоже, ты его узнал, – пробует меня на прочность Селлерс.
– Он похож на баристу, которого я знаю, – отвечаю я. – Работает в кофейне в Шерман Оукс.
Я снова опускаю очки на глаза, а затем гляжу на Селлерса, как я надеюсь, с невинным видом.
– Не знаю, Осли его зовут или как.
Я совсем не собираюсь показывать пальцем на человека, который может сказать, что я употребляю наркотики, особенно если этот наркотик более-менее легален там, где я живу.
Кроме того, насколько мне известно, химические эксперименты Осли никому вреда не нанесли. И я, по совершенно очевидным причинам, не собираюсь поддерживать исполнение примитивных и устаревших запретительных мер относительно наркотиков, которые узаконены в моей стране.
И решаю сменить тему разговора.
– Ничего в голову не приходит насчет…
Я делаю паузу, будто, чтобы справиться с нахлынувшими чувствами.
– …насчет того, что случилось с Лони?
Селлерс глядит в сторону океана.
– Пока что никто ничего не знает, – отвечает он. – Но есть теория, что это просто несчастный случай.
Мне не требуется изображать удивление. Челюсть падает сама по себе.
Селлерс понимающе глядит на меня.
– Знаешь, выстрел был произведен с воды, – говорит он, махнув рукой в сторону океана. – Стрелявший, должно быть, находился в лодке, на некотором расстоянии, скорее всего – за рифом, иначе кто-нибудь его увидел бы. В полиции с трудом могут себе представить подобный безупречный выстрел из винтовки с моря, из лодки, которую на волне качает, через стекло, в комнату, где темнее, чем снаружи. Практически невозможно. А поскольку никто не может предположить мотив, они думают, что, возможно, это был просто случайный выстрел…
Увидев мое лицо, он умолкает.
– Это не так, – говорю я. – Это не могло случиться так.
– Да? – с внезапным интересом спрашивает Селлерс. – Откуда ты знаешь?
Потому что вокруг меня случайностей не бывает, едва не говорю я. Вокруг меня случаются одни убийства.
Но не успеваю сказать, поскольку в этот самый момент звонит мой телефон. Звонит мой агент, и надо взять трубку.
– Спасибо за цветы, – говорю я.
– Там все в порядке? – спрашивает Брюс.
– Более-менее.
– Юристы, похоже, считают, что все в полном порядке.
За исключением того, что Лони мертва, думаю я.
– Рад, что они так думают, – отвечаю я. Откровенно разговаривать, когда рядом стоит спецагент Управления по контролю за оборотом наркотиков, в метре от меня, не получается.
После некоторой паузы Брюс переходит к следующему пункту списка.
– Ты говорил с родителями Лони? – спрашивает он. – Сегодня утром они узнали о смерти Лони из программ новостей. Уверен, они оценят, если ты проявишь личное сочувствие.
– Иисусе Христе!
Обычно просто я говорю помощнику открытку отправить, понимаете? Но я вроде приятель Лони, едва не член семьи. Видимо, придется целую вечность говорить по телефону с двумя совершенно чужими людьми, изображая должный пафос.
– Я даже имен их не знаю, – отвечаю я.
– Кевин тебе все вышлет в сообщении.
Кевин – помощник Брюса.
– В остальном ты в порядке?
– Держусь, – отвечаю я.
Телефон издает мелодичную трель. Пришло сообщение.
– Позвоню им прямо сейчас, – говорю я. Потому что это даст мне повод уйти подальше от спецагента Селлерса.
Так я и поступаю. Возвращаюсь в свою кабану и звоню. Это отвратительно, тревожит меня и ввергает меня в депрессию. Посему я отправляюсь искать Осли.
Комната Осли даже не в отеле, она на первом этаже пристройки, отделяющей отель от шоссе. На самом деле мне кажется, что пристройка – просто старое здание отеля, более примитивное и слишком маленькое. Я стучу в дверь, и мне открывает не Осли, а женщина.
– Я Шон, – говорю я. – Осли на месте?
Дверь открывается шире, и я вижу Мелин Кусто, костюмершу, ту, в чьем номере дырка от пули в стене. Рослая и темноволосая, с открытым лицом, чем-то напоминающим Карен Аллен, только без веснушек. Она стоит босиком, на ней майка-фиеста с открытыми плечами.
– Привет, Шон, заходи, – говорит она. – Очень жаль, что с Лони так случилось.
– Ага. И мне тоже.
У Осли совершенно обычный номер, небольшой, с двумя кроватями и небольшим столом. Занавеси задернуты, в комнате темно и тесно, из душа пахнет плесенью. Осли сидит за столом, работает за компьютером и пьет газировку из банки.
Я сажусь на кровать, застеленную. Осли начинает говорить мне, как ему жаль Лони. Но выражение глаз невозможно понять через толстые очки.
– Здесь заодно с мексиканской полицией агент УКОН, – говорю я. – Они ищут парня по имени Оливер Рамирес.
Никто не скажет, что мой удар не попал в цель. За наносекунду у Осли начинается припадок. Он роняет клавиатуру на пол, банка газировки катится по столу, а очки сползают по носу.
– Спокойно, брат, – говорю я ему. – Я на тебя не накрысячил.
Хотя, конечно, нет никакой гарантии, что это не сделает кто-то еще.
Осли подбирает клавиатуру, а потом роняет голову в ладони.
– Что мне теперь делать? – вскрикивает он, не обращаясь к кому-то конкретно.
Мелин подходит к нему и кладет ему руки на плечи. Начинает разминать задеревеневшие мышцы, наклоняется и шепчет на ухо.
– Не беспокойся, малыш. С тобой все будет хорошо.
Я гляжу на них, и до меня доходит, так, будто меня мешком с песком треснули. Сердце на мгновение замирает, как мне кажется. Пару секунд я стою с открытым ртом, пытаясь собрать пазл своих мыслей, а потом поднимаю руку и показываю на Осли.
– Они тебя пристрелить хотели, – говорю я. – Ты был в комнате у Мелин, они промахнулись, пуля пробила стену и убила Лони.
А потом пробила стеклянную дверь и улетела в океан.
Я вспоминаю, как выглядело стекло двери, ведущей в патио, когда я туда пришел вчера. Оно было немного выпучено наружу, это стало бы уликой, чтобы определить, откуда пуля летела, вот только потом стекло осыпалось полностью. Я лишь теперь вспоминаю об этом.
Может, если повнимательнее поглядеть на дыру в стене, стало бы понятно, по какой траектории она летела, но я лишь помню, что дырка была маленькой и аккуратной. Никто особого внимания на стену не обращал там, рядом с мертвым телом, очевидной целью для снайпера, стрелявшего с моря. Осли и Мелин глядят на меня так, будто я раскрыл страшную тайну, из-за которой их души с воплями полетят прямиком в ад. Может, так и есть.
– Мы были… понимаешь… вместе, – говорит Осли. – Я наклонил голову, чтобы, это… в общем, пуля у меня над головой прошла.
– Некоторое время мы прятались, – говорит Мелин. – А потом убежали.
Я смотрю на Осли.
– И какими же химическими экспериментами ты занимался, чтобы за тобой одновременно охотились УКОН и снайпер? – спрашиваю я.
Осли машет рукой.
– Ну, сам знаешь, – отвечает он.
Я с трудом сохраняю терпение.
– Нет, не знаю, – отвечаю я.
Мелин смотрит на меня.
– Знаешь, – говорит она. – Типа, как с вином.
Я киваю.
– Он делает реакторный сосуд…
– Реактант, – поправляет меня Осли.
– Ты собираешься делать наркотики при помощи 3D-принтера, – говорю я.
Он качает заросшей головой.
– Я просто вношу туда исходные химикаты, – говорит он. – Они, по сути, сырье для наркотиков. Создадут наркотики, когда закончат реагировать с сосудом.
– Сосудом, который ты тоже делаешь с помощью принтера.
– Ага.
– И что за наркотики? – спрашиваю я.
Он горестно пожимает плечами.
– С опиатами проще, – отвечает он. – В смысле, они все родственны, нужно лишь решить, сколько ацетиловых групп или чего-то еще присоединить к обычному морфину…
– "Окси"? – спрашиваю я. – Дилаудид? Героин?
– Диацетилморфин-гидрохлорид, – говорит Осли. – Но это не…
Он пожимает плечами, кивает, не решаясь завершить фразу.
– Ну да, героин, ага.
– И сколько ты его уже сделал?
Он явно удивлен вопросом.
– Это, нисколько, – отвечает он. – Все еще слишком несовершенно. Если собираешься делать наркотики, нужен очень точный принтер, нужно контролировать температуру и влажность и даже освещение. У меня на такой принтер никогда денег не было. А даже если и будут, мне придется сделать тонны экспериментальных образцов, прежде чем я смогу произвести продукт фармацевтического качества…
– Так зачем тогда УКОН?..
– Я кое-что в Интернет выложил.
– Еще бы, – с рыком говорю я, кивнув. – Поскольку конвенции работы социальных сетей требуют, чтобы ты рекламировал свою преступную деятельность в процессе. На форуме, где ее с легкостью найдут службы правопорядка. Разве мог ты поступить иначе?
Он разводит руками.
– Наркопы нарисовались. Начали базарить насчет "преступного заговора с целью продажи наркотиков". Я решил, что пора сматывать удочки, похерил удостоверение личности на имя Рамиреса и сделал другое.
– У тебя запасные, по ходу, под ногами валяются.
– Я его напечатал. А потом получил работу здесь, поскольку были нужные знакомства.
Я уже устал удивляться, поэтому просто киваю. Осли смотрит на меня, улыбаясь, с чувством превосходства.
– Я назвал себя в честь величайшего наркобарона всех времен.
– Был какой-то наркобарон по имени Осли? – непонимающе спрашиваю я.
– Оусли. Август Оусли Стэнли. Практически это он сотворил Психоделические Шестидесятые. Сделал миллионы таблеток кислоты, когда это еще было законно.
Я тру лоб.
– На самом деле мне плевать, чем там твои деды занимались, – говорю я. – Я просто пытаюсь понять, что мне теперь с тобой делать.
Осли явно встревожен, это видно даже сквозь толстые очки. Он переглядывается с Мелин.
– Ты не можешь рассказать это копам, – говорит он. – В том смысле, что я все это исследовал только теоретически.
– В тебя кто-то стреляет, – говорю я. – Снова могут пострадать невинные.
Я пристально смотрю на него.
– Думаю, тебе лучше просто исчезнуть.
Осли и Мелин снова переглядываются.
– Мы об этом думали, – говорит он. – Блин, мы тут торчим, а вокруг куча полиции. Думаю, здесь безопаснее, чем в другом месте.
– Скажи это Лони, – говорю я.
Повисает молчание.
– Слушай, никто же не станет стрелять, когда тут столько копов, – наконец говорит он. – Этого просто не случится.
– Нет? Тогда зачем ты шторы задернул? – спрашиваю я. – Давай, выйди в патио, пивка выпей.
Осли облизывает губы. На его лице отчаяние. Мелин, которая все еще стоит позади него, слегка его подталкивает.
– Расскажи ему про смещение парадигмы, – говорит она.
– Я…
Она снова толкает его.
– Скажи ему, – настаивает она.
Осли моргает.
– Ну, это, знаешь, как со временем все получает распространение? Типа, маленькие 3D-принтеры в магазинчиках, гаражах могут любой инструмент сделать, какой тебе нужно.
– В том числе наркотики, – говорю я.
– Правильно. Большую часть всего, что сейчас делают на больших заводах и конвейерах.
Он облизывает губы.
– Но, понимаешь, если ты можешь сделать… или кто-то у тебя в деревне сделать может то, для чего раньше завод нужен был, тогда заводы никому не будут нужны, правильно?
– Значит, заводы останутся без дела, – говорю я.
– В том числе и с наркотиками, – говорит Осли. – Потому что, если становится известна формула, люди станут сами себе препараты делать. Не только незаконные, но любые – статины против холестерина, бета-блокаторы против повышенного давления, тритерпены против болезней почек, антибиотики против инфекций…
– И это будет смещение парадигмы, – говорит Мелин. Она очень желает, чтобы ее поняли.
– И производители лекарств и наркотиков потерпят крах, – говорю я. – Я понял.
– Не только, – говорит Осли. – Весь механизм торговли лекарствами и наркотиками или запретов.
Он невесело усмехается.
– Понимаешь, УКОН не сможет работать, если каждый сможет делать наркотики по своему желанию.
Он ухмыляется.
– Это будет новый мир. Запреты рухнут, поскольку станет слишком много способов их обойти.
– Именно поэтому УКОН хочет избавиться от Осли! – кричит Мелин. – Он не нарушает закон, он угрожает самой их работе.
Я изо всех сил пытаюсь понять, что имеет в виду Мелин.
– Ты хочешь сказать, что именно УКОН пыталось тебя застрелить? – спрашиваю я Осли.
– Конечно! – кричит Мелин.
– Нет, – отвечает Осли.
Они гневно глядят друг на друга, а затем Осли снова смотрит на меня.
– Знаешь, без работы не только копы останутся, – говорит он. – Преступники тоже.
– А-а, – говорю я.
Конечно. В настоящее время существует разветвленная сеть, по которой доставляют коку, опиум-сырец и прочее, потом растительное сырье очищают, выделяя сильнодействующие алкалоиды, потом их переправляют через границу, делят на маленькие упаковки, продают на местах… и, конечно же, есть предостаточно крутых мужиков с оружием, которые следят за тем, чтобы этот бизнес преуспевал и не имел конкурентов.
Огромные организации с миллиардными прибылями, для которых насилие – естественная реакция на угрозу прибылям. Всем членам которых снова придется чистить обувь, растить бобы или работать в общественных туалетах, если Осли доведет до ума свою технологию.
– Ты можешь вывести из дела картели, – говорю я.
– Ведь такого не может случиться с этими чудесными людьми, а? – говорит Осли.
– А они тем временем пытаются тебя убить.
– Я все равно думаю, что это копы, будь они прокляты, – говорит Мелин. – Откуда бы картелям вообще знать, что ты тут?
На это мне сказать нечего, как и на многое другое. Я встаю.
– Лучше бы тебе сделать новое удостоверение личности и придумать, как сбежать, – говорю я. – Ты не можешь долго здесь оставаться.
Осли задумывается, а я ухожу.
Днем я сижу в кабане. Ко мне приходит Хэдли, режиссер. Еды он мне не приносит.
– Иисусе Христе, у нас такие долбаные проблемы, – говорит он.