ШКОЛА ИНКВИЗИЦИИ
Вагон с трупами расстрелянных, присланный Семеновым в Читу в первые дни вторжения, был лишь вступлением. Заняв Читу, атаман наладил в Забайкалье такой конвейер смерти, до которого фашисты додумались только через четверть века. Арестованных подвозили к местам расстрелов беспрерывно. Иногда их привозили на специальных поездах. Иногда…
Впрочем, давайте лучше послушаем очевидцев. Американский полковник Морроу писал в "Нью-Йорк трибюн" об одном эпизоде на станции Андриановна: "Пленники, наполнявшие целые вагоны, выгружались, затем их вели к большим ямам и расстреливали из пулеметов… Апогеем казни было убийство за один день пленных, содержавшихся в 53 вагонах, всего более 1600 человек. Степанов говорил, что он не может заснуть, если не убьет кого-нибудь в этот день".
Вот подлинная телеграмма Семенова полковнику Тирбаху: "В связи с событиями на Забайкальском фронте сегодня ночью будут расстреляны все большевики Читинской тюрьмы. Прикажите в указанном вам месте - Маккавеевском и Туринском разъезде - рыть большие могилы. Привезены будут ночью. Расстрел произвести офицерам из пулеметов".
Жительница станции Маккавеево, Акулина Ивановна Щукина, была свидетельницей многих казней. Несколько лет назад она со слезами рассказывала мне: "На станции все время стояли вагоны смерти. Оттуда каждый вечер комендант Гранит выводил арестованных, некоторые из них были в кандалах. Вел он их в баню купца Китаевича - там их "судили". А потом выводили за порог и на куски рубили шашками".
Некто Н. П. Даурец опубликовал в 1923 году в Харбине "Записки очевидца". В них он рассказывал о таких же казнях: "Рубили во дворе, где жил капитан Попов… Делалось все это, конечно, ночью… Тех, кого рубили, когда они умирали, увозили на Ингоду и спускали в прорубь, а тех, кого расстреливали, - в санки и бросали на съедение волкам. Но расстреливали редко: жалели патроны, а рубкой прямо-таки увлекались, некоторые учились и даже до виртуозности".
В одном только Маккавеевском застенке было расстреляно, зарублено, сожжено и утоплено пять тысяч человек. А таких застенков было у Семенова одиннадцать.
Ребята из первой Карымской школы записали для своего музея рассказ участника партизанского движения в Забайкалье А. И. Забелина.
Когда до села Верхняя Талача донесся слух, что в Урульге состоится конференция, на которой выступит Сергей Лазо, Александр Забелин решил поехать туда, посмотреть на прославленного командира.
После конференции красногвардейцы ушли в тайгу, а талачинцы подались домой. Через несколько дней в село приехали семеновцы. Местный кулак Егор Забелин выдал им описок красногвардейцев. Семеновцы схватили всех, числившихся в этом списке, в том числе и Александра Забелина, и повезли сначала в Урульгу, а затем в Зилово. В Зилово всех заключенных высадили из поезда и погнали к вагону, что стоял в тупике. Около него арестованные переглянулись: на песке и на подножках виднелась кровь.
- Давай, давай, - подтолкнул Александра прикладом белобрысый семеновец. - Вишь, за тобой очередь какая!
Посреди вагона стоял окровавленный топчан, рядом толпились шестеро верзил с засученными рукавами и кусками стальной проволоки в руках.
Из глубины вагона выступил человек в белом халате. Оказалось, что это врач. Он бегло осмотрел Забелина и "поставил диагноз":
- Сто пятьдесят выдержит!
Александра положили на топчан и стали бить. Вскоре он потерял сознание, но это не остановило палачей. "Отмерив" ровно сто пятьдесят ударов, его выбросили из вагона. К счастью, ночью на него наткнулся знакомый кондуктор. Он доволок Забелина до поезда, втолкнул и увез с этой кровавой станции…
Такие порки семеновцы устраивали почти в каждом селе и поселке.
Когда мне приходится проезжать Курунзулай, я каждый раз вспоминаю трагедию этого села.
После падения Советской власти в Забайкалье, сюда нагрянули семеновцы и японцы. Один из карателей, молодой хорунжий, велел согнать всех жителей в школу. Он взялся прочитать им лекцию "Большевики и ты". Начал он с того, что все беды на земле от большевиков. Именно поэтому великий атаман Семенов не ест, не пьет, все думает, как избавить от них народ. Японцы - преданные друзья. Они беспокоятся о нас и приехали, чтобы помочь нам.
После такого вступления хорунжий потребовал, чтобы жители сдавали оружие. Все молчали. Среди слушателей сидел партизан Макар Якимов. Он хранил пулемет как раз в этом классе под полом и сегодня должен был доставить его партизанам.
После паузы хорунжий взял список и стал выкликать бывших красногвардейцев. Когда он назвал фамилию Макара Якимова, зал вздрогнул. Но к партизану никто не повернул головы.
- Нету, в бегах! - наконец ответил кто-то. Все облегченно вздохнули.
В этот вечер, прямо тут же, в школе, одного человека семеновцы выпороли. Двоих арестовали и отправили в тюрьму. А ночью Макар Якимов привел в село партизан. Над офицерами-карателями наутро устроили суд. В трибунал вошло и несколько пленных казаков.
- В Нарзаводе вы приказали подпалить дома, - напоминали они. - В Кайластуе велели забрать скот, Каратели были расстреляны. Но едва партизаны ушли, как в село снова нагрянули белые. Они заставили стариков вытащить трупы расстрелянных из шахты и перетащить в село. Потом велели снарядить обоз для их перевозки. Когда обоз был снаряжен, они выпрягли лошадей, а вместо них впрягли в телеги стариков и приказали везти трупы в Борзю, чтобы отправить потом в Читу. Все два дня, пока шел этот обоз в Борзю, палачи избивали стариков плетками. Лишь на пятые сутки, едва живые курунзулаевцы добрались до дому.
С тех пор белые частенько навещали это село.
- Что, дед, хочешь: сто плетей или заряд свинца? - спросил как-то один из офицеров деда Якимова.
- Стреляйте, злодеи, и будьте вы прокляты! - ответил дед.
Якимова расстреляли.
Потом так же расстреляли престарелого Васильева.
Потом еще и еще.
За белыми нагрянули японцы. Они тут же перепороли всех "подозрительных", а семьдесят "несомненных большевиков" приготовились расстрелять. Среди них было много подростков и стариков. Их уже повели за околицу, но тут женщины, забыв про страх, бросились к сыновьям. Старики, приговоренные к расстрелу, легли на землю. Ребятишки подняли вой.
С большим трудом навели оккупанты "порядок". Согнав жителей на кладбище, они снова приготовились к расстрелу. Но тут за селом вдруг разорвался снаряд, потом другой, третий. Это на помощь курунзулаевцам пришли партизаны.
Японцы, уничтожив продукты и запалив семнадцать домов, скрылись. С тех пор, когда бы в этом селе не появились партизаны, их всегда встречали, как родных. Им отдавали последний хлеб, последнее сало, последнюю картошку.
Так наводили "порядок" семеновцы и японцы. Они возродили инквизиторские пытки, да еще и добавили к ним свои, семеновские. В этом нетрудно убедиться, если посмотреть один из документов тех лет - воззвание комитета помощи населению Забайкалья:
"Тысячи наших братьев замучены, запороты, расстреляны. Не щадились старики, беременные женщины, малые дети. Сопки Маккавеевой и пески Даурии белеют от костей наших родных и близких. В застенках Читы гниют наши друзья…
Вспойните, какие зверские муки применяли семеновские палачи к нашим братьям:
1. Их пороли, подсаливали и снова пороли.
2. Поджаривали и пороли.
3. Отбивали мускулы шомполами.:
4. Кровь от порки сливали в рот избиваемому.
5. Отсекали шашками пальцы, отсекали руки и ноги.
6. На дыбе выворачивали руки из суставов.
7. Накачивали в желудок воду.
8. Вбивали под ногти гвозди.
9. Зарывали живыми в землю.
10. Сжигали живыми на кострах.
11. Морили медленно голодом.
12. Морозили голыми в снегу".
Семеновцы, пожалуй, перещеголяли "святую инквизицию".
ЦЕРКОВЬ СНИМАЕТ МАСКУ
Когда Семенов занял Забайкалье и въехал в Читу, во всех церквах были отслужены благодарственные молебны. Семенов не остался в долгу: он велел выдать "наместникам бога" десять тысяч рублей золотом. С этой минуты церковь (хоть она и проповедовала "не убий") стала до небес превозносить кровавого атамана, которого даже союзники называли бандитом.
Раньше священники только сопровождали партии несчастных узников на каторгу и присутствовали при казнях, а теперь стали сами препровождать людей на тот свет: в создаваемых полках "Богородицы" и "Иисуса" они становились командирами.
Во время коллективизации попы будут яростно выступать против колхозов, называя их сатанинским делом. А пока в Читинском епархиальном совете они пригрели семеновскую контрразведку.
История помнит, как священник Подгорбунский вызвал в свое село Верхнюю Тургу карательный отряд. Он выдал карателям учителя Афанасия Размахнина и его друзей. Когда учителя стали бить плетьми, священник суетливо приговаривал: "Мочите плеть-то, больнее будет!"
В тот год, когда Семенов занял Читу, перед рождеством из Японии пришли подарки: материя, белье, сахар и мыло (надо же было показать "широту души"). Все это выдавалось не где-нибудь, а в архиерейском доме и епархиальном складе. Долго потом в церквах на все лады превозносили доброту оккупантов. И заодно призывали к поголовному уничтожению большевиков.
Попы стали использовать, как это было до революции, тайну исповедей для доносов.
Епископ Мелетий (он потом бежал в Маньчжурию вместе с Семеновым и еще много лет брызгал оттуда на нас слюной) составил специальное обращение к "православным чадам забайкальской епархии". Он призывал верующих "соединиться в одну сплоченную боевую силу для борьбы с большевиками и партизанами" и утверждал, что белогвардейцы "исполняют заповедь Христову".
Мусульманская община Читы наградила Семенова орденом Магомета и преподнесла приветственный адрес. В этом адресе убийца и бандит именовался вдохновителем культуры и просвещения всех наций России.
Еврейские раввины Читы и других городов сформировали для Семенова особую роту.
Иерусалимский патриарх наградил Семенова за "подвиги" "Большим золотым крестом на александровской ленте с подлинной частицей живородящего древа господня". Он же присвоил ему звание кавалера святого гроба господня.
Бурятские ламы тоже сформировали отряд в помощь Семенову. Дацаны они превратили в опорные пункты по борьбе с партизанами. Бандидо-Хамба-лама Церемпилов (главный лама) объявил Унгерна и Семенова живым воплощением грозного докши-та-махакалы. А ламы восклицали: "Мы, ламы, усердно молимся богу о даровании тебе долгих дней жизни на земле. В молитве не оставим мы тебя, а на деле ты не позабудь нас".
В эту крутую минуту истории церковники окончательно сорвали с себя маску. Теперь всем стало видно, что для них нет ничего святого, что они готовы пойти на любое преступление, лишь бы не лишиться своих доходов.
Недавно один западногерманский писатель - Гюнтер Воллраф - разослал священникам и богословам письмо, в котором писал, что к нему обратились американцы (он выдал себя за промышленника) с заказом на сырье для напалма. Этот напалм нужен для бомб, которые они бросают во Вьетнаме.
"Эти бомбы страшнее фосфорных. Их нельзя погасить. Я видел фотоснимки детей, жертв напалма. Это самое страшное, что можно себе представить". Дальше писатель спрашивал, как ему быть: "Должен ли, могу ли я принять заказ - ведь тем самым я содействую этой войне"?
"Американцы должны были еще во время корейской войны использовать в профилактических целях атомную бомбу. Вообще-то теперешняя война гуманна. То ли было в средние века. С богом!" - ответил профессор богословия Шёлген из Бонна.
Другой профессор, теолог из Мюнхена, написал: "Во-первых, цель, для которой напалм будет использован, совершенно благая. Во-вторых, напалм является тем, что принято называть обычным оружием, следовательно, и ведущаяся с его помощью война - это обычная война. В-третьих, если вы откажетесь его изготовлять, то кто-нибудь другой все равно согласится".
Прошло, как видите, 50 лет, а церковь все так же жаждет крови.
КОГДА СТРЕЛЯЮТ ПАЛКИ
В то время как попы молились за "спасителя" Семенова, купцам возвращалось награбленное ими имущество, промышленникам - фабрики и прииски, кулакам - посевы и покосы.
В Забайкалье возвращалась старая трудная и беспросветная жизнь.
Но чем больше наглел враг, тем больше росло чувство возмущения и протеста против унижений и издевательств. Рабочие и крестьяне уходили в тайгу, формировали партизанские отряды и начинали вооруженную борьбу. Гражданская война развернулась по всей стране - от Балтийского моря до Тихого океана. Ведь интервенты и белогвардейцы были не только в Забайкалье. Они лезли на молодую Советскую республику со всех сторон.
Армии Колчака, Юденича, Врангеля, Семенова, отряды Каледина, Дутова и других были вооружены до зубов и одеты с иголочки. Войскам Юденича, шедшим на Петроград, Антанта выдала 100 000 пар только одних сапог. А рабочие и крестьяне, вставшие на защиту своей власти, нередко имели одну винтовку на пятерых. О сапогах они не мечтали: хорошо, если были лапти.
Враги недоумевали: почему в боях побеждали не они, а раздетые, разутые и почти что безоружные рабочие и крестьяне?
Один из министров того времени записал в своем дневнике: "Нечто фатальное - провидение за большевиков. Любой Дыбенко, не говоря о Буденном, прошел бы триумфальным шествием в Петроград с такой горстью храбрецов, какая была у Юденича, так полно и прекрасно снабженной".
Большевики воевали почти голыми руками. Забайкальским партизанам из-за недостатка оружия приходилось пускаться на всякие хитрости: в их умелых руках и палки стреляли. Когда можно было купить оружие за границей (но это бывало редко), они отправлялись в тайгу мыть для уплаты золото.
Взрывчаткой для мин их снабжали черновские шахтеры. На каждую забуренную скважину выдавалось по динамитному патрону. Но они заряжали не все скважины и у них оставались лишние.
В Чите большевики под носом у семеновской контрразведки развернули сбор оружия, привезенного с фронта. Они ставили винтовки в валенки стволами вниз и проносили их, прикрывая шубами. Им даже удалось вывезти пулемет из дома, в котором стояла конвойная команда.
На местах старых стрельбищ партизаны перекапывали землю в поисках пуль.
В мастерских и депо пули отливали из баббита, а гильзы после боя партизаны сдавали по счету.
Иногда им удавалось сделать "бетонопоезд": бетонировали стенки обыкновенных вагонов и устанавливали в них пушки. А подчас для устрашения врагов устанавливали на платформах обыкновенные телеграфные столбы и покрывали их чехлами так, что они походили на орудия.
Сковородники и ухваты кузнецы перековывали в пики.
Бутылки и банки, заряженные пироксилином и обрезками железа, сходили за гранаты.
Но большую часть оружия партизанам приходилось добывать в бою - винтовки, пулеметы, пушки и даже танки и бронепоезда.
Когда амурские партизаны двинулись на помощь забайкальским, командир одной из бригад (П. Фадеев) попросил у командования немного оружия и одежды. Не имея ни того, ни другого, командующий войсками фронта С. Серышев написал такой приказ:
"Приказываю: не посылать слезные послания тогда, когда вся наша воля должна быть направлена к одному знаменателю - победить, хотя бы без сапог и винтовок.
Это мой последний приказ: если нет сапог - нужно достать их у противника, если нет патронов - нужно разбить противника и достать таковые, чтобы у него ничего не было, иначе мы не будем достойны имени коммуниста. Вперед! Никаких гвоздей!"