БЫЛЫРА ПРЕВРАЩАЕТСЯ В КРЕПОСТЬ
Есть на юге Забайкалья два села: Былыра и Кулинда. Люди в этих селах гостеприимные, как, впрочем, и в любом забайкальском селе. И такие же скромные. Можно несколько раз побывать там, но так ничего и не узнать о героическом прошлом былыринцев и кулиндинцев. А когда повстречаешься с деревенскими стариками и старухами, ни за что не подумаешь, что из-за них Семенов провел в те времена не одну бессонную ночь.
В Былыре и Кулинде не было ни радио, ни телефона. Газеты попадали туда случайно. Но весть о революции дошла быстро. Бедняки радовались. Кулаки приуныли. А когда в Кулинду вернулись с фронта братья Карелины, только и разговоров было, что о новой власти.
Однофамилец фронтовиков дед Карелин был раньше начетником, днем и ночью молился богу. А теперь и про бога забыл, ударился в политику. Где спорят - там и дед. Подставит лодочкой ладошку к уху, слушает. А то и сам в спор влезет, доказывает что-то, руками размахивает.
Дед Шацкий пристрастился к газетам. Сам он грамоты не знал, как и большинство односельчан, но каждый день заглядывал в писарскую избу. Если не было свежей газеты, просил перечитать старую.
- Вот времена настали, язви ее! - добродушно ворчал дед. - Однако, хочь садись да буквавки изучай. Это, значит, чтоб в другой раз тебе не кланяться насчет чтения.
Особенно радовался дед сообщению, в котором говорилось, что богатые теперь должны продавать бедным семенной хлеб по твердым ценам.
- Ну, кажись, съели Лифановы фигу с маслом. Зачнут с меня вторую шкуру драть, а я им по носу газеткой: читай, язви ее! Али грамоту отшибло, как Советская власть про вас стала постановления пропечатывать?
А вскоре крестьяне, ездившие в Кыру, привезли печальную новость: Советская власть пала.
"Несколько дней назад, - рассказывали они, - в Кыру приехал есаул Филинов. Он мобилизует казаков в армию атамана Семенова".
Фронтовики и молодежь заволновались, заспорили, зашумели.
- Надо пойти проучить этого мобилизатора! - кричали одни.
- Эка храбрые - у него винтовки, а у нас пыхалки, - осторожничали другие. - А может, из ухвата в него стрелять будешь?
- Однако, хватит спорить, надо выступать, - чуть не зраз сказали дед-политик и дед-грамотей. (Так теперь стали звать Карелина и Шацкого). Ежели вам, мужикам, страшно, мы пойдем с бабами.
Мужчины пристыженно замолчали. Тут же было решено выступать на Кыру вечером, чтобы к утру быть уже там.
Вооружившись кто охотничьими берданами, а кто и допотопными кремневками, выступили в путь. Вокруг Кыры, как всегда весной, горели леса. Поэтому шли как в тумане. Не доходя до Кыры стали стрелять вверх и кричать "ура", словно на приступ шла целая армия.
Казаки даже не пытались обороняться: они вскочили на коней и ускакали вместе с есаулом. А своему начальству доложили потом, что на них напал большой отряд с пулеметами и пушками.
Чтобы расправиться с "партизанской армией", напавшей на Кыру, Семенов двинул на юг Забайкалья карателей. В помощь им дали четырех японских пулеметчиков и двести пятьдесят человек из бурятского отряда Табхаева. Огромный карательный отряд стал готовиться к штурму двух маленьких безоружных сел.
В это самое время к Кулинде вышел потрепанный партизанский отряд Петра Аносова. Петр Аносов был в царской армии рядовым. После бунта в полку его отправили в Нерчинскую каторгу. А в 1917 году он возглавил Советскую власть в Акшинском уезде. Когда Забайкалье заняли семеновцы, Аносов ушел с партизанами в горы Алханая. Там их и окружили каратели. Теперь партизаны уходили от преследования.
- Как это уходить дальше? - возмутился приехавший из Былыры дед Шацкий. - Вы сюда пироги пришли кушать или воевать? Мы и то решили держать оборону.
- Одумайся, дед, - пытался урезонить его Аносов. - Красная Армия далеко, вокруг враги, наступления карателей зам не выдержать.
- Как не выдержать, язви ее? - не сдавался "грамотей". - Почитай, уже год как на охоту не ходим, с ружьями спим. Мы решили бесповоротно давать бой. А вы ежели боитесь - скатертью дорога, проводника дадим!
Партизаны остались. Вместе с жителями они стали укреплять село, выслали на дороги дозоры. Через несколько дней разведчики доложили, что каратели вышли из Кыры.
Былыринцы, кулиндинцы и партизаны залегли на сопке, на повороте в кустах спрятали засаду. Когда с ней поравнялся обоз, из кустов полетели бутылочные гранаты. Отовсюду зачастили выстрелы, кто-то подал команду несуществующей коннице: "Кавалерия, по коням!"
После минутного замешательства японские пулеметчики развернули пулеметы и открыли стрельбу по сопке. Но вскоре за их спиной раздалось "ура!" Это подползли фронтовики Карелины. Японцы, бросив пулемет, кинулись догонять отступавших казаков.
Многие из карателей вернулись в этот день в Кыру без оружия, полураздетые и обмороженные. Дед Шацкий подсчитывал трофеи: враги оставили на поле боя пулемет, несколько винтовок, патроны и гранаты. Правда пулемет не работал. Но через несколько дней удалось его наладить, и ликованию не было конца.
Однако в Кулинде оставаться было опасно. Она открыта со всех сторон. Пока шел бой, кому-то из табхаевцев удалось пробраться в село и поджечь один из домов. Решили всем вместе перебраться в Былыру - там на горах можно было хорошо укрепиться, - а здесь оставить заслон.
С этого дня Былыра стала настоящей крепостью. Вокруг села построили укрепления, привели в порядок оружие. Все продукты, которые были в селе, дед Шацкий взял на учет. Никто не смел выходить за околицу без его разрешения: со дня на день ждали нового наступления.
И вот как-то село было поднято по тревоге. Из Мордоя пришел избитый, окровавленный парень. Он рассказал, что семеновцы получили подкрепление и готовятся идти на Былыру. Его они арестовали за связь с партизанами и избили. Но из-под расстрела ему удалось бежать.
Ждать карателей пришлось недолго. Они появились буквально на другой день. Привыкшие "усмирять" безоружных мирных жителей шомполами и плетками, они не ожидали, что село может быть превращено в крепость. Когда они подошли совсем близко, из всех окопов и ячеек началась дружная стрельба, сбоку ударил пулемет. Каратели в панике повернули назад. Их на лошадях преследовали до самой темноты.
Было ясно, что каратели не успокоятся. В тыл белым решили отправить летучий отряд и позвать на помощь крестьян.
В этот отряд отобрали самых надежных ребят, дали лучших лошадей. Возглавил его опытный партизан Петр Аносов.
Ехали партизаны глухими дорогами, отдыхали в кустах. Когда выехали к Онону, увидели, что через реку не перебраться. В горах растаял снег, и она сильно разлилась.
Ночью добрались до села Нарасун. Огородами прошли к дому отца партизанского разведчика Дмитрия Трухина.
- Однако, сильные караулы на переправах, - сказал старик. - На ту сторону не перебраться. Наш перевоз охраняют пятнадцать казаков, командует ими Васька Трухин. Вот уж кулачина так кулачина: как пришли семеновцы - сразу к ним подался!
На берегу реки партизаны переоделись. Аносов стал есаулом, остальные - казаками. Когда подъехали к переправе, караул безмятежно спал. Аносов взял Трухина за ворот:
- Ты что это, вражина, - спать на посту? А вдруг красные? Шомполов захотели?
Перепуганный караул быстро вызвал паром с того берега. А Васька Трухин долго еще держался за челюсть: ух, и лют "есаул"!
В селе Шилибингуй партизаны провели собрание. Созвал его Роман Григорьевич Кондратьев. Два его сына были у белых, два у красных, сам он помогал красным.
Собрание прошло оживленно. Жители охотно согласились поддержать партизан. Но народу в селе было не густо, и с отрядом могли уйти только семь человек. Зато они были со своими винтовками и патронами. К тому же им. тоже дали лучших коней. Потом, в дороге, к партизанам присоединились еще двое. Они рассказали, что после собрания шилибингуйский староста помчался в Акшу с доносом, но его же там и выпороли.
На обратном пути ночевали в селе Ульхун-Партия, в самом добротном доме, опять нацепив погоны. (Каратели всегда останавливались в лучших домах).
Старуха, угощая чаем, допытывалась:
- Ну что: пымали ирода-то Аносова? Сказывают, по селам шастает, сничтожает, кто большаков выдает.
- Поймали, бабушка, куда он от нас денется, - старательно дул на блюдце Аносов. - Уже на тот свет отправили.
- И слава богу, соколики, - перекрестилась старуха. И на радостях поставила на стол большую кринку сметаны…
Новое наступление карателей снова удалось отбить.
В окопах рядом с мужчинами лежали женщины и подростки. Им отдали самые захудалые ружья - толку от них было немного, но шума достаточно. Охотников по очереди отправляли в тайгу на добычу. Мясо они приносили на всех.
Женщины ничего в эти дни не давали делать мужчинам по хозяйству: "Мы тут сами управимся, глядите, чтоб семеновцы не прискакали". Они частенько наведывались в штаб - может, надо идти в караул?
А подростков отправляли в сторожевое охранение.
Под защитой дозоров крестьяне убрали урожай.
После уборки дед-грамотей Шацкий опять стал подзуживать Аносова и Карелиных:
- Ну, и долго мы будем сидеть, как тарбаганы в норе, язви ее? Подумают, что мы пугаемся их. Надо идти в наступление!
Штаб отряда для начала решил совершить налет на Букукун. Партизаны подъехали к селу, обрубили провода на Кыру и заняли почту. В сторону Троицко-Савска полетела телеграмма, продиктованная Аносовым: "Букукун занят красными, снимаем аппарат, продвигаемся к Акте".
Когда кружным путем телеграмма попала к Семенову, атаман вышел из себя. "До каких пор будете валандаться с этой деревней? Немедленно взять!"- кричал он.
После налета на Букукун из села вдруг сбежали братья Лифановы.
- Ну, видно, тонуть нам, - нахмурился дед-грамотей. - Крысы с корабля побежали, язви ее. Надо ухо держать востро.
На общем совете решили драться до последнего, в плен не сдаваться. Парней послали рыть новые окопы. Дед Шацкий, кузнец Кобылкин и Аносов стали отливать пули, делать патроны. Карелины обучали мужчин стрельбе, ползанью, коротким перебежкам. Женщины вялили и сушили мясо на случай отступления, увязывали вещи. Работало все село.
И вот каратели - в который раз! - пошли в наступление. Встретили их ураганным огнем из окопов. С ближайшего к ним поста дед Шацкий со стариками что было сил закричали "ура". Семеновцы смешались, отступили. Но тут же открыли по селу стрельбу из пушек. Стреляли они зажигательными снарядами и метили точно в штаб: Лифановы дали подробную информацию.
Еще несколько раз в тот день семеновцы поднимались в атаку. Но каждый раз. поворачивали, не выдержав сильного огня. Дед-грамотей стоял на бруствере и кричал вслед отступавшим: "Ну что, выкусили, язви ее? Выкусили?"
Под вечер каратели угомонились, а на другой день все началось сначала. К вечеру партизанам пришлось оставить первую линию окопов. Патронов оставалось совсем мало.
На третий день семеновцы снова перенесли огонь на деревню. Женщины и ребятишки не успевали тушить горящие дома. А ночью лазутчики запалили село с другого конца. К утру половина домов стала головешками и углями, И отстреливаться было уже нечем: патроны кончились. Былыринцы и кулиндинцы с ребятишками, со скотом и имуществом поднялись в сопки, чтобы там дожидаться прихода Советской власти. А алханайский партизанский отряд, разделившись, ушел на Чикой и в станицу Кусочинскую.
…Через несколько месяцев жителей Былыры и Кулинды все-таки разыскал отряд барона Унгерна. Двенадцать мужчин были зарублены, женщины опозорены, оставшиеся дома сожжены.
НА ВОЛОСОК ОТ СМЕРТИ
Воевали забайкальцы с оккупантами не только в партизанских отрядах, но и в большевистском подполье. У тех и других жизнь каждую минуту висела на волоске. Семеновская контрразведка любого заподозренного в связях с партизанами и подпольем мучила, пытала, бросала в тюрьмы.
В Благовещенске провокатор выдал первого председателя Читинского облисполкома И. Бутина. Его привезли в Читу и расстреляли. Иван Афанасьевич умер достойно. Перед смертью он написал письмо: "Я совершенно спокоен. Смотрю в последний раз на заходящее солнце и благословляю жизнь. Знаю, глубоко верю, что она будет такой же яркой и светлой, как это солнышко".
В Маньчжурии были арестованы бывшие красно-гвардейские командиры Фрол Балябин и Георгий Богомягков. Их этапировали в Благовещенск, и обрадованный Семенов послал туда специальный бронепоезд с приказом перевезти их в Маккавеево и заживо сжечь.
В вагоне смерти был замучен В. Серов, который в свое время отбывал каторгу в Горном Зерентуе. После Октябрьской революции он возглавлял Совет рабочих депутатов в Верхнеудинске. В Урульге был расстрелян командир Копуньского полка большевик П. Атавин, в Чите - член ВЦИКа, комиссар труда А. Вагжанов, старый большевик, командир канского отряда X. Гетоев и сотни других героев.
В Чите подпольщикам приходилось особенно трудно. Здесь была ставка атамана Семенова и весь "цвет" его контрразведки. Здесь чуть ли не каждый житель был взят на подозрение. По улицам шныряли бесчисленные патрули, обыскивая всех встречных. Палач Валяев не расставался с плеткой. Он избивал людей прямо на улице, а иногда и расстреливал походя, просто так. Уже одна его фамилия наводила ужас на население..
Но никакие пытки, никакие расстрелы и тюрьмы не могли сломить духа революционного подполья.
Сейчас трудно установить, кто входил в-эту крепкую и разветвленную организацию. Каждый из ее членов во избежение провала знал только двух-трех человек. И если встречался с ними на улице, не имел права даже здороваться.
Несколько лет назад участник гражданской войны Козлов прислал в Читу письмо. В нем он упомянул об арестованном в те годы большевистском штабе. Так подпольщики впервые узнали, где он находился. Штаб был строго засекречен. Несмотря на это, контрразведка сумела его выследить. Почти все его члены погибли. Сейчас остались лишь некоторые свидетели их ареста.
Историкам еще предстоит шаг за шагом восстановить имена героев большевистского подполья. А пока мы располагаем лишь отрывочными сведениями о нем.
Известно, что подпольной работой в Чите-первой руководили Семен Сетянов, Губаревич (Иван Радо-быльский) и другие. По поручению Дмитрия Шилова для связи в Читу с Амура приходил Иван Вологдин. Медсестры Ксения Загибалова, Марионелла Ворби и Елизавета Куликова доставали медикаменты и передавали их партизанам. Были свои подпольные группы на Черновских копях, в железнодорожных мастерских. Но работали все они разобщенно. Надо было собрать революционные силы в кулак. И вот уже через четыре месяца после вступления семеновцев в город сюда был направлен бывший секретарь областного Совета Александр Петров.
Петров сумел хорошо наладить работу. Он установил связь с Иркутском, Верхнеудинском, Красноярском. К нему на совещания приезжали бывшие командиры красногвардейских отрядов. Он посылал связных в село Верхнюю Талачу, где Иван Бурдинский организовал первый в Забайкалье партизанский отряд.
Петров был опытным подпольщиком. Но семеновская контрразведка обладала поистине собачьим нюхом. Через несколько месяцев после его приезда в селе Татаурово в зароде сена нашли велосипед. Своими его никто не признал, и контрразведка предположила, что на нем приезжали подпольщики Читы для связи. Нашли хозяина велосипеда, жителя Читы-первой, Василия Миронычева. К нему подослали агента-провокатора Куликова. Тот пришел якобы за динамитом для рабочих и увидел постороннего. К вечеру дом был оцеплен. Что было дальше - видно из рапорта начальника семеновской милиции, захваченного при отступлении белых.
"Как только есаул Сипайлов вошел в дом Миронычева, то из темной комнаты в него было произведено несколько выстрелов, после чего милиционеры, оцеплявшие дом, открыли стрельбу, и двумя пулями был убит преступник Петров, бросившийся бежать из дома. Хозяин квартиры - Миронычев был убит в 10–15 саженях от дома одной из пуль. Преступник ранил в щеку помощника Алина. В связи с настоящим делом задержаны жена и две дочери Миронычева…" у О судьбе жены и дочерей Миронычева рапорт умалчивает. А ждало их вот что. Всех троих палачи связали проволокой и спустили в подвал дома, где орудовала контрразведка. Потом спустили туда старшего сына Миронычева - Александра, который пришел разыскивать мать. Через день привели младшего - Василия, ездившего в Татаурово.
Долго их мучили и пытали, требуя выдать читинских подпольщиков. И, ничего не добившись, всех пятерых расстреляли в Сухой пади.
После смерти Петрова подполье продолжало бороться.
В те дни на читинских улицах нередко можно было встретить высокую фигуру военного фельдшера. Это был известный впоследствии хирург Александр Ильич Бурдинский. (Бурдинские, как мы уже знаем, заложили Завитую.) Командир первого партизанского отряда Иван Бурдинский был его родственником. Александр же Бурдинский служил в армии, работал в военном госпитале и особых подозрений не вызывал.
Никто не знал, что у этого фельдшера хранятся десятки чистых бланков с печатями и подписями старост сел Елизаветино, Баян-Дарги и Тыргетуя. Никто вне мог даже предположить, что по ночам в баню Юшина, жившего на Кабанской улице, доставлялись больные партизаны. Оттуда их тайно переправляли в городскую больницу, снабжали фиктивными справками, лечили, а потом таким же путем возвращали в партизанские отряды.
Но нужнее всего в то время были медикаменты. Бурдинский ухитрялся выписывать их, получать на складе, покупать, экономить. И медикаменты все время шли от него к партизанам. Свои люди работали у большевиков и партизан повсюду. Кто-то из них пробрался в больницу, куда положили палача Валяева, и пристрелил его прямо в палате.
Кто-то освободил из Маккавеевского вагона смерти, что было, кажется, совершенно невозможно, комиссара Маккавеевского партизанского отряда Георгия Бурдинского, брата отважного фельдшера, Наутро полковник Тирбах арестовал чуть не половину своих палачей, но ничего не добился. Однако было несомненно, что освободили комиссара не посторонние: охрана вагонов была непробиваемой.
Один раз партизаны проиграли бой, потому что их трофейные патроны не стреляли. Делали эти патроны в Чите для семеновцев - и тут не обошлось без большевистского подполья.
В Чите на улице Красноярской в деревянном домике живет сейчас Михаил Данилович Краснопеев. Мало кто знает, какой это герой: человек он скромный и рассказывает о прошлом очень скудно. А в те времена он выполнял важные поручения и постоянно находился на волосок от смерти.
Михаил Данилович разыскал меня в прошлом году, чтобы рассказать о моем отце. Своим рассказом он лишь чуть-чуть приоткрыл тайны подполья - большего он не знал сам.
Когда в Забайкалье пришли семеновцы, они мобилизовали в свою армию и Краснопеева. Михаил Данилович, как и его отец, был кузнецом. Его определили в оружейную мастерскую старшим. Кроме него, там было четыре солдата и три пленных немца. Солдаты были настроены явно против Семенова. И Михаил Данилович однажды сказал им:
- Вот вам мешки, поезжайте со стариком за углем. (Древесный уголь им выжигал один кручининский дед.) Он знает что делать дальше.
Оружейник выдал солдатам винтовки - якобы для охоты, а Михаил Данилович положил в сани ящик с гранатами.