- А заодно и выяснить, кто именно работал в отделе, когда были сделаны исправления?
- Вы попали в точку.
После недолгого колебания Карл Ван Ас посмотрел прямо в глаза человечку.
- Не поймите меня превратно… Но кто ведет досье на таких людей, как… вы или ваш шеф?
Человечек опустил голову так низко, что подбородок едва не уперся в грудь. Через полминуты он, наконец, поднял голову, снял очки и стал тщательно вытирать их платком, не сводя с Ван Аса своих бледных, словно выцветших, близоруких глаз. Вид у него был самый беспомощный.
- Вы затронули наше больное место, мистер Ван Ас, - сказал он раздумчиво. - Среди нас есть горсточка людей, на которых никто не ведет досье. Мы храним документы, но мы выше их, потому что наши фамилии не занесены в картотеки. - На его растерянном лице заиграла странная улыбка. - Это меня так беспокоит, что иногда я даже просыпаюсь по ночам.
Человечек надел очки, и его ум снова принялся за свою напряженную работу. Ван Ас почувствовал, как в его душу закрадывается жгучий страх, - страх, который казался глупым и совершенно беспочвенным в присутствии этого интеллигентного человечка с гнилыми зубами.
Человечек посмотрел на часы.
- Мой самолет улетает через час. Пора приступать к делу.
- Итак, мы остановились на подделке.
- Это было задумано чрезвычайно просто и умно, - сказал человечек. - Подменили не пропуск, а его владельца. Тот, кого вы разыскиваете, тот, чья фотография вклеена в пропуск, - вовсе не Ричард Нкози. Согласно имеющимся в деле документам, подлинный Ричард Нкози умер пять лет назад; его пропуск использовался по крайней мере дважды - и каждый раз фотографии заверяли в отделе картотек. Фотографию последнего Ричарда Нкози заверили два месяца назад, и это мог сделать только один из нас - тот, на кого не ведется досье… Взгляните! - Он открыл папку и пододвинул ее к Ван Асу. Дождавшись, когда Ван Ас просмотрит ее содержимое, он дал ему еще одну папку. Ван Ас изучал досье за досье и постепенно составлял себе все более и более ясное представление о том, как подпольная организация использовала фамилию и пропуск покойного.
Первый владелец поддельного пропуска исчез, не оставив никаких следов. Но записи сохранили его фамилию, сведения о его родителях и о нем самом. Выведенные красивым, аккуратным почерком донесения наталкивали на мысль, что он выехал за границу и, вероятно, отправился в какое-нибудь коммунистическое государство для изучения методов партизанской войны. Запечатанное распоряжение гласило, что это опаснейший человек, чье возвращение таит в себе серьезную угрозу, поэтому во все въездные пункты разосланы его фотографии с приказом открывать огонь, как только он будет замечен. На снимке был запечатлен довольно смирный на вид и как будто не очень толковый молодой человек с заспанными глазами и пухлым лицом; ему, видимо, только что исполнилось тридцать. Предки его, как свидетельствовали записи, принадлежали к племени коса; но то, что несколько их поколений жило в городе, вытравило из его облика все характерные черты этого племени; у него была теперь ничем не примечательная наружность одного из миллионов людей, обитающих в мутных заводях городов. Опасный человек, враг государства - таков был первый Лжеричард Нкози, которого в действительности - как было установлено методическими разысканиями отдела картотек - звали Вальтером Малэнги.
Второй Лжеричард Нкози был одним из переходных расовых типов; чтобы решить, к какой расе отнести подобных людей, к цветным или к черным, регистраторам приходится иногда бросать монету. Этого записали цветным, и, поскольку, он пользовался относительной свободой передвижения, подпольная организация остановила на нем свой выбор и назначила его связным. Он был схвачен, приговорен к смерти и казнен под фамилией Джона Фэрстера, диверсанта и террориста, - и вот только теперь, через два года после казни, было установлено, что он пользовался документами Ричарда Нкози.
Человечек подтолкнул к Ван Асу последнюю папку.
- Вот тот, кого вы ищете. К сожалению, сведения о нем весьма скудные. Дата рождения, имя, фамилия… Его отец был важным индуной, вождем племени. Звали этого вождя Дьюбом, а сына его зовут Ричардом. Вот почти все, что мы о нем знаем. В те времена, когда они возвратились в Наталь, картотек не вели, поэтому у нас нет никаких сведений о нем, так же как и о тысячах других. Человек, который занимался делами туземцев в этой провинции, умер. Вот отчего о последнем Ричарде Нкози нам известно только то, что его подлинное имя и фамилия - Ричард Дьюб…
Спокойствие! Спокойствие! - сказал себе Карл Ван Ас, уставясь на лист бумаги и стараясь овладеть собой.
- У вас нет даже его фотографии? - спросил он осторожно.
- Есть только копия в личной карточке.
Ван Ас протянул руку, и человечек пододвинул ему пропуск.
Прежде чем взглянуть на фото, Ван Ас постарался взять себя в руки. Он знал заранее, что увидит, но на всякий случай нажал звонок, вызывая секретаршу. И только после того как услышал ее шаги и убедился, что внимание человечка отвлечено ее приходом, Ван Ас посмотрел вниз. Ожидания его сбылись, и все-таки его пронзила нервная дрожь. Если бы человечек не смотрел на Анну де Вет, он непременно заметил бы его волнение. Да, он знает последнего Ричарда Нкози!..
Когда он поднял глаза, человечек улыбался.
- Я знаю, что вы, сотрудники управления безопасности, - народ хитрый. Разумеется, прежде чем приехать сюда, я заглянул в ваше досье и познакомился с вашим послужным списком. Если вы хотите что-нибудь скопировать, нет надобности прибегать к уловкам. Обещаю никому не говорить ни слова о том, что я увижу или услышу в этой комнате.
Карл Ван Ас скрыл свое облегчение под широкой улыбкой.
- Боюсь, вы нас переоцениваете. Я только хотел, чтобы мисс де Вет сняла копию с того немногого, что у вас имеется в деле Дьюба. - Он передал папку с единственным листом бумаги своей секретарше. Мисс де Вет быстро переписала все данные в свою записную книжку. Затем он подтолкнул к ней пропуск. - И это тоже.
Теперь он с сияющим лицом смотрел на человечка, как всегда спокойный и уверенный в себе.
- Насколько я понимаю, у полиции есть фотокопии?
- Ужасно плохие. По ним его не опознала бы и родная мать.
- Тогда нужно снабдить их другими.
- Совершенно верно. В вашем голосе внезапно зазвучала уверенность.
- Я выяснил все необходимые обстоятельства.
- И знаете теперь, что делать?
- Думаю, да.
- Вы знаете, что в Претории очень обеспокоены этим делом?
- Знаю.
- Тогда у меня все. - Человечек поднялся.
- Может быть, останетесь на обед? - предложил Карл Ван Ас.
Человечек покачал головой.
- Спасибо за любезное приглашение, но мне предстоит еще долгий полет, а завтра будет трудный день. Я хотел бы возвратиться как можно скорее. Еще раз спасибо! - Он уложил папки в портфели.
- Машина готова? - спросил Ван Ас у своей секретарши.
Та кивнула.
Человечек пожал руку Ван Асу и пошел вслед за рослой золотисто-смуглой девушкой. В дверях он остановился и, обернувшись, сказал Ван Асу:
- Удачной охоты!
2
Удачная охота!
Ничего себе, удачная охота! Душу Карла Ван Аса затопила волна горькой удрученности, смешанной с возмущением, которое не было направлено против кого или чего-либо в частности и поэтому грозило разрастись до необычайно больших размеров. Но через некоторое время, как всегда, он овладел собой и его рассудок одержал верх над чувствами. Безотчетная тоска, разумеется, оставалась, но он уже привык к ней.
Ричард Нкози - Ричард Дьюб. Ричард Дьюб - третий Лжеричард Нкози, как его называл этот человечек из отдела картотек. Он вспомнил Ричарда Дьюба таким, каким он его знал. Невысокий, на удивление спокойный африканец, наделенный тонкой художественной натурой. Правда, когда живешь в Париже, кажется, что все люди наделены тонкими художественными натурами. Ясный, прямой взгляд, которым посмотрел на него Дьюб, когда они знакомились… Как звали эту маленькую француженку, которая привела его туда?.. Неважно. Важно другое: Дьюб был там и, видимо, чувствовал себя как рыба в воде. Это была одна из тех многолюдных артистических вечеринок, где почти все гости напиваются до потери сознания, а молодым дипломатам приходится следить за каждым своим шагом из боязни, как бы их не скомпрометировала какая-нибудь слишком уж настойчивая хорошенькая мисс. Публика была довольно разношерстная - смешение всех типов, цветов и рас; добропорядочные старейшины голландской реформистской церкви в Претории несомненно ужаснулись бы, если б узнали, что кое-кто из их блистательных молодых людей посещает подобные сборища! Шумливость и несколько чрезмерная самоуверенность индийцев и африканцев из Западной Африки выгодно оттеняли сдержанное спокойствие Дьюба, который явно чувствовал себя свободнее и уверенней, чем другие темнокожие гости. Ни капли заносчивости - и в то же время никакого мнимого смирения или раболепия. Его молодая спутница - как же, черт побери, ее звали? - узнала Дьюба и промурлыкала "Ричард" так ласково, что ревность кольнула его в самое сердце. Но она все-таки познакомила их друг с другом, спасибо ей хоть за это.
Ван Ас откинулся назад и закрыл глаза, пытаясь воскресить их встречу во всех подробностях.
Молодая француженка - как же, черт возьми, ее звали? - вскоре увидела какого-то своего знакомого и оставила их вдвоем. О чем они тогда говорили? Ужасно трудно вспомнить через столько лет! А сколько, интересно, прошло лет - семь или восемь? Память отчетливо сохранила лишь спокойствие, которое излучал Дьюб и которое как будто обволакивало их обоих, да еще сильное чувство симпатии, охватившее их в тот самый миг, когда они взглянули друг на друга и обменялись первыми словами. Они были единственными южноафриканцами на этой вечеринке. И хотя они встретились впервые, и хотя между ними стояло различие рас и общественного положения, - одно то обстоятельство, что оба они были южно-африканцами, породило какую-то редкую, удивительную близость, отделившую их от всех других. То, что они родились в одной стране, видели один и тот же восход над горами и холмами, где протекала их жизнь, видели один и тот же туман, клубящийся белым паром в долинах, роднило их и делало непохожими на все человеческие существа, происходящие не из Южной Африки.
В их встрече с Дьюбом было что-то необычное, что-то похожее на первооткрывание… События восьмилетней давности, хранившиеся в таинственных запасниках памяти, стали смутно проступать сквозь туман… Он упомянул в разговоре об этой их южноафриканской общности и о том, что он как будто совершает первооткрывание. И вдруг так же отчетливо, как и в ту давнюю ночь, через бездну времени и пространства, через множество незначительных событий, которые произошли в его жизни с тех пор, до него донесся голос его тогдашнего собеседника: "Но нам придется подождать, пока Южная Африка не осознает все непреходящее величие нашей южноафриканской общности: такова трагичная ирония судьбы, не правда ли?"
Теперь все озарилось ясным светом; достаточно, казалось, было вспомнить голос Дьюба, чтобы в памяти воскресла та неповторимая ночь. Теперь он мог припомнить мельчайшие подробности: и как Дьюб выглядел, и как он был одет, и его жестикуляцию, и тембр голоса, и складки вокруг рта, и смущающую прямоту взгляда… И теперь он мог припомнить имя девушки - Моника, - такое же милое и заурядное, как его обладательница.
Они говорили на излюбленную тему южноафриканцев, встречающихся за границей: о Южной Африке и южноафриканцах и, разумеется, о цвете кожи. Он был сражен замечанием Дьюба о том, что южноафриканцы только тогда осознают свою общность, когда покидают Южную Африку. Это было сказано мягко, без намека на осуждение. И все же Ван Ас был глубоко задет и обезоружен этим замечанием. После этого разговор принял обычный светский характер: оба собеседника догадывались о возможности сближения, но один из них ждал, когда другой сделает первый шаг, а тот не находил в себе достаточной решимости.
На следующий вечер, узнав у Моники адрес, Ван Ас прошел через площадь Сен Сюльпис и поднялся по узенькой улочке Сервандони до самой вершины холма, где находился покосившийся старый дом. Ван Ас уже стоял на площадке четвертого этажа, возле двери студии, но в последний миг мужество изменило ему, и он спустился вниз, так и не постучав. Затем он стал прогуливаться вдоль обветшалых домов, надеясь, что Дьюб спустится из своей квартиры и они смогут продолжить случайное знакомство. Но свет в окнах студии не гас; Дьюб так и не вышел. Обитатели этой узенькой улочки стали поглядывать на Ван Аса с подозрением, и ему пришлось ретироваться… И вот теперь художник Ричард Дьюб превратился в Ричарда Нкози - члена подпольной организации, которого разыскивает полиция.
Ван Ас поборол прилив усталости, встал и снова направился через темный коридорчик к кабинету доктора Снеля. На полпути он остановился, застыл в глубокой задумчивости, затем резко повернулся и пошел обратно к себе.
Ричард Дьюб - художник, Ричард Дьюб - подпольщик. Деньги, которые неожиданно стали находить у арестованных, - свидетельство того, что подпольная организация располагает теперь достаточными средствами, - все это могло означать лишь одно: Дьюб привез в страну деньги. И прибыл он, несомненно, со стороны моря.
Ван Ас снял трубку и позвонил начальнику натальской политической полиции.
- Джепи? Это Карл Ван Ас… Да. Пришлите ко мне этих двоих парней, которые видели Кэтце-Вестхьюзена… Да. Я полагаю, что нашел ключ… Нет. Пришлите их немедленно. Этот туземец, вероятно, привез деньги; он высадился с моря. Я хочу поехать туда вместе с ними… Да… превосходно. До свидания.
Не успел он положить трубку, как его осенила догадка: если Дьюб привез деньги, а Кэтце-Вестхьюзен его сопровождал, стало быть, Кэтце-Вестхьюзен тоже агент подпольщиков. Ведь он белый человек, а его объявили цветным - вот он и отомстил, поступил на службу к подпольщикам. В свое время, в самый разгар скандала с Вестхьюзеном, доктор Снель предположил такую возможность. Он, Ван Ас, подумал тогда, что старик хватил через край, в конце концов это лишь личная трагедия одного человека, но, оказывается, старик прав. Вестхьюзен стал Кэтце, а Кэтце-Вестхьюзен был проводником человека, который высадился с моря.
Он снова наврал номер начальника натальской полиции.
- Это опять я. Мне нужна подробная информация обо всех, с кем Кэтце-Вестхьюзен встречался за последние три месяца. Повторяю: обо всех - без исключения… Да… Кем бы они ни были… Да… Старик как в воду смотрел… Хорошо! Считайте это своей первоочередной задачей… Нет, нет, пока еще не могу сказать. Но если вы дадите мне сведения обо всех, с кем только он имел дело, среди них непременно окажется человек, через которого он был связан с подпольем. Главное в том, чтобы опознать и найти этого связного… Да, у меня нет никаких сомнений в том, что он был их сообщником… Этого я пока еще не знаю: по-моему, пока нет никакого смысла убивать агента подпольщиков, во всяком случае - явного смысла. Но в этом, безусловно, что-то кроется… Да… Да… Как можно скорее и сразу же по мере поступления. Не пренебрегайте никакими подробностями. Счастливо.
Он по привычке навел порядок на столе, запер ящик с секретными документами и принял ванну. О том, где он будет, он предупредил секретаря.
После обеда он заехал домой и сменил безукоризненно сшитый городской костюм на походную одежду цвета хаки и прочные башмаки, какие носят буры. В тот миг, когда он застегивал патронташ, ему позвонила Анна де Вет и сказала, что в его распоряжение прибыли двое патрульных. Он велел передать им, чтобы они обождали.
Через пять минут он был уже в управлении. До его прихода Анна де Вет, видимо, флиртовала с патрульными. Когда он пожимал им руки, они все еще никак не могли освободиться от власти ее чар. Это его покоробило, он невольно сравнил их с кобелями, а ее с сукой. На какой-то миг жизнь в этой комнате свелась к непреодолимому, примитивному половому инстинкту - и в таком убогом виде она была невыразимо отвратительна. По лицу его скользнула тень отвращения.