Секретарша ждала разъяснений, но Джо ограничился сказанным, и у нее было достаточно ума, чтобы все понять и не задавать лишних вопросов. Девушка выскользнула из комнаты. Она хорошо знала, что ему нельзя мешать и ее обязанность - не пускать никого к нему в кабинет.
Дважды он просил соединить его с городом. Один раз он разговаривал с торговцем индийцем, который жил на самом севере страны (это был, она знала, один из руководителей движения), а в другой раз - с африканцем адвокатом, являвшимся вопреки запрету властей, юрисконсультом фирмы. После этих двух звонков он, видимо, звонил по своему личному телефону, не подключенному к коммутатору, но в этом девушка не была уверена.
Затем пришел главный бухгалтер и взмахом руки отмел все ее возражения;
- Он сам меня вызвал.
Бухгалтер просидел у молодого хозяина до обеда, и секретарша знала, что заняты они отнюдь не счетами фирмы. Как только это долгое совещание кончилось, бухгалтер сел в машину и отправился в поездку по сельским местностям Наталя: впрочем, о его точном маршруте никто не имел ни малейшего представления.
Затем, как бы случайно, стали заглядывать служащие, чтобы поговорить несколько минут с Джо Нандой.
К концу рабочего дня приехал адвокат африканец. С ним был еще один его сородич: высокий, худой мужчина с пронизывающими глазами. Эти двое пробыли в кабинете дольше, чем все остальные, - почти целый час.
Через несколько минут после ухода африканцев Джо Нанда оставил свой кабинет.
█
Пока Джо Нанда говорил, Давуд Нанкху беспокойно шагал взад и вперед по комнате. Вынужденное сидение взаперти плохо сказывалось на его нервах: он был в каком-то взвинченном состоянии. Зато Нкози сидел спокойный и невозмутимый, как будто в их положении не было ровно ничего необычного. Комната, где они прятались, была большая, просторная и очень комфортабельно, почти с роскошью, обставленная. Находилась она на верхнем этаже особняка Старого Нанды, на территории, отведенной для белых. Джо Нанда стоял, прислонясь спиной к стене, возле двери и рассказывал о свидании с человеком по имени Симон, об аресте председателя Центрального Совета подпольной организации и о том, что на следующую ночь по всей стране намечены диверсионные акты.
- Итак, мы должны действовать на свой страх и риск, - констатировал Нанкху, нервным движением запуская пальцы в волосы.
- А этот африканский лидер, с которым вы сегодня встречались… - поинтересовался Нкози. - Что вы о нем думаете? Что он за человек?
- Решительный и находчивый, - ответил Джо. - Он произвел на меня хорошее впечатление.
- Тогда почему бы не заручиться его помощью? - предложил Нкози. - Погодите… А не разделиться ли нам с Давудом? Вы проводите его до границы Протектората или до какою-нибудь пограничного пункта. Там мы с ним встретимся и попытаемся вместе перейти через границу. Очевидно, мне легче будет проделать этот путь в сопровождении африканцев, а Давуду - в сопровождении индийцев.
- Мне нравится эта мысль, - поспешил поддержать его Нанкху.
- И мне тоже, - сказал Джо. - Но тут есть две трудности. Может быть, нам и удастся как-нибудь доставить Давуда к самой границе, но вам, мой друг, не отъехать и десяти миль от Дурбана. Даже если мы сумеем доставить вас обоих к месту назначения, граница наглухо закрыта, она чуть ли не через каждый ярд утыкана пограничниками. Попытка перейти сейчас границу не просто рискованная, а самоубийственная затея. Нет, друзья, как ни соблазнительна эта мысль, она, к сожалению, неосуществима. Я уже не говорю о том, что Симон рекомендовал мне не впутывать в это дело африканскую секцию.
- А может, достать где-нибудь мощную моторную лодку? - сказал Нанкху.
- Я уже думал об этом, - отозвался Джо. - Но прежде чем вы доберетесь до Бейры, вас непременно обнаружит морской или воздушный патруль.
- Надо рискнуть, - проговорил Нкози.
- Согласен. Но ведь рисковать и идти на заведомое самоубийство - вещи совершенно разные. Не забывайте: тут затронуты гораздо более важные интересы, чем интересы вашей личной безопасности. Говоря прямо, ваш арест нанесет неизмеримо больший вред нашему движению, чем арест Давуда.
- Я знаю, - негромко вымолвил Нкози. Он встал и дважды прошелся взад и вперед по комнате, затем остановился и поглядел сперва на Давуда Нанкху, а потом на Джо Нанду. - Послушайте, друзья. Я не смельчак. Напротив, я человек впечатлительный и быстро поддаюсь панике. Поэтому мне нелегко предлагать то, что я вынужден предлагать вопреки своим желаниям. Но если мы окажемся в безвыходном положении, вы можете поступить так, чтобы я исчез… Нет, Давуд… Не исключай этой возможности… В таком случае, пожалуйста, не говорите мне ни слова: постарайтесь только, чтобы это было быстро и безболезненно. Но я все-таки не теряю надежды…
Нанкху обхватил голову руками. Перед ним стояло лицо Ди. Ведь она любит этого человека! - вспомнил он.
- Мы боремся во имя жизни! - сказал Джо резко, сердито, как бы не желая признесать ужасный смысл, который таился в словах Нкози.
Нанкху приподнял голову и подумал: но даже борясь во имя жизни, мы можем погибнуть, так и не узнав, принесет наша смерть какую-нибудь пользу или нет; все, что нам дано, - это быстро гаснущая вспышка сознания, которую мы зовем жизнью.
Послышался стук в дверь.
- Кто там? - выкрикнул Джо.
- Это я, - донесся слабый голос Старика Нанды.
Молодой Нанда вышел наружу, плотно затворив за собой дверь. Немного погодя он вошел и придержал дверь, пропуская старого Нанду.
- Отец хочет познакомиться с вами, - сказал он, обращаясь к Нкози.
- Надеюсь, вы не возражаете? - спросил Старик Нанда, впиваясь взором в африканца. Неужели этот коротышка - тот самый, из-за кого подняли такой переполох? Тот самый, кого называют неуловимым и бессмертным? А по мне, ничего особенного. Как две капли воды похож на любого другого африканца. Но, видно, в нем все же есть что-то, раз он так напугал белых. Ну, уж если они его поймают - зададут же они ему. Но тогда и мне не поздоровится - у моего сына гости, а я с ними незнаком… Вы понимаете?
- Я уже объяснил тебе, отец.
- Да, - сказал старик, - но все-таки…
- Вы правы. - Нкози поднялся и протянул руку.
Помедлив какое-то мгновение, Старик пожал эту небольшую черную руку. Затем он повернулся к Нанкху:
- А, это вы, доктор? Кто же теперь заботится о вашей сестре и пациентах?
- Отец! - вскричал Джо.
- Как вам это нравится? - апеллировал Старик к Нкози. - Мой сын подвергает опасности всю нашу семью и еще возмущается! Я кажется, не успел вам сказать, что не разделяю ваших общих взглядов.
- Извините, - сказал Нкози. - Я предпочел бы, чтобы все было иначе.
- Тут я с вами совершенно согласен… Но объясните мне, пожалуйста, как вы собираетесь сбросить это правительство, которое забрало всю власть в свои руки?
- Ваш вопрос не по адресу, отец. Спросите меня.
- Я уже спрашивал тебя, Джо, помнишь? Ты ответил, что на это требуется время, а до тех пор много людей - и среди них мой собственный сын - могут погибнуть. Теперь я задаю тот же вопрос ему: ведь он, говорят, неуловим и бессмертен. Почему мой народ, мой сын и доктор должны умирать за вас и ваш народ?
- Да замолчите вы, отец! - закричал Джо, придвигаясь к Старику.
- Успокойтесь, - сказал Нкози.
- Не за него и не за его народ, - выпалил Нанкху вне себя от ярости. - Как вы не понимаете? Мы делаем это ради себя. Ради таких людей, как вы.
Джо Нанда схватил отца за руку и повел его к двери.
- Подождите! - властно сказал Нкози.
Джо остановился и отпустил отца. Старик нашел себе стул и уселся.
- Похоже, вы здесь единственный, кто уважает старость, - сказал старик, обращаясь к Нкози.
- На их месте я сделал бы то же самое, сэр; так же, как, надеюсь, и они на моем. Может случиться, что я погибну или меня арестуют. Но чтобы ни случилось, мы не должны допустить - мы трое и все участники борьбы против апартеида, - мы не должны допустить уничтожения Идеи, которую воплощает в себе Ричард Нкози. В действительности меня зовут не Ричард Нкози. Я только заимствовал это имя, как делали до меня и будут делать после меня другие, потому что имя это стало выражением воли и духа сопротивления. Отныне оно - символ.
- А если вас арестуют?
- Тогда у них будет возможность доказать, что я - тот, кто пользовался именем Ричарда Нкози. И они смогут установить мою личность. А это грозит двумя последствиями: во-первых, будет развеян миф, во-вторых, погублена надежда на победу - надежда, питающая дух сопротивления.
- И вы рискуете своей жизнью ради этой сказки?
- Нет, сэр. Ради народа своей страны, но прежде всего - во имя своих идеалов. В этом, сдается мне, и состоит разница между человеком и животным.
- Мы не хотим быть животными, живущими в джунглях, - вступил в разговор Джо.
- Я думаю обо всех нас, - сказал Нкози. - Обо всех человеческих существах на свете.
- Прикажете всем нам верить в волшебные сказки! - насмешливо фыркнул Старик.
- А почему бы и нет?
- Ваши люди убивают индийцев, белые зверствуют, все ненавидят друг друга - вот он, ваш сказочный мир. До сих пор вы говорили разумно, молодой человек, хотя я и не согласен с вами. Но сейчас… Это мечты!
- Да, - откликнулся немного погодя Нкози. - Это мечты.
Он, видимо, признавал, что Старик прав, - и все остальные почувствовали это. Старый Нанда настоял на этой встрече и вышел победителем из спора. Он метнул торжествующий взгляд на сына. Джо стоял, опираясь о стол; на лице его лежала хорошо знакомая отцу мрачная тень. Такое выражение бывало у него обычно, когда ему приходилось решать трудный вопрос или задачу, - и в былые дни Старик всегда испытывал огорчение, потому что сын не хотел разделить с ним свои заботы и даже не просил о помощи. То же чувство разочарования испытал он и сейчас: Джо отнесся с явным неодобрением к его маленькому триумфу.
В джунглях нет места для мечтаний, подумал Джо без особой, впрочем, неприязни к отцу.
Давуд Нанкху сидел, глубоко утонув в кресле; спина его изгибалась плавной дугой. Мы должны смотреть в лицо неприятной для нас истине, обобщил он про себя, уродство и зло так же могучи, как красота и добро. Мечты, стремление к добру - для нас неотъемлемое свойство человеческой натуры, нечто естественное и не требующее объяснения. Сталкиваясь со злом и уродством, мы пытаемся объяснить их с помощью политических, исторических и социологических теорий. Но мы никогда не ищем объяснения благородству того или иного человека, - например, никогда не спрашиваем себя, почему Неру мог сделаться, но все же не сделался диктатором Индии (если бы он стал диктатором, ученые мужи тотчас установили бы, каковы корни и происхождение этой диктатуры). То, что существует добро, представляется нам естественным; то, что существует зло, требует объяснения. Может быть, мы робеем перед реальностью мира, где добро и зло ведут бой на равных, так что каждое может одержать победу? Но ведь наши религии, наша история, все, что мы постигли, - предрекают конечное торжество добра над злом. Если добро и зло ведут бой на равных и каждое способно одержать победу…
Ликование Старика угасало. Трое молодых людей готовы были допустить, что он выиграл очко, но это не произвело на них ни малейшего впечатления. Почему?
- Значит, вы поступаете глупо, рискуя собой, - заявил он чуть более вызывающе, чем хотел.
- Тут я с вами не согласен, - запротестовал Нкози. - Признать, что все это мечты, еще не означает признания, что мечтать глупо. Ваше право считать, что это глупо. Но мы так не считаем.
- Тогда объясните мне, какой смысл в ваших мечтах! - нетерпеливо потребовал старик.
- Я отнюдь не уверен, что мне это удастся. Как объяснить вам, почему я любуюсь цветком? Я не в силах объяснить это даже самому себе. Я, конечно, мог бы упомянуть о красоте и аромате, но, убей меня бог, если я знаю, почему они будят такой отклик в моем сердце. Я только знаю, что они в самом деле будят отклик в моем сердце. Я даже не знаю, откуда берет начало моя духовная жизнь. Я только знаю, что я живой человек и, раз я живой человек, у меня та же потребность, что и у предыдущих поколений, - снова и снова утверждать нерушимость человеческого духа - этой таинственной силы, которая порождает в нас нежность и злобу, любовь и веру в такие абстрактные понятия, как честь, справедливость и добро.
Вы только что доказали нам, что на свете существует и зло. И этого я тоже не могу объяснить. Но я знаю, что зло существует, и знаю, что стремление утверждать нерушимость человеческого духа может в критический момент потребовать, чтобы мы вступили в борьбу не на жизнь, а на смерть против гнусного произвола.
Наше поколение не первое и, думаю, не последнее, на которое возлагается подобная миссия. Теперь это наша святая обязанность, ибо нигде в мире не творятся такие страшные злодеяния, нигде в мире нет такой угрозы человеческому духу, как в нашей стране. Речь идет вовсе не о расе или цвете кожи. Вы, может быть, спросите, в чем суть? Вряд ли все участники нашего движения согласятся со мной, да я и сам не соглашаюсь со многим, что делается в нашем движении, хотя, видит бог, я совершил очень мало полезного по сравнению с другими. Так вот, суть, по-моему, состоит в том, что стремительное развитие Южной Африки, этот особый, полный внутреннего напряжения диалог между народом и землей, которая его создает, наделяет характерными чертами и кормит, может начаться лишь после того, как наша страна покончит с гнусностью расового неравенства. Без этого немыслимо никакое движение вперед.
- Это точка зрения вашего народа и вашей организации?
- Я не могу говорить за всех. Но я знаю, что так думают многие. В свое время нам придется начать борьбу с противниками наших взглядов, ибо разумно устроенное общество охраняет интересы всех народностей - это одна из составных частей нашей веры. Демократия - это правление большинства, но хотя одной ее мало, для того чтобы добиться полного расцвета человеческого духа, начать надо именно с нее.
- Благодарю вас, - сказал Старик и повернулся к сыну. - Наш разговор затянулся, Джо, неплохо бы и промочить горло. Принеси нам вина; мне, пожалуйста, немного брэнди.
Джо наполнил бокалы и раздал их присутствующим. Все это время в комнате стояло неловкое молчание. Старик пригубил свой бокал, попросил долить ему содовой и откинулся на спинку стула.
- Вы, разумеется, понимаете, что я не согласен с вами, но теперь я знаю, чего вы добиваетесь. Я продолжаю считать, что это тщетные мечты, но по крайней мере я уяснил себе их смысл. Вам никогда не удастся изменить этот мир, но теперь я, пожалуй, понимаю, что вы должны попробовать…
- Хотя нам и грозит поражение, - сказал Джо Нанда.
- Вам не создать рай на земле. - Старик повернулся к Нкози. - Беда в том, что мой сын всегда считал меня отъявленным реакционером, поэтому он никогда не говорил со мной по душам и не обращался ко мне за помощью. - Он допил остатки вина и протянул бокал Джо.
Джо снова наполнил бокалы.
- А не выручили бы вы нас сейчас? - спросил Нанкху.
Старик Нанда насторожился.
- Какие-нибудь новые неприятности?
- Боюсь, что да, - ответил Джо Нанда и объяснил, что распоряжение, которого они ждали, получено и что им придется переправлять Нкози за границу без чьей-либо помощи.
- Значит, вы здесь как в ловушке, - сказал Старик Нкози. А про себя добавил: и мы все в большой опасности. С этих пор опасность всегда будет сопутствовать мне и моим ближним, ибо я вырастил сына мечтателем в этом жестоком мире.
Но теперь почему-то их мечты не вызывали в нем раздражения. Он поднялся со стула и с чопорным полупоклоном, предназначенным для всех троих молодых людей, направился к двери. Именно благодаря этому маленькому африканцу, внезапно осенило его, он стал ближе к своему сыну, чем когда бы то ни было после его возмужания.
- Я постараюсь сделать все, что в моих силах, - пообещал он, закрыл за собой дверь и, погруженный в свои мысли, стал медленно спускаться вниз.
Он знал, что, если те двое, которые, сейчас вместе с его Джо, останутся в доме, полиция вскоре разыщет их - это лишь вопрос времени, - и вместе с ними самими, с их мечтами и легендами погибнут и он, и его близкие. Но в его сердце не было гнева - только глубокое беспокойство.