Понимаете, в чём штука: есть вещи, о которых бессмысленно говорить. Например, смысл жизни. Зачем о нём говорить? Надо прожить жизнь, оно и будет понятней.
Алексей Петров пишет о любви к музыке, не ища в этом смысла. Он просто рассказывает о том, как он жил, и музыка жила с ним.
Алексей Станиславович Петров
Градский рядом
1
Это имя я впервые услышал лет тридцать назад. Мог бы, вероятно, и раньше, если бы я жил в Москве и был постарше. Но ко мне его музыка пришла в начале 70‑х годов прошедшего столетия.
…Родители с друзьями "накрывали поляну" на берегу Северского Донца, готовились к обеду, а мы, подростки, слонялись неподалёку и скучали. К этому моменту уже надоели бадминтон и волейбол, погоня за ящерицами, ловля кузнечиков и пытливое исследование чахлых стебельков травы. Взрослые решили перекусить. На таких пикниках что самое главное? Хорошо посидеть с друзьями. У взрослых свои радости. Расстелили на траве клеёнку, расставили посуду. В баночке томилась варёная картошка, присыпанная петрушкой и политая маслом. Колбаска была уже нарезана аккуратно, по–эстетски тонко. Огурцы, лук и помидоры составляли аппетитный и яркий орнамент. Поблёскивали золочёными боками дефицитные шпроты. В эмалированных мисках соблазнительно выставили свои прелести маринованные маслята, жареная курица, котлеты. Даже хлеб, обыкновенный батон, казался непривычно красивым. На мелководье охлаждалась и ждала своего торжественного часа бутылочка горячительного. Солнце припекало, но у реки было свежо. В чаще попискивала беззаботная пичужка.
Я залез в автомобиль и включил радио.
Песня увлекла, затянула в свой омут сразу. Бывают такие мелодии, которые запоминаются немедленно. Качество звука на средних волнах в допотопном автоприёмнике было ужасным. Никакого сравнения с сегодняшними УКВ и FM. Далеко не каждую строчку текста можно было понять с первого раза. А начало песни я, кажется, и вовсе пропустил. Неизвестная мне исполнительница пела под аккомпанемент струнного оркестра. Мелодия достигла кульминации на строчках "Где ж тот сне–е–ег? Ка–а–ак скользили лыжи…" Это была почти истерика. Сразу же после этого голос певицы стал угасать, вязнуть в еле сдерживаемых рыданиях: "Не смотри, не надо…" Я сидел, не двигаясь, околдованный, оглушённый. Это было как сон. "Сон - не жизнь. Снилось - и забыл…"
Сегодня мне кажется странным, что тогда я решил, будто поёт женщина. Говорю же, качество трансляции было таким, что легко можно было ошибиться. Мне показалось, что у певицы непривычно низкий голос… Как же он называется? Контральто, что ли…
Когда всё закончилось, дикторша сказала: "Песню Давида Тухманова "Жил–был я" исполнял Александр Градский". Фамилию, впрочем, я толком не разобрал, потому что сквозь треск радиопомех можно было расслышать далеко не всё. Но то, что пел какой–то Александр, я понял. Это была никакая не певица и никакое не контральто. Это был тенор, красивый тенор.
2
Вскоре появился диск с этой песней - пластинка Тухманова "Как прекрасен мир". Сегодня её называют первым "концептуальным" альбомом нашей эстрады. Две песни исполнил Александр Градский. "Джоконда" поначалу, что называется, не дошла (слишком уж непростой показалась мелодия, а текст - непривычным), но "Жил–был я"… Это был, несомненно, хит, который, словно заснеженная вершина горы, возвышался над остальным музыкальным материалом диска. Купить эту пластинку было непросто, особенно у нас, в провинции. Долгое время я попросту игнорировал остальные песни альбома, сразу ставил "Жил–был я". Слушал - и воображал себя певцом: брал микрофон от своей магнитофонной приставки "Нота", подходил к зеркалу и синхронно с Градским открывал рот, принимал эстрадные позы, гримасничал, напускал мелодраматического туману - жил–был я, жизнь не удалась, стоит ли об этом?.. Знал соль слёз, нежилые стены…
В журнале "Песни радио и кино" напечатали текст и ноты этой песни. Стихи Семёна Кирсанова. Какой такой Кирсанов? В школе не проходили… Видать, не прост этот Кирсанов. "Взгляд без глаз, окна без стекла…" В этих строчках мне чудились отголоски прозы Уэллса и Саймака.
С пацанами–одноклассниками иногда собирались у кого–нибудь на "флэте", слушали диски. Пластинку Тухманова, например.
- Что значит "Гас, как газ"?
- Ну, включили плиту, а газ кончился…
- С чего бы это?
- Да мало ли…
- Никакой это не газ. Имеется в виду газовый платочек.
- А причём здесь платочек?
- Он вспоминает её, на ней был такой платочек. Она ушла, остался в памяти этот платочек…
- Нет, это всё–таки какой–то бред. Тут что–то другое…
Спорили.
- Между прочим, у Кирсанова это стихотворение называется совсем не так, не "Жил–был я", - сказал наш начитанный очкарик Женька Дорошенко, долговязый сын хормейстерши из заводского клуба.
- А как же?
- "Строки в скобках"!
- Ну дела! Почему?
- У него там половина текста - в скобках. "Жил–был я…" И в скобках: "Стоит ли об этом?". Дальше: "Шторм бил в мол". И опять в скобках: "Молод был и мил".
- Зачем такие выкрутасы?
- Подсознание… - загадочно ответил Женька. - Мы ведь говорим одно, а думаем другое… И кстати: Градский немного изменил текст. Нет там никаких "нежилых стен"!
- А что же там?
- А вот что: "Знал соль слёз (Пустоту постели…)".
- Откуда знаешь, что там так написано?
- У мамашки четырёхтомник Кирсанова. Весь вечер я искал это стихотворение, а оно - под другим названием.
- Ух ты! Неужели это Градский изменил?
- Ну, или какой–нибудь редактор на фирме "Мелодия". Кирсанов ведь "про это дело" намекает… Такой текст не пропустили бы на диск: цензура.
- Зря не пропустили. Смотрите: "стены - опустелый" - не рифма, а "постели - опустелый" - рифма.
Вот так в наши сердца однажды постучалась поэзия. Не Пушкин с Лермонтовым - Кирсанов.
Одна фраза из "Джоконды", стихи которой написала Татьяна Сашко, вызывали у нас искреннее недоумение.
- А ну–ка расшифруй, что он там поёт.
- Где?
- Вот, сейчас, сейчас, подожди…
Слушали диск. Градский пел: "Про то и мудр: прийти убийцам в Эрмитаж…" Какая–то абракадабра.
- Что ещё за убийцы?
- Ни хрена не понять. А вроде бы четко выговаривает каждое слово.
- А что, оригинально: убийцы в Эрмитаже… Обалдеть!
Лишь через несколько лет мне удалось найти текст этой песни:
И я бегу от рук твоих, от глаз твоих.
Я должен, наконец, избавиться от них.
За коридором коридор, за этажом этаж,
Прадо и Лувр, Питти, Уффици, Эрмитаж.
Вот так! Никакие не "убийцы". Уффици!
В четырнадцать лет я написал рассказ о том, как впечатлительный юноша сходит с ума в музее возле портрета Джоконды. "Я бегу от рук твоих, от глаз твоих…" Нет никакого сомнения в том, что этот сюжет родился после песни Тухманова. Лет до восемнадцати я думал, что написал гениальный рассказ. А потом, когда понял, что заблуждаюсь, текст уничтожил.
Однажды мой приятель включил "Жил–был я" на полную громкость, забыв, что в соседней комнате спит после ночной смены отец. Когда Градский спел "Где ж тот пляж с золотым песком?..", разъярённый папаша ворвался в комнату сына, со страшным скрипом сорвал звукосниматель с диска, схватил пластинку обеими лапами и переломил её через колено пополам.
- Кончай этот рок–н–ролл! Надоело, - прорычал отец и поплёлся спать.
3
Голос Градского вернулся к нам с передачами местных радиохулиганов, которых мы называли "радиолюбителями". Они крутили свою музыку на средних волнах. Это были герои нашего времени, потому что вечно имели неприятности с милицией. Видимо, застукать этих отчаянных ребят было не так уж сложно. И если уж в дом являлись менты, то отбирали всё: радио, магнитофон, пластинки, передатчик, микрофон.
- На метре работает радиостанция "Чёрный август", - монотонно бубнили радиолюбители. - Всем, кто знает и слушает, маленькая музыкальная передача. Катюха из четвёртого ПТУ - персонально для тебя…
Так я услышал в первый раз песню "Синий лес". Голос узнал сразу: Градский. "Достать бы весь диск", - думал я. Понимал, что этого никогда не будет. Тогда на нашей эстраде были в чести другие песни и другие исполнители. Мы не сомневались в том, что Градского никуда не пропустят.
И вдруг на экраны выходит фильм А. Михалкова - Кончаловского "Романс о влюблённых". Полные залы зрителей. Растерянность в глазах и недоуменное пожимание плечами после сеанса. Нам, подросткам, в том фильме было далеко не всё понятно. Я имею в виду не сюжет. Раздражало то, что герои говорят стихами. Зачем это? Выпендрёж. Но мы с друзьями сходили на фильм по два раза. Потому что там пел Градский. И не только пел, но иногда и говорил вместо Евгения Киндинова: "И прошлым жить, по электричкам шляться и байки петь я не желаю! Довольно снега, довольно воспоминаний! Я жив, и я люблю, и я желаю драться за любовь…" Особенно понравилась песня "Загулял". Сергей, главный герой фильма, понимает, что любимая девушка вышла замуж и всё кончено - рвёт, рвёт себе душу, терзает струны гитары и собственные голосовые связки, корёжит его от горя, ломает, словно в столбняке. "Я от радости сгорю, как от огня, не осиной во сыром бору, а соломою да на ветру…"
В промтовары завезли маленькую грампластинку с музыкой из этого фильма. Но песни "Загулял" там не было. Поговаривали, что существует и диск–гигант, и там записан весь "саундтрек" фильма (впрочем, мы не знали тогда этого слова - "саундтрек"), есть даже "Загулял"… но где же это взять? До нашего городишка - тысяча километров от Москвы - вряд ли доедет. Правда, вроде бы есть этот диск у Пашки Шпачко с соседней улицы, но он жмотится, скотина, никому не даёт слушать, говорит, что пластинка запечатана и он пока не собирается её распечатывать. Что значит "запечатан"? Наверняка врёт. Это у буржуев диски запечатаны, чтобы тот, кто купит, мог слушать незапиленный свежак ("право первой ночи"). А у нас грампластинки (боже, какое отвратительное слово!) продаются в тусклых конвертах и полиэтиленовых пакетах - "пылесосах", и любой может достать оттуда диск и послушать, даже ещё в магазине…
В журнале "Юность" вышла статья Аркадия Петрова "Метаморфозы Александра Градского". Очевидно, публикация её была приурочена к выходу на экраны фильма Кончаловского. Мы, наконец, увидели, как Градский выглядит. На снимке был он и актёры Смоктуновский и Киндинов. Я обнаружил эту статью случайно. Собирали макулатуру, стучались в квартиры, просили ненужную бумагу. Нам отдавали старые газеты и журналы. Всю эту печатную продукцию мы сваливали на заднем дворе школы и рылись в ворохе бумаг, искали что–нибудь интересное. Из журнала "Вокруг света" я выдёргивал только страницы с фантастикой и детективами. Позже это добро превратилось в переплётной мастерской в увесистый том, которым я дорожу и сегодня. Нашёл я в куче макулатуры и журнал "Юность", а там - статью Аркадия Петрова о Градском. "О молодёжи, запечатленной на киноленте, спел её сверстник, - писал музыкальный критик. - Спел, кстати говоря, все мужские песни картины ("продублировав" на звуковой дорожке фильма таких артистов, как Евгений Киндинов и Иннокентий Смоктуновский), спел ясно, просто и достоверно. "Не скрою, - говорит режиссёр "Романса", - мы пробовали и других певцов. Но оказалось, что лучше всех исполняет песни Градского сам Градский. Причём у нас была своя сложность - песни эти должны, конечно, звучать профессионально и в то же время необходимо было создать иллюзию, что поёт герой фильма, простой парень, ну, скажем, водитель автобуса. Создать иллюзию непрофессионализма. Градскому все эти перевоплощения удаются легко. Потому что он талантлив разнообразно…"
В те годы ощущался большой дефицит в публикациях подобного рода. Никто ничего толком не знал о своих кумирах. Кажется, именно тогда, после этой статьи, Градский начался для меня по–настоящему.
4
Вскоре его показали по телевизору! Александра Пахмутова написала несколько песен для фильма "Моя любовь на третьем курсе" и доверила их Градскому. Одна из них попала в телепередачу "Песня года". Кто теперь помнит этот фильм? А песни Пахмутовой "Как молоды мы были" и "Яростный стройотряд" и сегодня звучат в радиоэфире. В то время пытались мы их и сами исполнять, аккомпанируя себе на гитарах. Но петь после Градского - занятие неблагодарное. Лучше его уже не получится. "…иное "прочтение" их трудно даже представить, - писал Аркадий Петров о песнях Тухманова "Жил–был я" и "Джоконда". - Молодой артист не просто поёт, он ещё и великолепно рассказывает сюжет - качество, которое встречается далеко не у всех эстрадных исполнителей!"
Запомнилась глуповатая карикатура в "Литературной газете". Футболисты, обнявшись, уходят с поля, в руках у одного из них - гармонь. На лицах довольные ухмылки. Поют: "Первый тайм мы уже отыграли…" Строчка из песни Александры Пахмутовой.
5
После школы многие из нас стали студентами. Я поступил в столичный мединститут. В Москве выяснилось, что пластинка с фонограммой "Романса о влюблённых" - не дефицит. Во всяком случае, не такой, как в провинции. Этот диск я купил в магазине "Мелодия" на Калининском проспекте. Мы туда бегали каждую неделю.
После первого курса нас всех запихнули в студенческий стройотряд. Именно "запихнули", потому что летом хочется на море, а мы были вынуждены два месяца корячиться на строительстве нового корпуса французского посольства на Якиманке. Таскали в неподъёмных носилках бетон для французского кинозала и убирали мусор. Никакой романтики в этом не было. На работу приходили не выспавшись и уже с утра шатались от усталости. Всех нас - и москвичей, и приезжих - поселили в общежитии на улице Волгина. Несложно понять щенячью радость вырвавшихся из дома московских студентов. А мы, "иногородние", делили эту радость с ними сполна. Спать укладывались только под утро. Пьянствовали, слушали музыку, ухлёстывали за девушками. "Радостный звон гитар, яр–р–ростный стройотряд…"
Один из моих друзей, Мишка Александров, тогда уже был женат. Что–то у него с женой не ладилось. Они вечно ругались из–за какого–то пса, которого жена Александрова, похоже, любила больше, чем самого Мишку. Она периодически вычёсывала у кобеля шерсть и раскладывала её сушить на газетке под кроватью. Мишка ненавидел и этого пса, и его шерсть под своей кроватью. Поругавшись с женой, он возвращался в общагу в страшной депрессии. "Я когда–нибудь замочу этого кобеля на хрен!" Много пил и курил, быстро пьянел, а потом в подпитии включал диск Давида Тухманова "Жил–был я". Заглавную песню никогда до конца не слушал, останавливал после первой же фразы. "Жил–был я. Стоит ли об этом?" Вж–ж–жик! Мишка возвращал звукосниматель к началу дорожки и наливал себе новую дозу. Под симфонический зачин струнных он опрокидывал в себя очередную порцию "Агдама" и мелодраматично закуривал, не убирая ладони со лба. И снова: "Жил–был я…" Вж–ж–жик!
Иногда комсомольские лидеры нашего потока зачем–то пытались привлечь меня к работе в общежитском интерклубе. Собирались в большой комнате, усаживались в полумраке за столики по двое или по трое, интеллигентно пили кофе, читали стихи, пели песни и говорили о дружбе народов. Потом были танцы. Арабы усиленно кадрили русских студенток, а к концу вечера потихоньку уводили их наверх, в свои комнаты. Те же, кто оставался, снова усаживались за столики и пели песни - советские и зарубежные. Однажды один араб поразил меня тем, что исполнил совершенно незнакомую мне песню на русском языке (он её знал, а я не знал!) - спел со страшным акцентом, путая гармонию и заканчивая каждый куплет на совершенно невероятном диссонирующем септаккорде: "Мне нужьна жьена лючще или хужье, лищь быля бы жьенщина, жьенщина без мужа…"
- Это что ещё за хохма? - тихо спросил я у своей русской соседки по столику.
- Это Ибрагим из Иордании.
- Я не о нём…
- Разве не знаешь? Старая песня Градского.
- Старая? Гм…
Ибрагим пел с таким видом, будто сочинил эту песню сам.
6
Знаете, всё, что бы я ни делал, приписывается моему скверному характеру. Меня это устраивает - чем больше приставалы уверены, что у меня скверный характер, тем меньше они ко мне будут приставать.
Некоторые даже считают меня очень добрым, как это ни странно.
Из интервью А. Г.
В конце семидесятых годов в Москву вдруг приехал ансамбль "Бони М", а вскоре, следом за ним - Элтон Джон. Это сегодня нас не удивишь никакой заезжей звездой эстрады, а тогда ажиотаж был страшный. Билеты достались только "мажорам" и некоторым везунчикам, мы же с другом даже не дёргались. Однажды уже пытались попасть с ним в Театр Эстрады на концерт Чеслава Немена. Прогуляли занятия в институте, простояли в очереди часов шесть, промёрзли до костей, но так и не смогли подойти к кассе. Поэтому понимали, что московские концерты "Бони М" и Элтона Джона увидеть нам не суждено. К тому же пошёл слух, что билеты распространяются только через парткомы и горком комсомола. Но одному из наших, общежитских, всё же посчастливилось. Факт почти невероятный: парень прорвался "на лишний билетик", да ещё по дешёвке. Вернулся - и давай восторженно трещать по всем комнатам:
- Это обалдеть, мужики! Это надо видеть! А сколько в зале знаменитостей! Градского видел! Ходит по фойе, очки на нём в пол–лица, на шее пышный бант кадык подпирает, смотрит Градский на всех надменно, голову запрокинул…
- А голову почему запрокинул?
- Так ведь бант мешает!
- Ну а как музыка?
- Ну а что музыка? Музыка как музыка…
Мой товарищ Шурка Снетков как–то вечером забрёл в студенческую аудиторию в главном корпусе института, а там - толпа: пришли на концерт Градского. Никаких афиш, конечно, не было. Шурке повезло: злостный прогульщик, он был вынужден в этот вечер отрабатывать пропущенное занятие на одной из кафедр. Если бы не это, ни за что не побывал бы он на этом концерте. А тут прорвался через все кордоны, уселся чуть ли не в первом ряду (или на ступеньках в проходе, не знаю), Градского видел.
- Ну и как музыка, Шурка?
- Отпад! Голосина уникальный, глотка лужёная, владеет связками виртуозно - озноб, когда слушаешь. Представляешь, в одной из песен он голосом имитировал писк комара!
- Это как?
- А так! тоненько–тоненько - и–и–и…
Градский всегда был где–то рядом…