Глава 7
Полковник деревянной походкой приблизился к Ганюку. "Плохо работаете, шеф", - произнес он неприятным голосом и, не оборачиваясь, сделал знак своим людям, означающий: "взять его". "Я не так уж плохо работаю, в чем вы убедитесь, повернувшись на 180 градусов", - ядовито сказал Ганюк. Полковник с недоверием оглянулся, и глазам его предстала следующая картина: лейтенант Жилин без чувств лежал на дороге, видимо, получив удар топором по голове, так как над ним стоял дюжий негодяй с топором в руках и глупо ухмылялся. Ноги одного из милиционеров в хромовых сапогах с подковками высовывались из кювета. Трое остальных медленно поднимали руки вверх. Полковник, недолго думая, подхватил с дороги булыжник и запустил им в лжемайора. Негодяй пригнулся, и булыжник размозжил череп стоявшему поодаль бандиту в ватнике. Тот издал странный булькающий звук и свалился в дорожную пыль. Зубова связали. Лежавшего замертво Жилина кольнули шилом, чтобы проверить, жив он или нет. Лейтенант застонал, не приходя, однако, в сознание. Трех милиционеров наспех вывели в расход в придорожном кустарнике, а Зубова с Жилиным запихали в машину Ганюка и повезли в неизвестном направлении. По дороге полковник размышлял о подлости человеческой и о допустимой мере доверия. В конце концов он пришел к выводу, что без доверия все–таки жить нельзя. Он догадывался, что бандиты хотят получить от него какие–то важные сведения и везут его для этого в свою штаб–квартиру. "Ничего вы от меня не добьетесь", - проворчал полковник. Жилин глухо застонал. "Держись, друг, - сказал полковник, гладя лейтенанта по голове, - мы с тобой бывали и не в таких переделках". "Заткнитесь вы там!" - заорал бандит, сидевший рядом с шофером. Полковник презрительно хмыкнул и замолчал. Вскоре машина остановилась. Зубова бандиты грубо вытащили наружу, а Жилина просто выбросили, как неодушевленный предмет. Лейтенант е кряхтением поднялся. Перед милиционерами возвышалось ветхое аляповатое здание в стиле позднего рококо. Ганюк с нескрываемым самодовольством взглянул сверху вниз на полковника, но вместо восторга увидел на его лице кислую гримасу. "Какая безвкусица!" - сказал полковник. Ганюк поперхнулся от злости. Полковника и Жилина впихнули в дверь. Они оказались в просторном зале, обставленном с дешевой роскошью, затем прошли через анфиладу комнат, где во всех углах валялись пьяные бандиты. Их провели в подвал и заперли в сырой и мрачной комнате с голыми бетонными стенами. Последние лучи вечерней зари пробивались сквозь крохотное решетчатое оконце под самым потолком. Всю мебель заменяла куча гнилой соломы в углу. Внезапно за дверью послышались возня, сопение и приглушенная брань, железная дверь со скрежетом распахнулась, и в камеру втолкнули окровавленного Дзюбу. Полковник поднялся с пола, и друзья обнялись, покалывая друг друга трехдневной щетиной. "Я здесь со вчерашнего дня", - заявил Дзюба, указывая на неровные буквы, намалеванные кровью на грязной стене. Надпись гласила: "Здесь в августе 19… года сидел майор Дзюба", и ниже подпись: "майор Дзюба". "Какой закат!" - восхитился Дзюба, подойдя к окошку. "Золотое переходит в красное, а красное - в багровое", - констатировал полковник и, не в силах совладать с приступом грусти, опустил голову. Дзюба сел на солому и подвинулся, давая место полковнику. Жилину тоже положили соломы под голову. "Вряд ли мы переживем следующее утро", - вздохнув, промолвил Дзюба. "Что ж, мы немало потрудились на этом свете, пора уж и на тот", - горько отшутился полковник. Перед глазами офицеров прошла вся их нелегкая трудовая жизнь. Вот маленький Егорка Дзюба, кутаясь в изодранный армячок, гонит с братьями скот в Бийск на продажу. А вот 16-летний мастеровой с Путиловского Зубов выводит под гармонь–трехрядку фабричные частушки, возвращаясь с маевки за городом. Вот уже комсомолец Егор Дзюба раскулачивает и выселяет мироеда Нила Дубова вместе с дочерью его Алевтиной, первой любовью Егоркиной. А вот вернувшиеся с царской каторги старые большевики Аким Смагин и Матвей Бузунов записывают юного путиловца в отряд ЧОН и выдают ему сапоги и форму. "Что ж, былое переходит в сущее, а сущее - в завтрашнее", - задумчиво сказал полковник и тихо запел "Дубинушку". "Хорошая песня", - промолвил Дзюба и крепко зажмурился, чтобы не заплакать. Полковник спел еще "Разлуку" и первые два куплета "Коробейников". После этого он задремал, и во сне к нему пришла покойница мать и, как в детстве, сказала: "Ванюша! Вставай, на работу проспишь!" Зубов замычал и проснулся, но в камере, кроме Жилина, никого больше не было.
ЧАСТЬ 2
Глава 1
Дзюба не спал, когда за ним пришли. Он вышел в коридор, не сопротивляясь - ему жалко было будить полковника звуками борьбы, иначе он не отказал бы себе в удовольствии проломить перед смертью дюжину–другую бандитских голов. Когда его вытолкали на улицу, он потянулся так, что все косточки захрустели, и полной грудью вдохнул свежий утренний воздух. Неспешно прошел он по дорожке между двумя рядами столетних лип. В голубом небе носились ласточки, крича так жалобно, словно оплакивали того, кому суждено было безвременно умереть в это чудесное августовское утро. Бандиты подталкивали его в спину стволами обрезов, но Дзюба словно не замечал этого. Листва на столетних деревьях поблескивала на солнце и мелодично шелестела под мягким и свежим ветерком. Аллея кончилась, и они очутились в чистом поле. Дзюба шел по пояс в высокой траве, изредка срывая головки полевых цветов. На круглом бугорке под яблоней бандиты сели и молча стали сворачивать собачьи ножки, а Дзюбе дали лопату, и он без слов понял, что ему надо делать. Он скинул форменную рубаху с широких плеч, оставшись в застиранной майке, и вонзил в мягкую землю, усыпанную белыми лепестками яблоневых цветов, широкое лезвие лопаты. Он работал с упоением, сознавая, что скоро его большое и сильное тело удобрит эту щедрую землю. "Хороша землица", - время от времени вздыхал Дзюба, растирая между пальцами черные комья. Когда яма стала ему по грудь, он не спеша отряхнул руки и полез наверх. Банди- ты загасили окурки и тоже поднялись. Майор присел на кучу вынутой земли и деловито стал снимать сапоги. "Хорошие, яловой кожи", - ни к кому в отдельности не обращаясь, сказал он. "Ну, вставай, что ли", - переминаясь с ноги на ногу, сказали бандиты, вытаскивая из–за голенищ обрезы и поджиги. Дзюба выпрямился и встал к краю ямы. Он глядел в голубое утреннее небо, и ветерок развевал завязки его бязевых кальсон. Вдруг белый лепесток упал с яблони и запутался в седых волосах на груди Дзюбы. Тот бережно снял его двумя пальцами, и непрошеная слеза скатилась по его небритой щеке. Бандиты лязгнули затворами. Майор смахнул слезу, широко расставил ноги и глубоко вздохнул - в последний раз… Ударили выстрелы. Майор покачнулся, но не упал - все его существо противилось смерти в этот солнечный летний день. Снова, торопливо и вразнобой, грохнули бандитские обрезы. Дзюба глухо застонал и упал в яму. Снаружи остались только его ступни, большие ступни рабочего человека, и ветер по–прежнему трепал завязки его кальсон. Как бы стыдясь своего черного дела, бандиты торопливо запихали в яму тело майора, наскоро закидали его землей, слегка притоптав сверху, и ушли гуськом, сутулясь и исподлобья озираясь по сторонам. Последний держал в руке сапоги майора Дзюбы.
Глава 2
Следующие несколько месяцев были насыщены событиями исключительной важности. Ганюк отправил в область сведения о том, что Зубов, Дзюба и Жилин погибли в автомобильной катастрофе. Нашли и свидетеля - Ганюк отправил в область однорукого бандита по кличке "Левый". Обратно Левый привез соболезнования и приказ майору Ганюку занять пост начальника УВД района. Первым делом Ганюк выпустил из лагерей своих старых знакомых: Жерепа, Хрякова и других, и раздавал им направо и налево высокие должности и звания. Однажды он собрал своих подручных на совещание вот по какому поводу: поскольку в милиции работали в основном люди честные, Ганюку для его авантюры они никак не подходили. Он хотел заменить их своими людьми, а для этого ему требовалось объявить амнистию. Без согласия райкома и представителей общественности сделать это никто не мог, и совещанию бандитов предстояло указать выход из затруднительного положения. Первым слово взял Жереп, теперь подвизавшийся в чине капитана милиции. Он высказался за немедленное физическое уничтожение всех районных активистов. Осторожный Хряков говорил долго, но так и не смог донести до присутствующих свою точку зрения. В конце концов получилось так, что решающее слово должен был произнести Ганюк. Он и произнес его. Через несколько минут ворота гаража УВД распахнулись, и "газики", битком набитые молодчиками Ганюка, выряженными в милицейскую форму, с надсадным воем помчались по спящим улицам. Активистов поднимали из постелей и в одном нижнем белье запихивали в кузова машин. Начались грабежи и погромы. В частности, был разгромлен универсальный магазин на площади Космонавтов. Арестованных кончали во дворе УВД без суда и следствия. А тем временем во все лагеря мчались нарочные с приказом об амнистии. С этого дня дела в районе пошли все хуже и хуже. Границы района не могла пересечь даже мышь, такие кордоны расставил озверевший Ганюк… Комиссии, приезжавшие из области, без долгих разговоров отвозились в ресторан и напаивались там до безобразного состояния. Несговорчивых Ганюк выводил в расход, а в область посылал фальшивые отчеты о гибели комиссии в результате несчастного случая. Никто из граждан не чувствовал себя в безопасности. Выйти на улицу вечером значило быть ограбленным, избитым или подвергнуться издевательствам. На перекрестках бандиты раскладывали костры и пели надрывными голосами песню, начинавшуюся со слов: "Дал нам свободу Ганюк…" Банды мерзавцев в милицейских мундирах с чужого плеча слонялись по городу, пьянствовали, били стекла, ломали киоски и портили девок в палисадниках. Осмелившийся открыто выступить против засилья бандитов пенсионер Долгопятов успел только встать на ящик, который сам же он и принес на центральную площадь, и крикнуть: "Товарищи!", после чего был схвачен гогочущей толпой бандитов и повешен на фонаре перед зданием городского драматического театра. На грудь ему бандиты присобачили табличку с надписью "ревезеанист" и, для страху, запретили снимать тело с фонаря. С тех пор в разговорах с предполагаемыми противниками Ганюк полюбил подводить их к окну кабинета и говорить: "Вон, видишь - Долгопятов висит? В нем уже попрыгунчики завелись, и с тобой то же будет". Новая власть впятеро против прежнего повысила налоги по деревням, и часто слышался бабий плач во время очередного наезда районных властей, когда за недоимки из крестьянского хлева выгоняли последнюю корову. В милиции стали бить.
Глава 3
"Людей катастрофически не хватает", - ворчал Ганюк. Жереп с Хряковым чокнулись и выпили. "Кривая вывезет", - поморщившись, сказал Хряков. "Пустить им кровь", - посоветовал Жереп. Валявшийся на полу пьяный верзила в форме лейтенанта милиции что–то замычал во сне. "Ребята, хватит фраериться, - заявил Ганюк. - Пора идти на настоящее дело. Мы сможем плюнуть на этот паршивый район, если у нас будет достаточно людей". Они сидели в кабинете, Ганюка, окна которого выходили на городскую площадь. Напротив стояло здание драматического театра, а перед ним раскачивалось на фонаре тело пенсионера Долгопятова. Полюбовавшись с полчаса этой картиной, Ганюк обернулся. "Народ! - тихо сказал он, и глаза его засветились безумным блеском. - Народ меня любит! Народ, мужик - вот она, сила! Мужика надо знать!" "Шеф, ты бы выпил, а?" - предложил Хряков. "Молчи, болван! - воскликнул Ганюк. - Украденная власть - это еще не власть. Власть, которую у вас могут отнять независимо от вашей воли - это еще не власть. Где выход, спросите вы? - обратился Ганюк к бандитам, не проявлявшим, впрочем, никакой охоты о чем–то спрашивать. - Выход в деревне! Выход в городских трущобах! Крестьянская масса и люмпенпролетариат - вот два кита, на которых будет стоять наше предприятие. Едем сейчас же. Мужик будет наш, или отрежьте мне…" - Ганюк назвал интимную часть тела. Через несколько минут черная "Волга" Ганюка и грузовики с бандитами промчались по городу и вылетели на проселок. Старухи на лавочках крестились и шептали: "Господи Исусе, наш–то ирод опять куда–то отправился". Через полчаса езды по пыльной дороге Ганюк заметил впереди щит с надписью "Грибаново". "Стой", - скомандовал он сидевшему за рулем пьяному верзиле, когда автоколонна подъехала к правлению колхоза. Ганюк разослал нескольких бандитов по деревне собирать народ, и скоро хмурые мужики потянулись к правлению. Были и бабы - Настасья Тормоха и Феня Грызлова. Пришел со своей дудочкой дурачок Дормидоша. Когда все собрались, Ганюк вскарабкался на крышу своей "Волги" и начал: "Други! Мужики!" Привлеченная столь необычным началом, толпа затихла. "Довольно! Хватит! Натерпелись! - надсаживался матерый демагог. - Пора положить этому конец! Пора, пора во весь голос заявить о себе истинному хозяину, жизни - мужику! Братья! Оторвитесь от земли, встаньте во весь рост! Возьмитесь за кормило истории своей заскорузлой мозолистой рукой! Идите к нам, вливайтесь в наши ряды, пусть под каждым милицейским мундиром бьется честное мужицкое сердце!" Ганюк с пафосом выкрикивал явно где–то вычитанные фразы. Не успели мужики, начавшие наконец смекать в чем дело, почесать затылки и крякнуть, как оно положено искони, как вдруг внимание всех привлекла бежавшая с горки во весь дух рыжая девчонка. "Тятька, тятька, - закричала она еще издалека, - на покосе милиционеры нашу Дашутку да Малашку Петрову сильничают!" Народ загудел, не на шутку собравшись разойтись по домам за топорами и вилами. "Лес рубят - щепки летят!" - спасая положение, завопил Ганюк. Мужики уставились на него, не понимая, что же это значит. "Случайные люди тоже могут попасть в водоворот великих событий, как это случилось с Малашкой и Дашуткой. Что ж, мне очень жаль", - лицемерно заявил Ганюк, хотя в душе клял себя за то, что не успел заблаговременно заглянуть на покос и обделать дельце как следует. Набрав в легкие побольше воздуху, он снова принялся горланить: "Мы не должны преклонять наш взор к случайным событиям. Помятая Дашутка - это всего лишь ничтожная пылинка на весах истории, и мы не променяем мирового предназначения на чечевичную похлебку буржуазного либерализма!" Слушая такие слова под палящим полуденным солнцем, мужики совсем было оцепенели. А Ганюк взялся за них с другой стороны: "Мужики, вы посмотрите на себя, - предложил он доверительно. - Вы же превратились в настоящих жлобов. Кроме своего хлева, что вы видели в жизни? А бабы ваши на что похожи? Это же просто отпад! Пашете всю жизнь в своем колхозе, а что имеете? Ну, допустим, деньги, - а что это вам дает? Жизнь–то все равно проходит!" "А ведь и правда", - закручинились мужики. Все дело испортил блаженненький Дормидоша. В самый ответственный момент он сдуру заиграл на дудочке. Мужики встряхнулись и смущенно посмотрели друг на друга. Ганюк. скрипнул зубами, выхватил шашку и полоснул стоявшего у самой машины Дормидошу по худой мальчишеской шее. Тот жалобно, по–заячьи, вскрикнул. Дудочка выпала из его разжавшихся пальцев, а сам он покачнулся и с недетской тоской в глазах посмотрел на Ганюка. Народ замер. Дормидоша слабо улыбнулся, пробормотал что–то и навзничь повалился на утоптанную землю деревенской площади. Народ заволновался. "Пошто блаженного обидел?" - закричалаНастасья Тормоха. "Ишь, начальник, храбер с убогими–то воевать!" - крикнул мужик по имени Фрол. "Вот мы ему сейчас покажем", - поддакнул Кузьма. Мужики пошли по домам за топорами, оставив Ганюка бесноваться на крыше "Волги". Впрочем, последний вытащил парабеллум и несколько раз пальнул им вслед, мстительно целясь в ту самую рыжую девчонку, с которой, собственно, и заварилась вся каша. Однако он промахнулся, спрыгнул на землю и закурил. Надо было подумать, что делать дальше. В глубине души он понимал, что замысел его провалился, но даже самому себе он лгал, как привык лгать с первых дней своей преступной жизни. Он размышлял о том, как ему с его людьми одолеть мужиков и принудить их к повиновению - если не добром, то силой. В это время до его слуха долетел чей–то крик. Ганюк прислушался и понял, что кричат из окна правления. "Негодяи! Палачи! Опричники!" - надрывался дребезжащий старческий голос. В окне замаячила физиономия счетовода Луки Юльевича. "И ты туда же, старая клизма", - рассвирепел Ганюк и приказал своим молодчикам выломать дверь. После нескольких ударов дверь слетела спетель, бандиты с торжествующим воем ворвались внутрь дома и через несколько минут выволокли оттуда отчаянно сопротивляющегося Луку Юльевича. Подтащив его поближек Ганюку, бандиты остановились, ожидая приказаний. "Отпустите его", - чванливо произнес Ганюк. "Вы за это ответите! - кипятился Лука Юльевич. - На вас тоже найдется управа!" "Врешь! - нагло сказал Ганюк. - Нет на меня управы! Понятно? Нету!" "Хорошо смеется тот, кто смеется последним", - с достоинством сказал Лука Юльевич. "Вот я сейчас и посмеюсь", - согласился Ганюк.