"Черт побери! - подумал Жак. - У меня не осталось ни одной слойки". Но ему во что бы то ни стало хотелось выполнить просьбу девушки, и он помчался в кондитерский цех, чтобы приготовить "наполеон". На это требовалось минуты две. Занимаясь пирожным, Жак обдумывал, как он скажет Жаклине: "Ты свободна сегодня? Можно тебя подождать у выхода? В котором часу ты кончаешь?"
- Жак, торопись, это срочный заказ.
Он вернулся с блюдом, на котором были разложены одиннадцать пирожных, но Жаклина была уже не одна. Рядом с нею стоял Жозеф - официант из кафе - и пытался добиться с ней свидания. Ничего ему не ответив, Жаклина взяла блюдо, улыбнулась Жаку в знак благодарности и исчезла, ни разу не обернувшись.
- Фигурка что надо, - проговорил Жозеф.
- Чего тебе?
- Ты не мог бы стянуть для меня два пирожных? Я голоден.
- А талон есть?
- Нет.
- В таком случае убирайся. Мне неохота быть уволенным из-за тебя.
Все кончено. На часах четверть десятого, повара бегут к вешалке. Как всегда, только дежурная бригада останется до полуночи. Кондитеры закончили работу. Жак убрал всю утварь и тоже пошел одеваться. В кухне воцарилась тишина, постепенно потухли все лампочки…
У вешалки служащие смеялись над стариком Жюлем. Кто-то в шутку положил ему в башмак яйцо. Старик выжимал мокрый носок и ругался. Жак торопливо оделся и одним из последних пошел к лестнице. В коридоре МейерА, товарищ из рыбного цеха, остановил его и шепотом сообщил:
- Послушай, у меня в кармане цыпленок, а говорят, что сегодня у дверей стоит сам Бекер.
- Ну и что?
- Ты иди вперед, и если он начнет тебя обыскивать, громко кашляни, чтобы предупредить меня, ладно?
Жак медленно поднялся по лестнице. Через застекленную дверь он увидел, что Бекер сидит в своем кабинете и читает вечернюю газету. Жак заметил вверху на первой странице крупный заголовок об автомобильной катастрофе. Не заинтересовавшись этим сообщением, он снял свою карточку, сунул ее в часы, чтобы отбить время ухода, и спокойно вышел через служебную дверь на бульвар. Он увидел, как разукрашенный пуговицами грум открыл дверцу такси, а Вильнуар, стоя в подъезде, галантно пропустил свою любовницу, укутанную в норковую шубу.
* * *
Было около десяти, когда Жак, дежуривший около гостиницы, наконец дождался Жаклины. Она вышла вместе с одной из подавальщиц кафе. Девушки, не заметив его, направились в сторону улицы Шерш-Миди. Жак решил про себя: "Я знаю, что она ездит в метро; наверное, она сядет на станции Сен-Сюльпис. Нужно сделать круг и выйти им навстречу с другого конца улицы".
У перекрестка улиц Севр и Шерш-Миди Жак отдышался и с таким видом, словно он, прогуливаясь, возвращается домой, медленно пошел по тротуару. Показались Жаклина с подружкой. Они шли под руку и хохотали.
- Посмотри-ка, вон Жак!
- Добрый вечер, Жак, куда это ты так понуро бредешь?
- Домой, ведь я живу рядом с отелем.
Жаклина лукаво посмотрела на него большими синими глазами.
- Странный путь ты выбрал.
- Я всегда прогуливаюсь, перед тем как идти домой.
- Один?
- Как видишь.
Девушки приветливо улыбались.
- Зайдем в кафе? - осмелился предложить Жак.
- При условии, что мы не засидимся, - согласилась Жаклина.
- Вас ждут?
- Ты слишком много хочешь знать.
Боясь, что они встретят кого-нибудь из сослуживцев и тот увяжется за ними, Жак повел девушек в ближайшее приличное кафе.
Прошли в зал. Жаклина с подругой сели на диван. Жак заказал всем по стакану черного кофе и по рюмке коньяку. Он был в ударе и рассказывал о разных смешных случаях на работе. Спутница Жаклины - Сюзанна - не отличалась красотой, но она смеялась по любому поводу и без умолку болтала. Жак не хотел, чтобы она подумала, будто он пригласил их ради нее, и поэтому нарочито обращался только к Жаклине, расспрашивал ее, сперва осторожно, а потом все более настойчиво…
Жаклина приехала в Париж полгода назад по совету своей подруги, которая уверяла, что здесь ей будет легче жить, чем в провинции. Ее отец работал докером в Бордо. У нее два брата и сестра одиннадцати лет. Конечно, в "Лютеции" служить нелегко, зарабатывает она мало и очень устает от беготни по лестницам, но все же она может хоть немного помогать семье…
Все, что рассказала Жаклина, понравилось Жаку, подтвердило то хорошее впечатление, которое она сразу произвела на него. Но в то же время в нем проснулась какая-то робость. По природе Жак был застенчив. Он был красивый парень и нравился женщинам, но все его любовные похождения в столице до сих пор ограничивались легким ухаживанием. Сейчас ему страстно захотелось завести настоящую, преданную ему подружку. О женитьбе, естественно, он и не помышлял, так как жизнь его только начиналась, обещая радости и удовольствия.
- Слушай, - внезапно сказала Жаклина, - ты нас надул, скоро уже одиннадцать.
Девушки встали одновременно и, пока Жак расплачивался с официантом, подмазали губы и попудрились перед зеркалом.
- Ну, я с вами прощаюсь, - сказала Сюзанна, когда они вышли из кафе.
Положение складывалось благоприятно, и Жак, набравшись храбрости, предложил:
- Можно тебя проводить?
- До метро, и не дальше.
- Но мы уже у самого метро!
- В таком случае прощай.
- Жаклина, послушай…
Она бросила на него пытливый взгляд.
- А мне казалось, тебе некогда.
- Может быть, нам еще немножко пройтись?
- Ладно, но только до следующей станции.
По дороге Жак рассказывал ей о своих товарищах по работе, о том, что его устроил в ресторан заведующий винным погребом Брисак.
- А ведь он порядочная дрянь, - заметила Жаклина.
Так, болтая, они пересекли бульвар Сен-Жермэн и к полуночи оказались на мосту Ар. Облокотившись на балюстраду, они молча смотрели на величественные очертания Ситэ. Разноцветные огни отражались в сонной воде Сены. Жаку хотелось поцеловать Жаклину. Но он не знал, с чего начать, обнять ли ее за талию или взять за руку, и ограничился тем, что ближе пододвинулся к ней.
- Мне пора домой, - сказала Жаклина, отодвигаясь.
Жак, мрачный и расстроенный, довел Жаклину до гостиницы, где она жила.
Гостиница имела приличный вид, но находилась она на одной из узких подозрительных уличек, ведущих к рынку.
- Ну вот ты и дома, Жаклина.
- Спасибо. Мне было бы страшно так поздно возвращаться одной.
Она протянула ему руку и исчезла за дверью гостиницы.
"До чего же глупо я себя вел", - думал Жак на обратном пути. Вокруг него крестьяне складывали на тротуар и на мостовую горы овощей. В освещенных лавках виднелись наваленные мясные туши и ящики с фруктами. Рыночные носильщики с тележками кидались к каждому вновь прибывшему… Бродяга собирал разбросанные по мостовой капустные листья. Декольтированные женщины и подвыпившие кутилы, пошатываясь, выходили из машины американской марки.
Как и каждую ночь, на гигантский рынок оптом прибывал суточный рацион Парижа, и каждое утро здесь среди толпы покупателей можно было встретить хозяйственника ресторана "Лютеция"; он приезжал сюда с двумя грузовичками, чтобы закупить провизию для своих тысячи с лишним посетителей и трехсот служащих.
II
Жак Одебер встал на цыпочки, пытаясь увидеть поверх занавесок, что происходит в задней комнате кафе. За те четверть часа, пока он прохаживался по тротуару, в кафе вошли только пожилая дама и вслед за ней двое молодых людей. Дама, возможно, тут служит, у нее такой вид, словно она возвращается в привычное место, а парни, по-видимому, просто решили выпить по стаканчику. Но в самом кафе посетителей не было видно. Один только хозяин, сидя за стойкой, спокойно читал газету.
Жаку не хотелось привлекать к себе внимание, и он пошел дальше. Он встретил торопившуюся куда-то молодую женщину с кожаным портфелем под мышкой. Обернувшись, Жак увидел, что она вошла в кафе. Он снова вынул из кармана плаща смятую бумажку и перечитал ее на ходу. Это именно тот адрес. На приглашении написано: "начало в двадцать часов тридцать минут", и цифра подчеркнута. Сейчас уже без четверти девять. В половине десятого Жаклина, как всегда, выйдет из "Лютеции"…
Жак подумал было отказаться от приглашения, которое ему прислали, и, пока не выйдет Жаклина, погулять по бульвару Монпарнас. Но моросящий дождик и холодный ветер придавал улицам грустный вид. Машины настороженно двигались по блестящему асфальту, немногочисленные прохожие шли торопливой походкой, влюбленные парочки, как озябшие воробьи, прятались в подворотнях. Прогулка в такую погоду не сулила ничего приятного, и Жаку, чтобы убить время, оставалось либо вернуться домой, либо зайти в какое-нибудь кафе. Он решил еще раз пройтись и все продумать…
От кого же могло исходить это приглашение? Накануне, вернувшись в свою комнатку на улице Ассас, полный впечатлений от свидания с Жаклиной, он обнаружил под дверью конверт. В нем был отпечатанный на машинке листок: "Дорогой друг, зная, что Вы, как и большинство французской молодежи, сочувствуете делу мира, Комитет мира Вашего района приглашает Вас на очередное собрание. Будут обсуждаться необходимые меры, чтобы помешать созданию ЕОС и воспрепятствовать перевооружению Германии. Мы надеемся, что Вы откликнетесь на наше приглашение, и просим привести Ваших друзей. Примите наши наилучшие пожелания. С глубоким уважением" - и следовала отчетливая подпись: "Ирэн Фурнье, секретарь комитета". Внизу, обведенный карандашом, был приписан адрес, по которому надо явиться, и час, на который назначено собрание.
В первую минуту Жак решил, что произошла ошибка, и хотел было вернуть письмо консьержке, но на конверте стояла его фамилия и адрес. Он ничего не мог понять.
Во-первых, что это за "комитет мира"? И что такое вообще "комитет"? Жак впервые над этим задумался. Конечно, он слышал это слово много раз, но до сих пор подобные организации интереса в нем не вызывали… Его отец был членом бержеракского праздничного комитета. В представлении Жака это было общество, в котором три или четыре раза в год собирались все именитые горожане. Он знал, что в этот комитет входило всего человек пятнадцать-двадцать. Ему казалось, что и все остальные комитеты, о которых он слышал, похожи на бержеракский. Во всяком случае, всегда речь шла о каких-то обществах, состоящих из знакомых между собой людей. В данном же случае его приглашают совершенно чужие люди и еще предлагают привести друзей!
Но как они узнали его адрес и фамилию? Кто же мог дать им эти сведения? Брисак? Дирекция гостиницы? Едва ли. Консьержка Томасен? Зная ее болтливость - вполне возможно. С нею он еще выяснит этот вопрос…
Ну а при чем тут мир? "Зная, что Вы, как и большинство французской молодежи, сочувствуете делу мира…" Большинство молодежи? Значит, им известен его возраст? "Зная, что вы сочувствуете…" Сказано неплохо, но что они под этим подразумевают? Бесспорно, миру он сочувствует. Да и кто этому не сочувствует? Отец во время первой мировой войны пробыл около полутора лет на фронте. Два его дяди, которых он так и не увидел, погибли тогда в расцвете лет. В 1939 году отец был снова мобилизован и при отступлении попал в плен. Все пять лет, пока его не было, мать Жака работала за двоих. Она умерла от бронхопневмонии вскоре после Освобождения. И еще один член их семьи погиб на фронте - крестный Жака, его-то он хорошо знал. Да и сам Жак, отбывая военную службу, находился под угрозой отправки в Индокитай. Однажды вечером, когда они с товарищем пошли развлечься в город, они дали друг другу слово, в случае если их заставят ехать туда, дезертировать. Может быть, люди, пригласившие его на собрание, знали об этом?
В вопросе о войне у Жака были свои убеждения. Достаточно, думал он, чтобы каждый отказался воевать, и войны не будет. Честно говоря, он не сам дошел до этой мысли, он слышал, как один товарищ его отца, тоже бывший фронтовик, заявил однажды: "Заставить бы воевать между собой только тех, кто хочет войны, и они все уместились бы на лугу перед моим домом. Я бы их всех согнал туда голышом, огородил бы хорошим забором, выдал бы дубинки, и валяйте, деритесь себе, раз вам так этого хочется".
Может быть, этот комитет собирается объединить всех, кто, как Жак, не хочет войны? Неплохая затея. Конечно, надо бы всем сговориться. Но чем может помочь комитет? Жака беспокоил еще один вопрос: что это за ЕОС? Эти буквы ничего ему не говорили, и он боялся, как бы его невежество не послужило поводом для насмешек. Днем он спросил МейерА, своего друга из рыбного цеха:
- Ты не знаешь, что это за ЕОС?
- Я читал в газетах. Это что-то вроде соглашения с немцами.
Жак не забыл своего детства. Грязно-зеленые мундиры на улицах Бержерака. Каждый раз, когда солдаты заходили в магазин, мать подзывала Жака к себе, словно ограждая его от опасности…
- Хочешь пойти на собрание, где об этом будут говорить? - предложил Жак товарищу.
- Когда?
- Сегодня вечером.
- Не могу, старина. У меня свидание с Сюзанной. И вообще я политикой не занимаюсь.
Жак не стал настаивать, равнодушие товарища отбило и у него охоту идти, но вечером, когда он вернулся домой, консьержка спросила:
- Так вы идете на собрание?
- А откуда вы о нем знаете?
- Я получила такой же конверт, как и вы.
- Не знаю, я еще подумаю.
Теперь он все обдумал и решил, что не пойдет. Во-первых, он может там задержаться и пропустить Жаклину. А кроме того - и это основное, - ему было страшно оказаться среди совсем незнакомых людей. И вот он твердой походкой вернулся назад, проходя мимо кафе, он заглянул в дверь и чуть не сбил с ног консьержку Томасен.
- Правильно, мсье Жак, сюда.
Он растерялся и, словно бросаясь в воду, решительно вошел вслед за нею…
У стойки прилично одетый господин допивал чашку кофе и хозяин наливал стакан красного вина пареньку в рабочем костюме.
Жак чувствовал себя так, будто попал в западню. Он попытался оттянуть время:
- Я вас угощаю, мадам Томасен.
- Потом, мы и так, наверное, опоздали.
Они прошли в заднюю комнату. За столиками сидело человек двадцать. Томасен заняла место, явно оставленное ей, рядом с пожилой женщиной. Жак, смущенный устремленными на него взглядами, поклонился и облегченно вздохнул, когда ему предложили стул. Прилично одетый господин и паренек в рабочем костюме вскоре сели за один с ним столик.
- Какая тяжелая утрата, - сказал паренек, пожимая руки некоторым из собравшихся.
- Какое несчастье, - произнесла какая-то женщина, утирая слезы.
Видимо, собрание еще не началось, все продолжали перешептываться, и Жак, воспользовавшись этим, снял плащ, закурил и стал разглядывать окружающих…
Его внимание привлекла молодая женщина, одиноко сидевшая в глубине комнаты. Он вспомнил, что видел ее на улице с портфелем под мышкой. Она улыбнулась Жаку, и он ответил ей, слегка покраснев. Женщина разбирала какие-то бумаги, и Жак догадался, что это и есть секретарь комитета, та самая Ирэн Фурнье, которая подписала приглашение.
Кроме Ирэн Фурнье, здесь были и другие хорошенькие женщины. Жак с удовольствием обнаружил как раз напротив себя двух девушек, которые негромко болтали между собой. Он смутился при мысли, что они могут шушукаться по его адресу, и перевел взгляд на соседку Томасен - пожилую женщину, одетую во все черное. Ее красивые седые волосы и изборожденное морщинами лицо выражали одновременно благородство и доброту матери семейства. Среди собравшихся были очень разные люди: преобладали женщины почтенного возраста, но было также несколько мужчин, четверо молодых людей - один из них, высокий юноша в очках, нервничая, просматривал газеты. Какой-то человек лет сорока, с несколькими орденскими ленточками в петлице, уселся рядом с секретарем комитета и принялся вместе с ней изучать листки с выписками.
Судя по выражению лиц и по разговорам, все были чем-то опечалены.
Вошли еще четверо, и среди них опять хорошенькая женщина; присутствующие потеснились и освободили им место. Последним появился смуглый человек, по-видимому алжирец, в потрепанном костюме; он примостился у самой двери. Было уже четверть десятого. Многие стали поглядывать на часы…
- Профессор Ренгэ не сможет прийти, поэтому мы предлагаем, чтобы вел собрание аббат Дюбрей, - сказала Ирэн Фурнье.
- Хорошо, - раздались голоса.
К удивлению Жака, за стол сел молодой человек в очках.
- Мы просим также мадам Флери занять место в президиуме.
В ответ на это приглашение встала пожилая женщина, сидевшая рядом с Томасен. Молодой человек в очках посоветовался о чем-то со своими соседями, торопливо записал что-то и не спеша поднялся с места. "Он скорее похож на пастора", - подумал Жак.
- Господа, - сказал аббат, - вы уже знаете о постигшем нас страшном несчастье. Погиб наш друг Ив Фарж. Предлагаю, прежде чем открыть собрание…
Собравшиеся встали и молчанием почтили память Фаржа. Жак последовал общему примеру, не понимая толком, что происходит. Он слышал, как эту фамилию называли сегодня в связи с автомобильной катастрофой. По-видимому, об этой тяжелой утрате и говорил паренек, который показался Жаку забавным. Сейчас он стоял с убитым видом. Среди полной тишины доносился отдаленный шум улицы, слышно было, как хлещет дождь, проехала машина…
- Благодарю вас, сказал аббат, жестом предлагая всем сесть.
Жак взволнованно, с большим вниманием слушал рассказ о заслугах человека, о котором он еще несколько минут назад ничего не знал.
- Он был основатель объединяющего нас с вами движения за мир… председатель Национального комитета мира… горячий патриот, выдающийся французский деятель…
В Жаке проснулось неведомое до сих пор чувство. Его взволновало не столько то, что здесь говорилось, сколько скорбное выражение лиц окружающих. Мадам Флери сидела бледная как полотно, а девушки-подружки даже не пытались скрыть слезы.
Да, если, вспоминая об Иве Фарже, люди так искренне горюют, значит, он и в самом деле был очень хороший человек. Аббат говорил о нем как о своем друге, но большинство присутствующих, наверное, никогда не видели его и все же горевали о нем, как о близком человеке. Есть же на свете такие люди! Ведь о существовании Ива Фаржа Жак даже не подозревал, его гибель еще совсем недавно была ему безразлична, а теперь он вошел в жизнь Жака… Вот это человек!
Аббат передал слово господину с орденскими ленточками и сказал, что тот сделает сообщение о ЕОС.
Докладчик достал какие-то листки и начал… Вскоре его голос зазвучал уверенно и даже слишком громко для такого маленького зала, как показалось Жаку, но ему понравился перигорский акцент оратора, и он тихонько спросил у сидевшего рядом паренька:
- Откуда он?
- Из АРАС.