- Сообщаю обстановку, - заговорил генерал-полковник, подойдя к столу, на котором были разложены карты. - Мы, "северные", наступаем, имея задачей форсировать реку Ровную, отбросить "южных" и, закрепившись на левом берегу, продолжать наступление в направлении Городище. Вашей дивизии десантироваться в тылу "южных" в районе железнодорожный узел Дубки, аэродром, село Лесное, совхоз Прировненский с задачей захватить железнодорожный узел, аэродром, уничтожить стратегические склады, инженерные сооружения, наблюдательные пункты и живую силу "противника" в заданном районе, в последующем выйти на рубеж село Высокое, аэродром, не допуская выдвижения резервов "южных" до подхода наших главных сил. Дивизии захватить также мост через Ровную. Готовность к погрузке доложите через трое суток. Вопросы есть?
- Вопросов нет, товарищ генерал-полковник. Разрешите идти?
- Идите.
Вот и весь разговор.
Начальник штаба дивизии полковник Воронцов и другие офицеры побывали в штабе учений, у начальников соответствующих служб. И теперь юркий Ан-2 уносил всю группу обратно домой. Теперь уже в свете конкретной задачи приступили к последним приготовлениям…
И вот однажды на рассвете у десятков дежурных в десятках подразделений зазвенели звонки, зажглись световые табло. "Рота, подъем! Сбор!" - прозвучало под сводами казарм. На квартирах офицеров затрещали телефоны, за комдивом и его заместителями выехали машины. Опустились шторы на окнах казарм.
Солдаты одевались с поразительной быстротой, разбирали оружие, выбегали строиться; водители уже мчались по утоптанным снежным дорожкам в парк боевых машин.
Прошли считанные минуты, и колонны машин потянулись по пустынным в этот ранний час дорогам к пунктам сосредоточения.
Дивизия - огромное, многолюдное хозяйство, и подразделения ее сосредоточены в десятках километров друг от друга, но давно начертаны, многократно изучены и опробованы пути, по которым в таком вот случае пройдут дивизионные колонны к тем лесам, где, скрытно сосредоточившись, будут готовиться к посадке в самолеты, крепить на платформах технику, разбирать парашюты, проходить последнюю, придирчивую проверку.
Генерал Чайковский успевает побывать в одном из полков, у саперов, у артиллеристов. В других подразделениях - его заместитель и начальник политотдела. Все в порядке. Колонны идут по графику.
И тогда на своем неутомимом Ан-2 комдив, начальник штаба, начальник тыла, начинж, начальник связи, другие офицеры снова вылетают на командный пункт "северных", но уже в условиях учений. На притулившемся в узкой долинке полевом аэродромишке комдива встречает офицер связи и по замаскированной лесной дороге доставляет в штаб.
Здесь Хабалов, встретив комдива обычным упреком "Слава богу, дождались!", приглашает его в штабную палатку. Идет совещание. Командиры соединений и частей "северных", начальники штабов, различных служб выслушивают приказ на наступление, уточняют вопросы взаимодействия, сроки. Офицеры, прилетевшие с комдивом, выясняют порядок обеспечения и прикрытия десанта, данные о "противнике", прогноз погоды… "Десантирование вашей дивизии осуществляет группа военно-транспортной авиации под руководством генерал-майора авиации Петренко" - гласит приказ.
Чайковский и Петренко долго обсуждают детали операции.
Много восхищенных слов слышат в свой адрес десантники! И это справедливо. Но как редко говорят о тех, кто переносит десантников на задание, о летчиках военно-транспортной авиации!
А между тем их роль в успехе операции огромна. Провести тяжелые машины над "линией фронта", сквозь зенитный огонь, под носом "вражеских истребителей", в ночных условиях, порой при неблагоприятной погоде, точно доставить в заданный район по минутному графику, соблюдая скорость и высоту, тысячи бойцов под силу лишь людям высокого мастерства, в совершенстве овладевшим своим делом. Несколько десятков километров превышенной или недобранной скорости, несколько десятков метров измененной высоты, просроченная или начатая на секунды раньше выброска - и люди приземлятся совсем не там, где должны, быть может, в самом логове врага или вдалеке от места сбора, рассеянные на огромной площади.
Все должны учесть офицеры, ведущие гигантские десантные корабли: погоду, скорость ветра, боевую обстановку, миллионы неожиданностей, возникающих во время следования и в момент выброски.
Потому-то нет ничего важнее тесного взаимодействия между десантниками и летчиками-транспортниками, ничего нет крепче связывающей их дружбы. Хотя и ругаются они между собой и ссорятся порой до хрипоты.
Наконец все дела закончены, уазики с хлопающим брезентовым верхом доставляют комдива и его группу на полевой аэродром. И вскоре Ан-2 уже мчит их к месту, где в ожидании сосредоточилась дивизия. Туда уже полетел приказ: командирам частей и начальникам штабов собраться там-то во столько-то. В палатке помощники подполковника Сергеева подготовили любовно выполненный макет района высадки. Смущенный лейтенант Пашинин, новичок, торопливо исправляет досадную ошибку: на сделанной им части макета река Ровная спокойно течет в гору, а потом стекает с обратной стороны. Что ж делать, бывает…
В самолете начальники служб, офицеры штаба дивизии докладывают полученные сведения. Комдив задает короткие вопросы. Он оценивает обстановку, уясняет задачу, принимает решение. Так требует устав. Его решение не окончательное. Оно предварительное. В палатке, где собрались командиры частей, выслушивают комдива, вносят предложения.
Генерал Чайковский внимательно относится ко всем замечаниям и предложениям своих подчиненных. Но вот все высказались, все продумано, и командир дивизии объявляет свое окончательное решение.
Это уже приказ.
И выполнить его точно, неукоснительно, в срок, любой ценой теперь обязан каждый офицер, каждый солдат дивизии.
А приказ требовал до наступления рассвета основными силами захватить железнодорожный узел, аэродром, склады горючего "противника", оборонительные сооружения и минометные батареи на левом берегу реки Ровной, частью сил десантироваться на правом берегу и непосредственно у моста, захватить мост и удерживать до подхода главных сил. Батальону Ясенева высадиться в трех километрах северо-восточнее аэродрома и захватить его. Два батальона подполковника Круглова осуществляли выброску юго-западнее железнодорожной станции Дубки и за болотом, западнее села Высокое. Их задача - захватить железнодорожный узел. Затем, соединившись, они занимали оборону в полосе село Высокое, аэродром.
Что касается полка, которым командовал манор Зубков, то он десантировался в районе совхоза Прировненский, на правом берегу реки Ровной, перед мостом, в тылу укрепленных позиций "противника", юго-западнее села Лесное. И, захватив переправу, должен был удерживать ее до подхода главных сил.
Розневу предписывалось обеспечить артиллерийской поддержкой силы десанта, атакующие аэродром и железнодорожный узел, а Лизунову осуществить разминирование подходов к мосту.
Были поставлены задачи всем подразделениям дивизии, организовано взаимодействие, указано местонахождение дивизионного командного пункта и многое другое.
А дальше начиналась работа штаба. У штаба множество забот: детальная разработка боевых действий, контроль за их проведением, обеспечение управления и так далее.
Немалые трудности ожидали и подполковника Дугинца, начальника связи. Не сейчас, а там, на земле, после десантирования.
А пока все они, и командир дивизии генерал Чайковский, и начальник штаба полковник Воронцов, и начальник политотдела полковник Логинов, и начальник связи подполковник Дугинец, и командиры частей и подразделений, и все другие офицеры и солдаты дивизии, сидят в чревах гигантских затемненных машин, которые, со свистом рассекая воздух, на огромной скорости несутся к району десантирования.
До начала выброски остаются считанные минуты.
Уже прошлись по "южным" в стороне от района десантирования волны отвлекающего артиллерийского налета, уже в чудовищном рокоте растаяли во мраке бомбардировщики, утюжившие позиции "противника", совсем не там, где будет десант. Уже совершили выброску группы захвата. Они обеспечат беспрепятственное десантирование главных сил.
Командир корабля покидает кабину и подходит к комдиву:
- Товарищ генерал-майор, через пять минут будем на месте. По поступающим сведениям, десантирование на всех площадках проходит нормально.
Самолет ощутимо снижает скорость.
Генерал встает, начинается движение по рядам. Десантники проверяют снаряжение, парашютные сумки, вытяжные веревки. Тихо переговариваются. Где-то раздается приглушенный смех. Где-то раздраженное ворчание, кто-то зевает, кряхтит, вздыхает.
И хотя все с нетерпением ждут сигнала, рев сирены, как всегда, оказывается неожиданным. Загорается желтая лампа - большой равнодушный выпуклый глаз. Бесшумно разверзается гигантская пасть в хвосте самолета. Вспыхивает зеленая лампа. Выпускающие занимают свои места.
И вот с фантастической скоростью люди начинают покидать самолет. Один за другим они исчезают во мраке, в какой-то момент неясным светлячком мелькает белый купол парашюта и растворяется во тьме.
Есть что-то особенно грозное, устрашающее в ночном десанте. В его невидимости, в невозможности определить его масштабы, в той тишине, противоестественной для боя тишине, которая сопровождает десант.
Это ведь та же атака. Только в третьем измерении. Атака на поле боя, даже ночная, даже самая внезапная, видна. Грохот стрельбы и разрывов оглушает, огненные столбы вздымаются повсюду. К атаке "противника", чьи позиции порой лишь в нескольких сотнях метров от твоих, психологически всегда готов. Все иначе с воздушным десантом.
Непроглядная ночь, еле брезжущее утро… "Противник" в сотнях, а то и тысячах километров. И царит кругом тишина. Только где-то, вроде бы вдали, проплывает и затихает самолетный гул.
И вдруг, бесшумная и незаметная, соскальзывает с темного неба фигурка, похожая под белым куполом на кокон. Вторая, третья… Вот уже их десятки, сотни!
С земли в ночное небо несутся пунктиры трассирующих пуль. Такие же протягиваются с неба в ответ. С шипением вспыхивают коротким пламенем и тут же гаснут тормозные системы грузовых парашютов.
Воздушный поток подхватывает генерала Чайковского, стремительно несет его в бездну, переворачивает. Потом знакомый рывок, и начинается медленный спуск. Генерал снимает шлем, ему кажется, что так он лучше ощутит обстановку, что-то услышит. Но это иллюзия. Ночь по-прежнему непроглядна, и тем непроглядней, чем ближе к земле.
Чайковский знает, как обманчиво выглядит расстояние при ночном прыжке, каким нужно быть собранным и внимательным, чтобы не пропустить момент приземления.
Он приземляется удачно. Остается на ногах. Быстро отстегивает парашютную систему. Оглядывается…
Минуте этой предшествовал долгий и нелегкий путь военного человека.
Глава II
Лейтенант Илья Чайковский, окончив училище, получил назначение в Прибалтику, в красивый город, окруженный лесами. Здесь квартировала его часть. Он стал командиром взвода.
Молодой лейтенант никогда не забывал отца, тоже десантника, погибшего в Отечественную войну, и старался быть достойным его памяти.
Чайковский был серьезный офицер, отлично знавший свое дело. Пользуясь тем, что в городе располагалась и окружная команда по парашютному спорту, лейтенант порой умудрялся прыгать со спортсменами. Остроумного, красивого офицера, атлета, прекрасно танцевавшего, певшего приятным баритоном под аккомпанемент гитары романсы и лирические песни, все любили - и ребята, и девчата. Девчата особенно.
Впрочем, его и уважали за солидность, за твердый, волевой характер, за безупречное отношение к службе, которая неизменно была у него на первом месте.
Девчата тайно вздыхали, поглядывая на чернобрового синеглазого лейтенанта, никому не отдававшего предпочтения и сегодня отправлявшегося в кино или на танцы с Верой, завтра с Ниолей, послезавтра с Рутой или Зоей.
Конечно, бывали у него и флирты, и мимолетные романы. Так у кого их в двадцать-то лет не бывает? Да еще если ты свободен, если только начинаешь жить. Но серьезных увлечений у него не было.
Рута Верникова работала машинисткой в одном из военных учреждений. Она увлеклась парашютным спортом. Ее зачислили в окружную команду. Там она подружилась с Зоей Рулевой, ставшей ее тренером и подругой. Они даже снимали вдвоем одну комнату, небольшую, уютную, в аккуратном двухэтажном домике на окраине города. День у них был точно расписан: с утра на работу, после работы на парашютодром, после парашютодрома в Дом офицеров, в кино, на танцы, в гости, в парк… Да мало ли куда идут пр вечерам две молодые привлекательные девушки, полные энергии, жажды жизни, не знавшие, куда девать силы! Ходили они, естественно, не одни. В городе было достаточно интересных молодых людей.
Лейтенант Чайковский вошел в их жизнь случайно и неожиданно.
- Вот, - сказал, улыбаясь, Зое Рулевой один из ее коллег-инструкторов, - знакомься, будущий генерал, ныне лейтенант, Чайковский. Помоги с прыжками, жаждет стать мировым рекордсменом. Разрешение начальства есть. И смотри - не влюбись! - предостерег он в заключение.
Но предостережение не помогло: Зоя влюбилась.
Гордая, сама привыкшая к ухаживаниям, она скрывала свое чувство, и внешне отношения ее с новым знакомым оставались самыми дружескими.
Но там, где была Зоя, там была и Рута. И через две недели сцена повторилась. На этот раз Зоя знакомила своего подопечного со своей подругой. Почти в тех же выражениях.
- Это мой новый ученик, - сказала она. - Совершенствуется в прыжках. По общему мнению, его ожидает блестящее будущее, во всяком случае в парашютном спорте. Могу лично засвидетельствовать. Пожмите друг другу лапки. Но будь осторожна - не влюбись! Он очень опасен. Посмотри какой красавец! Смотри, смотри внимательнее. Не стесняйся. Обойди кругом.
Предостережение не помогло и здесь. Рута тоже влюбилась. Так вот и дружили.
Конечно, лейтенант при всей своей молодости и не столь уж большом опыте по части женского характера кое-что понимал, но предпочитал отмахнуться.
Ему нравились обе девушки. Прежде всего как веселые, надежные, интересные товарищи, с которыми он с удовольствием проводил время, ходил в Дом офицеров, обсуждал местные и космические проблемы, спорил, иногда даже ссорился, правда, ненадолго.
Их связывали, как он выражался, "деловые отношения". Зоя тренировала его, Рута печатала на машинке конспекты и разные бумажки, он в свою очередь водил их в тир и обучал стрельбе из пистолета, услаждал слух пением под гитару и давал почитать интересные книжки - он уже тогда начал собирать библиотеку.
- Ничего себе деловые отношения! - преувеличенно возмущалась Зоя. - Султан Чайковский! Устроил себе гарем, эксплуатирует несчастных женщин, а сам знай поет под гитару!
- Ничего себе гарем! - парировал Чайковский. - Всего на две штатные единицы, да и те не жены, а неизвестно кто. Того и гляди, без парашюта с самолета сбросят.
- И сбросим! - включалась Рута. - Что толку от такого повелителя. До сих пор в девках ходим. Пошли регистрироваться!
- Все втроем? - спрашивал Чайковский.
- А что?
- К счастью, у нас нет групповых браков, - констатировал Чайковский.
Рута умолкала. Она не знала, что такое групповой брак. Так шутили, подзадоривали друг друга, смеялись.
Но, оставшись наедине, девушки страдали. Что делать, когда влюбились? Что?!
Страдали порознь. Делились друг с другом всем, только не этим. Догадывались, что влюблены обе. Потому и не говорили об этом. Долго, разумеется, так продолжаться не могло.
Первой не выдержала Рута, как самая молодая и горячая. Однажды вечером (Зоя на несколько дней уехала на соревнования) она явилась к Чайковскому домой и приступила к решающему разговору.
- На, - сказала она удивленному ее поздним визитом Чайковскому, - вот твои конспекты. Обещала завтра, а закончила сегодня. Вот - принесла.
- Спасибо, - проговорил Чайковский. - Проходи, раз пришла.
- Что значит "раз пришла"? Не очень-то ты любезен, Илья.
- Садись. Чаю хочешь?
- Хочу, - сказала Рута.
Она поежилась: в комнате было холодно из-за распахнутого настежь окна. Поудобнее устроилась на единственном стуле - лейтенант Чайковский вел спартанский образ жизни, быт мало его волновал.
Он ушел на кухню, поставил чайник и, вернувшись, сел на кровать, устремив на Руту внимательный взгляд.
- Ну? - сказал он, когда молчание слишком затянулось.
- Что "ну"? - Рута отвернулась, смотря крайне заинтересованным взглядом на оконные занавески.
- Ты же не за тем пришла, чтобы принести мне конспекты.
- Верно, не за тем, - согласилась Рута и покраснела. Теперь она глядела на лампу под зеленым абажуром.
- Зачем же?
- Надо поговорить, Илья.
- Давай поговорим. - Он был подчеркнуто серьезен и внимателен.
- Дело в том, - решилась наконец Рута, - дело в том, что я тебя…
Но она не закончила. На кухне пронзительно и требовательно засвистел чайник. Он свистел и шипел на все лады, прямо-таки человеческим голосом, словно кому-то возмущенно выговаривал.
Чайковский привычно вскочил и побежал на кухню.
- Вот скандалист, - укоризненно говорил он чайнику, продолжавшему недовольно ворчать, надув блестящие алюминиевые щеки.
Чайковский налил кипяток в разномастные стаканы, бросил туда щепотки чая и по куску сахара, потом, подняв двумя пальцами второй, вопросительно посмотрел на Руту.
- Бросай, бросай, - проворчала она, - можешь и третий. Если не жалко, конечно.
- Мне для тебя ничего не жалко, - сосредоточенно следя, как сахар растворяется в кипятке, сказал Чайковский.
- Да врешь ты! - с откровенной тоской отметила Рута. - Жалко…
- Чего? - удивился Чайковский, закончив наконец свои чайные операции и выпрямляясь. - Что я для тебя жалею? Что, Рута?
- Внимания, нежности, ласки, - перечисляла она ровным голосом. - Любви, раз уж на то пошло, - закончила она тихо.
- Ты за этим пришла? - спросил он сухо.
Она молча кивнула головой.
- Яне могу дать того, чего у меня нет, Рута. Пей чай.
- С чем?
- Вот видишь, у меня и к чаю ничего нет…
- А любви?
- Любовь есть, Рута, но не такая, какой ты ждешь.
- Ты знаешь, какой я жду?
- По-твоему, бывает несколько любовей?
- Для меня только одна.
- И для меня одна.
- Но она не для меня?
Они словно перебрасывали мячи фраз через невидимую сетку: "Стук-стук, стук-стук".
Но ведь кто-то, в конце концов, промахивается и проигрывает…
Они долго молчали, пили пустой чай.
Вдруг Рута поднялась, сказала устало:
- Я пойду.
- Подожди, - остановил он ее.
- Что ждать? Ждать нечего, - констатировала она печально.
- Ты пришла поговорить. Так давай поговорим. Я не люблю, когда какие-нибудь вопросы остаются в подвешенном состоянии.
- Вопросы! - с горечью повторила она. - Вопросы! Может быть, протокольчик будем вести? На повестке дня: любовь одной малолетней дуры к твердокаменному товарищу Чайковскому. Слушали: заявление упомянутой дуры. Постановили: гнать ее вон. И все. Закрой окно-то хоть. Замерзнем!