Он угрюмо кивнул. Выбирая, где можно ступить, она прошла к камину, вытянула из груды перед ним детектив, села на диван, положив ногу на ногу, и принялась читать.
Напереживавшись за три минуты больше, чем за всю предыдущую жизнь, Келвин стоял ни жив ни мертв. Он не сразу даже осознал, что Джек держит его за локоть и с тихой паникой в голосе говорит ему:
- Я с ней не справляюсь, когда она в таком настроении. Поговорите с ней. Взбодрите. У вас получится.
Келвин отсутствующе кивнул.
Джек ушел в свой художественный угол и стал умело и неслышно прибираться. Келвин подошел к дивану и сел рассчитанно подальше от Джил. Она не обратила на него никакого внимания. Он положил между ними три фунта и кашлянул. Она холодно отозвалась:
- Да?
- Это деньги, которые вы вчера заняли у актера.
- У вас их вроде бы не было.
- Денег не было, но были материны безделушки, и сегодня утром я их заложил.
- А-а…
И, помолчав, добавила:
- Зря.
- Мне все равно нужны деньги. Через неделю-другую выкуплю.
- Ладно.
Она перевернула страницу. Келвин кашлянул и сказал:
- Вы не против, что я убрался в комнате?
- Ничуть.
Помолчав и по-прежнему глядя в книгу, она с горечью сказала:
- Я убиралась, пока Джек не дал понять, что ему до лампочки мои старания.
Келвин участливо сказал:
- Верно, без поощрения у кого хочешь руки опустятся. Я вот сегодня работал, надеясь, что вам будет приятно, и раз вам это приятно, я за милую душу буду убираться. Пока я здесь, понятно.
Джил медленно выпустила из рук книгу и повернулась к нему. Позади тихо копошился Джек. Глухим напряженным голосом она сказала:
- Я вам нравлюсь, да?
Келвин кивнул. Она облизнула губы и потянулась к нему лицом. Он с грустной улыбкой помотал головой. Взяв его руку в свои, она шептала:
- Поцелуйте меня! Поцелуйте!
- Нет. Вы хотите сделать ему больно, - он кивнул назад, - но он ничего не почувствует, потому что это ничего не значит, а я хочу, чтоб это кое-что значило. - Джил уронила лицо в ладони и разрыдалась. Келвин обнял ее за плечи и задумчиво, немного нараспев, заговорил: - Я не очень разбираюсь в любви, мне на нее не везло, но, сдается, это противоестественное чувство. Люди, которые только и могут нас утешить, причиняют нам боль. Не такой должна быть любовь. В жизни и без того хватает огорчений. Любовь должна наводить чистоту и порядок, а не запутывать и не ломать ничего, и ведь иногда она так и действует, правда? - Прильнув к нему, Джил громко всхлипывала. Его сердце бешено колотилось, и, прежде чем продолжить мысль, он сделал глубокий вдох. - Для большинства, - сказал он, - любовь кончается браком - свое гнездо, завтрак по-человечески, а не на кухне, современные обои, телевизор… но как-то это не по-ницшеански. "Живи опасно", - говорит Ницше. Когда любовь перестает быть опасной, не сбивает с толку и не требует для себя мужества, она превращается во что-то другое. Нет, вы правы, что любите его, а не меня. - Джил затихла, уткнувшись лицом ему в грудь. Он ласково потрепал ее по плечу и сказал: - Жить с Джеком - это опасное и прекрасное приключение. Завтра-послезавтра хозяйка может выставить вас на улицу. Куда вы денетесь? Вы сами не знаете, но у вас есть друзья, где-нибудь устроитесь. А где вы будете через год, с какой мебелью, в какой одежде? Опять вы ничего не знаете. Это со мной все можно разложить по полочкам. Мое будущее ясно, потому что мою жизнь определяет воля, а не чувства. Сейчас, наверное, из-за рубежа и из провинции много понаехало нашего брата, настырных пасынков, штурмующих командные высоты. А Джек настоящий отщепенец, бандит… аристократ. Меня даже Ницше не спасет от участи буржуа, респектабельного и скучного буржуа. - Джил передернула плечами. Он грустно сказал: - Пожалуйста, не плачьте.
Она с улыбкой села прямо и стала приводить в порядок волосы, говоря при этом:
- Вы в самом деле считаете, что это аристократично и опасно - писать никому не интересные картины, жить на родительские подачки и пособие для безработных, целовать при всех проститутку, а любовнице, которой это не понравилось, выворачивать руку? Вам не кажется, что это скорее ребячество и пошлость? И неужто вы считаете, что явиться в Лондон, не имея ни друзей, ни рекомендаций, в первый же вечер спустить все деньги, а потом пытаться нахрапом получить работу с пятитысячным жалованьем, - что это скучно и респектабельно?
Он серьезно посмотрел на нее и сказал:
- Не надо говорить мне такие вещи. Это прибавляет мне смелости.
- Ее вам и так хватает.
- Только не с вами.
Сзади подошел Джек и, облокотившись на спинку, сказал:
- Ну что, голуби, помирились? У меня предложение. Еще нет двенадцати, вечеринка у Майка только раскрутилась по-хорошему. Давайте вернемся все вместе.
Джил сказала Келвину:
- Пойдемте с нами?
- Нет. У меня завтра пять собеседований, мне нужен полноценный сон.
- Я тоже не пойду, - сказала Джил, - нет настроения.
Джек присел на спинку и, теребя мочку ее уха, мягко заговорил:
- Да брось ты, Джил. Если Келвин заляжет спать, чего хорошего киснуть у камина с книжкой, а если ты к нему приляжешь, он не выспится и по твоей милости упустит завтра шанс получить работу. Ты же сама любишь компанию, а я в этот раз буду умником. Обещаю.
Она повернулась к Келвину и почти просительно сказала:
- Вы точно не пойдете?
- Спасибо, предпочитаю не менять своих решений.
Джек ухмыльнулся и сказал:
- Поставил нас на место. Пошли, Джил, в темпе.
Он поднял ее на ноги. Она посмотрела на него и сказала:
- Ты думаешь, что можешь вертеть мною, как хочешь.
- Ага. Но это потому, что у нас одинаковые вкусы, хотя ты не всегда это признаешь.
- Не зарывайся. Вдруг я сделаю такое, что будет тебе совсем не по вкусу?
Джек ласково ущипнул ее за подбородок и сказал:
- Я не свяжу тебя по рукам и ногам, Джил.
С минуту они молча смотрели друг другу в глаза.
Келвин трубно высморкался, и Джек сказал:
- Пошли, Келвину пора баиньки.
- Спокойной ночи, Келвин, - сказала Джил.
- Спокойной ночи, - со светлой улыбкой сказал он. - Веселитесь.
Они ушли, хлопнув дверью. Ушла и улыбка с его лица. Он обвел глазами преображенную комнату. Джек лишь отчасти привел ее в порядок.
- Веселитесь, - пробормотал он, хотя Джека не было в его мыслях. Он снова начал прибираться в комнате, яростно шипя сквозь зубы: - Сука! Сука! Сука!
Неудача
Назавтра первые в списке собеседования заняли очень мало времени. Настороженное ожидание, с каким его встречали, в считанные секунды сменялось указанием на дверь. Но когда в 3.30 он явился в Комиссию городских преобразований в Уайтхолле и его провели к председателю, он сразу почувствовал что-то новое в воздухе.
Когда Келвин вошел, председатель, мистер Браун, писал и от этого занятия не отвлекся. Келвин сел напротив.
Через некоторое время Браун поднял изрытое морщинами лицо и сказал:
- Да?
Он был шотландец.
- Мистер Браун, - сказал Келвин, - прежде всего хочу быть откровенным с вами. Я не Гектор Маккеллар.
- Знаю. С Гектором Маккелдаром я учился в Эдинбургском университете.
Келвин заинтересованно спросил:
- Почему же вы согласились на собеседование?
- Из любопытства. Захотел узнать, для чего вы воспользовались именем моего друга.
- Мои причины, по существу, самые похвальные. Вы ищете инспектора по координации для нового города к северу от Уоша. Для этой работы у меня нет квалификации, но есть все необходимые качества. Чтобы убедить вас в этом, мне надо было прежде повидать вас. Для этого я и назвался именем Маккеллара.
- Понятно. У вас есть опыт работы в местном самоуправлении?
- Нет.
- В государственном аппарате?
- Нет.
- В области предпринимательского права?
- Нет.
- Вы занимались проблемами современного градостроительства?
- Никогда не занимался.
- У вас есть ученая степень по социологии?
- Я оставил школу в пятнадцать лет и работал в лавке. В университете я не учился.
- Какие же тогда у вас качества, чтобы претендовать на такую работу?
- Деловитость, способности и честность.
Браун внимательно воззрился на Келвина, отвечавшего ему спокойным взглядом:
- Как ваше настоящее имя?
- Келвин Уокер.
- Вы о себе высокого мнения, мистер Уокер.
- Я не пытался скрыть этот факт, мистер Браун.
- Действительно.
Браун откинулся в кресле и продолжал смотреть на Келвина, раздумчиво хмурясь. Келвин сказал:
- Вы не сочтете за дерзость, если я предположу, о чем вы сейчас думаете?
- Не сочту. Предполагайте.
- Вы гадаете, сумасшедший я, наивный или дьявольски хитрый.
- Совершенно верно.
- С вашего позволения, я обосную свои притязания. В качестве инспектора по координации мне будут подчинены отделы, взаимодействующие с местным самоуправлением, с органами городского планирования, с государственным аппаратом и прочее. Я правильно понимаю?
- Правильно.
- Отделы будут укомплектованы квалифицированными специалистами, досконально знающими свое дело. Моя работа, стало быть, будет заключаться в том, чтобы следить, как люди выполняют свои обязанности, и снимать трения между отделами. Что-нибудь не так?
- Нет, все так.
- Другими словами, успех моей работы зависит от умения разбираться в людях, чувствовать, какие настроения берут верх в подчиненных мне коллективах, и выбирать из многих единую линию, основываясь не на предвзятости узкого специалиста, а на простом здравом смысле. Я правильно понимаю?
- В основном - да.
- Мистер Браун, я справлюсь с этой работой, и справлюсь с ней хорошо.
Браун напряженно выпрямился в кресле и сказал:
- Какие же у меня основания думать, что вы способны разбираться в людях, чувствовать настроения и выбирать нужную линию, опираясь на здравый смысл?
- И не надо оснований! - пылко вскричал Келвин. - Я вовсе не жду к себе разумного подхода. Разум исходит из прецедента, а я перед вами первозданен, как Адам в шестой день творения. Я доверяюсь вашей интуиции, а не разуму. Испытываю ваше дерзание, а не логику. Верьте своему сердцу, мистер Браун, - гласу Божьему. И не доверяйте боязливой рассудительности, что влачится на хлипких костылях разума и прецедента. Неужто сердце не ручается вам в том, что так прийти и говорить с вами может только имеющий право на эту работу?
Видимо, чувствуя, что сдается, Браун взорвался.
- Нет, мистер Уокер, оно в этом не ручается! Не сочтите за обиду, но у меня такое чувство, словно передо мной патологически самонадеянный аферист, у которого… который кому хочешь заговорит зубы!
Келвин обомлел, как от оплеухи. У него отпала челюсть, он залился пунцовой краской, потом побледнел и поднялся с выражением ужаса и боли на лице. Еле слышно, молящим голосом он сказал:
- Вы в самом деле так обо мне думаете, мистер Браун?
Браун, смешавшись, глядел на блокнот.
- Сядьте, мистер Уокер, - сказал он. - Я решительно никак о вас не думаю. Расскажите о себе, пожалуйста.
Келвин сел и похоронным голосом пересказал свой отчет Джеку.
Браун сказал:
- И никто не сделал вам встречного предложения?
- Корпорация "Кодак" приглашала к себе торговцем оружия.
- Вы отказались?
- Мистер Браун, я почти пять лет простоял за прилавком, и мне это мало понравилось. Продавать ли консервированный суп домохозяйкам или ракеты в другие страны - разница только в размере вознаграждения, а оно меня не интересует, меня интересует власть. Лучше я буду членом правления крошечной лондонской фирмы, чем продавцом крупнейшей в мире компании.
- Вы идеалист, мистер Уокер. Без денег или опыта сразу на такую ступеньку не подняться. Даже если управляющий самый крупный пайщик, он на три-четыре месяца определит своего сына на какую-нибудь маловажную должность, а уж потом будет проводить его в правление. Я в приятельских отношениях с Декстером - это землеройные работы. Если вы послушаетесь моего совета, я, с вашего позволения, переговорю с ним о месте торгового представителя для вас.
- Если я буду работать не покладая рук, - медленно заговорил Келвин, - и прекрасно зарекомендую себя, какие у меня перспективы?
- Если вы гений, то через пять или, скажем, шесть лет станете торговым распорядителем.
- А сколько надо пробыть торговым распорядителем, чтобы стать управляющим?
- Это невозможно знать. Лично я не могу ответить на этот вопрос.
- И у меня совсем никаких шансов занять объявленную у вас должность?
- Совсем никаких. Это государственный заказ. Мы строим город, чтобы отселить людей из Южного Лондона, который снесут по нынешней программе децентрализации. Наши претенденты предстанут перед комитетом, а его члены кончали Оксфордский университет. В конечном счете они возьмут того, кого я им назову, но это должен быть как бы их избранник тоже. Честно говоря, устраивая вашу карьеру, я рискую собственной.
Келвин встал и сказал:
- Позвольте раскланяться. Я был рад с вами познакомиться. Причина, по которой вы не можете меня взять, впервые вызывает у меня уважение.
Браун двинул блокнот на его край стола:
- Оставьте свой адрес. Если я смогу без ущерба для себя рекомендовать вас на какую-нибудь руководящую работу, я дам знать. Впрочем, это маловероятно. - Келвин записал адрес. Браун забрал блокнот и сказал: - И еще: я решительно запрещаю вам использовать имя Гектора вот таким образом.
- Мистер Браун! - вскричал Келвин. - Без этого имени мое пребывание в Лондоне лишается тактики, стратегии и всякого смысла. Через сорок минут, например, меня ждут в Транспорт-хаус.
- Ладно, ступайте в Транспорт-хаус, но чтобы это было последнее такое собеседование. Я не желаю вам зла, мистер Уокер, и предупреждаю по-дружески: если я узнаю, что вы по-прежнему пользуетесь именем Гектора, я поставлю в известность его самого и полицию. Деловые круги пересекаются - об этом вы не подумали.
- А теперь еще, - с горечью сказал Келвин, - в ваших руках мое имя и адрес.
Браун тронул кнопку на столе и сказал вошедшей секретарше:
- Мисс Уотерсон, проводите мистера Уокера в комнату отдыха и закажите ему машину в Транспорт-хаус.
Келвин потерянно направился за секретаршей к выходу.
- Имейте в виду, - сказал Браун, - я всегда смогу устроить вас торговым представителем.
Келвин обернулся и твердо сказал:
- Не берите греха на душу.
Браун пожал плечами и склонился над бумагами.
Келвин опустился на заднее сиденье "мерседеса", закрыл глаза и постарался прогнать все мысли. Он чувствовал разбитость во всем теле. Машина стала, и шофер сказал:
- Транспорт-хаус, сэр.
Не открывая глаз, он ответил:
- Отвезите меня на Барселона-Террас, девятнадцать.
Убито поднимаясь по узкой лестнице, он услышал сверху громкий раздраженный голос и решил, что Джил и Джек опять цапаются, но у распахнутой двери убедился, что голос принадлежит крупной женщине, чей туалет смотрелся бы лучше на ком-нибудь помоложе и постройнее. Она обращала свою речь к Джеку, со скрещенными на груди руками откинувшемуся к каминной доске и время от времени серьезно кивавшему головой, словно постигая важную новость. На диване подавленно сгорбилась Джил.
- Три фунта дела не решают! - кричала великанша. - Не решают, мистер Уиттингтон. Я терпела и еще потерплю, но дурой я не была и не буду. А это еще кто?
Она уставилась на Келвина. Тот хмуро ответил:
- Друг.
- Это наш друг, - сказал Джек. Позвольте, миссис Хендон, представить вам мистера Уокера, великого покровителя искусств. Позвольте, мистер Уокер, представить вам миссис Хендон, нашу уважаемую квартирную хозяйку. Боюсь, я ее сильно подвел, старина. Я задолжал ей за квартиру шесть фунтов. Может, придумаете, как нас всех выручить? Я в том смысле, что вы вроде собирались купить у меня картину… Мистер Уокер скупает картины для Шотландской национальной галереи, миссис Хендон.
Помедлив, Келвин вынул бумажник, отсчитал шесть банкнот, передал хозяйке, и среди молчания, нарушаемого яростно-шепотными проклятьями Джил, та их тоже пересчитала. Убедившись в правильности суммы, хозяйка сказала Келвину:
- Благодарю вас, сэр. - Она была не прочь что-то добавить, но черные шляпа и пальто Келвина вкупе с весомой молчаливостью спугнули ее, и она обратилась снова к Джеку, причем без прежней горячности. Она сказала: - Сейчас разобрались, только впредь это не должно повторяться. И другое нарушение не должно повторяться. Я имею в виду шум.
- Шум, миссис Хендон? - удивился Джек.
- Иногда это гости, а чаще драка.
- Драка, миссис Хендон?
- Мои жильцы, мистер Уиттингтон, - люди выдержанные. Они и вас любят, и вашу… эту девушку. Но я вас предупреждаю в последний раз. Еще такой случай - и вам придется съехать.
Келвин прошел к дивану и опустился на него со словами:
- Миссис Хендон, все ваши неприятности с этими молодыми людьми происходят из-за одной вещи, а именно: материальная необеспеченность. Когда люди материально не обеспечены, они легко срываются - это же ясно. Вы, я уверен, сами убедитесь, что врученная вам сумма не только оплачивает их кров, но и проливает целительный бальзам на их сердца.
Смежив веки и полуоткрыв рот, он отвалился на спинку дивана. Миссис Хендон сказала:
- Дай-то бог, сэр, всем будет только лучше.
Она вышла, громко хлопнув дверью.
Джек залился смехом, хлопнул себя по ляжкам и сказал:
- Ты просто артист! Потрясающе показал сибарита в отключке!
Джил сердито выкрикнула:
- И сколько же у вас теперь осталось?
Келвин открыл глаза:
- Десять шиллингов. Десять шиллингов с чем-то.
- Как, интересно, вы думаете на них прожить?
- Не вяжись к нему, Джил, - сказал Джек. - Дай человеку прийти в себя. Сама небось тоже ему благодарна.
- Совсем нет. Ни капли. Мне подумать тошно, что он прохлопает удачу, потакая нашему безделью.
Келвин тускло сказал:
- Ничего я не прохлопаю. Завтра, во всяком случае, у меня будет работа.
- Откуда вы знаете?
- Пойду кондуктором автобуса. В больших городах их всегда не хватает, - сказал Келвин, растравляя себя. Джек и Джил глядели на него изумленно. Он опустил локти на колени и уставился в пол, потом пожал плечами и сказал: - У меня выбили почву из-под ног. Некто Браун выбил у меня почву из-под ног. Меня не волнует, что он пугал меня полицией и… даже то, что без имени Гектора Маккеллара мне нечего делать. Но он решил, что я аферист, и теперь я все думаю - вдруг он прав? Мне в голову такое не приходило! В голову не приходило!
Он закрыл лицо руками и тихо заплакал. Джил положила руку ему на плечо. Джек зашагал по комнате. Он сказал: