Я повернула Салли и хотела сразу же ехать.
- Подожди, еще одно слово. Ты хочешь, чтобы я был убит? Или стражник Кэйси?
- Конечно, нет! Как вы можете спрашивать?
- Не верю я женщинам, - возразил он, - с тех пор как повстречались мне иуды в юбках.
- Испытайте меня, - сказала я. - Как я могу предать вас? Вы столько для меня сделали!
- Когда вы с Кэйси подъедете к мосту, крикни: "Куу-иии!" Я постерегу здесь этих тварей; а как ты крикнешь, исчезну.
Салли тронулась, и с порога, где стоял незнакомец, освещенный лампой из комнаты, послышалось:
- Прощай, девочка!
- Прощайте! Я буду помнить вас всегда!
Плакал кроншнеп, и незнакомец рассмеялся, словно хотел облегчить разлуку. Но потом еще долго мне делалось грустно при воспоминании о глубокой скорби, вложенной природой в плач кроншнепа и отозвавшейся тогда в голосе человека. Казалось, и птица и человек оплакивают горькую утрату.
Я скакала по тропинке, которая вела напрямик через гору и спускалась к речке. Копыта Салли прогремели по дощатому мосту и выбили искры из булыжника на другой стороне. Там, где тропинка кружилась в зарослях дикого хмеля, я опустила поводья. В скрэбе лошадь сама немного замедлила ход, ей не понравились хлесткие удары упругих веток. Вот и вторая речка, вместо камней для перехода здесь белеют бычьи черепа. Расплескивая воду, Салли выбралась на берег и в несколько прыжков одолела высокий склон. Еще миля - и я оказалась у бревенчатого забора Стонтонов, сквозь деревья виднелись ярко освещенные окна. Вскоре до меня донеслись звуки концертино и веселые голоса.
Я привязала Салли у ворот и вошла в дом. Несколько парочек кружились в танце. Уже на пороге я почувствовала себя очень неловко, а от веселой музыки, когда я шла, мне казалось, что ноги у меня еле волочатся по полу.
Мэри Стонтон танцевала со стражником Кэйси. Она была очень красивая и очень бледная, и, проплывая мимо меня, она едва соизволила меня заметить. Стражник Кэйси был футов шести ростом, у него были волнистые волосы, от которых женщины приходят в восторг. При каждом повороте на его груди сверкали металлические пуговицы. Танец кончился, и Кэйси оказался рядом со мной. Я дотронулась до его руки.
- Мистер Кэйси!
- Здравствуй, Кэрри! - подчеркнуто вежливо заметила Мэри. - Как ты поздно!
- Я не танцевать, Мэри, я к мистеру Кэйси.
- Ах, мне следовало бы догадаться, - она рассмеялась и с насмешкой поглядела на мое платье, забрызганное при переезде через речку.
Я вскинула голову и отвернулась.
- Стражник Кэйси, вы мне уделите минутку?
- Что тебе надо? Можешь высказать все здесь, - сказала Мэри Стонтон. - То есть, конечно, если ты не боишься, что мы услышим.
- Я собиралась говорить только с вами, - обратилась я к стражнику. - Но теперь, - я покосилась на его возлюбленную, - пусть все слушают.
- В чем же дело, мисс Энсон?
- Вы хотите нашивку?
- Можно подумать, что ты супруга губернатора, - заявила Мэри Стонтон и так расхохоталась, что я покраснела.
Я не обратила на нее внимания, просто повернулась к ней спиной, а потом спокойно улыбнулась.
- Один джентльмен желает заплатить вам за лошадь, которую вы ему одолжили около Уезерборда. Он ждет у нас.
Я во все глаза смотрела, как он воспримет мои слова. На щеках у стражника выступили красные пятна. Он прикусил нижнюю губу, в глазах сверкнул затаенный гнев, как огонь в прикрытом костре. Все, кто стоял вокруг, так и покатились со смеху. Кэйси повернулся к группе весельчаков, хохотавших громче всех.
- Смеяться-то вы умеете, - сказал он, - а хватит ли у вас мужества драться?
Никто не принял вызова, только улыбки на их лицах удивительно быстро сменились грустью.
Первой заговорила Мэри Стонтон.
- Кэрри Энсон, - ее дрожащие губы побелели, - если ты пришла сюда оскорблять людей, то сидела бы ты лучше дома.
- Не обращай на нее внимания, Мэри, - сказал стражник, - какой-то болван над ней подшутил.
- Ничего подобного, - возразила я, - меня послал один человек, он сейчас у нас, и с ним два матроса; один из матросов, - я сказала это тихонько, так что меня слышали только стражник и Мэри, - убийца миссис Уезерли.
Стражник подскочил как подстреленный, поглядел мне прямо в глаза и перевел дыхание.
- Черт подери! - вскрикнул он и направился к двери.
- Трое против одного, Мэри! - сказал он.
- Останься, - попросила она, - тебя могут убить.
- Один против одного, стражник! - прервала я. - Двое связаны, третий сторожит.
- Чепуха! - зло закричала Мэри. - Станет он сторожить! Не езди один, Кэйси!
- Именно один! Я должен его захватить. Где мой карабин и фуражка?
- Возьми кого-нибудь с собой! - умоляла Мэри.
- Нет! Я поеду один. Ты ведь знаешь, что будет, если все пройдет удачно, - и он серьезно заглянул ей в глаза.
Я учтиво засмеялась.
- Мэри, пригласишь меня в подружки, а?
Она даже не улыбнулась и с каменным лицом отошла, раскачивая юбками.
- С божьей помощью я сегодня арестую троих, мисс Энсон, - шепнул мне Кэйси.
"С божьей помощью этого не будет, стражник Кэйси!" - шепнула я себе.
Он повернулся к выходу: за спиной карабин, на боку сабля, на каштановых кудрях фуражка, - ничего нет удивительного, что Мэри Стонтон потеряла из-за него покой. Глаз радовался смотреть на такого молодца.
Некоторые вызвались ему помочь, но он холодно отказался. Я выбежала и была в седле прежде него.
Он удивился.
- Вам нужно остаться, мисс Энсон.
- Мне нужно домой, стражник Кэйси.
- Может быть кровопролитие.
- Этого не должно быть.
- Что-то очень вы храбрая, - подозрительно сказал он. - Все без обмана?
- Если вы не трус, за мной! - объявила я.
Когда я проезжала мимо Мэри Стонтон, она пробурчала что-то про "подколодную змею", а стражника просила быть поосторожней. В глубине души я уверена, что главной опасностью, которая подстерегала стражника, она считала меня, и я рассмеялась при мысли, что из всех опасностей, которые стоят на пути у мужчины, - бандит еще не самая страшная.
Стражник ехал позади, позвякивая уздечкой.
- Мисс Энсон, - сказал он, - эти матросы, о которых вы говорили, - один из них высокий?
- Да.
- А другой - низенький?
- И косой.
- Верно, - и он замолчал.
Ехать рядом по узкой тропинке было невозможно. Я воспользовалась этим и держалась впереди. Кэйси несколько раз пытался меня объехать, но я похлопывала Салли, и она оставалась впереди. У ручья Кэйси вырвался вперед, но моя кобыла рванулась и опять обогнала его на другом берегу.
- Посторонитесь, мисс Энсон, дайте мне проехать вперед.
Я возразила, что хорошо знаю дорогу.
- Очень может быть, но дело не в этом.
Я молчала, мне нечего было сказать.
- Впереди может встретиться опасность, - продолжал он, - а вы всегда готовы наделать глупостей.
Подыскивая ответ, я вспомнила грозу на прошлой неделе.
- Впереди есть опасное место, - ответила я, - там дерево повалилось, вы запутаетесь в ветках.
Он что-то буркнул себе под нос, но я не разобрала.
Немного спустя мы добрались до поваленного дерева и объехали его.
Тогда Кэйси опять заговорил:
- Теперь вы не станете возражать?
- Нет, - сказала я, - только там чуть подальше на сучке пчелиное гнездо. Как бы вы не приняли его за нарост - еще смахнете плечом. Не очень-то будет приятно, правда? - И я рассмеялась, чтобы он не заметил, как я увильнула от ответа. Но Кэйси было не до смеха, и он смолчал.
Вскоре я крикнул, чтобы он остерегался пчел, и он пригнулся в седле.
- Ну? - сказал он.
- Подождите, стражник; тут кусты, я пока останусь впереди, а то если я вас пропущу, ветки будут хлестать Салли по глазам.
- Глупости! - проворчал Кэйси.
Когда кусты остались позади и мы оказались среди хмеля, он вдруг приказал мне остановиться.
- Шутки в сторону, мисс Энсон!
- Что вы? Кто шутит, мистер Кэйси?
- Человек у вас в доме - разбойник!
- Не может быть? - невинно изумилась я.
- А вы соучастница.
- Ах, что вы говорите, стражник!
- Я говорю, что вы должны остаться здесь.
- Но мне нужно домой.
- Тогда я вас арестую.
- Арестуете меня и упустите троих взрослых мужчин?
- Вы меня вынуждаете, - ответил он.
- Стражник, этот разбойник - человек храбрый; возможно, вы его подстрелите, но ведь и он может подстрелить вас.
- Обо мне не беспокойтесь, мисс Энсон.
- Я о вас и не беспокоюсь.
- Тогда значит о…
- Человеке, который меня спас! - И я стрелой полетела вперед. В первый раз в жизни я шла против закона и вся трепетала от волнения. Кэйси выругался и с грохотом помчался за мной по пятам; приглушенным голосом он требовал, чтобы я остановилась, и описывал, какие ужасные меня ждут последствия. Я смеялась и, нагнувшись вперед, уговаривала Салли приналечь еще сильнее. Это было необходимо, потому что его конь был лучше и с каждым шагом он все приближался. Вот морда его коня поравнялась с моим седлом, вот с плечом Салли, вот мы голова в голову подскакиваем к мосту.
Я приподнялась в седле, закинула голову и протяжно закричала:
- Куу-иии! Куу-иии!
- Замолчи, дрянь!
Я натянула поводья так, что Салли взвилась на дыбы, и еще раз крикнула:
- Куу-иии!
Потом опустилась в седло и прислушалась. Стражник был уже темным пятном, быстро таявшим во мраке. Лошадь его летела с ужасающей скоростью, отчаянно звенели поводья и сабля.
Потом послышалось - бух-бух-бух, - это упали жерди. Я облегченно вздохнула, откинулась в седле и задышала спокойно впервые за это время. Все дальше, все глуше топот второго коня, он раздавался в сухостойном лесу, как шаги в пустом доме.
- Хорошо же вы поступили! - Так встретил меня стражник Кэйси, когда я немного спустя вошла в дом. - Прекрасно для приличной, воспитанной девушки!
Я тронула стражника за рукав, опоясанный серебристой полоской.
- Этой нашивке здесь так одиноко, стражник; насколько будет красивей, если их будет две, а?
Он холодно улыбнулся; тогда я, приободрившись, заявила, что незнакомец совсем не такой уж скверный человек.
Кэйси покачал головой.
- Очень скверный, - возразил он.
Вскоре приехал Уилл, и вот какой произошел разговор.
- Где ты его встретил?
- У дальних ворот, - ответил Уилл.
- Что он сказал?
- Прицелился и велел поднять руки.
- А потом?
- Забрал коня и часы и дал мне вот эту лошадь.
- Ну что ж, - спокойно сказал стражник, - я все-таки захватил двух преступников. И в конце концов, мисс Энсон, не такой уж он скверный человек, а?
- Конечно, стражник; особенно если он вернул именно ту лошадь, которую брал в долг.
Кэйси отвернулся к окну. Занималась заря.
Стил Радд
Как мы начинали
Перевод И. Левиной
Уже двадцать лет прошло с тех пор, как мы поселились в Крике. Двадцать лет! Я хорошо помню тот день, когда мы приехали на подводе Джерома из Стонторпа, - нас было восемь да еще всякие пожитки: кровати, кадки, ведро, два кедровых стула с сосновыми сиденьями и спинками, которые отец приладил к ним, несколько котелков и старый Криб. К тому же это был изнуряюще жаркий день, какая нас мучила жажда! Мы выпили до капли все ручьи, встретившиеся нам по пути.
Отца с нами не было. Он выехал на несколько месяцев раньше, чтобы поставить дом и вырыть колодец. Наше жилище было выстроено из горбыля и крыто щепой. Места в нем хватало на две комнаты, но перегородку еще не ставили. Пол был земляной. Примерно раз в месяц отец выравнивал его особой смесью из песка и свежего коровьего навоза. И в этот день никто не смел заходить в комнаты, пока пол не просохнет. На дверях не было замков - на ночь их закладывали колышками, а доски были не очень плотно пригнаны друг к другу, и через щели мы без труда видели каждого, кто подъезжал верхом к дому. Мы с Джо развлекались, бывало, еще и тем, что считали звезды через просветы в крыше.
На другой день после нашего приезда отец повел мать и нас всех смотреть луг и участок на той стороне лощины, который он собирался расчищать под посевы. Луг не был огорожен, но отец показал нам отметки землемера на дереве, обозначавшие границу нашей земли. Судя по тому, что говорил о ней отец, это была превосходная земля. На нашем участке был и очень ценный строительный лес, - так по крайней мере сказал отец. Потом он показал нам место на скалистом холме, где, по его мнению, должно быть золото, но об этом он запретил нам говорить. В тот же вечер мы с Джо отправились туда и перевернули каждый камень на холме, но золота не нашли.
Не вызывало сомнения одно - это была настоящая глушь: деревья, гуаны, сухостой да медведи, а до ближайшего дома, который принадлежал Дуайерам, - три мили. Я часто задумываюсь над тем, как выдерживали все это женщины первые несколько лет. И мне вспоминается, как мать, оставшись, бывало, одна, садилась на бревно, в том месте, где сейчас проходит дорога, и плакала часами. Тоска! Была, действительно, ужасная тоска.
Вскоре отец заговорил о том, чтобы расчистить пару акров и посеять кукурузу; собственно, все мы об этом говорили, до того как взялись за дело. Пока работы еще не начались, лучшую тему для разговоров трудно было придумать. Но через две недели костры, озарявшие лес, который не умолкал даже по ночам, и треск падавших одно за другим огромных деревьев потеряли для нас всю свою поэзию.
Мы работали без устали, расчищая те четыре акра земли, где сейчас стоят стога; мы работали до тех пор, пока там не осталось ни одного дерева, ни одного кустика. Тогда мы думали, что самое худшее уже позади, но как мало мы знали, что такое расчистка целины! Отец никогда не уставал высчитывать и говорить нам, какие доходы принесет урожай, если только земля под посев будет готова вовремя. И тем усердней мы работали.
Совместными усилиями всех членов нашего семейства, как мужчин, так и женщин, и с помощью рычага, которым служил нам ствол молоденького деревца, мы скатывали огромные бревна в костры, ревевшие, как печи ада. Когда с бревнами было покончено, наступил черед сучьев, - с утра до вечера, едва таская ноги от усталости, мы ходили по участку и собирали их охапками, а одежда липла к спине, и пот смешивался с грязью.
Иногда Дэн с Дэйвом усаживались в тени, возле жестяного чайника с водой, и оглядывали этот маленький лоскуток земли, расчистка которого отняла так много времени. Потом они в отчаянии глядели на то, что расстилалось перед ними, и спрашивали отца (который никогда не отдыхал во время работы), можно ли надеяться, что такое место удастся когда-нибудь расчистить. А когда Дэйв пытался выяснить, почему отец не взял участок на равнине, где вовсе не нужно корчевать деревья и где воды сколько угодно, то отец сначала кашлял, как будто чем-то поперхнулся, а затем начинал страшно ругать скваттеров и политических заправил. Однако он скоро остывал и снова был полон надежд.
- Поглядите на Дуайеров, - говорил он, бывало, - С десяти акров в прошлом году они собрали пшеницы на семьдесят фунтов, не считая той, которая пошла на корм для кур. Сейчас они уже отсеялись с кукурузой, а ведь их только двое.
Но и помимо расчистки, работы хватало. Даже при кратковременной засухе колодец обязательно высыхал. И тогда нам приходилось по очереди ходить за водой к родникам, - а они были в двух милях от фермы. Ломовой лошади у нас не было, да и она бы нас не спасла, так как ни бочонка для воды, ни какой-нибудь повозки в нашем хозяйстве не водилось. Поэтому воду мы таскали на себе. Вот это была работа! Даже если вы сами не осушали ведра, несмотря на то, что основательно напились из ручья перед обратной дорогой, все равно к моменту вашего возвращения больше половины воды непременно расплескивалось, потому что ведро ударялось о вашу ногу каждый раз, когда вы спотыкались в высокой траве. Почему-то никто из нас не любил носить воду. Мы больше любили жечь хворост, оставаясь целый день без обеда, чем отправляться за водой к родникам.
Как-то раз в знойный день, истомивший всех жаждой, настала очередь Джо идти за водой. Он возвратился, ухитрившись почти ничего не расплескать. Все были довольны - после приготовления чая осталось достаточно воды, чтобы каждый из нас мог сделать по глотку. Обед почти закончился. Дэн уже поел и отдыхал на диване, когда Джо сказал:
- Послушай, папа, как выглядит дикая собака?
Отец ответил:
- Она желтая, уши острые, а хвост пушистый.
- Значит, их-то я и видел. Насчет пушистого хвоста не знаю, - волосы все повылезли.
- А где ты их видел, Джо? - спросили мы.
- В роднике плавали, дохлые.
Тут каждый призадумался и посмотрел на чай. Мне лично уже больше не хотелось пить. Дэн вскочил с дивана и вышел, а отцу пришлось заняться матерью.
В конце концов участок в четыре акра был довольно сносно расчищен, если не считать самых больших эвкалиптов и полсотни пней. Перед нами встала новая задача, и она не поддавалась решению на шахматной доске. Я уже говорил, что ломовых лошадей у нас не было. Единственным существом на ферме, напоминавшим лошадь, была старая заезженная кляча, на которой отец иногда ездил верхом. Я полагаю, что день ее появления на свет уходил в более далекое прошлое, чем день рождения отца, а своими формами она больше походила на советника городской управы. Однажды мы нашли ее в мелком болотце. Вороны выклевали ей оба глаза, а ее шкура свидетельствовала о том, что пернатое племя устраивалось тут на ночлег. Стало быть, на ее помощь нам уже рассчитывать не приходилось. И плуга у нас не было. Ну как же тогда сеять кукурузу? Вот в чем заключался вопрос.
Дэн и Дэйв сидели во дворе под кухонным навесом и оба молча скребли землю щепками. Отец и мать сидели в доме, обсуждая эту задачу. Время от времени отец принимался ходить по комнате, покачивая головой; иногда он давал пинка старому Крибу за то, что тот разлегся под столом. Наконец матери пришла в голову мысль, которая подняла настроение отца, и он позвал Дэйва.
- Найди-ка Топси и… - он остановился, вспомнив, что старая кобыла околела.
- Сбегай попроси мистера Дуайера одолжить мне три мотыги.
Дэйв сбегал. Дуайер одолжил мотыги, и задача была решена. Вот как мы начинали.