Слушая Селима, Махмуд-бей осознал свою правоту: то, что он надумал, не противоречит совести, ибо Селим виноват во сто крат больше. Вот он какой - только послушайте! Это даже интересно. Махмуду казалось: он впервые видит Селима именно таким, а знал его с малых лет. Он страшнее, нежели казался. Хвалится: возьмет калым за русских, которых он коварно заманил к себе, схватил и запер в мазанке. Как бы не так, дорогой мой брат! Ты не догадываешься, не имеешь понятия, что один из русских - кунак, мой кунак. Я узнал его с первого взгляда, с первого слова Эльяса понял, кто он. И этого вполне достаточно. Я, Махмуд-бей, младший сын Агасы-хана, не позволю тебе, Селим, брат мой, коснуться его пальцем. Ты не получишь и пиастра за него у Хасан-паши, этого омерзительного заносчивого старикана, что, как и ты, бахвалится своей родословной, близостью к султанской семье, ибо, видите ли, какой-то предок в пятом колене удостоился большой чести - мыть султану ноги. Пхе, пакость, стыдно даже говорить, а он нос задирает...
Случилось бы несчастье, если бы он, Махмуд, не приехал сюда сегодня; наверно, ты, Селим, довел бы свое черное дело до конца, и несмываемый позор навеки запятнал бы наш род. Нет, Селим, пока я здесь, такое не случится, и никого я не страшусь, тебя же ненавижу, как можно ненавидеть только заклятого врага, и поэтому никого в твоем доме не пожалею - ни тебя, ни твоих слуг, таких же ворюг, как и ты сам, пусть посмеют лишь встать па моей дороге.
- Почему не пьешь, гяурский кизяк? - прошипел Селим. - Ждешь, чтоб заставил?
Это была та капли, что переполняет чашу и даже слабого делает сильным.
Махмуд вскочил, сорвал со степы веревку, в мгновенье ока скрутил петлю и бросил Селиму на шею, как это он делал не раз в степи, когда случалось ловить необъезженных скакунов, со всей силы потянул к себе.
- Ты заставишь? Ты? Ах, шайтан! Ты никого не заставишь, ибо ты слишком слаб, сын Зульфии, постылой жены моего отца. Ты - бандит и грабитель, и кунака своего я не отдам тебе. Я свяжу тебе руки, хоть лопни, а скручу все равно, ничего у тебя не выйдет!..
Селим какое-то мгновенье лежал неподвижно, тупо глядел почти невидящими глазами на Махмуда, потом рванулся, но напрасно, захрипел, в бессильной злобе ударил ногой - пролилось вино, багрово вспыхнуло на зеленой кошме, омочило золоченую Селимову туфлю. Это был последний удар, последняя попытка Селима освободиться из цепких рук Махмуда, в следующее мгновенье Махмуд-бей связал ему и ноги, запихнул в рот кляп.
- Вот так! - Передохнул, вытер вспотевший лоб и позвал: - Эльяс!
Молодой нукер Махмуд-бея распахнул дверь, словно стоял за ней и ждал приказа.
- Стражу из мазанки - ко мне! По одному!..
11
Поджав ноги и задерживая дыханье, штабс-капитан готовился нанести удар в грудь Махмуда, но не успел: тот короткими точными ударами ножа перерезал на нем веревки и распахнул дверь:
- Ты свободен!..
Котляревский не двинулся с места. Не чувствовал ни рук, ни ног - так сильно они затекли, но это его беспокоило меньше. На полу мазанки оставались Катаржи и Стефан. А Махмуд нетерпеливо звал:
- Иди же!
- Без них не поеду.
Мгновенье Махмуд колебался, прыгнул обратно, взмахнул кривым острым ножом, раз и еще раз. Освобожденные от веревок бригадир и Стефан с нескрываемым наслажденьем размялись. Но Махмуд торопил:
- Быстро!
Оседланные лошади стояли посреди двора, возле них - готовые в путь люди Махмуда. Он что-то крикнул - и нукер Эльяс побежал в сарай, вывел лошадей офицеров, развязал солдат, вместе они вынесли седла, переметные сумы.
Махмуд, выждав, пока офицеры оседлают лошадей, подбежал к своему коню, легко, как птица, поднялся в седло, надвинул поглубже малахай и резко натянул повод.
Вихрем вынеслись со двора. Впереди - Махмуд-бей и офицеры, остальные - за ними. У кого-то веткой сорвало шапку, на камне споткнулся каурый штабс-капитана.
Во все стороны летели твердые, что камень, ошметки, бились в глухие дувалы, перелетали через них, мелким дождем падали на повети, низкие плоские крыши халуп. Из дворов выглядывали и тотчас скрывались испуганные лица.
А всадники промчались через всю деревню и поднялись на темный, как грозовая туча, курган. Махмуд-бей обернулся, крикнул что-то гортанное, дикое; радостно сверкнув глазами, махнул нагайкой в сторону дымившихся на горизонте вечерних туманов:
- Орум-бет-оглу! Туда!..
Офицеры не знали, что все это значит, только одно ясно: им ничего пока не грозит. Махмуд-бей не собирается отвозить их в Измаил к Хасан-паше, иначе он бы не освободил их, не посадил на коней, не отдал оружия и походных мешков. Значит, Махмуд - друг? Но спросить об этом, пожать руку этому сильному возбужденному юноше не было времени - он летел впереди всего отряда, и лошадь его, казалось, не знала усталости, как и он сам. Пригнувшись к развихренной ветром гриве, он будто слился с конем, а конь, чувствуя нетерпение хозяина, мчался над землей, почти не касаясь ее, черной птицей пересекая степь. Уже больше часа прошло в бешеной скачке, и незаметно было, что татары собираются замедлять бег. Но внезапно, будто впереди появилась невидимая стена, Махмуд-бей остановился как вкопанный, остановились и остальные. Офицеры, ехавшие сразу за Махмудом, встали рядом с ним.
- Теперь хорошо! - оскалил зубы Махмуд и малахаем вытер взмокшее лицо, оно блестело, блестели зубы, сверкали черные глаза.
- Спасибо, кунак! - протянул руку Котляревский. - Ты спас нам жизнь, и мы не знаем, как благодарить тебя. Хочешь, выбирай любого коня.
- Подарок? - Махмуд расплылся в улыбке. - Не возьму. То, что сделал, не стоит того. Да ведь ты кунак.
- Мы твои должники, Махмуд-бей, - сказал Катаржи, лицо его смягчилось, взгляд потеплел. - А где же Селим? Что с ним?
- Шайтан с ним! - выругался Махмуд. - Он пьян, спать будет. А чтобы не так быстро проснулся, я связал его и нукеров заодно.
- Но он может и догнать нас.
- Сегодня нет. А завтра - не посмеет. Я братьев позову, старшин... - Махмуд говорил так, будто все давно обдумал и офицерам в самом деле нечего опасаться. - Ко мне поедем. Вам отдохнуть надо. Мои люди охранять вас будут.
- Спасибо, кунак! - приложил руку к груди штабс-капитан. - Но отдыхать нам никак невозможно, ты уж извини нас. Дело, кунак, прежде всего.
- Понимаю. И все же - заедем! К полуночи у меня будем... Может, в вашем деле и я пригожусь.
- Обязательно пригодишься, а как же... И мы, коль пригласишь, заедем, посидим у тебя, - сказал Котляревский. - Правда, бригадир?
- Непременно. Ведь мы и хотели побывать у тебя, Махмуд-бей. Мы много слышали о тебе хорошего, - сказал Катаржи, ласково оглядывая ладную фигуру юноши. - Наездник ты хороший, любо-дорого посмотреть.
- Спасибо, бачка, за доброе слово! Спасибо, что не брезгуете моим хлебом-солью!.. Деревня моя красивая. Вам понравится. А пастбища мои самые лучшие. Лучше, чем у Селима, только он, шайтан, загоняет свои табуны на мои земли. - В голосе юноши зазвучала обида. - Да придет час - мы с ним поговорим. По-семейному...
Он оглянулся: вслед за ним по степной дороге, освещенной невысокой луной, ехали его нукеры, а также Пантелей и Денис, огромные горбатые тени бежали по ночной степи, подпирали самое небо, перешептывались с камышами вдоль захолодевших озер.
В полночь, как и сказал Махмуд-бей, приехали в деревню. Он предусмотрительно выставил дозоры и, не мешкая, послал нукеров за старшинами всего уезда Орум-бет-оглу.
А пока - в ожидании старшин - гости и молодой хозяин уезда сидели на ворсистом ковре в парадной комнате и, попивая турецкую ракию, вели задушевную беседу.
- За твое здоровье, Махмуд-бей, за твоих родичей, жен твоих и детей, за твоего отца - славного Агасы-хана! - поднял бокал Котляревский.
- Спасибо! - приложил Махмуд руку к сердцу и выпил вместе с гостями.
Ракия была крепкая, таких напитков штабс-капитан обычно не употреблял, но ради такого случая, во имя избавления от плена, который неизвестно чем мог закончиться, не отказывался и поддерживал тосты, то и дело произносимые Махмудом и Катаржи.
Прошло немногим больше часа, как стали прибывать старшины, в большинстве своем люди в возраста, немало пожившие и повидавшие на своем веку.
Они степенно уселись в кружок и, выпив по рюмка ракии, по знаку Махмуд-бея - своего каймакама - приготовились слушать.
Разговор начал штабс-капитан. Русские, сказал он, уважают воинственный, сильный и талантливый народ татарский и всегда очень жалели, считая несправедливостью, что он пребывает в вассальной зависимости у султана. Русские знали, что султан никогда не уважал вассалов, хотя не обходился без их помощи в тяжелые для себя времена, а в мирные дни сразу же забывал их нужды.
Старшины угрюмо слушали, никак пока не выражая своего отношения к словам Котляревского. Но когда он сказал, что султан относится к татарам, как отчим к нелюбимым пасынкам, Махмуд-бей резко взмахнул рукой:
- Правда, эфенди! Мы хуже у него, чем пасынки. Мы голые и бедные, а в войну мы - "верные его ятаганы".
Старшины степенно кивнули: они согласны с каймакамом, только двое, самых старых, седобородых, оставались безучастными. Махмуд-бей заметил это и тут же обратился к ним:
- Скажите, почтенные мои старшины, что думаете вы? Правду сказал русский посол или нет?.. Клянусь бородой Мухаммеда, вы с ним согласны.
- Те, давясь апельсинами, поспешно закивали:
- О да, славный бей-заде, согласны!
- Я так и думал, - криво усмехнулся Махмуд и, обратившись к Котляревскому, сказал: - Прости, эфенди, что перебил, говори, мы слушаем.
Привстав - сидя говорить было несподручно, - Котляревский обратился преимущественно к Махмуд-бею, не забывая и старшин:
- Мы никогда не зарились на чужое и не считаем, что имеем право как победители брать даром у других. За все мы платим. В нашей армии есть строгий приказ: никто из русских не имеет права войти в дом местного жителя без его согласия и тем более взять что-либо без денег.
- Мы это слышали! - поддакнул один из старшин, самый молодой из них - рыжий, с вислыми тонкими усами.
- Я уполномочен сказать вам следующее, - продолжал Котляревский, - если русские когда-либо пройдут через ваши степи - разумеется, после вашего разрешения, - будет то же самое. Захотите продать - спасибо, не пожелаете - воля ваша, почтенные старшины.
Котляревский сел и едва заметно коснулся локтем Катаржи: говори ты. Бригадир оглядел собравшихся и, дружелюбно улыбаясь, отчего лицо его стало простым и добрым, сказал:
- Мы привезли с собой фирман нашего командующего. - С этими словами он вытащил из внутреннего кармана мундира свернутую бумагу: - Вот он. Посмотрите, прошу вас.
Бумагу в развернутом виде Катаржи пустил по рукам. Никто из татар, кроме Махмуда, не умел читать по-русски, но все видели, что бумага плотная, настоящая и - важнее всего - на ней поставлена большая круглая печать, как и полагается всем государственным бумагам.
- Фирман настоящий, - объявил Махмуд-бей, рассмотрев на бумаге все, что можно посмотреть, - написано так, как сказал господин офицер. Словно теплым ветром повеяло. Старшины заметно оживились, потянулись к бокалам, которые снова успели наполнить слуги.
- Достопочтенный Махмуд-бей, этот фирман мы передаем тебе на вечное хранение. - Катаржи торжественно передал Махмуд-бею бумагу. Тот принял ее и приложил сначала ко лбу, потом к груди и положил перед собой на палас, чтобы все видели.
- Этот фирман - закон для каждого нашего солдата, - сказал штабс-капитан. - Мы желаем всем без исключения добра и мира!
- Якши, бачка, якши! - заговорили все сразу.
- Выпьем за ваше здоровье, за здоровье ваших родичей, за ваши стада! - сказал Катаржи. Его явно повело уже. - Пусть они плодятся и тучнеют!
Тост понравился, хотя непонятно было, кого имел в виду Катаржи - родичей или стада, когда пожелал нм тучнеть и плодиться.
- Многовато наливаешь, - шепнул Котляревский, касаясь руки бригадира. - Они все трезвы, а мы, пожалуй, и не встанем.
- Узнаю твои привычки, господин пиит, но обо мне можешь не беспокоиться, еще никто не перепивал бригадира Катаржи.
- И все же, прошу тебя, воздержись по возможности. Ты ведь посол.
- Не могу, я угощаю.
- Не будем спорить, но разреши мне сначала сказать, а уж потом... выпьешь.
- Только не тяни. Вспомни, сколько нам еще нужно объехать улусов.
- Деревень, сударь, деревень... Хорошо, что вспомнил об этом. - Котляревский, подняв бокал, заговорил. Стефан, подсевший к штабс-капитану ближе, быстро, без запинки переводил:
- Почтенные старшины! Минет время - и русская армия пройдет через ваши степи. Она принуждена к этому. Но мы верим: вы не станете у нас на пути, будете благоразумны, пожалеете своих жен, детей, свои отары, не станете браться за оружие, к чему - мы это знаем - вас призывает Хасан-паша... Это опасно. Вы знаете сами, что русскую армию остановить нелегко, столкновение с нею могло бы принести только слезы и кровь вашему народу. А мы желаем жить с вами в дружбе, как и должно добрым соседям, которым делить нечего. Прошу вас, уважаемые старшины, я тебя, славный бей-заде, поднять за это свои бокалы!
- Налейте водки, - приказал Катаржи ординарцам. - За такие слова, такой тост не грех выпить нашей!
Ординарцы быстро наполнили бокалы из заранее раскупоренных бутылок.
- Старшины и вы, дорогие гости, послы русского паши! - сказал Махмуд-бей. - Хочу и я слово сказать. Особенно вас, старшины, прошу прислушаться к словам моим. Я моложе вас, но волей аллаха и нашего повелителя Агасы-хана - ваш каймакам и потому отвечаю за вас. Я призываю вас к благоразумию! Кто мне друг, тот послушает, а кто желает стать моим врагом, кровным врагом моим... - Махмуд-бей завертел головой, оглядывая старшин, каждого по очереди. - Надеюсь, в моем уезде таких не найдется... Русские предлагают нам мир я дружбу. Что может быть дороже этого?! Я спрашиваю вас. Нет ничего на свете дороже. Сие значит, что они нам и есть друзья настоящие, а враги те, кто толкает нас на войну, кому не жаль наших детей, жен, матерей и отцов. Так ли я говорю, старшины?
- Аллах говорит твоими устами!
- Ты прав, славный бей-заде! - заговорили старшины.
- Так вот, - поднял бокал Махмуд-бей, - вот за это - дружбу и мир с русскими - мы выпьем и подадим нашим послам свои руки.
Махмуд-бей пригубил свой бокал и, поставив его на палас, приподнявшись, протянул руку сначала штабс-капитану, потом бригадиру, подал руку и Стефану, тот уважительно склонил голову и лишь потом осторожно пожал маленькую крепкую ладонь юноши.
Обменялись рукопожатиями с послами и старшины. Потом пригубили из бокалов. И заговорили все вместе, перебивая друг друга, необычно оживленные, раскрасневшиеся.
- А крепкая! - воскликнул молодой рыжеусый старшина.
- А ты думал!
- Русская водка - не какая-нибудь ракяя.
- Поднеси трут - загорятся.
- Слабому не по нутру, что и говорить!
Старшины аппетитно закусывали, руками доставали из плоских тарелок куски жареной конины, запивали сладкой водой. Кое-кому стало душно, и слуга раскрыла окна и двери, внесли кувшины с бледно-золотистым освежающим напитком. Звенели бокалы, текла непринужденная беседа. Котляревский вдруг заметил: Махмуд-бей, наклонившись, что-то говорил старшине, сидевшему около него слева, при этом несколько раз взглянул в сторону послов. Тот, выслушав каймакама, кивнул в, подкрутив свои тонкие рыжие усы, поднял палец: знак, что желает говорить. Все примолкли, уставились на младшего собрата.
- Достопочтенные русские послы, Махмуд-ага, и вы, соседи, хочу слово сказать... Все знают, мы никаких договоров не подписываем. Все мы не шибко грамотные, писать и читать умеем мало-мало, но слово наше крепкое. Что обещаем, то исполним. И все же слово - это пока только слово, а нынче война, и надо помнить, что слуги падишаха могут некоторых слабых заставить пойти за собой. А посему, чтобы таких между нами не было, я предлагаю - послать в Бендеры русскому паше аманатов. По одному от каждого села. - Он умолк, на мгновенье задумался и тихо закончил: - Я пошлю брата.
Аманаты? Иными словами - заложники? Старшины знали: их посылают в том случае, когда хотят доказать свою преданность и верность слову и, не имея иной возможности доказать это, отсылают союзнику, другу своего ближайшего родственника.
Слово старшины, сидевшего рядом с Махмуд-беем, прозвучало неожиданно, в комнате несколько мгновений было тихо. Но уже в следующую секунду старшины, увлеченные примером соплеменника, заговорили все разом, не слушая друг друга:
- И я пошлю брата!
- Он сказал верно! Я пошлю сына!
- Я - внука!.. Мы слово не нарушим!
Котляревский, переглянувшись с бригадиром, поклонился старшинам и отдельно Махмуд-бею:
- Спасибо, высокоуважаемые старшины, и тебе, славный бей-заде! От имени моих товарищей, всего войска русского! Этот день мы не забудем!.. Аманатов примем, и хочу сказать: вы не пожалеете, что так поступили. И еще скажу. Вашим людям, которые поедут, будет хорошо у нас, их примут, как принимают только друзей...
Перед рассветом старшины, простившись с русскими послами, разъехались по своим деревням, пообещав сразу же прислать своих родичей в распоряжение каймакама, а тот уже всех вместе отправит в Бендеры.
Собрался в дорогу и отряд русских. Махмуд-бей жалел, что его новые друзья так быстро уезжают, он не успел наговориться с ними, но, конечно, он понимает: нельзя медлить ни одной минуты, враг ведь тоже не дремлет...
Перед отъездом Котляревский и бригадир подвели к Махмуд-бею коня. Это был один из двух рысаков, которых командующий специально выделил для своих посланцев, чтобы они могли ими распорядиться по своему усмотрению в зависимости от обстоятельств. Одного коня успел захватить Селим-бей, в спешке отъезда найти его не удалось, а этого - рослого, сильного, золотистой масти - они с легким сердцем дарили Махмуд-бею.
- Тебе, кунак! Не обижай нас отказом, - сказал штабс-капитан и крепко пожал руку юноши.
Махмуд-бей на этот раз не отказался, он восхищенно цокнул, медленно обошел вокруг коня, как заправский лошадник, потрогал бабки, прижался щекой к раздувающимся, бархатным ноздрям:
- Спасибо, господин! Такой конь!.. Спасибо!
Лицо его, глаза сияли. Он оглаживал коня, пальцами расчесывал густую, отливающую медью гриву, отдал коню весь сахар, который держал в кармане. Внезапно вспомнил что-то и позвал слуг. Выбежал Эльяс. Разговор с ним был короткий; выслушав Махмуд-бея, нукер кликнул еще нескольких человек, и все они вместе бросились седлать коней.
- В уезд Оран-оглу к моему брату Ислам-бею вас проводят мои люди, - сказал Махмуд. - Поведет вас мой старший нукер. В степи неспокойно теперь, а с охраной будете в безопасности. Верьте им, как мне. Десять надежных ятаганов. Я бы с вами поехал сам, да собираюсь в Бендеры, только дождусь аманатов.
Махмуд-бей, желая показать, как он уважает высоких послов, взял под уздцы коней бригадира и штабс-капитана и вывел со двора:
- В добрый час!
Уже за воротами Котляревский попросил всех задержаться.
- Зачем? - удивился бригадир.
- Напишу командующему.