Но счастлива ли "разлучница"? Счастливая женщина не будет выплевывать в телефонную трубку шипящие, пропитанные злобой ругательства. Любимый мужчина в очередной раз поцеловал на прощание – а вернулся-то домой, к постылой. А ей, любовнице – снова оплакивать в холодной постели бабью неустроенность.
Говорят: женщина, как кошка, всегда падает на четыре лапы. Да сколько же можно падать, и не кошка же она, в конце концов! А годы идут, а морщины все грубее и откровеннее режут лицо. Неумолимая старость стоит за спиной. Еще пять, ну десять лет – годы возьмут свое, на нее как на женщину никто ни не взглянет. А Петр с годами остепенится и окончательно осядет возле жены. Недавно лежал в районной больнице – после выписки даже не заглянул, прямиком домой, к постылой жене.
Она вскакивает с постели, решительно вытирает слезы. Гордо вздергивает подбородок, напрягает шею, пудрит перед зеркалом лицо. Нет, нельзя киснуть: дашь чуток послабления – и ситуация мигом выйдет из-под контроля.
Пускай люди считают ее непутевой, агрессивной, хищницей – такая жизнь. Нынче женщине только зубами можно вырвать у судьбы кусок счастья. На десять миллионов больше в России неустроенных баб, чем холостых мужиков.
Чужую беду руками разведу.
Я пытаюсь понять: можно ли размотать этот клубок, туго и безжалостно сплетенный из четырех – одной мужской, двух женских и одной детской – нитей человеческих судеб?
Алена. Она нашла бы силы пережить уход мужа: и работа поддержит, и, известно, дома стены помогают. Но муж не уходит. И, слыша полуночный скрип заснеженного крылечка под его шагами, она каждый раз радостно вскидывается: "Вернулся!" И тут же роняет плечи, как подрезанные крылья: "Снова ад, ад!"
Разлучница. Нужен ли ей Петр без положения и всего, что это положение обеспечивает: без денег, без машины, без добротного жилья? Вспомните: "Будем с Петей в новом доме жить…" Либо это сказано в сердцах, либо ее жизненный девиз, как у красоток, рекламирующих ювелирные изделия: "Любишь – докажи"…
Петр. Считается: у умного мужа жена никогда не узнает об измене. Не хватило ума скрыть связь на стороне, не хватает и решимости разрубить узел, разом прекратив страдания свои собственные и двух близких женщин.
Что его держит? Жена, которую он бьет и в лицо называет постылой? Дочь? Но Алена говорит, что воспитанием дочери занималась практически она одна… Или причина – обыкновенная жадность: нежелание оставить жене и дочке новую избу? Газ недавно провели – живи и радуйся…
Так что же, в центре клубка – газифицированный дом? Или он – единственное и последнее оправдание, чтобы продолжать безвольно цепляться друг за друга и до последнего ничего не менять?
Вопросы зависают в воздухе. Одно ясно: про этот любовный треугольник-клубок никогда не напишут красивый, сильный, трогательно-щемящий роман. И кино про него не снимут.
7-Й БЕЗОТКАЗНЫЙ СПОСОБ УВЕСТИ ЧУЖОГО МУЖА
"Я фельдшер, работаю в кожно-венерологическом кабинете. Беру анализы, отношу девочкам в лабораторию. Народу у нас всегда полон закуток – не протолкнуться. Некогда бывает не то, что чаю попить – в туалет, извините, сбегать.
Люди сюда идут, прячась от знакомых и потупив глазки, как изгои. Хотя им, может, просто справку по месту работы нужно – всё равно не по себе. Не любят нас, ой, не любят.
И начальство не любит – задвинуло на задворки, в самый угол больничного городка под старые тополя. Не сразу найдёшь – разве что по указателям, прибитым к деревьям. Мы для начальства тоже вроде изгоев.
Отделение располагается в старом бревенчатом, почернелом доме – пятидесятых годов постройки. Зато в новых-то красивых зданиях крыши текут, штукатурка падает и из окон дует. А у нас сухо и тепло, зимой при открытых форточках работаем. Но это я так, об условиях работы: условия, мол, хорошие. Не забудьте надбавку за вредность, льготы, опять же пенсия по выслуге лет…
Кто ко мне приходит? Все! Мало кого миновала чаша сия. Мужчины и женщины, старики и юнцы, бизнесмены и дворники, доктора наук и бомжи, домохозяйки и трудоголики…
Вот в сто семнадцатый раз явилась кудрявая прехорошенькая девушка. Беру анализ и знаю заранее – снова будет положительный. В смысле, найдём какую-нибудь бяку. А ей хоть бы что.
Кто-то на мобильник позвонил – хахаль, небось. Гибко перегнулась, цапнула наманикюренной лапкой телефон – и хихикает в трубку. Голыми ножками в смотровом кресле побалтывает – чуть мне в нос не заехала и очки не сшибла.
– Ножки у тебя загляденье, – говорю. – Вот, девушка, в чём погибель твоя: в ножках! Не доведут тебя до добра, попомни слово. И не болтай, не болтай ими – работать мешаешь.
Хохочет, заливается, запрокидывает кудрявую голову.
Нам вообще-то разговоры запанибрата с пациентами вести не полагается – соблюдаем дистанцию. Ну, да мне простительно – старые дрожжи.
Вот женщина пришла за результатом. Не старая – не молодая, не красивая – ни некрасивая. Никакая. Жизнь начисто стёрла лицо. Просто измученная пожившая женщина. Её в городе многие знают. Занимает пост – не то чтобы высокий, но и не низенький. Тоже наша постоянная клиентка, тоже в 117-й раз пришла.
Я полезла в стеклянный стеллаж, где лежат бумажки с результатами анализов. Её попросила сесть на стульчик и сочувственно говорю: "Сволочи эти мужики". И наготове стаканчик с водой держу. Потому что тоже заранее знаю результат, и знаю её реакцию – вон уже в полуобморочном состоянии сидит, и готова заплакать.
Муж у неё – известный в городе человек, живёт на широкую ногу, ну и насчёт женского полу очень слаб на передок. Соответственно, постоянно приносит жене сюрпризы. И она ужасно мучается, бедняжка, но ему прощает и дальше с ним живёт. То ли из-за детей, то ли из-за достатка, то ли любит его, кобеля, то ли по привычке. То ли одна боится остаться – здесь у нас северное Иваново.
И – хватит, больше ни слова о больных – у нас врачебная этика, тайна. Истории болезней – ни-ни. Про пациентов нельзя – про себя, грешную, можно. Говорят: сапожник без сапог – это не про меня. Хотите верьте, хотите нет, я этих мерзких "сапог" за свою жизнь не упомню, сколько пар сносила.
Я – верная, честная, не гулящая. И муж у меня постоянный. Одна на всю жизнь жена – и любовница тоже одна, постоянная. Нам двум он никогда не изменял – упрекнуть не в чём.
…И вот смотрю я из окошка. Как бредёт эта сгорбленная тридцатисемилетняя старушка со стёртым лицом, загребая ногами осеннюю листву, и вспоминаю себя молодую.
Где, когда мой муж встретил запретную любовь – о том не ведомо. Она говорила: "Бог свёл", я считала: "Дьявол". Она с первого дня поставила задачу: увести, во что бы то ни стало, мужа из семьи. А я: во что бы то ни стало, семью и мужа отстоять. Не так много мужиков у нас в северном Иванове, чтобы ими разбрасываться. Вот такая война в мирной жизни: бьёмся за мужей не на жизнь, а на смерть. Женская борьбы без правил. С предательскими ударами ниже пояса, под дых, наотмашь.
Любовница начала с того, что известила о вспыхнувшей преступной страсти полгорода. Чтобы до меня дошли слухи – и я взметнулась, встала на дыбы, закатила истерику – и подала на развод.
А меня свекровь, царствие её небесное – подучила: "Ты молчи, девонька, делай вид, что ничего не знаешь. Ходи с гордо поднятой головой, сохраняй лицо. Пока не знаешь – ты в чистоте. А сорвёшься – будут за спиной смеяться и пальцами показывать". И я ходила с прямой спиной и сохраняла лицо.
Тогда соперница позвонила мне сама – ошалелая от собственной наглости. Чтобы я услышала всё из первых уст, возмутилась, закатила истерику – и подала на развод.
А я (тоже свекровь, мудрейшая женщина, научила) – в ответ в трубку расхохоталась. "Любовница для мужчины, – говорю, – это отхожее место. Сортир. Уборная. Нужду справит, штаны застегнёт, причиндалы подмоет – и домой. К жене, к детям".
Итак, первый способ – подавить психику жены – у соперницы не сработал. Один-ноль в мою пользу.
Второй метод – само собой, постель. Какая бы жена темпераментная ни была – всякими ночными штучками-дрючками мужа ублажать не будет. Пройденный этап, оба давно остепенились. Солидно, не торопясь исполнят супружеский долг, чмок в щёчку – и на боковую.
Кувыркалась соперница в кровати до изнеможения, до седьмого пота. Удивляла моего мужа ненасытностью и сексуальными фантазиями – бесполезно. Выдохлась.
Да и сердечко у мужа начало пошаливать – не мальчик. Вдарит инфаркт, помрёт на ней в самый ответственный момент – на похоронах не плакать, а хихикать будут.
Третий способ – влезть в душу. Тихо-тихо выгрызть там норку, поселиться, как мышка в хлебе. На рыбалку с ним ездила, про работу участливо расспрашивала, футбол вместе смотрела – хотя, небось, рот зевотой сводило. Опять мимо!
Да, спросите вы: откуда я такие подробности знаю? А скорешилась с её бывшей подругой, чего-то они меж собой не поделили. Знаете пословицу: враг моего врага – мой друг? Именно тот случай.
Путь № 4 – к сердцу через желудок. Чтоб ужин был красиво сервирован: свечи, сервировочный мельхиор, музыка, вино, экзотические салатики. Ну, он музыку послушает, винцо попьёт, в деликатес мельхиоровой вилочкой потычет, её поцелует – и домой. Дома от души три тарелки борща умнёт – и хлеба, хлеба больше.
Пятый известный способ отворота – ворожба. Бегала по гадалкам. Лепила из хлебного мякиша фигурку (меня, значит) и колола иголкой.
Подбрасывала под дверь обглоданные косточки и лезвия бритвы. Подливала в еду любовнику (мужу моему) сокровенную кровь (я с ним навсегда после этого перестала целоваться). Ещё всякий срам вытворяла… Скучно и противно про это говорить. Я в чертовщину не верю, а кто не верит – того чертовщина не берёт.
Другая бы на её месте давно плюнула и переключилась на кого-нибудь новенького. Но не на ту напали. Соперница оказалась упёртой бабой. Решилась на оговор и клевету.
То есть слегка настраивать его против меня – этим она занималась давно. То за пуговицу на пиджаке подёргает – "Ну и жена у тебя лентяйка: пуговицу пришить не может. Ходишь чучелом". То встретит его в магазине с авоськой – "Бедненький! Есть у тебя жена-то, нет?! Такого мужчину эксплуатируют. Я бы с тебя пылинки сдувала…"
Этот ход не сработал, и она зарядила тяжёлую артиллерию. Ревность.
– Дескать, твоя-то благоверная святошу из себя корчит – а тоже хороша, та ещё шлында. Не раз её (меня, то есть) замечали у 138-й квартиры в вашем доме. И что она там забыла?
А в той квартире, действительно, проживал актёр местного театра – известный холостяк, красавец, кутила и бабник.
До сих пор муж слушал свою зазнобу и посмеивался в усы. Раз он про 138-ю выслушал, другой… Помалкивал до поры, до времени – своё-то рыльце в пушку. Не в пушку, я вам скажу – а в целом пуховище – десяток перин и дюжину подушек туго набить хватит.
Однажды пришёл поддатый – я в ванной бельё стирала. Полез на меня медведем: "Рассказывай, жена, как честь семьи блюла, чего возле 138-й квартиры отиралась?" Ну, я на всю мощь кран открыла – и в него направила шланг душа с кипятком.
– Честь семьи, говоришь?! А не хочешь в кипяточек окунуться, в котором твоя семья последние годы варится?!
Всё высказала, вернее, выкричала. "Скорую" вызывать ему не стала – сама медик. Смазала мазью от ожогов, перебинтовала чистыми бинтами.
"А моё сердце, – говорю, – чем от ожогов перебинтовать?! Какими мазями смазать?" И оба плакали. Он просил меня потерпеть. Мол, сам всё понимает. "Ты не бросай меня, помоги, вместе справимся".
И, правда, полгода после этого мы жили как молодожёны. Не ходил он к ней, не ходил – кожей чувствовала. Вот в это время она, видно, от бабьего отчаяния пошла на грязное, изуверское дело. На способ номер 7.
Я сама медик, всякое повидала – но говорить об этом даже у меня язык не поворачивается… Гадость, мерзость! Как нормальному человеку могло такое на ум прийти?! Кто ей подсказал, кто шепнул: вот, мол, ещё выход есть. Когда ничто не помогает – самый верный, самый проверенный, чтобы разрушить семью.
Я почувствовала недомогание по-женски. Пошла к врачу. И – как гром среди ясного неба: ЗППП! Раньше "венерой" называли, сейчас деликатно: заболевание, передающееся половым путём. Не смертельно, лечится за десять дней вместе с партнёром. Не смертельно, говорите? Для семьи – не смертельно?!
Пришла домой, высыпала перед ним пачки таблеток, хлясь по щеке: "Ну что, партнёр? Допрыгался, доигрался, твою мать, седина в бороду – бес в ребро? Внуков нянчишь – а грязь в дом тащишь? Не забудь кралю свою пролечить. Поинтересуйся заодно, от кого она подхватила. По каким подворотням шляется".
Неделю с лишним лечились, половой жизнью не жили. Я ещё долго брезговала, не могла его до себя допустить, психологический барьер перешагнуть. А козлиная его сущность своего требовала. А соперница – вот она, пролеченная, чистенькая, поджидала в развёрстой постельке.
Месяца два прошло ли? Снова знакомые симптомы. Коллеги за спиной зашептались. Всё было: слёзы, скандалы, битьё посуды – и не только. Хотела подать на развод, он умолил не делать этого, стоял на коленях.
Свекровь на время переехала жить к нам – мирить. "Что ты, девушка, дело-то житейское. Знаешь, какие жёны через это проходили и проходят – не тебе чета. У олигархов, у высокого начальства, у знаменитостей! Терпят! А о детях ты подумала? А о внуках?!"
Снова на пару пролечились. И пошло-поехало. Каждые полгода – как по расписанию, любовница нас подарочком награждала. Меня в поликлинике отстранили от практики – посадили на бумажную работу в отдел статистики.
Ну, что сказать? Всю себя я протравила антибиотиками. Зубы потеряла – эта дрянная болезнь и их не щадит. Про нервы молчу: как оголённый провод. Когда он собирал чемодан, об одном жалела: что давно его поганой метлой не выгнала.
В дверях спросила: "Как ты не брезговал ложиться со своей шлюхой, с этой хронической венеричкой в одну постель?" Знаете, что он мне ответил:
– А это ещё неизвестно, кто из вас шлюха. Ты ведь тоже могла заразу подхватить – не в 138-й ли квартире?
Ну, что ж. Способ действительно оказался безотказный и удобный. Муж грешит на любовницу, любовница – на жену, жена на мужа… Тут концов не найти.
Вот и смена закончилась, в коридоре нянечка ведром бренчит. Народ рассосался, за окнами сумерки. Сдираю перчатки, тушу бестеневую лампу, закуриваю.
Эту пагубную привычку тоже благодаря бывшему муженьку приобрела. Кидаю взгляд на стеллаж, набитый бумажками. Стеллаж молчит, и только я слышу за его стёклами крики, плач, звон пощёчин, упрёки, оправдания, угрозы, стоны любви и страданий…
Я тихо гашу свет и ухожу со сцены. Я больше не играю в эти игры".
ЦАРИЦА ТАМАРА
"…Эй, чего не поддерживаешь компанию, подруга? Обижусь. Вино настоящее, розовое испанское, не какая-нибудь бормотуха.
Знаешь, чтобы выпить нашенское спиртное, нужно перестать дышать и подавить в себе рвотные позывы. Пить, как лекарство, по глоточку. И мысленно свой организм уговаривать: вот перетерпишь мерзкий вкус, зато потом будет хорошо. Полчаса хорошо, не больше, потом будет ой как худо, но это потом…
Обрати внимание, бутылка в форме женской фигурки. Плечики обтекаемые, талия, бёдра крутые. Смугленькая, как после солярия, в серебряное сетчатое платьице затянута. Похожа на меня, правда?
Знаешь, что я поняла? Что не бывает женщин гулящих, развратных – бывают темпераментные и страстные. Когда огонь в душе и теле полыхает – спасу нет, себя забываешь.
Соответственно, не бывает женщин порядочных – бывают фригидные, холодные, как лягушки… Бр-р. Физиологией, и только физиологией объясняются все эти якобы женские добродетели: чистота, нравственность, верность и прочие расхваленные качества. Очень даже просто. Своим умом дошла, так и напиши…
Вот про меня говорят, что я рестораны люблю. Есть такое дело. Как задёрнется бархат на окнах и зажгутся огни, как грянет эстрада, как встану я со своего места на шпильках, в серебряном платьице… Южная кровь во мне играет, на смуглом лице глаза сверкают, как у кошки.
Весь зал прекращает жевать, сотни взглядов скрещиваются на мне. От столика иду – ни одного не волнующегося, не танцующего места во мне в этот момент нет. Плечи, грудь, бёдра – манят, зовут, будто невидимые волны во мне ходят…
"Тамарочка, вы царица, богиня. У меня во рту пересохло, как вас увидел"…
Ещё говорят: мол, Томка в первую же ночь с мужчиной уезжает. Ну не в первую, допустим – да, уезжаю, но почему? А пускай, бедняга, убедится, какие женщины в постели бывают. Пускай сравнит со своей квёлой курицей и ужаснётся, сколько ночей в его бессмысленной жизни пропало. Приучу к молодому ухоженному телу – раз. К качественному полноценному сексу – два, так чтоб он без меня дышать не мог. И однажды дверь перед его носом захлопну – три!
– Сначала с курицей разведись, – скажу, – потом будет тебе постелька. Я ведь в ней ещё не все штучки показала, самые-самые приберегла. (А на мне, знаешь, при этом будет такой сексуальный пеньюар… Тут – прозрачно, тут вырез сердечком, тут стразики). Какие такие штучки? У, – погрожу пальчиком, – какой хитрый. Разведёшься – узнаешь.
А дальше… Дальше выстроенная мной логическая цепочка каждый раз рвётся и летит к чёрту. Всегда и со всеми. Потому что – не разводятся, козлы. И даже довольно легко – по крайней мере, легче меня – обходятся без моей жаркой постели. Либо без труда находят замену, либо довольствуется своими клухами.
Что дальше? А не выдерживаю – ведь столько в него, гада, было вложено. Звоню и слышу в ответ:
– Тамар… Совещание раньше закончится – может быть, заскочу.
Или:
– В пятницу не могу, мы семьёй на дачу.
Ну не козлы, а? И всё. И роли стремительно меняются. Я уже не царица. Я собачонка, я скулю и цепляюсь за брючину, и вымаливаю кусочек, и время от времени норовлю трусливо цапнуть ("Вот расскажу всё жене…") Собачонка быстро надоедает, её отшвыривают бесцеремонным пинком.
Томка плачет и наливает себе вино из смуглой бутылки, похожей на женскую фигуру. И рассказывает, рассказывает.
– По мужикам я могу диссертацию защитить. Разобрать по запчастям, разложить по полочкам их примитивное устройство. И только однажды… До сих пор голову ломаю: ведь никто бы не узнал, ни одна живая душа…
Их звали Талант и Талгат. Соседи, братья-погодки, соответственно на три и на четыре года младше меня. В то лето на каникулы из Москвы приехал младший, Талант. Он и вправду талантливый был, уже в школе в математических конкурсах первые места брал. В выпускном классе московские вузы за него грызлись.
А у меня отпуск, я тоже в деревню, в отчий дом приехала. Иду за водой на колонку в девчачьем своём халатике. Давно из него выросла: под мышками лопнуло и на груди пуговки готовы брызнуть. В халате этом только по грядкам ползать – а там на половые тряпки. Утро-то раннее, я думала, никто не увидит.
Смотрю: с рейсового автобуса студентик с чемоданом идёт. "Эй, кричу, – чемоданчик-то у тебя как в дороге запылился, дай сполосну!"
Он, как телок послушный, подошёл. Я всем телом навалилась на ручку, чтобы вода мощнее била, да как направлю на него пустым ведром толстую ледяную струю. Его с ног до головы окатило, отпрыгнул как оленёнок. Я – хохотать, аж пополам перегнулась, он – дёру. А уж сама заметила: он волчонком смотрел, когда я грудью наваливалась – вырез у халатика глубокий, верхних пуговичек не хватает…