В красном уголке столы стояли буквой "П". Как-то получилось, что за столом мы оказались рядом с Нюрой. Напротив сидела незнакомая девушка с толстыми и очень красивыми косами. Нюра спросила:
- Мы все так и будем?
- Как?
- Ну, вот так?
- Я не знаю.
- Саша, я тоже хочу тебе сделать подарок.
Девушка перекинула косу и задела стакан. Стакан не скатился со стола и не разбился. Мне захотелось напиться. Я посмотрел на стол. Был нарзан, и был лимонад, и много разных пирогов и булочек. Я сказал:
- Мне не нужно подарков. - И увидел бутылку "цинандали". Встал и поставил эту бутылку рядом со своей тарелкой. Нюра сказала:
- Но я хочу. Это мое право делать подарки.
Девочки разносили чай. Я взял бутылку и налил себе. Потом повернулся к Нюре.
- Тебе тоже?
- Сегодня я выпью, - сказала Нюра. - За твое здоровье.
Девушка с косами смотрела на меня. Я показал ей бутылку.
- А вам?
Она покачала головой.
Я спрятал бутылку под стол и вытянул ноги, чтобы не опрокинуть бутылку. Пришел Лешка. Он улыбался. Но, увидев меня вместе с Нюрой, перестал улыбаться. Вчера я ему сказал, что с Нюрой у меня все кончено. Я окликнул его. Он сделал вид, что не слышал, и пошел на другой конец стола. Нюра сказала:
- Я пью за тебя. - Она посмотрела мне прямо в глаза.
Я чокнулся и сказал:
- Нам надо поговорить.
Мы выпили. С другого конца стола раздался голос Васьки Блохина. Он говорил:
- Где-то была бутылка "цинандали".
Девушка с косами смотрела на меня. Потом перевела взгляд на Нюру. Я вынул из-под стола бутылку и быстро налил еще. Нюра отказалась. Девушка спросила:
- Вы всегда так делаете?
- Всегда, - сказал я и поставил бутылку на середину стола.
Кто-то дернул меня за плечо. Я увидел Женьку. Он наклонился ко мне:
- Ты не видел моих пластинок?
- Видел.
- А где они?
- Электрические?
- Они пропали, - сказал он и выбежал из красного уголка.
Там, где сидел Васька Блохин, было шумно. Все время смеялись. На нашем конце стола было тише. Все ели. Пирог был вкусный. Нюра положила мне еще. Я посмотрел на часы. Было двадцать пять минут десятого. Надо было идти, и надо было поговорить с Нюрой. Тянуть дальше было просто невозможно. Я сказал Нюре:
- Пойдем наверх.
Мы шли по лестнице.
- Ты сегодня очень интересный, - сказала Нюра, - даже красивый. Саша, дорогой, ты бы знал, как мне хорошо с тобой! А тебе?
Мне было безразлично. Мне даже было плохо, потому что надо было идти и надо было опять оправдываться перед Лешкой. Нюра ждала, я не знал, что сказать. Мимо нас пробежал Женька.
- Он потерял пластинки, - сказал я.
- Ты не ответил на мой вопрос.
- Нюра, мы должны серьезно поговорить.
Это я произнес уже на площадке нашего этажа. Она взглянула на меня как-то быстро и тревожно.
- Хорошо. Ты будешь здесь? Я сейчас приду.
- Нет, я буду в комнате.
Наша комната была открыта. Алексей Иванович еще утром говорил, что придет поздно, и я удивился, когда увидел его в зале. Я зажег свет и посмотрел в шкаф. Пальто Алексея Ивановича не было. Возле стола стоял один стул. Остальные стулья унесли в красный уголок. Я выдвинул стул из-за стола, чтобы Нюра увидела, куда ей сесть, а сам сел на кровать. Посмотрел на часы. Без десяти десять. Через десять минут я должен был уйти. Во что бы то ни стало. Я представил себе, как поднимусь по лестнице, как позвоню. Ира откроет и спросит: "А почему так поздно?" Она будет в том самом черном платье... Стукнула дверь. Вошла Нюра. В руках у нее были настольные часы. Я не знал, что мне делать. Я не знал, как поступить. Видимо, что-то было на моем лице, потому что Нюра спросила:
- Тебе нехорошо?
- У меня болит зуб, - сказал я и взялся за щеку.
- Это тебе, - сказала Нюра. - Я хочу, чтобы ты был самым лучшим. Я желаю тебе, Сашенька, чтобы ты стал великим изобретателем, чтобы ты окончил школу, чтобы у тебя никогда не было никаких неприятностей и чтобы ты прожил много лет. Теперь я тебя поцелую.
Нюра поставила часы на стол и дотронулась губами до моего виска.
- У тебя очень болит?
Я смотрел на пол.
- Нюра, нам надо поговорить. Ты сядь, пожалуйста.
В эту минуту опять дверь открылась и вбежал Женька.
- А у тебя я их не оставил? - спросил он. - Кто же это мог взять? Такие мировые записи.
Он постоял, потом посмотрел на меня, на Нюру и ушел. Я не смотрел на Нюру. Она села, и я увидел ее ноги. Туфли были все те же: большие, на толстом каблуке, и каблук слоями. Я никогда не видел в магазинах таких туфель. Может быть, она купила их на толкучке. Она опять спросила:
- У тебя очень болит?
- Очень. И я хочу сказать, что... Ты не обидишься?
- Говори.
- Пусть я лучше скажу тебе все, но это будет честно. И, если честно, это лучше.
- Говори.
Все слова перепутались у меня в голове. Я хотел сказать, но не мог. Я ненавидел себя. Она сказала:
- Я знаю, ты хочешь сказать, что не любишь меня. Ты это хочешь сказать?
- Да. Но только не совсем...
Из коридора доносились голоса и музыка. Нюра встала.
- Я это знала, Саша, - сказала она. - Просто мне было очень трудно без тебя. Даже невозможно. Но я привыкну...
И вдруг она разрыдалась. Она плакала навзрыд. Мне стало не по себе. Я взял ее за плечи. Она повернулась ко мне, сложила руки, прижала их к подбородку. Но губы ее дрожали, она кусала их, глаза сужались и были полны слез, а слезы текли по щекам, и в глазах было что-то очень хорошее и светлое, и очень много слез.
- Я больше не буду надоедать тебе, Саша, - выговорила она и вышла из комнаты. Я остался стоять. Раньше я бы побежал за ней. Теперь я стоял посредине комнаты и чувствовал, что внутри у меня образовалась пустота. И точно меня избили или я долго болел. Было пять минут одиннадцатого. Надо было идти. Я достал пальто. Надел пальто и погасил свет. Но не успел выйти, как вошел Лешка. Он спросил:
- Ты куда?
Я взял с тумбочки первую попавшуюся книгу.
- Мне книжку отнести надо.
- Ты играешь в жмурки?
- Я ни во что не играю.
Лешка захлопнул дверь, и мы оказались в темноте. Свет падал только с улицы. Квадрат света лежал на стене, и на Лешкино лицо тоже падал свет. Мы стояли друг против друга, и я видел по его глазам, что он может меня ударить. Я переложил книгу в левую руку. Лешка сказал:
- Что ты сделал?
- А тебе что нужно?
- Что ты с ней сделал? Я встретил ее, она плачет.
- Что хотел, то и сделал.
Я смотрел ему прямо в глаза. Он вышел из полосы света. Но я все равно видел его глаза и видел его лицо. Он сказал:
- Ну вот что, ты кончай эти жмурки или...
- Я стою у тебя на дороге?
- Ты не стоишь, а болтаешься, как... в проруби.
- Отлично. У тебя все?
- Все.
- У меня тоже.
Машина ехала по мосту. В стеклах запутывался и свистел ветер. Рядом в темноте стучал и фыркал паровой копер. Он вбивал сван. Строили новый мост. Возле копра и над рекой раскачивались лампочки. Сколько я ни проезжал здесь, у меня всегда было такое впечатление, что мост строят только этот копер и еще двое рабочих.
Мы догнали троллейбус и тихо поехали за ним. Нам все время мешали другие "Победы", автобусы и троллейбусы. Я чувствовал себя гадко. Понимал, что сделал нехорошо. Но, в общем-то, все это было не так и важно. Важно было только то, что я ехал к Ире и скоро увижу ее. Я откинулся на спинку. Снежинки летели вверх и вниз.
На Невском нас то и дело останавливали автоматические светофоры. Когда мы свернули на улицу Рубинштейна, было уже половина одиннадцатого. Дверь открыла Ира. За ее спиной был яркий свет, она держалась одной рукой за замок и улыбалась, наклонив голову.
- Я знала, что ты придешь. И ты пришел, - сказала она.
Мне вдруг стало легко. Я понял, что не мог не прийти. Даже наш разговор с Лешкой как-то сразу стерся и стал очень далеким и совсем не страшным.
Ира пропустила меня вперед и сама сняла с меня шапку и шарф.
- Я открываю уже третий раз, - сказала она. - Первый раз пришел почтальон, а второй раз мне послышалось.
Я видел в зеркале ее глаза. Они были веселые и смеющиеся. Потом она погасила свет, и глаза пропали. Мне захотелось ее поцеловать. Она взяла меня за руку, и мы пошли.
- У нас гость, - сказала она перед дверью.
Я остановился. В темноте ее лицо было светлым пятном.
- Так, может быть, мы посидим здесь или на кухне? - спросил я.
Она тихо засмеялась и сжала мою руку.
В комнате был полумрак. Горела только лампа на длинной ножке. Она освещала угол справа, где был круглый стол. Стол был накрыт. Я увидел тетку, она сидела вполоборота, и с другой стороны стола - лицо мужчины, повернутое ко мне, внимательное и строгое. Я стоял, ничего не понимая. Я знал этого человека. Видел его у нас на "солдатском вечере". Это был Федя. Тот самый Федя, который рассказывал про чужие окопы.
Лицо у тетки сияло.
- Саша, это вы? - спросила она.
Я не знал, что на это ответить.
- Познакомьтесь, Федор Иванович, - сказала тетка, улыбаясь еще радостней. - Это Ирин друг и энтузиаст токарного дела.
Я стоял посредине комнаты и чувствовал себя как на выставке. Мне казалось, что тетка улыбается как-то по-особенному и она словно похудела и стала тоньше, и в своем черном свитере и в этой позе, чуть подавшись вперед и с поднятой головой, очень похожа на конькобежца, идущего по крутому виражу.
Федя смотрел на меня, прищурив глаза.
- Кажется, мы уже знакомы, - наконец проговорил он. - Если не ошибаюсь, у Алексея Ивановича...
Я кивнул головой. Федя встал и подошел ко мне с протянутой рукой. На нем был тот же темный костюм и та же белая рубашка, и галстук тоже был белый. Я заметил, что с колен у него упала салфетка. Он взял меня за плечо и другой рукой придвинул стул.
- А мы устроимся на тумбочке, - весело сказала Ира, - и тоже будем пить кофе.
Тетка засмеялась.
- Но почему же на тумбочке? - спросил Федя.
Он говорил и смотрел на меня. Теперь он не казался мне таким важным, как у нас на вечере.
- Можно и на тумбочке, - сказал я и сел на диван. - Даже лучше.
Тетка опять засмеялась. Она смотрела на Федю. Ира тоже смотрела на Федю. Федя развел руками и улыбнулся:
- Ну, если лучше...
Ира сняла с тумбочки телефон и поставила его на подоконник.
- Я сейчас, - сказала она. Взяла кофейник и вышла из комнаты. Мне хотелось уйти вместе с ней. Но, наверное, это было неудобно. Я смотрел на дверь и ждал. Иры не было очень долго.
Тетка что-то говорила Феде, сгибаясь над столом. Я чувствовал себя как-то неловко. В комнате было темно, и освещенный угол был точно сцена, на которой шло представление, а я был зрителем. Но я попал сюда незаконно, и меня могли заметить. И тетка не случайно говорила так громко и смеялась так громко. А Федя не пил кофе, а только прикладывал чашку к губам, точно эта чашка была бездонная. Я сидел и чувствовал себя посторонним. И я снова вспомнил о Лешке. Опять получилось так, что я виноват и мне надо будет оправдываться. Я решил, что лучше об этом не думать. Тетка и Федя забыли обо мне. Под ремнем, под брюками, у меня была книга. Я сунул ее туда по дороге, и теперь она мне мешала. Я не мог согнуться. Я расстегнул пиджак и потихоньку начал тащить книгу.
- Может, вам нужен свет? - раздался вдруг голос тетки. - Вы, Саша, не стесняйтесь.
Я отдернул руку и посмотрел в окно.
- Нет, ничего, спасибо, - сказал я.
Тетка отвернулась. Я подождал немного и снова начал тащить книгу. Книга не поддавалась. Краем глаза я видел теткину спину. Тетка говорила:
- Лыжи, охота - и это все? А что еще? Расскажите еще!
Я посмотрел на Федю. Он поставил чашку и улыбнулся.
- Теперь очередь за вами.
Он сидел как-то очень прямо и крепко и смотрел на тетку в упор. Тогда, в общежитии, он показался мне старше. Тетка вертела золотую цепочку на шее. Книга была точно вбита.
- Вы позволяете себе интересоваться одинокими женщинами? Такой занятой человек, - сказала тетка. - А что Ленинград? Ленинград изменился?
Федя откинулся на спинку. Я подумал, что тетка и с ним разговаривает так же странно, как со мной. Спрашивает одно, а отвечать надо совсем другое.
Федя смотрел на тетку прищурив глаза.
- Что же вы молчите? - спросила тетка.
Я тащил книгу сантиметр за сантиметром, но все еще оставался большой кусок. Иры все не было.
- А я представлял себе этот вечер, - проговорил Федор Иванович. Он сидел так же прямо и держал в руке чашку.
Мне не снова захотелось встать и уйти.
- Все было так же, как сейчас, или по-другому? - спросила тетка, улыбаясь.
Федор Иванович поднялся. Я быстро выпрямился, и пиджак у меня встал дыбом. Я положил руки на колени и нажал на книгу локтями. Федор Иванович молчал. Я подумал, что он сейчас уйдет. Возле тетки он казался очень большим. Он стоял, а она смотрела на него, запрокинув голову.
- Вы ожидали чего-нибудь необыкновенного? - сказала тетка. - Но я ничего не изобретаю. Я никого не веду за собой. Я ученый, но я секретарь, ученый секретарь. Переписываю протоколы. Подшиваю бумажки. Все.
Федор Иванович повернул стул, облокотился на спинку и стоял, покачиваясь вместе со стулом.
- Вы разочарованы? - спросила тетка.
Федор Иванович выпрямился, потом сел. Я сунул руку под пиджак и выдернул книгу. Это был Цвейг.
Тетка вертела золотую цепочку на шее.
- Ну, что же вы ничего не говорите? - спросила она. - Скажите что-нибудь.
Тетка засмеялась. Федор Иванович снова встал.
- У меня такое впечатление, что мы говорим по плохому телефону, - сказал он, улыбаясь. - Все говорим и говорим... Как будто очень далеко и плохо слышно.
Тетка молчала.
- А вы помните, Оля, наш старый велосипед? - сказал Федор Иванович. - И ту дорогу, всю в ямах...
Тетка не отвечала. Она перестала улыбаться. Я подумал, что мне лучше уйти. Встал и пошел.
Ира стояла возле газовой плиты. Она услышала мои шаги и повернулась.
- Тебе скучно там?
На ней был маленький белый передничек.
- Ты чем-то недоволен?
Вода в кофейнике кипела, и пар струей бил вверх. Я думал о том, что мне не надо было так разговаривать с Лешкой, а надо было объяснить ему все.
- Это что-нибудь очень серьезное?
- Нет, ничего, - сказал я.
- Совсем ничего?
- Совсем. Просто я немного поспорил с приятелем, когда шел к тебе.
Она улыбнулась. И, когда я подошел ближе, обняла меня. На кухне было лучше.
- А я решила, что-нибудь из-за меня. И даже немножко струсила.
Она прижалась ко мне, и я видел ее волосы, переливающиеся и мягкие. Я подумал, что она самая лучшая на свете. Простая и ненавязчивая. Мне повезло, что я встретил ее. Ира подняла лицо и улыбнулась.
- Ведь самое главное, чтобы мы были вместе. Правда? - тихо сказала она. - И тогда все будет хорошо. А остальное не так и важно. Ты согласен со мной? Есть только ты и я, а больше ничего.
- Да, - ответил я.
Мы стояли обнявшись и молчали. Мне не хотелось уходить отсюда, и, когда Ира сняла с плиты кофейник, я покачал головой. Она улыбнулась и тоже покачала головой.
- Побудем еще здесь, - сказал я.
- Это наш старый знакомый. Когда-то он без ума любил Олю. Оля была очень красивая. Красивее всех в институте. А теперь он какой-то большой начальник.
Когда мы вошли в комнату, Федор Иванович сразу же встал.
- А наш кофе? - спросила Ира. - Неужели вы не выпьете моего кофе?
Федор Иванович посмотрел на часы. Он поднес их совсем близко к глазам, и я подумал, что он, наверное, носит очки. Тетка улыбалась.
- Только одну чашечку, - сказала Ира.
- Заранее знаю, что кофе вкусный. - Федор Иванович протянул тетке руку. - Уже поздно.
- Вы позвоните? - спросила тетка. - Узелок завязывать не нужно?
- Узелок? - переспросил Федор Иванович, рассмеялся и повернулся ко мне. - Передай привет Алексею Ивановичу.
Рука у него была твердая и холодная.
Он быстро вышел из комнаты, прямой и весь какой-то пружинистый. Тетка пошла за ним. У нее была очень красивая юбка, малиновая и узкая. Мы остались с Ирой вдвоем.
- А теперь будем пить кофе мы, - весело сказала Ира и перенесла чашки с тумбочки на стол. - Тебе черный или с молоком?
Ира наливала мне кофе, а я смотрел на нее. Она заметила мой взгляд и улыбнулась.
- О чем ты думаешь? - спросила она.
- Я не знаю, - сказал я.
Она засмеялась.
Мне хотелось сказать ей очень многое. И мне нужны были особые слова: очень простые, очень большие и значительные. Но такие слова не находились.
Я слышал, как хлопнула дверь. Вошла тетка, подняла салфетку и повесила ее на спинку стула. Придвинула к себе этот стул, поставила на стол локти, сплела руки и оперлась на них подбородком.
- Ну и что? - спросила Ира.
- Я что-то устала, - сказала тетка. - Знаешь, тебе все же надо бросить этот техникум и идти к нам. Сейчас столько талантливой молодежи. Тридцатилетние парни получают докторов.
- Оля, - перебила ее Ира, - мы, кажется, договорились.
Я отодвинул от себя чашку и случайно задел рукой сахарницу. Она покачнулась. Два или три кусочка сахара выпало. Тетка повернулась ко мне и неожиданно улыбнулась:
- А вы, Саша, оказывается, знакомы?..
Мне почему-то не хотелось отвечать ей. Я сделал вид, что не понимаю. Поставил сахарницу на место и посмотрел тетке прямо в глаза. У нее под глазами были морщины. И возле ушей почему-то тоже были морщины. Я первый раз видел морщины возле ушей. Тетка улыбнулась.
- ...с Федором Ивановичем, - сказала она.
- Я живу в одной комнате с его бывшим командиром, - ответил я.
Тетка посмотрела на меня с интересом, словно этим командиром был я сам. Я начал привыкать к ее взглядам.
- Вы знаете, Саша, я знакома с ним уже много лет, - проговорила тетка. - Он пришел в институт в самом конце войны. Можно сказать, в одних обмотках. Такой тихонький. Учился и подрабатывал на стройке. - Она посмотрела на меня.
- Оля, мне кажется, это не для нас, - вмешалась Ира.
Тетка повернулась к Ире и вдруг засмеялась.
- Да, это лирика. Давайте пить кофе.
- Мы уже выпили кофе, - сказала Ира.
- У вас много работы, Саша? - спросила тетка.
- Навалом, - ответил я.
Тетка посмотрела на меня пристально. Раздалось сразу же несколько звонков.
- Я открою, - сказала Ира.
Ира ушла. Тетка стучала ложкой по стакану. Мы сидели молча. Потом тетка взглянула на меня как-то снизу и сбоку.
- Она красивая? - спросила тетка. - Она вам нравятся?
Я знал, что скажу что-нибудь не то, и молчал. Тетка ждала. В это время дверь распахнулась настежь, и вошел Игорь.
- Да, - сказал он. Остановился, хлопнул себя по лбу и вышел в коридор. А когда вернулся, в руках у него опять была бутылка коньяку и коробка конфет.
- Пещерные люди, - сказал Игорь. - Трезвые? Ненавижу трезвых.
Он поцеловал тетке руку и хлопнул меня по плечу.
- Ты тоже попал под влияние? Черт с тобой!