Прежняя жизнь себя исчерпала – это было ясно, как пень, и себя уговаривать в этом не приходилось. Все вертелось по давно заведенному кругу, а хотелось чего-то… другого… Очень хотелось соскочить с этой заезженной обыденности. И это неправда, что душа требует полета только в юности, иной раз она и в старости его просит. Хотя, наверно, не просит, а так… заииииискивающе клянчит. Некоторым, правда, везет, трудности и невзгоды душат так, что только бы день простоять да ночь продержаться, не то что задумываться о каких-то там витиеватостях и превратностях судьбы… Куда там до пресыщенности обыденностью. Валентине не повезло. Трудности не душили, и она задумалась. И как-то сразу ей стало тесно в своей устаканенной, неплохо налаженной жизни. И тут же, представьте, нарисовался выход. Рынок – туды его растуды. Не успела нарисоваться потребность, как на тебе, тут же возможность ее удовлетворить. Полгода назад на глаза ей попался проспект, как раз с теми самыми "Мотыльками", в одном из номеров которых она сейчас таращилась в темноту. Вообще-то уход от действительности – тема старая как мир. Существовала во все времена, дотянула до наших дней, нас переживет и будет существовать в природе до тех пор, пока существует общественное общежитие и пока нет мира в душе человека. Вот только способы этого, так сказать, ухода меняются.
"Раньше от мира и суеты уходили в монастырь, разве не это благо?" – рассуждала никогда не верившая в Бога бухгалтер, не подозревавшая, что в уходе этом упор нужно делать не на то, что человек уходит от суеты, а на то, что старается он идти к Богу. А радость можно найти и в миру, имея в сердце Бога.
Валентина продолжала рассуждать. Для нее с Анатолем этот вариант не подходил. Привычка, чтоб ее собаки съели, за тридцать лет так она привыкла к безропотному своему Анатолю, что жизни без него себе не чаяла. А где ж такой монастырь найдешь, чтоб двоих их взяли? Нет такого у Бога заведения. Сейчас не в монастырь люди идут, а занимаются все больше каким-то шифтингом. Точного названия не приученная к языкам Валентина не помнила. По-нашему переводится вроде как "сдвиг". Бросают люди все, что у них тут нажито, и едут куда-нибудь в Индию, а там в местных шалашах прямо на пляже и живут, тем, что местный бог пошлет и что с пальмы упадет, питаются, ночью одеялом из листьев прикрываются, вот только во что они там одеваются, Валентина так и не выяснила. Неужто срам тоже только фиговыми листами прикрывают?..
Валентина аж распахнула глаза: "Во до чего цивилизация докатилась!" – но в темноте этого никто не увидел.
Точно ведь сдвиг какой-то. Но, несмотря на все минусы, затея ей, по правде говоря, жуть как нравилась. Только вот возможности ее осуществить никакой не было. На это нужен какой-никакой капиталец. А у Блинчиковых его не было. Валентина хоть и была бухгалтерша и гоняла всю жизнь между дебетом и кредитом миллионы, а толком ничего не нажила. А уж про Анатоля и говорить нечего. С него все равно что с ребенка требовать. Так что о том, чтобы забросить свою скромную двушку и отправиться в плавание к неизвестным океанским берегам, супруги не могли и мечтать. А хотелось, ой как хотелось сбежать от этой опостылевшей обыденности. Вот тогда-то их и осенило стать участниками клуба "Мотыльки". Мечта. Ни тошнотворной работы на унитаз, когда зарплаты хватает только на то, чтобы пожрать и доставить себя снова на работу, ни бессмысленной заведенности работа-забытье-работа, забытье-работа-забытье, перемежающейся редкими праздниками. Весь этот ужас позади! А впереди – "Мотыльки". Главное – не упустить шанс! Разорвать круг! Сотни мотелей по всей стране, куда хочешь – туда и едешь, где хочешь – там и останавливаешься, живешь, и все, что от тебя требуется, – посильная работа, которую сам и выбираешь. Тебе за работу баллы. И никакого начальства над душой. Никакая гадина от тебя отчета не потребует. Блаженство, а надоело, так езжай в следующий пункт. Там, глядишь, другая работенка подвернется, больше к душе ляжет. И какой умный человек это все придумал?! Одеяло на груди у Валентины приподнялось и опустилось от чувства благодарности к неведомому создателю сети мотелей "Мотыльки".
– Анатоль! – Валентине очень хотелось поделиться с кем-нибудь своими соображениями, но лежащий на соседней койке Анатоль не шелохнулся.
Про Анатоля и так все было ясно. Всю жизнь провел в гараже. Автослесарь он был золото. Руки золотые, голова, короче всё золотое. К нему со всей округи ездили, отбоя никогда от клиентов не было, денег много не брал, может, потому и ездили. Валентина не удержалась от колкости. Сколько она с ним боролась, сколько крови у него попила, но тут мягкий и уступчивый Анатоль оказался кремнем. И что она ни говорила, как ни билась, он по– прежнему ремонтировал всем всё за копейки. А однажды и вовсе ляпнул, что сам готов давать деньги, лишь бы ему машины пригоняли. Первый раз в жизни припугнул, и Валентина – надо же – испугалась, больше не лезла. Кто его знает, может, Анатоль и обижался на нее за то, что она сдернула его с места. Любил он свою работу, по всему было видно. Держит в мазутных руках деталь… нежно так держит, только голубкой не называет, а уж как начнет про кардан или амортизатор вещать… Оратор, сам Гитлер бы позавидовал! Однако перечить жене не стал. Поехал с ней в "Мотыльки". До третьего пункта уже добрались. И даже тут нашел себе агрегат для ремонта. И всё ему нравится. Шельма неразборчивая! Всеядный! Валентина махнула в темноте рукой. Ни на что не жалуется! Во характер какой.
Валентину, по правде говоря, тоже пока всё устраивало. Не Индия, конечно, просто так манго на голову не падает, но уж в сто раз лучше, чем эта сплошная городская сутолока. Валентина незаметно погрузилась в сон. Снилась картина, висящая у нее над головой. Хорошо так, легко и радостно, и как будто бы у них с Анатолем выросли крылья и несутся они куда-то вдаль к неизвестному, горящему впереди солнцу.
Утром Валентину разбудил звонок. Валентина не сразу вспомнила, что вчера выбрала готовку завтрака и кормление кур. Анатоля рядом уже не было. Скорее всего, умчался в гараж. Валентина привела себя в порядок и спустилась вниз. Внизу ее встретила всё та же девушка, дежурившая уже второй день. Девушка рассказала, как дойти до курятника, повесила на руку Валентине корзинку и исчезла. Дальше Валентина должна была действовать сама. Женщина вышла во двор и пошла в сторону хозяйственных построек. Пройдя по тропинке, свернула за угол, наткнулась на приземистый сарайчик. Открыла скрипучую дверь и практически сразу же наступила на что-то мягкое, чуть не поскользнулась. Куры с интересом посмотрели на новенькую. Одна курица вызывающе, даже с неким налетом издевательства с ног до головы окинула ее взглядом, и Валентина, уткнувшись в пол и глянув на свои галоши, впрямь почувствовала себя неловко.
– Вот еще барыни! – Новоиспеченная птичница снова подняла глаза на насмешниц. – Все такие разэтакие, сидят как на выданье, а на полу-то что творится! – Валентина брезгливо переступила с ноги на ногу.
Несколько квочек продолжали ее высокомерно осматривать. Валентина несколько поубавила спесь – все-таки курятник был не ее вотчина, – прислонилась спиной к занозистой стене и стала пробираться поближе к гнездам. С трудом выдерживая куриный взгляд, засунула руку в солому, нащупала еще теплое яйцо и воровским движением переложила находку в корзину. Рука потянулась за следующим яйцом. Курицы, прищурив тонкие синюшные веки, ушли в себя и больше уже на нее внимания не обращали. Валентина нашла еще с десяток яиц и покинула куриное царство.
– Проходимка, – не церемонясь, квохтнула ей на прощанье одна из куриц.
Валентина не обиделась. Но ей стало как-то неловко. Вроде как курица, а выходит, что права. Курица, она ведь и правда вроде как при деле. Старается, квохчет, дает по яйцу в день. И ей, Валентине, до курицы этой, как до стахановки, всю жизнь она гоняла цифры из столбика в столбик, и ладно бы еще гоняла с удовольствием, с воодушевлением, а то ведь гоняла только потому, что надо было гонять. Не ей, а кому-то… Да что там говорить, перед цифрами она особого трепета не испытывала. Не благоговела. Вроде как кудахтала, а все без толку, так и не снеслась.
Выйдя из курятника, Валентина одной галошей увязла в грязи, чуть было не уронив корзину, дернула ногой, грязь, чавкнув, отпустила ногу. Валентина, чуть подхватив свое объемное тело, стараясь обходить грязь, пошла к дому. Анатоля нигде не было видно. Рассвело. Осеннее солнце не радовало, выкатывалось из-за горизонта часам к восьми, нехотя, с пробуксовками катилось вдоль земли, пока наконец, скатываясь в тяжелые тучи, не убиралось восвояси. В доме уже проснулись. Наверху шумела вода, скрипели половицы и время от времени ухали двери. На кухне никого не было. Валентина вытащила еще теплые яйца из корзины, достала сковороду и стала колдовать над нехитрым завтраком. Стол для всех стоял здесь же на кухне.
За завтраком собралось, помимо Блинчиковых, еще несколько человек. В основном серые неинтересные лица. Отличалась только одна парочка. "Мотыльки" были их первой точкой, и они с заразительным энтузиазмом рассказывали о своих планах, о том, как к чертям собачьим забросили город, вырвались из рутины и сейчас вот так налегке путешествуют, распахнув всех себя новой жизни! Валентина, ковыряясь в тарелке, их не слушала. На длинной лавке в три ряда стоял ряд банок, рядом в огромном тазу ждали своего часа зеленые помидоры. Анатоль ел быстро, как всегда, когда его ждала любимая работа. Размазав выданный кубик масла, он принялся шумно, обжигая губы, хлебать чай. Валентина с завистью посмотрела на мужа.
Следующие дни пролетели быстро и незаметно. Работы по дому закончились, и впереди ее ждал огород. С чесноком она справилась неожиданно быстро. А яблоки было собирать истинное удовольствие. Люди вокруг них менялись, некоторые задерживались, как и они, на несколько дней. Но были и транзитные – были на точке день, самое большое два, брали работу, зарабатывали баллы и отчаливали. Блинчиковы ни с кем особо не общались. Анатолю, как всегда, было ни до кого, если рядом было что починить. Да и Валентине было не до людей. Мульён она их перевидала за жизнь свою в городе. Только вырвались из муравейника. Сейчас хоть вздохнуть можно. В городе-то жуть ведь: спать ляжешь – так и думается, что и под тобой, и над тобой, и с левого боку, и с правого всё лежат люди, и всё как-то не так лежат, и всё как-то бестолково лежат, или пятками к тебе, или еще какой неприличной точкой. Но и ты не отстаешь, в отместку боком разворачиваешься. Из окна выглянешь – а там такое же окно с теткой в таком же халате, и тетка эта похожа на тебя как две капли воды – неприятно. А если дом в дом не упирается, так обязательно дорога под окном. Чадит, крутит-вертит гарь и днем и ночью. И хоть бы на ночь угомонилась. Нет же, ночью и того хуже. Машины как сумасшедшие визжат и пилят, пилят, пилят тишину. А утром выйдешь из дома, так опять люди… да если б люди – рожи, прости Господи. В "Мотыльках" все же лучше.
Ноябрь близился к концу. Валентина оторвалась от отчета и посмотрела в окно. За забором, раззявив капот, стояла старенькая "реношка". Анатоль, согнувшись и демонстрируя, как всегда, всему миру всё ту же пресловутую пятую точку, копался во внутренностях машины. Наконец он разогнулся, подбоченясь, выгнулся в другую сторону и, сняв руку с пояса, поглядел на дом. В окне увидел супружницу и по-детски наивно и весело помахал ей рукой. Анатоль был счастлив. Как и когда-то в своей старой мастерской. Валентина, никак не прореагировав, поспешила уткнуться в свои отчеты. Ей еще предстояло свести цифры. Вот уже неделю как она работала над новым вариантом анкеты. Нужно было рассчитать трудозатраты, баллы, грядки, зеленые помидоры, нахалок из курятника, приезжающих, отъезжающий – и чтобы все сошлось, чтобы не потерялось ни одного часа и не выдать просто так ни одного балла. Иначе в хозяйстве "Мотыльков" могли быть несостыковки, а там, чего доброго, хорошо налаженное хозяйство дойдет и до сбоев. Дебет с кредитом не сойдется. С бумаги на нее смотрел привычный ряд цифр.
Минуло уже недели три с тех пор, как руководство "Мотыльков" пригласило Блинчиковых к себе и торжественно объявило, что делает для супругов исключение и предлагает остаться у них на постоянной основе. Нужно вести кому-то отчетность. Да и автослесари, тем более такие, как Анатолий Иванович, на дороге не валялись. Помимо дряхлых "реношек", требующих неустанного внимания, в хозяйстве оказалось, как и предполагал Анатоль, еще два трактора и другая техника. В обмен супругам предоставлялся полный пансион. Предложение оказалось слишком заманчивым, чтобы от него отказаться.
Валентина опять посмотрела в окно. Анатоль, снова согнувшись баранкой, торчал из-под капота, даже на расстоянии Валентина почувствовала исходящее от него довольство. Дело свое он любил. В душе ее что-то неприятно шевельнулось, заныло, как будто ее кто-то обманул, а кто – непонятно. Оторвавшись от окна, она скользнула взглядом по цифрам, а потом глянула на картину на стене. Мотыльки все так же летели навстречу далекому светилу.
НА ПЕРЕКРЕСТКЕ ДВУХ МИРОВ
Весной как-то все по-другому. Весна все равно что понедельник, все хочется начать с чистого листа, старое скомкать и выбросить, а новое… новое ощутить всеми фибрами души своей: подмерзшей, окоченелой, но какой-то ненасытной… впрочем, у всех всё по-разному. Но, в отличие от понедельника, весна случается нечасто. Шурша зелеными нарядами, заглядывает она к нам мимоходом, манит своими девственными красотами и невинными лобызаньями, сыплет цветами и пленит, пленит своей прелестью… Ценность ее от этого, само собой, подскакивает, что и понятно, но, какую бы цену на нее ни заломили, народ не мелочится, чуть не на перегонки выворачивает сундуки да карманы, скидывает тулупы. Да, не жаль ему ради такой забавы раскошелиться, не жаль и вовсе без родимых порток остаться… Эх, только бы не прошла дева мимо, только бы… с размаху ударить во все бубны да по всем струнам.
Алиса сидела в городском парке на скамье, щурясь от весеннего солнца. Прямо напротив скамейки через узкую тропинку, посыпанную гравием, раскинулся куст …. На все еще голых ветках суетились воробьи. Тельца их раздулись, словно шарики, перья топорщились во все стороны, воробьи сновали среди путаницы веток, до неприличия громко чирикали, зазывая всех на свой летучий балаган. Подул ветерок, Алиса подняла воротник легкого пальтишка, воробьи сорвались с веток, чиркнули молнией перед ее носом и, пролетев несколько метров, облепили дремлющее деревце боярышника.
Девушка, проводив их взглядом, стала озабоченно озираться по сторонам. В парке было безлюдно. Алиса недоверчиво глянула на часы. Оставалось минуты три, не больше.
Странно, неужели что-нибудь перепутала? Алиса беспокойно оглянулась и вдруг поднесла часы к уху. Тикать часам было нечем, но они все же подмигнули ей, сменив двойку на тройку.
Может, скамейка не та? Девушка посмотрела направо, потом налево вдоль аллеи. Других скамеек, кроме той, на которой сидела она, не было. Нет, та… Алиса опять нырнула в воротник, но не успокоилась.
Нет, ну неужели нельзя указывать место точнее! Девушка с удовольствием зацепилась за повод уколоть начальство. А что если бы оказалась не одна, а две, три скамейки? Что ж ей тогда, разорваться? Скакать туда-сюда, что ли?
Алиса надулась. Скамейки, конечно, стоят теперь у кого-нибудь на фазенде, дачники – народ ушлый. А наши-то и не знают, что у нас тут на местах творится.
Последнее замечание было совершенно несправедливо, но распыхтевшаяся как чайник Алиса не унималась.
Нет, ну сколько можно относиться к ней, как к девчонке!
Алиса, наверно, и дальше бы с удовольствием распекала начальство, но вдруг спохватилась, внутренне собралась, тут же себя приструнила: "Смотри в оба, а то проморгаешь… сама же и дашь им повод пощипать себе перышки".
Девушка мигом выкинула из головы всё ненужное и сосредоточилась на изучении обстановки, вообще-то, работу свою она любила, хоть и смотрела на нее в последнее время, как на штанишки, из которых успела вырасти.
Воробьи вдруг сорвались с боярышника, всё затихло. Слева, в конце аллеи, Алиса заметила приближающийся силуэт. Человек шел быстро, почти бежал. Спина ее инстинктивно выпрямилась, она подобралась, чуть подалась вперед, как змея перед броском, и стала вглядываться вдаль. До фигуры было с полкилометра, Алиса уловила пока только общие черты. Кто он, этот летящий к ней человек? Дворник, забывший метлу на другом конце парка? Старичок, в приступе заботы о своем здоровье увлекшийся трусцой? А может, почитатель ходьбы с палками, сейчас таких в парках пруд пруди…
Да, кстати, чувства юмора ее начальству не занимать: в последнее время ее отправляли только к мужчинам, и даже если последние и были не совсем в ее вкусе, то уж точно во сто раз приятней Квазимодо.
"Спасибо благодетелям", – Алиса опять не удержалась, чтобы не поддеть начальство.
Человек приближался, и только что нафантазированные Алисой образы лопались один за другим.
Между ним и Алисой оставалось несколько метров.
Ну, точно, по времени всё совпадает. Девушка выдохнула. Полдела сделано, самое важное, однако, впереди: что от нее требовалось дальше, Алиса и сама пока не знала. До последнего нет твердой уверенности в том, что выкинет человек.
Алиса стала с интересом разглядывать мужчину.
"Пупсик", – тут же нарекла его девушка. По инструкции, конечно, такое фамильярное отношение запрещалось, но девушка позволяла себе это маленькое баловство. В конце концов, молодой человек никогда не узнает о том, что творится у нее в голове, а ее собственное начальство если когда-нибудь и заинтересуется этим конкретным случаем, то будет это не раньше, чем Алиса что-нибудь напортачит. Но пока работа ее была сплошной рутиной, справлялась с ней Алиса неплохо, и приглядываться к ней повнимательнее оснований не было.
Приближаясь к скамейке, молодой человек стал замедлять шаг, еще издали ему показалось, что на скамейке кто-то сидит. Теперь он ясно видел – скамейка пуста.
Причудливое наслоение веток, неожиданно принявших образ человека, расплылось, не оставив и следа.
Человек остановился.
Алиса сжалась в пружину.
"Ну, вылитый Рейнальдо", – пронеслось в голове у девушки. – Курчавый, сильный, лоснящийся… Алиса до сих пор была под впечатлением от матча с бразильским бомбардиром: знакомство с традициями и ценностями места пребывания также входило в ее обязанности.
Молодой человек выругался.
"Ай-ай-ай, штраф, тюрьма, наказание…" – Местные законы Алиса тоже знала.
– Ну, где же выход, черт бы его побрал! – не стесняясь в выражениях, выругался кучерявый. Голос у него был глубокий и, несмотря на легкую шероховатость, неожиданно приятный. У Алисы дрогнуло где-то под коленками, девушка удивилась необычным ощущения, хотела кокетливо поправить волосы, но тут же спохватилась: Дурочка, толку-то!
Молодой человек, вдруг растерял воинственность, поник, как загнанный зверек, закрутился на одном месте:
– Срезал, называется, дорогу…
Потом совершенно неожиданно для Алисы он сделал размашистый шаг к скамейке. Алиса как по команде вскочила, преграждая ему путь. Молодой человек замер – наконец заметил надпись на скамейке.
– Этого еще не хватало, – выдохнул он.