В один прекрасный день она взяла всё и… бросила. Ну, или почти всё… а именно: конторку Захарова с его несколькими подвалами несанкционированно выращиваемых грибов, ежеквартальные, годовые и месячные налоговые и статистические отчеты, двухкомнатную квартиру на окраине города, соседку Люсю, с которой дружила вот уже двадцать лет, и еще много всякой всячины, которая с годами, словно грязь к сапогам, прилипает к человеку, оставляя ему всё меньше шансов для маневра. Бросила всё, подхватила мужа и уехала…
Выйдя из машины, Валентина громко хлопнула дверью. Она всё делала громко. Эхо, в свою очередь, налетело с подзатыльниками на макушки деревьев и унеслось вдаль. Тут же подлетел ветер. Смелости у него было не занимать. Бесстыжими, размашистыми движениями он залез под подол Валентининого легкого плащика; надо сказать, без всякого уважения к ее летам, залихватски потрепал воротник, хватил за колени и вдруг бесследно сгинул, как мужчина, имеющий намерение пошалить, но не имеющий желания отвечать за свои шалости. Читатель, надеюсь, позволит мне еще буквально несколько строк уделить описанию моей героини, для меня это не труд, а ей авось сделаем приятное. По всем канонам описание внешности не может быть нами пропущено. Черед за глазами. Цвет опустим, потому как в эти года он уже не имеет ни цвета моря, ни чарующего бархата ночи. Но все же что это были за глаза! В них все еще мелькала жизнь! А это, поверьте, не так уж мало для женщины не осьмнадцати лет. Теперь губы. Губы, хорошо очерченные и больше мужские, нежели задуманные для женской особы, выдавали в ней натуру чувственную и пылкую. (А кто способен вот так вот одним махом бросить всё и уехать?) Из примечательного еще можно было бы отметить родинку. Размером она была несколько крупнее среднестатистической родинки, но мельче среднестатистической ягоды малины. Факт этот вызывал беспокойство Валентины, и она, имеющая в молодости еще больше характера, чем сейчас, решила от нее избавиться, что и было незамедлительно претворено в жизнь. Однако через несколько лет родинка вылезла снова. Сейчас она сидела возле уха, а лет тридцать назад сидела возле носа. Маникюрша, взявшаяся за рискованное истребление, шепнула тогда еще Валеньке, что удалить родинку – всё равно что поменять судьбу. Как в воду глядела!
Но довольно о Валентине, обратимся наконец к ее спутнику. Как вы понимаете, женщина подобного рода не могла быть одна. И действительно, дражайший ее супруг, как всегда, был где-то рядом. По паспорту супруга звали Анатолий Иванович, но для Валентины он всегда был Анатолем. Анатоль был типичным представителем мужчин, которых угораздило жениться на женщине, статус которой не просто высок, а неимоверно высок. Причем высота эта достигается не только социальным положением, в ход идут и характер, и сила духа, и знание жизни, да и вообще всякая всячина. Этакий муж-тень при жене – премьер-министре или президентше. Внимание обычно таким теням уделяется исключительно из вежливости или из протокола. А они, как это ни странно, не обижаются, знают свое место, а ежели у них еще есть любимое поприще, так даже и вполне довольны своей жизнью. Таков был и муж Валентины.
Мы, как и Валентина, будем называть его Анатоль. (Надеюсь, уважаемый читатель не упрекнет меня в подхалимстве. Хотя женщины решительные действительно моя слабость. Возможно, оттого, что сама я обделена этой добродетелью.) Итак, хлопнула дверца. Крякнув и разогнув спину, рядом с супругой вырос Анатоль. Блинчиков, поставив руки на пояс, прогнулся назад, выпятив не слишком большое брюшко, несмотря на предупреждающий хруст в коленях, попробовал присесть, размять, так сказать, члены, но, перехватив неодобрительный взгляд Валентины, замер и от греха подальше устремил взгляд на стоящий поодаль домик.
Домик несколько отличался от тех, в которых им уже довелось остановиться в предыдущих двух пунктах. Однако от внимательного взгляда прибывших не утаилось, что общего было все-таки больше, чем отличий. Все дома были низкие, двухэтажные и, как кубики, квадратные, в общем похожими на корпуса пионерского лагеря в далекие 80-е. По левой стороне сверху вниз тянулись синие буквы "Мотель Мотыльки". От вывески этой веяло чем-то потусторонним. О, избави меня Бог пугать вас, друзья, всякими химерами и понятиями, недоступными нам в действительности. Называя что-то потусторонними, я всего лишь ссылаюсь на противоположную сторону земного шара и имею в виду всё, что расположилось именно там. Примером могут служить, например, мексиканские пирамиды, кактусы или агавы, или, скажем, славная страна, подарившая всему миру Голливуд и накормившая всех попкорном. (Славная, но очень уж нос задирающая, они там, представьте, даже "Я" с заглавной буквы ставят, во до какой степени самомнение доходит.)
На парковке стояло несколько одинаковых машин, точь-в-точь как светленькая неприметная "реношка", на которой только что прибыли Блинчиковы. За домом находилась просторная территория, виднелась часть забора, хозяйственные постройки, кусок земли. Оттуда не доносилось ни звука. Но безмолвие было всего лишь иллюзией, ветер дул в противоположную сторону, унося все звуки в поле. В окне дернулась занавеска.
Блинчиков хотел было уже откликнуться на призывный трепет занавески и сделать шаг ей навстречу, но вдруг привычным отточенным движением с размаху хлопнул себя по лбу:
– Сумка! – проговорил Анатоль, и повернул к багажнику.
Валентина дождалась, пока Анатоль вытащит сумку и захлопнет багажник. Супруги направились к дому. В дом Валентина вошла первой. В холле было просторно, чисто, но как-то казенно, неприветливо. За стойкой их встретила девушка, без интереса глянув, дева улыбнулась дежурной улыбкой. Чувствовалось, что, если бы даже сейчас на месте Валентины оказалась английская королева, шлейф за которой бы втащил Анатоль, она и тут бы не раскошелилась на более щедрую улыбку, ну или хотя бы удивленный взгляд. Видно, у нее было и без того в жизни много всего интересного и не было в ней места для пары прибывших старперов. Паспортов у них не потребовали, вообще, документы спросили только на первом пункте, на втором уже не спрашивали. Наверное, доказательством того, что приехали свои, служила "реношка", припаркованная только что перед домом. Анатоль, помявшись в холле, показал некоторые признаки беспокойства. Хотелось поскорее растянуться на диване, да и свидание (простите за подробность) с ночной вазой оказалось бы как нельзя кстати. Но откуда было знать девушке, что творится с Анатолем, она не спешила протягивать ключи, вместо этого попросила заполнить анкету.
– А можно чуток попозже? – перехватив сумку, произнес Анатоль. – А то… перед глазами до сих пор все мелькает… – в последний момент нашелся Анатоль. Вообще, он был в некоторых местах очень даже сообразительный.
Валентина отодвинула от стойки супруга, как бы говоря, что на все вышесказанное можно не обращать внимание.
– Хоть кол на голове теши, – читалось в ее взгляде. – До сих пор не усвоил, что порядок есть порядок.
Девушка посмотрела безразличным взглядом на стоящих перед ней Блинчиковых и подвинула ближе к ним анкету. В двух предыдущих пунктах они уже заполняли подобные. Процедура была не нова. Анкеты были разные. Одна для мужчин, другая для женщин. Но супруги были предупреждены, что разделение это лишь условность и нет никаких препятствий, если женщина вдруг решит выбрать что-то из мужской части анкеты и наоборот. (В этом отражалось прогрессивное веяние времени и чувствовалось, что заведение, в которое они попали, шло в ногу с прогрессом. Ах, время-времечко, куда может завести этот самый прогресс? Анатоль не раз уже слышал в новостях, что сейчас запросто не то что анкетой – и причиндалами с бабой поменяться можно. Внутри от одной этой мысли у Анатоля как будто что-то оборвалось, но виду он не подал.)
Блинчиковы взяли листы, уселись на диване. Анатоль начал расставлять галочки.
– Валь, сколько дней здесь будем? – почесал он ручкой за ухом.
– Да кто же его знает, – не поднимая глаз, ответила Валя.
У Анатоля появилось две новых галки.
Валентина не отставала, но, казалась, действовала более вдумчиво.
Готовка завтрака, 7−8 порций, блюда на усмотрение готовящего. 10 баллов. Валентина поставила первую галочку.
Консервирование. Нужно солить зеленые помидоры. Валентина выбрала и этот пункт.
"Остатки, дозреть уже не успеют, – подумала она. – В этом хозяйстве, видно, ничего даром не пропадает". Работа для Валентины была знакомая, раньше по пятьдесят баллонов за раз крутила. Запасы такие делала, что на всю зиму не только свое скромное семейство обеспечивала, но и всю близлежащую родню, с которой с давних пор установились овощеобменные отношения, позволяющие ликвидировать собственный переизбыток производства, а заодно и покрыть нехватку того, что на огороде росло, но не выросло.
В разделе Работы по дому можно было выбрать не более трех пунктов, Валентина поставила галочку у пункта Встреча посетителей. А что, работа непыльная. Сейчас ее как раз выполняла встретившая их в холле девица. Перелистнула страницу.
Следующий раздел назывался Работы на дворе. Этот вид работ слишком сильно отличался от всего того, что Валентина делала до сих пор в жизни. Что называется, хочется и колется, поэтому здесь Валентина была особенно внимательна. Поставила галку возле пункта Утреннее кормление птицы. Была в этом какая-то прелесть, в особенности для городского жителя. Встать с утра для нее не представляло труда. Так что покормит кур и сразу за завтрак. Валентина заглянула в анкету Анатоля. Наткнулась на пункт Заколоть хряка, за это давалось аж 90 балов. 90 балов – лакомый кусочек. Но о том, чтобы подбить супруга на эту работу, и речи не могло быть. По поводу благоверного Валентина давно иллюзий не питала, этот даже голову курице свернуть не сможет, не то что завалить хряка. В подтверждение ее мыслей Анатоль обошел кровавый пункт и поставил галку возле более мирного на свой взгляд пункта, а именно Вскопать огород.
Валентина вернулась к своей анкете. Отметила Посадку чеснока под зиму и Сбор яблок. На ближайшие несколько дней они с Анатолем работой обеспечены, а значит, и проживанием тоже. Анатоль все еще увлеченно водил пальцем по анкете.
– Что там у тебя? – Валентина опять заглянула в его листок.
– Валечка, куколка моя, – не отрывая глаз от анкеты, произнес Анатоль, так он ее называл во времена давно прошедшей молодости, влюбленности и окрыленности или, как сейчас, в момент крайнего возбуждения. – Ты погляди только, у них тут "реношка" одна есть, зажигание барахлит, 60 балов за починку дают. А для меня ж это как два пальца обосс… – Анатоль прервался на полуслове, осекшись под грозным взглядом супружницы. – Я же машину эту знаю, как… свои пять пальцев, – опять показывая чудеса изворотливости, закончил он.
– Да что ты! 60? – Валентина вскинула бровь. – Так ты ставь, ставь галку, – толкнула она его в бок. – И иди, иди поскорее этой отдай. – Валентина кивнула в сторону девушки, все еще ожидающей, пока они заполнят бланк, как будто бы боясь, что кто-нибудь их обгонит и у них из-под носа уведут привлекательную работу. Опасения были напрасны, в холле кроме них и девушки никого не было.
– Погодь, погодь, – остановил ее супруг. – Еще кое-что интересное… У них тут целых десять га!
Валентина покосилась на мужа, поставила брови домиком. Нужно сказать, что брови у Валентины всегда были говорящие, и в этом была еще одна ее особенность. Сейчас они говорили: "Неужто, старый дурень, на старости лет гусем загакал?"
– Гек-та-ров, – без труда расшифровав физиономический сигнал, поспешил разъяснить Толик.
Бровки тут же распрямились, секундная растерянность улетучилась, и Валентина опять приняла свой воинственно-уверенный вид:
– Ну и?..
Со знанием дела Анатоль продолжал:
– А то, что для того, чтоб их обработать, нужна техника! – Анатоль, как будто в преддверии чего-то хорошего, потер руки. – А техника разных рук не любит.
– Ну, и к чему ты клонишь? – бровь опять дернулась.
– Может, и тут какая работа обломится, – пожал плечом Анатоль.
Валентина не ответила. К чему все эти разговоры? Ну останутся они тут дней на пять, может, на неделю или на две, а дальше их ждет продолжение пути, еще много-много таких пунктов. Сколько их раскидано по необъятной их родине? В проспекте было написано – более ста.
– Ладно, давай. – Валентина взяла из рук мужа заполненный бланк и пошла к стойке.
На стене высели три круга с часами. Под одними было написано гордое слово "Москва". Под вторым – потустороннее "Нью-Йорк", под третьим – "Мотыльки". Разница во времени со столицей один час. Не в одном поясе, уже хорошо. Сдвиг в жизни уже намечен. Валентина протянула девушке анкеты.
– Блинчиковы, моя и мужа, – уверенным голосом сказала она и чуть приглушеннее добавила: – А сегодня от нас еще что-нибудь требуется?
– Нет, можете отдыхать, – ответила девушка. – Для вас работы начинаются с завтрашнего утра. Ужин будет накрыт внизу. Постояльцев не много. Ждем вас через час. – И, протянув ключ, добавила: – Номер двадцать три на втором этаже, лестница там. – Вытянутый палец указал на противоположный угол холла.
Валентина с облегчением вздохнула. Честно говоря, ни сил, ни настроения вставать прямо сразу с дороги к коммунному станку не было. Блинчиковы направились к лестнице, на второй этаж, в комнату под номером 23, где их ждал душ, кровать, пара кресел, журнальный столик и, если повезет, телевизор. В предыдущем пункте телевизора не оказалось. Наверное, среди путешествующих не слишком часто попадались мастера, способные отремонтировать телевизор. Супруги гуськом пошли на второй этаж. Валентина, как всегда, впереди, Анатолий – чуть отстав, но не слишком, так чтобы своим отставанием не расстроить супругу. За долгие годы проб и ошибок предельно допустимое расстояние отставания было выверено до сантиметра. На втором этаже было темнее, чем внизу. Светильники висели только в начале и в конце коридора, освещая лестницу и дальний конец коридора. Ясное дело – экономят. Но в то же время чувствовалась и забота о постояльцах. Вверни они лампочку только посередке коридора, свет бы не доходил до лестницы, а навернуться на темной лестнице шансов было бы несравнимо больше. Так что хозяева "Мотыльков", как ни крути, заботу о постояльцах проявляли. Вдоль всего коридора лежала ковровая дорожка, красная с зелеными полосами по бокам. Символично, только вот почему-то вместо кинодив, плавно проплывающих по дорожке-фарватеру и неспешно колыхающих кормой, Анатолю вспомнилась давнишняя поездка в подмосковный санаторий с такими же дорожками в коридорах, со старыми стенами, пропахшими человеческим старьем, и мелко покрошенной колбасой, плавающей в супе. От этого стало неприятно. Впечатлением этим он не поделился с супружницей, понадеялся, что Валентина не вспомнит ту злополучную поездку. Однако, только ступив незолушкиной ножкой на ковер, Валентина ухнула, что-то пробормотала себе под нос, и чуткий Анатоль понял, что воспоминание это не миновало и его владычицу.
Номер 23 располагался в противоположном конце коридора. Валентина как ледокол пошла вперед. Анатоль, как бы опасаясь, что путь за ней в любой момент может затянуться льдинами, пристроился следом. Дойдя до номера с аккуратно выведенными краской на двери цифрами, супруги остановились. Анатолий поставил на пол сумку, а Валентина, загремев ключом, стала открывать дверь.
Просторная комнатка была не лишена приятности. Две кровати. Одно это уже очень хорошо. Валентине вот уже лет пять как было не до супружеских нежностей, и муж ей в постели нужен был, по правде говоря, только для того, чтобы в любое время ночи открыть или закрыть форточку. Ежели у Анатоля еще шевелились какие-то желания, то тут Валентина имела четкую позицию – не с плюгавой головой и кротовым взором заниматься глупостями. А как же Анатоль, спросите вы… По-всякому… мир, представьте, так уж устроен, что редко дается человеку беда, с которой он справиться не может. Вот и Анатоль нашел свою сублимацию и в таких случаях отчаянно… рубил, пилил или, на худой конец, чинил.
Между кроватями стояла тумбочка, над тумбочкой висела картина. Извивающаяся лентой дорога, повисшее вдали толи солнце, толи еще какое светило и стремящееся к ней крылатое существо, рядом с ним, чуть поодаль, еще одно. Этакая смесь сюрреализма с натурализмом. "Мотыльки" – гласила подпись внизу. Оба супруга картину заметили. Валентине она не понравилась. Сама бы она такое ни в жизнь не повесила. Ей были больше по душе привычные ландыши или сирень. А Анатоль оценил. Даже нащупал не лежащий на поверхности художественный замысел, проведя параллель между названием заведения, в котором им посчастливилось остановиться, и этим трепыхающимся крылатом существом, в котором узнавался мотылек. Все свои догадки Анатоль, как всегда, оставил при себе. Вообще, внутренний мир Анатоля был богат, как залежи когда-то не освоенной Сибири. Однако в душе Анатоля, в отличие от недр Сибири, никому бы не пришло в голову копаться. Ему же самому самокопание было еще менее свойственно, чем что-либо другое. В углу стояло кресло и огромный торшер, очень по-домашнему, Анатоль сразу понял, что супруга обязательно облюбует это место. Валентина направилась к креслу и, прицелившись, втиснула себя между двух деревянных ручек.
– Иди первый, я передохну, – отправила она первым в душ мужа. Анатоль поскорее вытащил из сумки свой станок – даже в коммуне должно быть что-то свое – и поскакал в ванную.
На ужин не пошли, в десять уже по-стариковски лежали в постели.
Валентина и глазом не моргнула, а Анатоль уже заснул. Крепкий молодецкий сон был ему наградой за трудовой шоферский день.
Валентина еще долго не спала, ворочалась, мутузила подушку, как будто бы та была виновата в ее бессоннице. Через час стало ясно, что в ближайшее время сна не дождешься, Валентина прекратила битву и капитулировала. Открыла глаза и стала глазеть в потолок. Из темноты на нее смотрели мотыльки. Женщина перевела взгляд на картину, задумалась. Летят… Куда?.. Зачем?.. Озадачившись судьбой безмолвных насекомых, вдруг подумала и о собственной. Стоило ли все менять? Перекраивать не только свою, но и жизнь Анатоля? Оглядываться назад Валентина не любила и занималась ковырянием в очень редких случаях и только, как сейчас, наедине с собой. Зачем? Вопрос вырос в темноте, мельтешил не хуже этих мотыльков и докучал Валентине. И Валентина решила дать волю мозгованию.