- О…- испуганно и жалко вскрикнула баронесса.
Что-то злобно-веселое подхватило Сашу, и точно мстя кому-то, она кричала:
- Ну, да… сгниете, сгниете… вы и теперь уже гниете!.. Вы честная… чтоб вам!..
Баронесса что-то слабо и неясно выговорила, подняла руку и зарыдала. И рыдание это было так бесконечно жалко и страшно, что Саша, расширив глаза, замолчала, а потом с ужасом и гневом выскочила в коридор и побежала прочь.
На дворе уже светало.
Саша подошла к запотевшему окну и, глядя на смутно видневшуюся улицу, взялась за голову и сказала громко и протяжно:
- Все сгнием… и я и все… кабы радость какая! А так все равно! Скучно… ску-учно!..
Мимо окна с тусклым дребезжаньем пронеслась карета с зажженными фонарями. Рослые лошади стлались по мостовой, и Саша заметила важного, вытянувшего руки кучера.
"С балу, должно,- подумала она,- так ежели бы… а то!.. Что ж?.. Бог с ними совсем… Кучер-то, чай, всю ночь сидел, ждал, - почему-то пришло ей в голову.- Ах ску-учно!.. За что?.."
За окном блестела мокрая мостовая.
И глаза у Саши стали мокрые, как мостовая, и ей показалось, что вся она слилась в одно с этой мостовой, серым небом, серым мокрым городом, будто нигде нет ничего ясного, чистого, живого, а только одна больная, бессмысленно-нудная слякоть.
И это ощущение, противное и неестественное в молодом, полном силы, красоты и желания счастья существе, прошло только тогда, когда Саша в новом стального цвета, красивом платье, купленном на деньги Рославлева, в огромной прелестной шляпе вошла в зал "Альказара" и в зеркале увидела то, что любила больше всего: саму себя, красивую, нарядную, прелестную с ног до головы.
И уже когда она была совсем пьяна, Саша выговорила:
- Черт с вами со всеми!
Пьяный, веселый господин в блестящем цилиндре засмеялся.
- Что так?
Саша бесшабашно махнула рукой.
- Поедем, миленький… все равно!..
И ночью, в его объятиях, от вина и бесшабашного угара Саше было приятно, шумело в голове и казалось, что весело.
Утро встало серое, мертвое, бесконечно и безнадежно печальное…