И мир, созданный воображением Газданова, был отличен от других миров. Истоком этого мира служил богатейший собственный несладкий жизненный опыт, который мало кому выпадал на долю в столь короткие сроки. И дело даже не во внешних перипетиях, эмигрантских мытарствах, постоянном хождении по грани между жизнью и смертью в период Гражданской войны, в стремлении выжить во что бы то ни стало в чужом и чуждом зарубежье без средств к существованию, без профессии и связей. Вся эта как бы внешняя жизнь сочеталась с напряженнейшей жизнью духа, с осмыслением судьбы собственной и судеб тех русских, кого забросило в Европу, почти для всех неприютную, чуждую, чужую.
Эта тема стала ведущей в творчестве Газданова – от ранних рассказов и романов до самых последних и зрелых. Разумеется, в каждом произведении эта тема решается по-своему, принимает свои образные очертания, свое словесное оформление. Мотив этот звучит и в романах "Вечер у Клэр", "История одного путешествия", "Ночные дороги", и в таких рассказах, как "Воспоминание", "Панихида", "Письма Иванова", и особенно в записках "Из блокнота"…
После "Вечера у Клэр" вторым крупным произведением Гайто Газданова стала "История одного путешествия". Это роман о любви, о счастье, о встречах и потерях, о наслаждении жизнью такой, какова она есть. В романе Газданов пытается дать картину идеальной жизни русского человека на чужбине, человека, который вживается в среду и, сохраняя свою самость, становится деятельным участником жизни в чужой стране. Пожалуй, это единственное произведение, где у автора еще теплится иллюзия возможности насыщенной полноценной жизни вдали от родины. Но иллюзия эта искренняя, как все, что создано писателем. В этой книге меньше всего смертей, и остается от нее впечатление светлое, окрашенное легкой грустью от сознания, что молодость и свежесть жизни, увы, преходящи.
"История одного путешествия" – это рассказ о путешествии молодого человека, ровесника автора, близкого ему по духу и жизненному и душевному опыту, в глубь своих чувств и ощущений. Хотя повествование здесь и не ведется от первого лица, но в основном мы видим происходящее глазами главного героя – Володи.
Рецензенты упрекали автора в том, что в романе нет стержня, что он рассыпается на новеллы об отдельных героях – Сереже, Артуре, Николае, Одетт и других, что все эти новеллы органически не связаны между собой.
Вместе с тем Адамович, близко подходя к пониманию специфики таланта Газданова, замечал: "Он мог бы сочинить роман традиционно законченный и округленный и сделал бы это, поверьте, не хуже других! Но для него, по свойствам его натуры, это была бы унылая механическая работа, и потому она его не интересует. Писатель может расти, совершенствоваться, но не может стать иным, чем создан… Газданов не любит резких красок, пышных выражений и декламации. Он рассказывает о тихом помешательстве, овладевшем жизнью, о неразберихе в поступках, о путанице в страстях и стремлениях, о призрачности того, что мы называем личностью, о том, наконец, что "все течет", и только расстроенное человеческое воображение находит в этом стихийном потоке источник, русло и даже цель".
Позже, уже в связи с романом "Полет", Адамович подошел еще ближе к существу творчества Газданова. "Если бы волею судеб книги Газданова не дошли до будущих читателей, а сделались известными лишь в разрозненных частях, автор "Вечера у Клэр" был бы, вероятно, включен в число самых оригинальных и крупных "художников послереволюционного времени"", – писал он в первой рецензии на начальные главы романа "Полет". В следующей рецензии на этот роман Адамович дает наиболее глубокое осмысление специфики и направленности писательского дара Газданова: "Газданов и не гонится за психологическими редкостями. Наоборот, он ищет той сложности в общей панораме, которая произвела бы впечатление, что изо дня в день "так было, так будет" – и вместо одного человека мог бы на данном месте оказаться другой, без того, чтобы изменилось что-либо существенное. Главное у него не люди, а то, что их связывает, то, чем заполнена пустота между отдельными фигурами, – бытие, стихия, жизнь, не знаю, как это назвать".
Действие этого романа о различных ипостасях любви, о взаимоотношениях, главным образом, в узком кругу лиц происходит во Франции и Англии. Главные персонажи – русские. Газданов исследует самые потаенные движения человеческой души, тончайшие психологические мотивы поведения, самые неожиданные повороты в судьбах героев. Он смело вводит такую непривычную для русской литературы тему, как любовные взаимоотношения тридцатидвухлетней тетки (сестры матери) и ее шестнадцатилетнего племянника Сережи. К тому же оказывается, что эта тетя Лиза до недавнего времени и на протяжении нескольких лет была любовницей отца Сережи.
Будучи агностиком, отказывая человеческому разуму в возможности дать логическую картину мира, Газданов в эпизодах романа демонстрирует случайность, непредсказуемость движений человеческой души и последовательности человеческих поступков. Его герои живут чувствами, они строят какие-то планы, совершают какие-то поступки, но им не дано предугадать, как и чем обернется следующий их шаг. Смерть в горящем самолете уравнивает героев, каковы бы ни были их предшествующие поступки, мотивы, планы… Собственно, в этом и заключался замысел писателя, о чем он и сообщал французскому издателю: "…то, для чего я писал "Полет", это внутренняя психологическая последовательность разных жизней, остановленная слепым вмешательством внешней силы, уравнявшей в несколько секунд судьбы этих героев, независимо оттого, в какой мере каждый из них заслуживал или не заслуживал этой участи…"
Роман "Ночные дороги", как никакое другое, видимо, произведение русской зарубежной литературы, обнажил безысходность жизни в эмиграции. В кратких эпизодах перед нами предстают бывшие князья и графы, полковники и ротмистры, солдаты и купцы, генералы и денщики, ставшие шоферами такси, грузчиками, мошенниками, клошарами, швейцарами, официантами, никем… В этом романе, естественно, показано и дно исконно парижское – проституток и сутенеров, бандитов и любителей удовольствий, ибо перед ночным таксистом-рассказчиком все они как на ладони. И чем большим доверием мы проникаемся к рассказчику, тем убедительнее эта страшная ночная картина человеческого убожества.
"Ночные дороги", возможно, в наибольшей степени, чем другие романы Газданова, – произведение автобиографическое. "Я всегда жил в глубокой нищете, и заботы о пропитании поглощали все мое внимание. Однако это же обстоятельство дало мне относительное богатство впечатлений, какого у меня не было бы, если бы моя жизнь протекала в других условиях", – замечает о себе их герой, от лица которого и ведется повествование.
"Ночные дороги" – жестокая книга. И некоторые критики усмотрели в ней авторское пренебрежение к людям, уничижение их. Однако критики зачастую забывают о моральной позиции автора. Гайто Газданов копается в мерзостях жизни не из удовольствия и вовсе не стремится показать ничтожество человека, его животное состояние. Он привлекает внимание к этому низменному, чтобы пробудить сознание, чтобы незрячие увидели за фасадом европейского благополучия мрачную и чреватую любыми неожиданностями изнанку. Искусству доступны все уголки жизни, как бы они ни были неприглядны, и оно может говорить обо всем. Лишь бы говорилось это на уровне искусства.
И здесь хочется привести еще одно высказывание из уже упоминавшейся статьи Газданова. Это высказывание – не просто декларация, а кредо писателя:
"В статье "Что такое искусство"… Толстой… определяя главные качества писателя, третьим условием поставил "правильное моральное отношение автора к тому, что он пишет"… В самом широком и свободном толковании это положение есть не требование или пожелание, а один из законов искусства и одно из условий возможности творчества.
И совершенно так же, как нельзя построить какую-либо научную теорию, не приняв предварительно ряда положительных данных, хотя бы временных, – так нельзя создать произведение искусства вне какого-то внутреннего морального знания".
В "Ночных дорогах" автор-рассказчик вглядывается в людей, сколь бы мелкими и чуждыми ему они ни были, и стремится понять, узнать их, найти им место в этой жизни. Да, он наблюдатель – в силу своей профессии, – но он и участник, и воспитатель там, где считает нужным и не совсем бесполезным применить свое воздействие. В никому не нужной падшей Ральди он видит не примитивное существо, а человека, создавшего свою жизнь по собственным законам красоты и любви, увы, извращенным законам…
По сути дела, роман этот, как и большинство газдановских произведений крупной формы, состоит из разрозненных эпизодов, спонтанно возникающих по воле автора из какой-либо детали, слова, воспоминания, но создающих в целом объемную, стереоскопическую картину, насыщенную живыми обликами, красками, ароматами, звуками, полную мысли, заставляющую думать.
В будущем Газданов продемонстрирует, что он вполне владеет умением создавать стройные по своей композиции (в традиционном понимании) романы – например, один из его поздних романов, "Пробуждение", соответствует канонической романной структуре позапрошлого века, да и "Призрак Александра Вольфа" (начатый еще в годы Второй мировой войны) полудетективным сюжетом может удовлетворить требования сторонников определенной романной структуры.
Но, думается, традиционный роман – это вовсе не ответ критикам и не демонстрация своих технических возможностей. Газданов не боялся экспериментировать и применять неожиданные стилистические приемы, используя материал столь, казалось бы, необычный для автобиографической прозы, сколь в то же время и правдивый. Ибо форма в большинстве его произведений содержательна, а содержание обретает адекватную форму выражения.
Многие рассказы Газданова тридцатых годов написаны от первого лица, и повествование в них ведется так психологически убедительно, с такой точностью деталей, что у читателя создается полнейшая иллюзия слияния рассказчика и автора. Так, известно, что жена одного из редакторов "Современных записок" В. В. Руднева, прочитав рассказ "Бомбей" (1938), воскликнула: "Да когда же Газданов успел побывать в Индии?!" В действительности автор не был в Индии ни до, ни после написания рассказа. А по поводу рассказа "Вечерний спутник" (1939), где русские парижане в образе старого государственного деятеля мгновенно увидели не только абсолютное портретное сходство с Жоржем Клемансо, но и глубокий психологический анализ такого незаурядного характера, Георгий Адамович лишь выразил удивление: "Придет же такая фантазия!"
В произведениях Газданова перед нашими глазами предстает мир, быть может, ранее нам неведомый, но тем не менее убедительный – своей яркостью, точностью и осязаемостью материальных деталей, своей психологической атмосферой, своим соответствием нашим интуитивным предчувствиям. И уже воссоздание этого мира само по себе – большое художественное достижение. Ведь писатель открывает для нас, сегодняшних читателей, то, что было скрыто не только завесой расстояния и идеологической предвзятости, но теперь уже и плотным туманом времени, сквозь который писательское слово пробивается, как ледокол сквозь зимнюю полярную мглу. Пробивается и делает живыми и людей, и их быт, мысли, надежды, безысходность, отчаяние…
Как уже говорилось, у Газданова основное – не сюжет, не композиция, не монтаж частей, эпизодов, а общее впечатление, общая картина, создаваемая отдельными мазками, судьбами, характерами персонажей, сплетением их судеб, и новое знание, новое впечатление, вызревающее из недр – деталей, частностей, мелочей. Поэтому любое из его произведений можно рассматривать и как законченное, и как движущееся, развивающееся. В этом смысле они максимально приближаются к реальной жизни, каждый эпизод которой мы лишь условно можем считать законченным.
В романе "Призрак Александра Вольфа", опубликованном после войны, и во вскоре последовавшем за ним романе "Возвращение Будды" писатель вновь обращается к эпизодам Гражданской войны в России, хотя они и не являются в них главным.
"Призрак Александра Вольфа" – это, по сути дела, развернутая притча о предопределенности судьбы. Здесь, как и в других романах Газданова, есть вставные эпизоды, вроде бы лишние, не имеющие отношения к сюжету (например, подробно описанный эпизод матча по боксу), но они в то же время несут определенную смысловую нагрузку. Ибо, помимо того, что этот эпизод вполне логично включен в роман, поскольку герой романа – журналист, он еще дает нам некоторое дополнительное представление об авторе (Газданов никогда не писал специально для газет, но он пытался примерить к себе эту роль).
Роман "Призрак Александра Вольфа" относится к тем нескольким поздним произведениям Газданова, в которых довольно четко просматривается сюжетная линия и довольно проста композиция (позже этим же приемам писатель будет следовать в "Возвращении Будды", "Пробуждении", "Пилигримах"). Но это вовсе не означает, что он разочаровался в прежних методах и принципах создания литературного произведения. Как не означает и того, что проза Газданова поднялась на новый, более высокий уровень.
Персонажи "Призрака Александра Вольфа" – ничем не выдающиеся, обычные русские эмигранты, но их чувства, поступки, переживания, помимо нашей воли (но по воле автора), с самых первых страниц затягивают читателя, и мы невольно прислушиваемся к рассказам пьяного Владимира Петровича Вознесенского о его друге и храбром офицере Александре Вольфе, ставшем вдруг английским писателем, следим за развитием любви рассказчика к загадочной Елене Николаевне и уж совсем не удивляемся трагической развязке, когда рассказчик на последней странице убивает Александра Вольфа. Завершение этой истории настолько логично, что даже кажется искусственным (и, вероятно, здесь можно было бы упрекнуть автора в нарочитости и преднамеренности). Однако, как мы помним: жизнь богаче искусства и преподносит самые неожиданные сюрпризы. В том числе и логичные развязки сюжетных узлов.
В "Возвращении Будды" – та же идея предопределенности судьбы, воздаяния, что и в "Призраке Александра Вольфа". Герой-рассказчик "Возвращения Будды" подает в Люксембургском саду подошедшему к нему нищему десять франков; нищий, Павел Александрович Щербаков, впоследствии получает крупное наследство и завещает все свое состояние пожалевшему его тогда молодому человеку – вот контуры сюжета этого романа. Но внутри этих контуров и немного за их пределами – и долгое существование героя-рассказчика между сном и явью, когда сон или забытье становились более реальными, чем сама жизнь (во время одного из таких состояний герой проживает целую жизнь в тоталитарном Центральном Государстве, весьма напоминающем Советский Союз или же кафки-анский Замок), и его встречи и беседы с Щербаковым, и его воспоминания о лагере на берегу Дарданелльского пролива, и убийство Щербакова неизвестным, и необоснованное подозрение в совершении этого преступления, допросы в полиции, и надежда на встречу с любимой, и опять путешествие…
Романы "Пилигримы" и "Пробуждение", опубликованные с разрывом в двенадцать лет, ведут повествование от третьего лица, с позиции всеведения – и это вполне объяснимо, поскольку эти романы впервые написаны Газдановым на чисто французском материале и о французах.
В обоих романах, созданных в традиционной манере классического романа XIX столетия (весьма подробные биографии героев; меньше свойственных Газданову отступлений, разветвлений), писатель ставит перед собой и решает моральные проблемы. Их можно назвать морализаторскими (в лучшем смысле этого слова). И в то же время на них лежит печать таланта Газданова, его способности создавать лаконичными средствами характеры персонажей и направлять их в психологические путешествия в глубины своего "я", где они совершают неожиданные открытия. Более того, в этих романах явственно проступает вера писателя в способность человека изменить ход своей судьбы, прожить жизнь не так, как обусловлено данными изначально обстоятельствами, а так, как, возможно, хотелось бы ее прожить.
В "Пилигримах" – масса героев, и на первый план, в конце концов, выходит не Робер Бертье, сын богатого промышленника, человек замечательный во многих отношениях, а вор и подонок Фред, который в какой-то момент, под влиянием случайно услышанного и не понятого им разговора, постепенно перевоплощается, ищет и находит в себе другого человека, способного и стремящегося к жертве во имя людей.
Сюжет "Пробуждения" незамысловат: молодой француз Пьер Форэ, приехав на отдых к другу в лесную глушь, находит там сошедшую с ума женщину и увозит ее к себе в Париж, где благодаря его заботе и вниманию она вновь возвращается к нормальному существованию. Короче говоря, Газданов создает историю о современных ему Пигмалионе и Галатее.
Несмотря на банальность сюжета – и в том, и в другом романе, – писатель благодаря присущим ему мастерству и чувству меры, таланту создавать живые картины жизни, правдоподобные ситуации, живые характеры, ведет повествование легко, динамично, увлекательно, так что ни на мгновение не возникает сомнения в правдивости рассказанных историй.
Возможно, если бы Газданов не уделял слишком много времени работе на радио "Свобода", он написал бы гораздо больше.
Созданные им в послевоенные годы рассказы, особенно такие, как "Панихида", "Письма Иванова", "Нищий", свидетельствуют, что он по-прежнему оставался одним из наиболее оригинальных и крупных русских писателей, творящих за рубежом. Но, очевидно, Газданов чувствовал, что основную свою писательскую миссию он выполнил: написал то, что хотел, воплотил основные свои замыслы. Теперь его в большей мере привлекает осмысление самого искусства, поэтому столь много он выступает в последние годы жизни на радио со своими эссе о писателях, о роли литературы, о связи литературы и идеологии. Видимо, этим интересом к творческому процессу объясняется и то, что в своем последнем законченном романе, "Эвелина и ее друзья", Газданов так много страниц посвятил размышлениям о литературе и искусстве.
"Эвелина и ее друзья" – типично газдановский роман, в котором он собрал основные свои темы воедино и использовал прием потока сознания, порою идентичного потоку жизни, столь характерный для его первых, довоенных романов. Здесь и путешествия в глубины памяти, и диалектика добра и зла, и тема судьбы и характера человека, и странные пути и перепутья любви, и трагизм человеческого бытия…