Эти обстоятельства существования накладывали отпечаток и на характер писателя. "Газданов был человеком замкнутым, – сообщала в письме ко мне от 26 апреля 1989 года Татьяна Алексеевна Осоргина, видный библиограф и пропагандист русской литературы за рубежом, вдова Михаила Осоргина. – Жизнь его была очень трудная и матерьяльно, и лично. Он об этом не говорил. Его книга "Ночные дороги" многое Вам может объяснить. Человек был умный, но умом острым и ехидным. Не был совершенно злым, но иногда очень метко подмечал смешные стороны у человека". Об этих же свойствах характера пишут в своих воспоминаниях Зинаида Шаховская и Георгий Адамович. Так, Г. Адамович рассказал в статье "Памяти Газданова": "…сблизился и подружился я с Газдановым сравнительно недавно, а в последние годы телефонировал он мне чуть ли не ежедневно, беседовали мы подолгу… Именно в те годы я оценил его быстрый, своеобразный ум, его острое чутье и даже его природную доброжелательность, ускользнувшую от моего понимания – или от моего внимания – прежде. В довоенный период эмиграции что-то меня от Георгия Ивановича отдаляло, сближению мешало. Держался он вызывающе, в особенности на публичных собраниях… Никаких авторитетов не признавал".
В середине тридцатых годов Газданов узнает о тяжелой болезни матери, которая жила тогда во Владикавказе и с которой ему удавалось поддерживать связь: они переписывались, и мать внимательно следила за литературной работой сына, получая от него книги и журналы. Тревога за мать побуждает Гайто Газданова снова обратиться к Горькому. 20 июня 1935 года он, напомнив о своем давнем обращении и благожелательном отношении Горького, продолжает: "Сейчас я пишу это письмо с просьбой о содействии. Я хочу вернуться в СССР, и если бы Вы нашли возможность оказать мне в этом Вашу поддержку, я был бы Вам глубоко признателен…
В том случае, если бы Ваш ответ – если у Вас будет время и возможность ответить – оказался положительным, я бы тотчас обратился в консульство и впервые за пятнадцать лет почувствовал, что есть смысл и существования, и литературной работы, которые здесь, в Европе, не нужны и бесполезны".
Горький ответил незамедлительно: "Желанию Вашему возвратиться на родину – сочувствую и готов помочь Вам, чем могу. Человек Вы даровитый и здесь найдете работу по душе, а в этом скрыта радость жизни".
Однако последовавшие вскоре болезнь и смерть Горького, очевидно, помешали осуществить обещанное. А тем временем с родины приходили все более тревожные вести. Процессы над "врагами народа" освещались на Западе, и среди имен людей, подвергшихся репрессиям, встречались имена, хорошо Газданову знакомые, приходили сведения, что вернувшихся на родину называли врагами, и они бесследно исчезали в бескрайних просторах архипелага ГУЛАГ.
Попыток вернуться домой Газданов больше не предпринимал. Вера Николаевна умерла, не дождавшись сына, в 1939 году.
А над миром уже нависла новая война. Присягнув в верности французскому государству, писатель не эмигрирует – остается в стране и готов сражаться с нацизмом. Но "странная война" быстро закончилась. Оказавшись в оккупированном Париже, Газданов все же находит пути послужить Франции.
С началом войны пришла безработица, таксисты стали не нужны. Чтобы не погибнуть от голода и нищеты, Газданов и его жена Фаина Дмитриевна Ламзаки (он познакомился с ней во время первой поездки на юг, на Ривьеру, в августе 1936 года; она – дочь одесских греков, давно жила во Франции; вместе они вернулись в Париж и уже не разлучались) давали уроки русского языка французам и французского языка – русским. В 1942 году Газдановы вступили в ряды Сопротивления: помогали советскому партизанскому отряду, Гайто издавал информационный бюллетень, Фаина Дмитриевна была связной.
После войны, в 1946 году, Гайто Газданов выпустил книгу о советских партизанах во Франции. Она вышла в переводе на французский. Это единственное документальное произведение в творческом наследии Газданова, не прекращавшего писать художественные произведения и во время войны. Но закончены и напечатаны они были уже в послевоенные годы – это романы "Призрак Александра Вольфа" (1947–1948) и "Возвращение Будды" (1949–1950), которые привлекли внимание иностранных издателей. В 1950–1951 годах "Призрак Александра Вольфа" был переведен на английский и французский языки, "Возвращение Будды" – на английский, испанский, итальянский. Однако этот явный, казалось бы, успех мало что изменил в материальном положении писателя – Газданову по-прежнему приходилось работать таксистом.
В 1953 году он принимает предложение американской радиостанции "Свобода" и несколько лет работает корреспондентом в Париже, а с 1967 года возглавляет русскую службу радио "Свобода". (Вот почему так долго замалчивалось имя писателя на родине!)
Новая деятельность принесла Газданову материальное благополучие, но времени для собственного литературного творчества не прибавилось. Почти за двадцать лет он публикует только три романа – "Пилигримы" (1953–1954) "Пробуждение" (1965–1966), "Эвелина и ее друзья" (1968–1971). В эти же годы появляется в печати несколько его рассказов – в их числе такие шедевры, как "Судьба Саломеи", "Панихида", "Нищий", "Письма Иванова". Проза Газданова становится еще более лаконичной и емкой. Сущность человека часто не видна окружающим, и нужен какой-то толчок, чрезвычайные обстоятельства, которые обнажают скрытое и невидимое, – ярко, убедительно раскрывает это в своих последних рассказах Гайто Газданов.
Что же касается литературной работы на радио "Свобода", то здесь писатель проявил незаурядный дар критика и эссеиста, пропагандиста русской литературы. Свои выступления он посвящал Гоголю и Чехову, Алексею Ремизову и Борису Пастернаку, провел интервью с Борисом Зайцевым о Марке Алданове и Михаиле Осорги-не, большую передачу посвятил самому Борису Зайцеву; но не только к явлениям русской литературы обращался он в своих передачах – его интерес вызывали и крупнейшие представители западной культуры – М. Пруст и Г. Грин, Ж. П. Сартр и П. Валери, Ф. Мориак и С. Мрожек, а также такие теоретические проблемы, как тенденциозность в литературе и взаимосвязь пропаганды и литературы, соотношение журнализма и литературы в творчестве, оценка современниками произведений искусства и их испытание временем. Литературный материал к некоторым из этих передач лег впоследствии в основу статей, опубликованных в журналах и газетах, к другим сохранились рукописи, и, возможно, когда-нибудь они станут достоянием читателей.
В разнообразном и богатом творческом наследии Гайто Газданова поднимаются многие вечные проблемы – о смысле жизни, трагизме человеческого бытия, о красоте и величии любви, о добре и зле, о преступлении и наказании, о судьбе и характере, о счастье и его относительности, о человеке и социальной среде, о выборе жизненного пути… Его творчество пронизано острым ощущением напряженной потребности жить, действовать, размышлять, спорить. И рядом с иронией и скептицизмом, разочарованием во всем и вся присутствует удивительная нежность к человеку, сожаление об ограниченности его бытия и духовной жизни.
Для Газданова литература была смыслом всей его жизни. Он мучительно переживал то, что не мог в своих книгах с достаточной полнотой передать, выразить переполнявшие его мысли и чувства. В его произведениях не раз прорывается сожаление о бессилии понять ход событий и человеческих поступков, о невозможности заглянуть в сокровенные глубины души и постичь импульсы, побуждающие человека совершать действия, зачастую вызывающие разрушение судеб других людей и саморазрушение. И эти мучения и поиски – и изначально, и в конечном счете – приводят, при всем трагизме мироощущения, к светлому, в общем, решению – жизнь имеет ценность именно сейчас, в данный момент; каким бы случайным и печальным ни было прошлое, полнота сиюминутного ощущения жизни, интуитивное осознание единства, слияния со всем миром и в то же время единственности, уникальности каждого существования и дают человеку то, что можно назвать счастьем…
В небольшой статье-воспоминании о Борисе Поплавском Газданов писал: "Если можно сказать "он родился, чтобы быть поэтом", то к Поплавскому это применимо с абсолютной непогрешимостью, – и этим он отличался от других. У него могли быть плохие стихи, неудачные строчки, но неуловимую для других музыку он слышал всегда". В полной мере слова эти можно отнести и к самому Газданову.
Гайто Газданов умер 5 декабря 1971 года в Мюнхене, но похоронен на русском кладбище Сен-Женевьев-де-Буа под Парижем, там, где нашли последнее земное пристанище крупнейшие русские писатели XX века – Иван Бунин и Иван Шмелев, Борис Зайцев и Виктор Некрасов.
* * *
Русская литература зарубежья еще ждет своего исследования. И одна из проблем, нуждающихся в изучении, – общепсихологическая: как сохранить себя русским писателем в чужой языковой среде, в чужом быте, в отрыве от читающей публики. Ведь, как известно, хотя истинный писатель пишет, потому что не может не писать, но лишь внутреннее сознание, что его прочтут и поймут соотечественники, служит тем мощным стимулом, который помогает в работе. У абсолютного большинства русских писателей зарубежья такого стимула не было.
С самых первых шагов в литературе Газданов выступил как русский писатель со своим видением мира и людей, со своей собственной способностью постижения действительности и умением вести повествование увлекательно вне зависимости от предмета рассказа. На это обратили внимание первые же его рецензенты. Георгий Адамович в рецензии на "Вечер у Клэр" отмечал влияние на Газданова Пруста и Бунина. Подобно Прусту, "Газданов все время прерывает свой рассказ замечаниями в сторону, наблюдениями, соображениями, стремится в самых обыкновенных вещах увидеть то, что в них с первого взгляда не видно. Как бунинский Арсеньев, он пренебрегает фабулой и внешним действием и рассказывает только о своей жизни, не стараясь никакими искусственными приемами вызвать интерес читателя и считая, что жизнь интереснее всякого вымысла.
Он прав. Жизнь, действительно, интереснее вымысла. И потому, что Газданов умеет в ней разобраться, его рассказ ни на минуту не становится ни вялым, ни бледным, хотя рассказывает он, в сущности, "ни о чем"".
Итак, с самого начала были найдены слова: ни о чем. И этот упрек (или комплимент?) будет повторяться то Ходасевичем, то Адамовичем из рецензии в рецензию. Но можно вполне принять эти слова за одобрение, если понимать под ними – все, то есть жизнь.
Один из редакторов "Современных записок" Илья Фондаминский, посетив Бунина в Грассе, поделился своими впечатлениями о Газданове. Вот что записала об этом 4 января 1931 года в своем "Грасском дневнике" Галина Кузнецова: Фондаминский "познакомился с Газдановым. Сказал о нем, что он произвел на него самое острое и шустрое, самоуверенное и дерзкое впечатление. Дал в "Современные записки" рассказ, который написан "совсем просто". Открыл в этом году истину, что надо писать "совсем просто"".
В произведениях Газданова постепенно исчезает усложненность формы (особенно присущая, например, рассказу "Водяная тюрьма"); его стиль обретает те существеннейшие черты, которые так пленяют: легкость, плавность, безошибочный ритм, способность выразить словом краски, запахи, всю "влажную живую ткань бытия", передать мельчайшие, неуловимые движения души, сложнейшие переживания героев.
В положительных отзывах в прессе недостатка не было. Почти на каждый рассказ Газданова откликались Г. Адамович, В. Ходасевич, В. Вейдле, другие критики. Но что показательно: старые, присущие предыдущему столетию традиционные принципы анализа и оценки они применяли к совершенно новой прозе, самобытной, яркой, емкой, нетрадиционной. И Адамович, и Ходасевич, и Вейдле, и Г. Хохлов, и другие критики искали у Газданова фабулу, сюжет, "свою" тему, однако не находили их и обрушивались на автора с упреками: "…бесфабульные рассказы Чехова рядом с "Бомбеем" могут показаться чуть ли не авантюрными… Остается всё то же: чудесно написанный рассказ о том, чего не стоило рассказывать"; "Небольшой рассказ Г. Газданова "Воспоминание" представляет собой необычное соединение банально-искусственного, шаблонно-модернистического замысла с редким даром писать и описывать, со способностью находить слова, будто светящиеся или пахнущие, то сухие, то влажные, в каком-то бесшумном, эластическом сцеплении друг с другом следующие…"
Газданова упрекали, что персонажи в его произведениях часто никак не связаны друг с другом, случайно появляются и исчезают, что в его вещах нет стройной композиции, что у них слабая архитектура, что автор никак не найдет своей темы… И вместе с тем, говорили критики, – блестяще, талантливо написано!
В чем же дело? Почему такие замечательные критики, отличающиеся тонким вкусом и высокой культурой, как Ходасевич и Адамович, не смогли в полной мере оценить талант Газданова и, более того, упрекали его в том, в чем меньше всего можно было обвинить автора – в мелкотемье, в бессодержательности?
Нам представляется, что ошибка их заключается в том, что они, если можно так выразиться, применяли константы физики Ньютона, тогда как имели дело с явлением, описываемым лишь в категориях теории относительности, согласно которой любая точка в пространстве может служить центром Вселенной и началом отсчета. И если подходить с подобных позиций к творчеству Газданова, то мы не скажем, что его рассказ "Бомбей" – ни о чем. Как и большинство других его рассказов.
Несомненно, в произведениях Газданова мы не ощущаем той отточенности, математической выверенности, высшей стилистической шлифовки, которые сразу же бросаются в глаза в романах и рассказах Набокова. И тем не менее они производят впечатление законченности, полноты. Несмотря на кажущуюся неожиданность концовки того или иного произведения или даже ее случайность, вряд ли можно сказать, что автор чего-то недоговорил, недописал.
В каждом рассказе, в каждом романе он говорит ровно столько, сколько хотел или мог сказать. Но ведь было бы несерьезно предъявлять претензии писателю, обвиняя его в том, что он не написал того или иного эпизода или не до конца раскрыл тот или иной образ. Оценивая произведение, мы можем исходить лишь из того и судить лишь о том, что в нем есть. А то, чего мы там не находим, – это весь остальной сущий мир. И о нем говорят иные писатели и в иных произведениях.
Но, справедливости ради, следует отметить, что уже самим фактом своего пристального внимания к творчеству молодого писателя и Ходасевич, и Адамович отдавали дань его таланту, признавали его значимость, выделяли среди других русских писателей зарубежья.
Своим творчеством Газданов показал, что дело, в конечном счете, вовсе не в теме, фабуле или композиции, а в личности автора, в способности выразить внутренний мир, свое восприятие жизни в адекватной форме прозрачно-чистым, прекрасным, ясным языком.
Принципы творчества, мироощущение Газданова необычайно емко выражены в заключительном фрагменте его романа "Полет": "…всякую человеческую жизнь и всякое изложение событий мы стремимся рассматривать как некую законченную схему, и это тем более удивительно, что самый поверхностный анализ убеждает нас в явной бесплодности этих усилий. И так же, как за видимым полукругом неба скрывается недоступная нашему пониманию бесконечность, так за внешними фактами любого человеческого существования скрывается бесконечная сложность вещей, совокупность которых необъятна для нашей памяти и непостижима для нашего понимания. Мы обречены, таким образом, на роль бессильных созерцателей, и те минуты, когда нам кажется, что мы вдруг постигаем сущность мира, могут быть прекрасны сами по себе – как медленный бег солнца над океаном, как волны ржи под ветром, как прыжок оленя со скалы, в красном вечернем закате, – но они так же случайны и, в сущности, почти всегда неубедительны, как все остальное. Но мы склонны им верить, и мы особенно ценим их, потому что во всяком творческом или созерцательном усилии есть утешительный момент призрачного и короткого удаления от той единственной и неопровержимой реальности, которую мы знаем и которая называется смерть. И ее постоянное присутствие всюду и во всем делает заранее бесполезными, мне кажется, попытки представить ежеминутно меняющуюся материю жизни как нечто, имеющее определенный смысл; и тщетность этих попыток равна, быть может, только их соблазнительности".
Это размышление автора помогает глубже понять весь многообразный мир произведений Газданова, их стилистику. Мы пришли в этот мир случайно, и, как бы ни стремились к поставленной цели, к реализации своих способностей и устремлений, всегда может появиться непредвиденное обстоятельство, которое способно круто изменить направление жизни, обнаружить скрытые черты характера и, возможно, истинную, а не придуманную сущность. И в этом непредсказуемом мире каждое мгновение может таить красоту и надежду при всей конечной безнадежности… "Всякий писатель должен прежде всего создать в своем творческом воображении целый мир, который, конечно, должен отличаться от других, – и только потом о нем стоит, быть может, рассказывать…" – писал Газданов в статье "О молодой эмигрантской литературе".