- Къ природѣ ближе, къ природѣ. А теперь, когда покушали, тоже поближе къ природѣ и, подражая сытымъ собачкамъ - на боковую. Свернемся калачикомъ и ляжемъ отдохнуть. И я съ вами лягу. Вы на постелькѣ, а мнѣ ужъ позвольте на кушеткѣ.
Выпивъ чашечку кофе, докторъ закурилъ папиросу и сталъ приготовляться лечь на кушетку. Направился къ кровати и Сухумовъ. Онъ тоже курилъ папиросу.
- А курить мнѣ можно? - спрашивалъ онъ.
- Изъ всѣхъ золъ самое наименьшее. Курите, отвѣчалъ докторъ. - Но во время моціона на воздухѣ воздержитесь.
Черезъ двѣ-три минуты они оба лежали, курили и разговаривали.
Сухумовъ чувствовалъ себя легко, пріятно, но спать ему не хотѣлось, тогда какъ докторъ началъ уже отмалчиваться и слегка всхрапывалъ.
- Но вотъ этотъ случай-то, что прадѣдъ мой съ портрета мнѣ подмигнулъ и даже головой кивнулъ, - опять началъ Сухумовъ. - Вѣдь это была галлюцинація. Я знаю это, но теперь, право, боюсь и заглядывать въ ту комнату, гдѣ висятъ портреты моихъ предковъ.
- Нервное разстройство, навѣянное одиночествомъ. Истощенный организмъ усталостью въ дорогѣ, потерей аппетита. Сами-же вы разсказывали, что вы вчера почти ничего не ѣли. А сегодня вы покушали, и я увѣренъ, что такой случай съ портретомъ больше не повторится. Старайтесь только не быть долго одни, - наставлялъ докторъ.
- Но съ кѣмъ-же, съ кѣмъ мнѣ бытъ, докторъ? Вѣдь я одинъ.
- Да старайтесь хоть съ камердинеромъ вашимъ разговаривать. Наконецъ, у васъ есть управляющій Сидоръ Софронычъ. Онъ преоригинальный старикъ. Помнитъ старину и отлично играетъ въ шашки. Если у васъ есть гордость, откиньте эту гордость и играйте съ нимъ въ шашки. Это васъ развлечетъ.
- Какая гордость! что вы! - проговорилъ Сухумовъ.
- Ну, вотъ и играйте. Старайтесь только быть какъ можно меньше наединѣ. Познакомьтесь съ учителемъ. Онъ садоводъ, огородникъ-любитель и теперь физіологію и анатомію растеній по популярнымъ книжкамъ изучаетъ. Малый не дуракъ, хотя жена его совсѣмъ дура. Но, однако, попробуемъ заснуть. Всхрапнемъ да мнѣ и ѣхать надо.
Докторъ умолкъ. Онъ сдѣлалъ два-три всхрапка и опять заговорилъ:
- А портретъ вашего прадѣда и мнѣ потомъ передъ моимъ отъѣздомъ покажите.
Черезъ минуту онъ спалъ. Задремалъ и Сухумовъ.
Когда они проснулись, ужъ смеркалось. Первымъ проснулся Сухумовъ, но онъ не всталъ съ постели, стараясь не разбудить доктора, лежавшаго обернувшись къ стѣнѣ и насвистывавшаго носомъ.
Докторъ проснулся только тогда, когда часы стали бить пять часовъ.
- Фу! Никакъ мы проспали! - сказалъ онъ, откашливаясь. - Какая досада, что я забылъ распорядиться къ пяти часамъ закладывать лошадей. А вы, Леонидъ Платонычъ, поспали все-таки? - спросилъ онъ.
- Немножко.
- Ну, вотъ видите. Все-таки поспали. И немножко укрѣпляетъ нервы. Радъ за васъ. А мнѣ пора ѣхать. Будьте добры приказать закладывать лошадей. Я не знаю, гдѣ у васъ звонокъ.
Докторъ сидѣлъ на кушеткѣ и расправлялъ пальцами и приглаживалъ свою длинную косматую бороду.
Сухумовъ всталъ, позвонилъ и отдалъ явившемуся Поліевкту приказъ, чтобы ямщикъ закладывалъ.
- А портретъ-то вашего прадѣдушки все-таки покажите мнѣ, - вспомнилъ докторъ, надѣвая на себя сюртукъ, который снялъ передъ послѣобѣденнымъ отдыхомъ.
- Съ удовольствіемъ, но теперь темно, надо свѣчи зажечь, - отвѣчалъ Сухумовъ и его сердце такъ и екнуло.
Ему почему-то сдѣлалось страшно идти въ портретную. Но онъ пересилилъ себя, зажегъ свѣчи въ двухъ канделябрахъ, взялъ одну изъ нихъ и повелъ доктора въ комнату, гдѣ среди другихъ портретовъ висѣлъ портретъ его прадѣда.
- Вотъ… - сказалъ съ замираніемъ сердца Сухумовъ, останавливаясь передъ портретомъ и стараясь не смотрѣть на него. - Вотъ это мой прадѣдъ. Вчера мнѣ показалось, что онъ подмигнулъ мнѣ съ портрета и, представьте себѣ, докторъ, я, сознавая, что этого не можетъ быть, все-таки до того испугался, что мнѣ сдѣлалось вотъ тутъ на этомъ мѣстѣ дурно.
- Одиночество… и ничего больше. Опять-же были такъ настроены. Афектъ. Прямо афектъ. А вы старайтесь пріучать себя… Ободрять себя… ободрять и глядѣть, - бормоталъ докторъ, разсматривая портретъ. - Дайте-ка подсвѣчникъ-то.
Онъ взялъ у Сухумова канделябръ и, поднявъ его надъ головой, приблизилъ къ портрету.
Сухумовъ въ это время повернулъ голову и, почти весь дрожа, взглянулъ на портретъ - и вдругъ ему показалось, что портретъ и на этотъ разъ подмигнулъ и кивнулъ ему.
- Киваетъ! Киваетъ! Опять киваетъ! Докторъ! Онъ киваетъ! - нервно, не своимъ голосомъ закричалъ Сухумовъ, схватилъ доктора за руку и опустилъ свое лицо на его плечо.
Держа въ правой рукѣ канделябръ, докторъ еле могъ удержать Сухумова на ногахъ лѣвой рукой, обхвативъ его за талію.
XII
Галлюцинація Сухумова передъ портретомъ его прадѣда нѣсколько задержала отъѣздъ доктора, хотя лошади были уже и готовы. Докторъ остался еще на полчаса, чтобъ успокоить Сухумова. Онъ потребовалъ воды и поилъ ею Сухумова, слушалъ его пульсъ и говорилъ, покачивая головой:
- Однако, какъ нервы-то у васъ расшатаны! Основательно расшатаны. Но все-таки для поправки ихъ я вамъ не совѣтую ничего, кромѣ воды и воздуха. Но портретъ васъ, очевидно, раздражаетъ, поэтому лучше вамъ не ходить въ ту комнату, гдѣ онъ виситъ. Забудьте о ней и не ходите.
Обстоятельствомъ этимъ былъ удрученъ и Поліевктъ, принесшій воду. И онъ прибавилъ:
- Второй разъ все на одномъ мѣстѣ такое происшествіе съ бариномъ. Вчера передъ портретами и сегодня. Словно эти портреты заколдованные какіе… Конечно-же, лучше не смотрѣть на нихъ.
Сухумовъ слушалъ и улыбался, стараясь прибодрить себя.
- А мнѣ кажется, напротивъ… Мнѣ непріятно смотрѣть на этотъ портретъ, но я нарочно долженъ смотрѣть на него, чтобы пріучать мои нервы, - проговорилъ онъ. - Вѣдь я очень хорошо понимаю, что портретъ не можетъ подмигивать, и не вѣрю этому.
- Нѣтъ, погодите покуда. Пріучать будете себя ужъ потомъ, а покуда погодите, - стоялъ на своемъ докторъ. - Но главное, не оставайтесь на долго одинъ. Вы, Поліевктъ, вотъ что… - обратился онъ къ камердинеру. - Вы ложитесь сегодня на ночь здѣсь съ бариномъ. Одного его оставлять на ночь не слѣдуетъ. Да и вообще надо стараться, чтобъ кто-нибудь былъ при немъ.
- Да я, господинъ докторъ, и то предлагалъ, но баринъ не захотѣлъ. А сегодня я съ удовольствіемъ, - сказалъ камердинеръ.
Докторъ уѣхалъ.
Чувство необычайной тоски сжало грудь Сухумова послѣ отъѣзда доктора. Камердинеръ Поліевктъ топтался около него, пробовалъ заговаривать съ нимъ, но онъ отослалъ его. Онъ самъ сталъ топить каминъ, развелъ яркое пламя, освѣтившее спальню, но и это не помогло. Грусть давила ему грудь. Читать дневникъ бабушки онъ боялся. "Все вѣдь это съ дневника бабушки началось", - подумалъ онъ, позвонилъ Поліевкта и велѣлъ принести ему книги, привезенныя изъ Петербурга. Книги были связаны въ пачку. Сухумовъ развязалъ пачку и сталъ разбираться въ нихъ. Тутъ были сочиненія Тургенева, "Психологія" Гризингера, "Душа человѣка и животныхъ" Вунда, вообще, книги больше естественно-научнаго содержанія. Сухумовъ взялъ Вунда и принялся читать, но не читалось, и онъ закрылъ книгу.
"Тургенева развѣ, Толстого что-нибудь? - задалъ онъ себѣ вопросъ, но вспомнилъ, что докторъ не совѣтовалъ оставаться по долгу наединѣ. - Позову управляющаго и сыграю съ нимъ въ шашки", - рѣшилъ онъ и позвонилъ къ Поліевкту.
Поліевктъ какъ изъ земли выросъ. Оказалось, онъ сидѣлъ въ сосѣдней комнаткѣ и караулилъ барина.
- Позови сюда управляющаго и попроси его, чтобъ онъ шашечную доску и шашки съ собой захватилъ, - сказалъ ему Сухумовъ. - Отъ нечего дѣлать я хочу съ нимъ въ шашки сыграть. А потомъ приготовишь для насъ двоихъ здѣсь чаю и закусить.
Поліевктъ удивился и долго стоялъ, какъ-бы пораженный, и наконецъ спросилъ:
- Да подобаетъ-ли вамъ, Леонидъ Платонычъ, такая компанія? Вѣдь хоть и управляющій онъ, а простонародный человѣкъ. Давеча вижу я, онъ вдругъ въ руку сморкается, извините за выраженіе.
- Ну, что тутъ разговаривать! Позови… - сказалъ Сухумовъ, сморщившись.
- Воля ваша, а только онъ и разговоровъ настоящихъ господскихъ не понимаетъ.
Поліевктъ сходилъ къ управляющему и вернулся со скатертью, чтобы накрыть столъ для чая.
- Придетъ-съ. Рядиться началъ. Сапоги чиститъ, чтобы переодѣться изъ опорокъ. Вотъ какой онъ человѣкъ: въ опоркахъ на босу ногу дома ходитъ. А вы его гостемъ звать!
- Ну, не ворчи, не ворчи. Ты самъ-то умѣешь-ли въ шашки играть? - спросилъ его Сухумовъ.
- Да какъ-же не умѣть! Я и въ преферансъ… - похвастался Поліевктъ. - У меня племянница за телеграфистомъ и племянникъ мастеромъ на заводѣ на манеръ нѣмца…
- Ну, такъ вотъ завтра и съ тобой буду въ шашки играть.
- Не подобаетъ мнѣ съ вами… - съ сомнѣніемъ покачалъ головой Поліевктъ.
- Ну, объ этомъ потомъ будешь разсуждать, когда сыграешь. Зажги еще лампу.
- Это для управляющаго-то? Кажись, много чести.
Сухумовъ вспылилъ.
- Не для управляющаго, а просто хочу, чтобы въ комнатѣ было больше свѣта и веселѣе! - возвысилъ онъ голосъ. - И попрошу даже, кромѣ этой, принести еще лампу.
- Три лампы, ваше высокородіе, въ одной комнатѣ не полагается. Примѣта нехорошая есть, - опять возразилъ Поліевктъ.
- Эта примѣта относится къ свѣчкамъ, а вовсе не къ лампамъ.
- Нѣтъ, вообще, Леонидъ Платонычъ.
- А вообще если по огнямъ считать, то въ этой комнатѣ, кромѣ трехъ лампъ, еще два подсвѣчника по двѣ свѣчки будутъ.
- Правильно. Но лампы за лампы надосчитать, а свѣчки за свѣчки.
- Ахъ, какой наказательный человѣкъ! Ты меня изводишь! Изводишь больного человѣка! - вскричалъ Сухумовъ.
- Извините, баринъ, простите. Но если можно избѣжать, то отчего-же не принести четвертую лампу, если она есть!
- Да чего избѣжать? Чего?
- Три свѣчи или три лампы - о покойникѣ слышать. А съ какой-же стати вамъ это слышать? Лучше что-нибудь веселое слышать. Вы человѣкъ больной. Вамъ лучше веселое воображеніе имѣть. А то вонъ изволили подумать про покойника дѣдушку - дурно сдѣлалось.
Въ это время вошелъ управляющій съ шашечной доской и шашками. Онъ былъ дѣйствительно прифрантившись, въ черномъ сюртукѣ и въ черномъ шелковомъ жилетѣ съ крапинками. На шеѣ была бѣлая косынка, на бортѣ сюртука висѣли двѣ солдатскія медали на красной и голубой лентахъ.
- Здравствуйте, Сидоръ Софронычъ. Спасибо, что пришли, - ласково привѣтствовалъ его Сухумовъ. - Садитесь, пожалуйста. А я пригласилъ васъ, чтобы побесѣдовать съ вами, да и въ шашки сыграть. Очень ужъ скучно одному… такъ скучно, что не знаешь, куда дѣваться, чѣмъ заняться.
- Это вы правильно, это вы дѣйствительно, Леонидъ Платонычъ, - отвѣчалъ управляющій. - И мы то дивились, что вы нездоровый человѣкъ къ намъ въ глухое мѣсто одни пріѣхали. Хоть-бы сродственничка какого-нибудь привезли.
- Въ томъ-то и дѣло, Сидоръ Софронычъ, что у меня нѣтъ такого родственника. Пріятели мои отъ меня, какъ отъ больного человѣка, давно отшатнулись. Имъ нуженъ такой человѣкъ, который могъ-бы вмѣстѣ съ ними по разнымъ увеселительнымъ мѣстамъ порхать, однимъ словомъ - жизнь прожигать, какъ я прежде съ ними жизнь прожигалъ. А ужъ теперь не могу. Укатали Сивку крутыя горки, какъ говоритъ пословица.
- А вотъ, Богъ дастъ, поправитесь у насъ на легкомъ воздухѣ… - поклонился старикъ-управляющій.
- Да и не отшатнулись-бы пріятели, такъ судите сами, кого заберетъ охота ѣхать со мной зимой въ такую глушь деревенскую! - продолжалъ Сухумовъ. - Вѣдь всякаго одурь возьметъ. А что-жъ вы стоите? Садитесь пожалуйста… - опять пригласилъ онъ его.
- Не извольте безпокоиться. Мы постоимъ, - еще разъ поклонился управляющій.
- Какъ постоимъ? - удивился Сухумовъ. - Я васъ пригласилъ сыграть со мной въ шашки, а играть стоя развѣ можно! Нѣтъ, ужъ вы не церемоньтесь и садитесь. Мы вотъ сейчасъ будемъ чай пить… Потомъ закусимъ немножко. Вотъ стулъ… Садитесь къ этому столу. Кладите шашешницу и садитесь.
Уиравляющій положилъ на столъ шашечную доску и осторожно опустился на кончикъ стула.
- Курить не хотите-ли? Вѣдь вы курите? - предлагалъ ему Сухумовъ, подвигая коробку папиросъ и садясь противъ него.
- Благодаримъ покорно, - продолжалъ церемониться старикъ. - Зачѣмъ-же это я буду курить при господахъ! Я успѣю… Да и вообще я только трубку и на воздухѣ…
- Курите трубку, если вы привыкли къ трубкѣ.
Но управляющій остался непреклоненъ. Онъ разставлялъ шашки на шашечной доскѣ.
Вошелъ Поліевктъ съ двумя зажженными лампами и злобно посмотрѣлъ на сидящаго управляющаго.
XIII
Въ шашки Сухумовъ игралъ плохо. Сыгравъ съ управляющимъ четыре партіи и проигравъ ему, Сухумовъ передъ чаемъ отправился, какъ предписалъ докторъ, гулять на дворъ. Ночь была тихая, небо - чистое, кокетливо мигали звѣзды, ярко выдѣлялось созвѣздіе Большой Медвѣдицы, вырисовывая фигуру кастрюли съ ручкой. Управляющій сопровождалъ Сухумова. Опять залаялъ большой кудластый песъ, умолкъ и, завилявъ хвостомъ, сталъ ласкаться. Какъ-бы подражая ему, затявкалъ щенокъ и тоже выбѣжалъ откуда-то.
Сухумовъ и управляющій ходили по двору. Сухумовъ жадно вбиралъ въ себя свѣжій морозный воздухъ и смотрѣлъ на небо.
- Ночь-то какъ хороша! А какая красота на небѣ! И тишина!.. Вѣдь вотъ въ Петербургѣ нѣтъ такихъ ночей. Въ немъ, застроенномъ большими домами и освѣщенномъ электричествомъ, не видать звѣздъ, - сказалъ онъ. - Развѣ черезъ Неву на острова поѣдешь. Но и тамъ, главнымъ образомъ, видишь зарево отъ электрическихъ фонарей. Вы бывали въ Петербургѣ, Сидоръ Софронычъ? - спросилъ онъ управляющаго.
- Не трафилось-съ. Въ Москвѣ былъ, когда на военной службѣ состоялъ, - отвѣчалъ управляющій. - Проходили мы черезъ Москву и ночевали въ казармахъ у Красныхъ воротъ гдѣ-то. А въ Петербургѣ не трафилось. Судя по описаніямъ и разсказамъ, Петербургъ - одно великолѣпіе.
- Почва, вода и воздухъ, въ немъ очень испорчены, поэтому его можно сравнить съ роскошнымъ гробомъ.
- Что вы! - удивился управляющій. - Говорятъ, электричество такъ блещетъ, что на улицахъ читать можно.
- Это-то вѣрно, но очень гнилой, нездоровый городъ. Созвѣздіе Медвѣдицы-то какъ красиво! - любовался Сухумовъ, продолжая смотрѣть на небо. - Вы знаете названіе звѣздъ?
- Слыхалъ я, что и Львомъ зовутъ, и Тигромъ, и Скорпіономъ, и Псомъ, и Венерой, но думаю, что все это язычество.
- Отчего такъ? То-есть какъ это?..
- А такъ-съ, что въ звѣздахъ должны ангелы небесные жить, херувимы и шестикрылые серафимы. И живутъ, и взираютъ на насъ… Звѣзда - это ангельскій домъ. А тутъ про звѣрей говорятъ. Тигръ, Крокодилъ, Медвѣдица… А Венера и Марсъ - прямо язычество. Вѣдь это боги нечестивые… Да ихъ и нѣтъ на свѣтѣ, и не было. Все это обманъ.
- Гмъ… А вы имѣете понятіе о звѣздѣ и ея величинѣ? - спросилъ Сухумовъ. - Самая малая изъ нихъ въ сотни разъ больше нашей земли.
Управляющій отвѣтилъ не вдругъ.
- Хоть вы и господинъ нашъ и баринъ ученый и я долженъ вамъ вѣрить, но вѣрить этому не могу, - сказалъ онъ. - Позвольте… Кто это могъ измѣрить? Какъ?
- Наука… ученые люди… астрономы… А какъ - путемъ инструментовъ и исчисленій…
Сухумовъ, понявъ міросозерцаніе управляющаго, не сталъ больше разубѣждать его въ немъ. Да и управляющій перемѣнилъ разговоръ.
- Завтра съ утра гору ледяную вотъ здѣсь строить вамъ начнемъ, а къ вечеру она готова будетъ, - проговорилъ онъ. - Къ вечеру и саночки для васъ приготовимъ.
Затѣмъ они ходили по двору молча, пока Сухумовъ не сказалъ, что ему домой пора. Онъ сталъ звать управляющаго чай пить и закусить, но тотъ отказывался, очевидно чувствуя не по себѣ эту компанію. Сухумовъ не настаивалъ, но сказалъ:
- А ужъ въ шашки прошу васъ каждый день заходить ко мнѣ играть. Все-таки это будетъ мнѣ маленькимъ развлеченіемъ.
- Слушаю-съ… Но вы плохо играете, обыгрывать-то мнѣ васъ совѣстно. Покойной ночи, кудрявыхъ сновидѣній желаю вамъ… - поклонился управляющій.
Они разстались.
Войдя къ себѣ въ-спальню, Сухумовъ сказалъ камердинеру:
- Второй приборъ можно убрать. Не захотѣлъ онъ ко мнѣ зайти чаю напиться.
Камердинеръ просіялъ.
- Уразумѣлъ таки! Понялъ, что не компанія… - пробормоталъ онъ.
Сухумовъ покачалъ головой, улыбнулся, смотря на камердинера, и проговорилъ:
- Ты, кажется, милый мой, ревнуешь меня къ нему.
- Что мнѣ ревновать!.. Ревновать мнѣ нечего. Вы не дамскій полъ. Прикажете туфельки и халатикъ подать?
- Ну, давай, давай… Что ужъ съ тобой дѣлать! Не хочется мнѣ раскисать-то въ халатѣ. Въ халатѣ ужъ очень раскисаешь. А докторъ велѣлъ бодриться, моціонъ дѣлать. Ну, а ты, Поліевктъ, умѣешь въ шашки играть? - спрашивалъ онъ камердинера, переодѣваясь въ халатъ.
- Я-то? Да кто-же въ эту игру играть не умѣетъ!
- Ну, вотъ, стало быть, иногда я съ тобой партію-другую сыграю…
- Что вы, баринъ! - улыбнулся Поліевктъ, насколько ему позволяла его сурово-строгая физіономія. - Мнѣ-то ужъ кольми паче не слѣдуетъ съ вами играть.
- Отчего?
- Оттого, что вы именитый баринъ, а я слуга - и ничего больше. Не подобаетъ.
Камердинеръ покрутилъ головой.
- Сыграешь! - кивнулъ ему ласково Сухумовъ.
- Прикажете, такъ само собой долженъ повиноваться. Но вѣдь это даже смѣхъ въ люди сказать: баринъ съ своимъ слугой въ шашки!..
Сухумовъ налилъ себѣ жиденькаго чаю пополамъ съ молокомъ, но ему не пилось. Поліевктъ приготовлялъ ему постель и косился на него и на поставленную къ чаю холодную закуску. - Ваше высокородіе, Леонидъ Платонычъ, скушайте хоть что-нибудь, - сказалъ онъ наконецъ, - а то вѣдь срамъ сказать, хоть-бы окрупенились! Вѣдь докторъ велѣлъ гулять и кушать.
- Но если не хочется? Вѣдь ѣсть безъ аппетита вредно…
- Да ужъ пару яичекъ-то всегда можно. А здѣсь яйца свѣжія… У управляющаго куры въ теплѣ и подъ печкой круглый годъ на кухнѣ несутся.
- Пару яицъ я съѣмъ и молокомъ запью, но немного погодя. А покуда садись и сыграемъ двѣ партіи въ шашки.
Сухумовъ поднялся и перешелъ къ другому столу, гдѣ была шашечница. Поліевктъ стоялъ смущенный.
- Что вы, баринъ… да развѣ это можно!
- Садись, садись… Отчего нельзя? - торопилъ его Сухумовъ. - Ужъ если, съ бариномъ въ одной комнатѣ будешь спать, то отчего-же въ шашки не играть?
- Спать я буду, Леонидъ Платонычъ, для караула, такъ какъ вы больной человѣкъ во всемъ своемъ составѣ. Чтобы подать что-нибудь, услужить…
- Спать для караула, а въ шашки играть для развлеченія. Садись…
- Нѣтъ, я стоя-съ. Вы сидѣть извольте… а я стоя… Я не могу этого передъ бариномъ…
- Но если я тебѣ приказываю. Вѣдь самъ-же ты говорилъ, что долженъ слушаться. Садись!
Поліевктъ покраснѣлъ и отвѣчалъ:
- Позвольте-съ… Но вѣдь вамъ все равно, если я стоя… Вѣдь для васъ та-же забава, а я и стоя могу.
Сухумовъ не возражалъ.
Были сыграны двѣ партіи въ шашки, при чемъ Поліевктъ все время двигалъ шашки, стоя у стола. Игралъ онъ отлично и то и дѣло предостерегалъ барина, говоря:
- Нѣтъ, такъ вамъ ходить нельзя… иначе я у васъ съѣмъ три шашки и сейчасъ-же стану въ дамки на генеральскій ходъ, и тогда вамъ крышка…
- Зачѣмъ-же ты это говоришь мнѣ? Зачѣмъ предупреждаешь? Дѣлай свое дѣло, играй, какъ слѣдуетъ, - сердился Сухумовъ.